сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 106 страниц)
Я только и могу, что поразиться удивительным метаморфозам настроения Дамблдора. Ну или, по крайней мере, его способности менять маски, как на карнавале.
Всего через пару минут перед волшебником появляется керамическая кружка с благоухающим липовым чаем. От соблазнительного аромата у меня сводит желудок, заставляя задуматься о времени последнего приёма пищи.
Директор предлагает составить ему компанию, близнецы тут же соглашаются, уговорив и девочек. Я ловлю виноватый взгляд Гермионы. Отказываюсь от участия в этом поистине безумном чаепитии.
Сейчас такой важный и ответственный момент, а Дамблдор…
Впрочем, а причём тут директор? Он дал время на то, чтобы мы выбрали нового Хранителя. Ага.
Вот именно, Гарри!
Я мысленно одёргиваю себя, ругая за то, что стою как истукан посреди кухни. Подхожу к переговаривающимся в стороне родителям. Отец молча смотрит на меня, и по его выражению лица я не могу понять, что он думает. Мне отчего-то становится не по себе от этой гнетущей тишины.
Мама переводит взгляд на меня, потом на отца, затем снова на меня. Наконец, она ощутимо толкает его в бок, поджав губы и требовательно кивнув головой в мою сторону. Он тихо откашливается, зачем-то одёргивает свитер (в этом движении я неожиданно узнаю самого себя) и, поправив очки на переносице, неуверенно произносит:
— Гарри, ты придумал, кого хочешь видеть в роли Хранителя?
Вопрос застаёт меня врасплох. Я переминаюсь с ноги на ногу, переводя взгляд с одного родителя на другого.
— Знаете, я как-то особо и не думал об этом… Но было бы неплохо, если бы это был Сириус.
Не успеваю я поразиться тому, как быстро решение пришло ко мне, потому что резко преобразившееся выражение отцовского лица заставляет меня улыбнуться. Буквально на миг там появляется удивление, но ему на смену быстро приходит неподдельное удовлетворение пополам с лёгким недоверием.
— Ты действительно так считаешь? — возможно, мне кажется, но я слышу нотки гордости. Интересно, за что? За своего сына, который, наконец-то, оправдал отцовские ожидания?
Я киваю в ответ, улыбаясь ещё шире, не до конца осознавая причину собственной искренней радости.
А потом вдруг понимаю, когда отец с точно такой же улыбкой от уха до уха как-то неуклюже сгребает меня в охапку и устраивает ещё большее безобразие на моей голове. Он рад, он по-настоящему рад тому, что я впервые за столь долгое время поддерживаю его, оказываюсь на его стороне.
В моей голове так ясно вспыхивает яркая картинка из прошлого: мы с отцом вдвоём на заднем дворе, я бросаю мётлы, которые до этого начищал, и с разбегу запрыгиваю отцу на спину. Он смеётся и, подхватив меня под колени, начинает катать. Появляется мама с блюдцем на ладони, на котором лежит два небольших аппетитных пирожных — очередное кулинарное изобретение. Она подзывает нас попробовать лакомство, я подхватываю одно и целиком запихиваю в рот, вторым мама кормит отца с рук. Звонкий смех разливается по двору, крошки от безе летят на траву, мама укоризненно качает головой, но не удерживается от лёгкого смешка, и снова скрывается на кухне. А мы с отцом так и продолжаем дурачиться, как малые дети.
Тогда не было этих взрывов, недомолвок, непонимания, стеной ставшего между мной и родителями. Тогда всё было по-другому. И будет ли так ещё когда-нибудь?
— Да, я действительно так считаю, — отвечаю я, внимательно разглядывая отца, и вдруг запинаюсь. Только сейчас я замечаю морщину между бровей, глубже врезавшуюся в загорелую кожу, и немного потемневшие веки, словно от безмерной усталости и недосыпа.
Мерлин, как я мог не замечать этого раньше? Это ж надо было зациклиться на собственных переживаниях и предрассудках…
— В общем, вы решайте, а я пока пойду наверх, разберу оставшиеся вещи.
Я поднимаюсь в нашу с Роном комнату, достаю коробку из-под кровати, которую не успел разобрать днём.
Внутри оказываются новые учебники, несколько перьев, чернильница. Осторожно приподнимая книги, я замечаю тоненькую тетрадку, местами истрёпанную, без одной скрепки и краешка обложки. Странно, у меня такой не было.
Между страниц заложена колдография, который тут же выскальзывает и скрывается под кроватью, как только я переворачиваю тетрадь лицевой стороной вверх. Положив её на покрывало, я спускаюсь на четвереньки и с трудом дотягиваюсь до снимка. Отряхнув его от паутины, смотрю на оборот. 1975 год.
На фоне Хогвартса запечатлены четверо подростков. Крайний левый — взлохмаченный тёмноволосый парень в очках и с метлой подмышкой. Его пихает в бок статный Гриффиндорец с шикарной волной угольно-чёрных волос и плутовской улыбкой на красивом лице. Рядом с ним стоит светловолосый худощавый паренёк, спрятавший руки в карманах брюк и несколько смущённо улыбающийся в камеру. Из-за левого края колдографии выбегает невысокий полноватый ученик, будто не сразу заметивший фотографа, вдруг расплывается в улыбке от уха до уха и, обежав троицу, пристраивается сбоку от первого парня в очках.
В четвёрке я безошибочно отца, Сириуса, Ремуса и Питера. Я никогда не видел этот снимок раньше.
Отложив колдографию, я раскрываю тетрадку. На обратной стороне обложки каллиграфическим почерком выведены мамины инициалы. Пролистав несколько страниц, я обнаруживаю, что это вовсе не школьные лекции, как я предположил, а что-то вроде дневника. Да, девочки любят вести подобные записи, и я всегда относился к этому несколько пренебрежительно, но когда тебе в руки попадает то, что некогда принадлежало собственной матери…
Стоп, а как это могло оказаться в одном ящике с моими школьными принадлежностями? Вещи собирала Гермиона магическим способом. Но даже если и так, то я не помню подобной тетрадки у себя в комнате.
Раздаётся стук в дверь, и я дёргаюсь от неожиданности. Быстро закинув тетрадь вместе с фотографией в верхний ящик прикроватной тумбочки, я разрешаю войти.
— Можно?
Это Сириус. Киваю в знак согласия, и крёстный проходит в комнату, заинтересованно разглядывая обновившуюся обстановку.
— Люблю, когда мой дом полон людей. Тогда он словно просыпается ото сна, и в нём кипит жизнь, как когда-то давно, в моём раннем детстве, — с воодушевлением произносит крёстный, разглядывая полки, заставленные книгами, небольшой бардак на кровати Рона и обувь, сдвинутую в кучу возле шкафа.
Затем он подходит к подоконнику и берёт оттуда небольшую замысловатую вещицу: маленькая полупрозрачная сфера, чудесным образом парящая над деревянной подставкой, окружённая множеством металлических колец. Если щёлкнуть по ним пальцем, то они придут в движение, завертятся вокруг сферы, издавая при этом тихий, совсем не раздражающий свист, а сама сфера начнёт излучать мягкое сияние.
Сириус замечает моё внимание и легонько ударяет по кольцам.
— Эту вещицу когда-то давно мне подарила одна девушка. Она сказала, что случайно наткнулась на эту безделушку на блошином рынке в маггловском районе Лондона. Это вроде как был небольшой сувенирный глобус. Она вытащила стержень, на котором держался шар, наложила чары, — и вот что получилось в итоге. Такое маленькое чудо.
Незаметно для самого себя, крёстный погружается в воспоминания, взгляд из-под низко опущенных ресниц, прикованный к подарку, затуманивается, лицо выражает глубокую задумчивость.
И я, не в силах отвести глаз от этого человека, вдруг осознаю, понимаю и ругаю себя за то, что я совсем не знаю его. Где я был все эти семнадцать лет? Да, я всегда знал, что у него было нелёгкое отрочество, что он рано ушёл из дома. Почему он это сделал, какой была его семья, его мать, раз позволила собственному ребёнку покинуть родной дом — ничего этого я не знал. Что мне мешало взять и просто поговорить, расспросить?
— Кто была та девушка? — выдавливаю я из себя, буквально сгорая от невыносимого чувства стыда.
Крёстный едва заметно вздрагивает, словно очнувшись ото сна, и направляет на меня взгляд, всё ещё затуманенный картинами прошлого. Потом неожиданно резко встряхивает головой, потревожив волну блестящих, ровно лежащих волос, медленно опускает вращающуюся сферу обратно.
— Моя двоюродная сестра Беллатриса.
Сириус улыбается, видимо заметив, как удивлённо вытягивается моё лицо.
— Гарри, нам тогда было всего по двенадцать лет. Она училась на факультете Слизерина, а я — в Гриффиндоре, но мы были одной семьёй. Каждое лето, вплоть до шестого курса, мы приезжали в этот дом. Большинство свободного времени я проводил в компании своих сестёр, Беллы и Нарциссы. Конечно, у нас было множество разногласий, одна одержимость моей матери чистотой крови чего стоила, и девочки, к сожалению, переняли это от неё.
Он замолкает и присаживается на край подоконника, вглядываясь в серое небо.
— Потом я стал дружить с твоим отцом, а они — с Томом Риддлом, сейчас он более известен под именем Волдеморта. На шестом курсе между нами всё чаще возникало непонимание, со временем превратившееся в неприязнь и откровенную вражду. Я больше не мог жить в доме, где меня ненавидела даже собственная мать, всего лишь за то, что я дружу с грязнокровками и оборотнями — твоей мамой и Ремусом, соответственно. Поэтому я ушёл в дом твоего отца. И лишь спустя десять лет, когда моей матери не стало, а Белла и Нарцисса вышли замуж, я смог вернуться обратно. Теперь вы — Джеймс, Лили, ты, — вы моя семья.
— Сириус… — шепчу я и не знаю, что сказать ещё. Я никогда в жизни не слышал ничего подобного от него. Он редко признавался в своих чувствах, да оно и не нужно было, я всегда чувствовал его любовь и привязанность к моей семье. Точнее, он и есть один из членов нашей семьи, так же, как и профессор Люпин, как Северус Снейп. Даже тот же Питер Петтигрю, оказавшийся жалким предателем, тем не менее, многие годы входил в наше ближайшее окружение.
Крёстный, видимо, тоже понимает, что сейчас сказал столько всего, сколько не говорил за целую жизнь. Он запускает пальцы в волосы, несколько нервным движением откидывая их назад, и произносит с напускной живостью:
— Гарри, всё, что я сейчас сказал…
— Ничего страшного! — я спешу перебить крёстного, вскакивая на ноги, и неловко тереблю его за рукав, внимательно наблюдая за движениями собственных пальцев. — Тебе было необходимо сказать это. Сириус, пойми, нельзя держать внутри себя столько всего. Наверное, это так ужасно — иметь большую семью, прекрасный дом, и вдруг в одночасье потерять всё это. Я не представляю, как ты смог жить после этого…
Не поднимая глаз, я выпускаю мягкую ткань из пальцев и опираюсь ладонями на подоконник.
— Я бы не смог жить без родителей.
Я не уверен, расслышал ли меня Сириус, и произнёс ли я эти слова вслух, или они всего лишь пронеслись в моих мыслях. Груз вины пополам с чувством страха навалились на меня. Я отчётливо помню, что выкрикнул Петтигрю, прежде чем навсегда покинуть наш дом. Что найдется тот, кто сдаст с потрохами нашу семью, если, конечно, он сам уже этого не сделал. Сегодня убили ещё одну семью, которую я знал. Кто следующий? Мы? Лонгботтомы?
Голова становится тяжёлой, словно я проспал часов двенадцать, кровь неприятно пульсирует в висках.
Крёстный присаживается на край стола, опустив сплетённые пальцы на колено, и внимательно вглядывается в моё лицо, словно желая докопаться до мыслей.
— Сириус, понимаешь, я чувствую себя таким…беспомощным. Нет-нет, я не жалуюсь, о себе я думаю не в первую очередь. Я думаю о маме и папе. Я боюсь, что с ними может случиться то же самое, что и с родителями Дэни, и я не смогу их защитить. Ведь они абсолютно ни при чём. В Пророчестве говорится об одном человеке, но никак не о целой семье.
Не знаю, что увидел Сириус на моём лице в этот момент, но он крепко сжимает моё плечо, словно удерживая от чего-то, не позволяя окончательно потеряться в чувстве страха.
— Гарри, ты очень храбрый и бесстрашный человек, и не пытайся отговориться. Да, это именно так, просто ты пока что сам ещё не знаешь, на что способен. Ты никому не позволишь забрать жизни твоих родителей. И помни — я всегда рядом, я также приложу все усилия для того, чтобы защитить тебя и нашу семью.
Я заглядываю в кристально чистую глубину синих глаз в обрамлении чёрных ресниц, смотрю на тонкие мимические морщины, на тронутые загаром высокие скулы. Потом просто обнимаю крёстного за плечи и шепчу одно слово: «Спасибо». Чувствую, как за моей спиной смыкаются сильные руки.
— Джеймс сказал мне, ты хочешь, чтобы новым Хранителем стал я? — не без гордости произносит Сириус над моим плечом.
Я утвердительно мычу в ответ, он продолжает:
— Честно говоря, что я, что твой отец — мы оба были удивлены твоим выбором, — я отчётливо слышу улыбку в голосе крёстного.
— Почему это?
— Ну, понимаешь, учитывая последний…инцидент, — он отстраняется от меня и недвусмысленно пожимает плечами.
Я хмурюсь и, потерев пальцами подбородок, спокойно отвечаю:
— Сириус, я же сказал. Я не желаю видеть стычки между близкими мне людьми. Притом, возмущение отца было абсолютно необоснованным.
— Но Гарри…
Крёстный не успевает договорить, потому что в комнату заглядывает Гермиона. Её лицо слегка раскраснелось, и вообще у подруги такой потерянный вид, что мне сразу становится не по себе.
— Гарри… В Хогсмиде… Профессор Дамблдор…
Я быстро пересекаю небольшую комнату, аккуратно беру Гермиону за плечи и как можно более твёрдо произношу:
— Герми, что случилось?
Она сдувает упавшую на лицо прядь волос, поджимает губы, закрывает глаза. Делает пару глубоких вдохов, возвращая самообладание. Я терпеливо жду.
Когда она вновь смотрит на меня, уже нет и следа от того состояния, близкого к панике, лишь голос немного дрожит.
— Профессор МакГонагалл прислала сову со срочным сообщением. На Хогсмид напали Пожиратели Смерти. Дамблдор, Люпин, Снейп и многие другие отправились туда. Гарри, директор не успел перенастроить защиту дома…
— О, Мерлин… — раздаётся сдавленное восклицание со стороны Сириуса.
Я отпускаю Гермиону и тут же вылетаю в коридор, на лестнице сталкиваюсь с не менее взволнованным Невиллом. Он дёргается, пару минут тупо смотрит на меня, явно не узнавая, потом встряхивает головой и медленно бледнеет.
— Эй, Невилл, что с тобой? — я подхватываю внезапно осевшего друга под руку, помогая ему присесть на ступеньку. Он словно сжимается в комок, втянув голову в плечи и обхватив руками колени.
Холод пронзает позвоночник, на ватных ногах я опускаюсь на пару ступенек ниже и присаживаюсь на корточки.
— Невилл? — я шёпотом зову его, очень осторожно потрогав за плечо. Стеклянный взгляд больших глаз останавливается на мне.
— Я боюсь, Гарри. Я боюсь.
— Тебе-то чего бояться? Ваш дом защищён заклятием… — вздыхаю я, прислоняясь спиной к стене.
С Невилла словно спадает оцепенение, он перебирается на мою ступеньку и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе на расстояние пары дюймов, и твёрдо произносит:
— Я за тебя переживаю, глупый. Это твой дом сейчас не защищён, твоя семья в опасности, и ты — в первую очередь. Потому что Хранителем до сих пор остаётся Петтигрю.
— Но ведь его забрали авроры, он уже не сможет сделать ничего дурного… — неуверенно лепечу я, хотя и понимаю абсурдность собственных слов.
— Если не сделал до того, как появиться тут, — Невилл озвучивает мои мысли и разжимает пальцы, позволяя мне вновь прижаться к спасительной стене.
— Отец вместе с аврорами конвоирует Петтигрю, а мама настаивает, чтобы мы вернулись в наш защищённый дом, — добавляет друг спустя пару мгновений и как-то странно на меня смотрит. — Гарри, я знаю, ты можешь подумать, что я бросаю тебя…
Он шумно выдыхает и сжимает виски, подбирая слова. Я молча и неотрывно смотрю на Невилла, ожидая продолжения.
— Я знаю, что бы я сейчас не сказал — всё это не сможет оправдать меня. Я действительно хочу остаться, хочу поддержать тебя. Потому что мы понимаем друг друга так, как не смогут понять другие. Но сейчас…
— Сейчас обстоятельства оказываются сильнее нас и наших желаний, — глухо договариваю я и тут же ловлю на себе виноватый взгляд.
Издалека доносится раскат грома.
— Снова гроза…
— Как всегда в последнее время. Это странно даже для столь дождливого Лондона, — замечаю я.
С кухни уже не доносится привычный гул множества голосов, во всём доме воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь отголосками грозы, эхом раскатывающиеся по дому. Чувство вины и страха словно пронизывает стены, узором вплетается в обои и крепко врастает в души всех, кто находится здесь.
— Когда дом защищён заклятием Фиделиус, разве совы могут доставлять в него почту? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то разбавить тяжёлое молчание.
— Насколько мне известно, да, совы могут находить адресатов в доме с такой защитой, — вдруг отвечает бесшумно появившаяся Гермиона. Она также присаживается на край ступени, опустив подбородок на прижатые к груди колени.
