сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 106 страниц)
Какое-то инородное чувство кувыркается в груди, не позволяя сдвинуться с места и уйти. В мозгу с самого утра настойчиво всплывает воспоминание о Годриковой Впадине восьмилетней давности.
- Вы помните, как увидели меня много лет назад? Помните нашу первую встречу?
Непонятно откуда взявшийся ветер с неожиданным напором наваливается на стёкла, которые начинают недовольно гудеть, и что-то похожее на отголоски этого гула раздаётся в моей голове, когда я слышу:
- Почему ты спрашиваешь об этом?
Так и не застёгнутая манжета цепляется за угол раскрытой книги, когда профессор убирает пряди волос от лица, чтобы взглянуть на меня.
- Просто, - пожимаю плечами. - Так вы помните?
Его взгляд резко падает на страницы книги, но отнюдь не для того, чтобы продолжить чтение.
- Даже если и так, что именно тебя интересует?
Я начинаю чувствовать себя хиленьким ростком, стремящимся пробиться сквозь асфальт. Причём это действие вряд ли очень скоро увенчается успехом.
Неосознанно тру лоб, стараясь не обращать внимания на неровную поверхность кожи там, где проходит шрам, делаю несколько шагов вглубь комнаты – Снейп при этом даже бровью не ведёт, только переносит тяжесть тела на другую ногу – и поясняю как можно более ровным тоном:
- Тогда мне было совсем мало лет, в силу чего я не смог правильно истолковать вашу встречу с моей мамой.
Плавно оборачиваясь вокруг своей оси, пугливо смотрю на распрямившуюся спину Снейпа, на то, как приподнимается его голова и немного поворачивается в мою сторону.
- Кажется, мы уже разговаривали на тему, близкую этой.
Помню я этот разговор у фонтана, такое забудешь, как же.
- Да, но…вы должны признать, прошло много времени с того момента, - постепенно приближаюсь к этой слишком напряжённой спине, тщательно подбирая каждое слово.
- Я говорил, что… - Снейп начинает обороняться, но я успеваю подойти почти вплотную.
Ладонь, опустившаяся на жёсткое плечо, заставляет профессора сделать паузу, чем я спешу воспользоваться.
- Что ваше отсутствие никак не отражается на принятом решении, да, это я тоже помню, - произношу как можно более мягко и всеми силами удерживаю себя от того, чтобы не пошевелить пальцами, покоящимися на плече замершего Снейпа.
Наверное, именно так ведут себя при охоте на дикого зверя.
Солнце успевает переместиться так, что его золотистые лучи с изяществом искусного вора скатываются с подоконника и обнимают наши фигуры, а я отмечаю, что волосы Снейпа в свету оказываются насыщенного тёмного оттенка, близкого к цвету горького шоколада. Почему-то это так необычно – при искусственном свете они кажутся угольно-чёрными, почти как вороново крыло, а тут вдруг тёмно-шоколадные.
Не глядя, он откладывает книгу и плавно разворачивается на каблуках, а я тут же убираю руки за спину. У него крайне уравновешенный, даже слегка любопытный вид. Правда, любопытство выражается лишь в тусклом блеске на дне тёмных радужек и особом изгибе уголков губ, но не более.
- В таком случае, ты должен помнить и то, что я своё решение не менял, - его голос, кажется, можно потрогать: обманчиво мягкий и струящийся, как шёлк, на котором можно сильно поскользнуться и очень больно удариться.
Слишком много вариантов ответов крутится в моей голове, но какой из них правильный – загадка, поэтому я только качаю головой в сожалении, надеясь на то, что Снейп правильно истолкует этот жест.
Глупо уходить от прямого разговора и прикрываться эфемерными обещаниями, не переходить на личности и стараться не попадать в личное пространство. Я не берусь судить о чужих чувствах, но одно могу сказать точно: этот человек уже давно успел стать для меня кем-то большим, чем просто близкий друг семьи. Это вовсе не значит, что я так быстро отступился от собственных принципов: я по-прежнему многим ему обязан, но не факт, что он так же свято верит в то, что говорит сам о наших отношениях.
- Моя мама…память о ней дорога вам, вы ясно дали мне это понять. А я…
А я понимаю, что теряюсь.
Ледяная искра отчаяния прошивает всё нутро. К Снейпу не подобраться ни с какой стороны. Он готов пойти на что угодно: ставить ультиматумы, прикрываться угрозами, отгораживаться стеной насмешливости и высокомерия, лишь бы вновь не подпустить меня к себе.
Но своей опекой, пускай и тщательно завуалированной, своим доверием (ведь не просто так он рассказывает мне о своём прошлом) он поджигает фитиль массивной бомбы в моей голове, и я уже с трудом различаю, где правда, а где очень удобная для него ложь.
Это хождение вокруг да около главного рождает чувство безнадёжности и постепенно подталкивает к тому, что я готов переступить через самого себя, собственные принципы и убеждения, сказать или сделать то, что совсем мне не свойственно. Может, в его тридцать с лишним легко управлять эмоциями и чувствами, но как, скажите, это делать в семнадцать? Однажды рискнуть и взглянуть на него другими глазами, пойти по извилистому пути, не отступиться и быть до конца уверенным в том, что ты где-то там, возможно, ещё в начале пути не совершил ошибку. Я знаю, не бывает идеальных людей и единственно-правильных решений, потому что у каждого своя правда, но где она тогда, моя правда? За каким пологом она прячется, и там ли я вообще ищу?..
Видимо, весь спектр размышлений находит отражение на моём лице – по крайней мере, я чувствую, как затекает челюсть, которую я крепко сжимал всё это время, – потому что Снейп так и не дожидается окончания предложения, а я теряю нить витиеватого разговора.
Нет сил что-либо доказывать и пытаться пробиться сквозь многослойную скорлупу к сердцевине этого человека.
Сердцевине, чей кусочек я когда-то смог увидеть и потрогать кончиками пальцев. Он непреклонен, а я малодушно признаю своё поражение и опускаю руки. Возможно, с позором, более вероятно, с чувством пренебрежения к самому себе – ведь я же Гриффиндорец, а Гриффиндорцы никогда не сдаются! – но я действительно больше не могу и не хочу стучаться в закрытую дверь. Он вернулся, лично пригласил меня к себе, чтобы рассказать всё, что ему известно, продолжил и дальше всеми силами помогать Ордену, так что мне ещё нужно? Цепляться за прошлые недомолвки, по меньшей мере, неразумно. Если ему так угодно, повторюсь, я постараюсь принять любое его решение. Хотя бы в знак благодарности.
- Прошу простить меня за глупые вопросы и беспокойство, - говорю это скорее своим кедам, на которые я смотрю неизвестно сколько времени, - мне надо идти готовиться к экзамену.
Мельком взглянув на Снейпа, явно что-то заподозрившего, коротко киваю в знак прощания и покидаю его личное пространство для того, чтобы уйти.
- Постой, - коротко бросает он, и я опять не могу ничего разобрать в его интонации, но ноги уверенно ведут меня в сторону двери.
Впрочем, абсолютно бесполезно. Замок щёлкает как раз тогда, когда моя ладонь ложится на холодный металл ручки.
Шаги за спиной, а потом профессор одним движением разворачивает меня и обнимает за плечи. Я не успеваю отреагировать, поэтому мой нос ныряет в просвет рубашки на его груди, а руки в поисках опоры обвиваются вокруг талии. Когда запоздалый сигнал о том, что произошло, достигает мозга, я мучительно тяжело выдыхаю и зажмуриваюсь, стоит его губам прижаться к моему виску.
Неделя. Почти целая неделя с момента его возвращения. Это уже не говоря о двух с лишним месяцах неизвестности. И только сейчас он решается открыто продемонстрировать свою…что?
Не знаю, «что», и знать не желаю. Иначе я запутаюсь окончательно.
Он смотрит на меня так, как если бы хотел безмолвно передать своё мнение об ограниченности моего мыслительного процесса, но я только крепче обнимаю его и дышу в выступающую ключицу.
Может он прав, и я воспринимаю всё не так, как надо. В таком случае, пускай научит.
***
Солнце давно перекатилось на западную часть небосклона, когда я переворачиваю тридцатую страницу учебника по зельеварению и устало тру глаза. Такое чувство, что туда насыпали тонну песка. Решив сделать перерыв, подхожу к плите, чтобы вскипятить воду для чая, и, пока она медленно начинает бурлить, отстукиваю на деревянной столешнице ритм одной из незатейливых песен близнецов.
Ребята с Молли уже давно уехали в Лондон, мне удалось уговорить Сириуса отправиться вместе с ними, Артур трансгрессировал в Министерство. Завтра должен вернуться Перси из поездки в Париж вместе с начальником Отдела международного магического сотрудничества. Несмотря на свой возраст, Перси значительно приподнялся по карьерной лестнице.
Таким образом, Нора на некоторое время осталась в полном распоряжении двух людей: меня и Снейпа.
Профессор не появлялся с тех пор, как я оставил его. Последний эпизод несколько смягчил мой настрой, поэтому я со спокойной душой отправился учиться, отдав для этой цели предпочтение просторной и светлой кухне. Здесь и чайник под рукой.
Заварив чай с липой, осторожно размешиваю сахар и отхожу к окну. Пейзаж за ним не меняется день ото дня, но мне всё равно доставляет удовольствие смотреть на бескрайний снежный простор. Глаз отдыхает при виде такой красоты, что сейчас очень актуально.
Задумавшись, я не сразу различаю тихие шаги. Только когда скрипит крышка фортепиано, я оборачиваюсь и не сразу могу сфокусировать на Снейпе взгляд, плывущий от бессчетного количества строк.
Не произнеся ни слова, он садится на старенькую деревянную табуретку, опускает пальцы на чёрные клавиши в каком-то сокровенном, почти интимном жесте, а потом начинает играть (прим. автора: профессор исполняет сонату для фортепиано № 14 «Лунную» Л. В. Бетховена).
Господи Всемогущий, я в жизни не слышал ничего подобного. Тревожная музыка звучит как натянутая до предела струна, и вот-вот грозит лопнуть. Мелодия тихо мечется, как раненая птица, которая, будто бы, сейчас сорвётся в пропасть, взывает к помощи отрывистыми высокими вскриками, но чудом удерживается от падения где-то на границе соприкосновения чудесных пальцев и клавиш страдающего фортепиано. В моей душе что-то обрывается и начинает ныть в унисон с трепещущей мелодией, это длится, кажется, так долго, но потом мелодия выравнивается, будто успокаивается в надёжных руках пианиста, стихает и оставляет после себя неизгладимое впечатление.
То, что я услышал сейчас, не идёт ни в какое сравнение с тем, что играла Гермиона. Нет, безусловно, та музыка была неповторимая, лёгкая, как весенняя капель и вкус тёплого ветерка на губах, но эта…
Словно чья-то чужая боль навсегда оказалась заключена в этих нотах.
И как неизвестному мне, но, несомненно, великому композитору удалось написать такую музыку, чьи отголоски до сих пор вспыхивают где-то в груди и не позволяют ровно дышать?
Прислонившись к подоконнику, я с необъяснимым трепетом перевожу взгляд на задумчивого Снейпа. Он недолго смотрит на клавиши, словно они могут сказать ему ещё что-то, не прибегая к музыкальному языку, а потом осторожно опускает тяжёлую крышку.
- Пожалуй, это единственное, что я знаю, - произносит он без тени какого-либо чувства, разве что капелька усталости, скорее физической, накладывает отпечаток на бархатный тембр.
- Я никогда не слышал ничего более красивого, - шепчу с благоговением, а Снейп плавно переводит взгляд на меня.
Я не ошибся, он действительно устал. Может, это косые солнечные лучи искажают действительность, но сейчас в его лице нет ничего, кроме огромной усталости. Даже глаза, в которых всегда что-то есть, потухли. Он не злится, не раздражается, не удивляется. Он на одной протяжной ноте, и мне от этого становится дурно. Возможно, это всего лишь временное явление, пока никто не видит, а передо мной нет смысла что-либо изображать. Возможно, это пройдёт, и совсем скоро профессор станет прежним, но я всё равно пугаюсь не на шутку.
- Скажите, вы вообще спите? Хоть иногда?
Он хмурится, словно не сразу смог уловить суть моего вопроса, и я понимаю: он практически не спит. Более того, сутками где-то пропадает, а потом возвращается в Нору и растирает собственные запястья. Он совсем себя не жалеет.
Может, всему виной чудесная музыка, но я просто физически не могу ничего не сделать.
Оставив кружку на подоконнике, опускаюсь перед Снейпом на корточки и, прежде чем он успевает остановить меня, прикасаюсь к запястьям, которые сегодня не дают мне покоя.
- Не мне вас учить, но вам нужен отдых.
- Послушай, я и без тебя прекрасно знаю… - профессор начинает возражать, правда, как-то вяло, поэтому я легко перехватываю инициативу.
- Не спорю, но бодрствование по ночам не доведёт вас до добра. Вы учите меня многому, но применить к себе собственные навыки не можете. Что мешает вам подняться наверх и просто отдохнуть? Обещаю, что не буду вам мешать.
По его лицу пробегает тень сомнения, стоит ли отчитать меня за подобную фамильярность, но в конечном итоге он сдаётся. Дождавшись его кивка, я поднимаюсь на ноги вслед за профессором и, больше не глядя в его сторону, забираю кружку и отхожу к кухонному столу. Почему-то очень резко пересыхает в горле, поэтому я тянусь к полке за коробочкой с чаем. Повозившись с чайником, я не сразу ловлю себя на мысли, что не слышал того, как Снейп ушёл.
Резко обернувшись, я так и замираю с ситечком для заварки в руке, когда вижу профессора, остановившегося на полпути к лестнице. Он прижимает ладонь к боку и морщит лоб, как если бы что-то доставляло ему неимоверный дискомфорт. Мысли разлетаются в разные стороны, как стая спугнутых летучих мышей, и я мгновенно понимаю, в чём дело. Рана, которую он получил от разъярённого Волдеморта.
Наконец, он замечает моё внимание. Мгновенно поджавшиеся губы и взгляд исподлобья дают понять, что мне не стоит даже пытаться сдвинуться с места.
- Магические раны никогда не заживают до конца.
Рука с ситечком бессильно падает, когда я провожаю взглядом этого безумно упрямого человека.
Через минуту наверху тихо хлопает дверь, и всё стихает.
Ещё спустя неопределённое количество времени я откидываюсь на спинку стула и захлопываю учебник. Всё, на сегодня достаточно. Со зрением творится что-то страшное, стоит перевести взгляд на дальние предметы. Сняв очки, прижимаю ладони к уставшим глазам на несколько минут. Убрав руки от лица, замечаю, что вся кухня словно пылает ярко-маковым цветом. Солнце близится к закату, а остальные жильцы Норы не спешат возвращаться. В этот момент я остро ощущаю недостаток дополнительных средств связи, о которых рассказывали Гермиона и мистер Уизли. Кажется, магглы называют их телефонами. У Артура есть один такой, но он не работает.
Лёгкое волнение закрадывается под кору головного мозга, но я старательно подавляю его. Совершенно исключено, что что-то могло случиться. Может, Снейп что-то знает, не зря же он так спокойно ведёт себя.
Собравшись с духом, я подхватываю учебник и уверенно поднимаюсь на второй этаж. При виде двери, ведущей в комнату профессора, становится немного не по себе. Вряд ли ему понравится, если я явлюсь к нему, когда он спит.
Но я начинаю переживать. Надо, чтобы хоть кто-нибудь сказал, что всё в порядке.
Мой деликатный стук остаётся без внимания. Не верится, что Снейп так крепко спит. Глубоко вдохнув, второй раз за день открываю дверь ровно настолько, чтобы в образовавшийся просвет могла поместиться голова.
Комната выглядит почти так же, как и несколько часов назад. Исключение составляют стул, со спинки которого свисают аккуратно сложенные рубашка и брюки, и разобранная постель. За пышным одеялом виднеется тёмная голова и часть руки, силой гравитации соскользнувшая с края кровати.
Он действительно крепко спит.
Полностью открыв дверь, я замираю в проёме, абсолютно не зная, что делать. Волнение за близких людей умножается на какое-то ненормальное любопытство, но в то же время мне не даёт покоя чувство такта, недавно упомянутое Снейпом.
Пол нехотя скрипит под подошвой кед, когда я переминаюсь с ноги на ногу, а одеяло тут же шевелится. Вот сейчас он проснётся и пошлёт меня к чертям на барабан.
Втянув голову в плечи, я спешу покинуть комнату и бесшумно прикрыть за собой дверь. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на первом этаже, вновь накрывает дом, а меня озаряет запоздалая догадка.
Волшебные часы Молли, они же показывают местоположение всей семьи Уизли! Вот я дурак, не догадался взглянуть на них, тем самым избавив себя от лишнего волнения и неловкого положения, в котором я вновь едва не оказался по собственной глупости.
Будто опомнившись, подрываюсь с места и бегу вниз к волшебным часам. Взглянув на циферблат, расслабленно опускаюсь на удачно подвернувшийся стул. Стрелки с именами друзей и Артура находятся на полпути к надписи «Дома».
