сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 132 страниц)
Зажмурившись еще больше, Рада изо всех сил сосредоточилась на золотой пульсации в груди, прогоняя прочь все мысли. Подумать она успеет и позже, а сейчас не было ничего важнее этой весенней песни между ребер, этого дыхания свободного ветра, этого сладкого запаха сосен, наполняющего ее какой-то невыразимой свежестью. Она и сама не понимала, что именно делает, но принялась раздувать это пламя, поднимать его вверх. Будто дрова, она бросала в огонь Роксаны свою любовь, первый смех сына, застывшие на фоне закатанного неба листочки березы, шепот моря в густых ночных сумерках. Все то, что было ей так дорого, все то, что заставляло ее сердце петь и биться чаще.
Пламя росло, становясь все больше и больше, как костер Жриц в черную зимнюю ночь. Рада ощущала, как оно медленно движется вверх, проходя сквозь напряженную точку в горле, еще выше, к буквально раскалившемуся, словно горшок с углями, черепу. Между глаз невыносимо заболело, но она отказалась реагировать на боль и взметнула его еще выше, прямо к точке в темени, моля, зовя, крича мысленно Роксане. Услышь меня, Грозная! Ведь я горю для Тебя!
Тело стало странно чужим, каким-то чересчур вязким, тупым. Ноги и руки потеряли чувствительность, пальцы онемели, и Рада отстраненно ощутила, какие они холодные. И сразу же отбросила прочь эти чувства. Это было неважно сейчас. Значение имело только движение вверх.
С новой силой она сосредоточилась в голове, проталкивая и проталкивая огонь, поднявшийся в ее собственной груди, еще выше, в точку, которую смутно ощущала над головой. Ее собственный череп стал таким твердым и тяжелым, словно на голову надели чугунную кастрюлю. Рада нажала еще сильнее. Это был всего лишь череп, всего лишь кусок кости и ничего больше. Разве он действительно мог помешать току энергии? Разве он действительно мог замедлить или остановить ее, если она с такой легкостью пронизывала его, не встречая препятствия, раньше, когда лилась на голову Рады водопадом?
А потом вдруг что-то случилось. Рада вырвалась.
Пустота. Пространство без края, границ, пределов. Мягкость нежнее белого пухового перышка, сгущенная сила, дрожащая от собственной энергии, пульсирующая, как огромное сердце. Отстраненно она все еще чуяла собственное тело, но это было больше не важно. Радость золотыми потоками лилась вниз, наполняя всю ее, радость первого вздоха, возвращения домой, радость птичьих песен и земляничных полей, радость торжествующих лучей творящего жизнь света. И Рада пила ее громадными глотками, пила и все никак не могла напиться. Она и была этой радостью, она была этим светом.
Роксана! Выше! Здесь не было движения, потому что не было тела, не было ничего, ни верха, ни низа. Но она все же двинулась, взбираясь все выше и выше. Туда, где свет становился разреженным ничто, где каждая частичка сияла, заключая в себе миллиарды миров и первое семя. Туда, где свет был всем.
Грудь стиснули тяжелые обручи, сердце ударилось, один раз, другой, а потом вдруг принялось молотить так, будто она бежала со всех ног на крутой горный склон. Рада ощутила вытягивание. Словно что-то, накрепко привязанное к этому сердцу, тянуло ее обратно, все быстрее и быстрее. Она медленно скользнула внутрь собственной плоти, и громадное светлое над ней отдалилось, отступило, оставшись смутным ощущением на грани чувств. Оно все еще было здесь, оно всегда было здесь, но она уже отвернулась от него. Лучшее слово Рада вряд ли смогла бы подобрать.
Она вздохнула, едва вспомнив, как это делать, вздохнула аккуратно, потому что тело чувствовалось едва ли не совсем мертвым. Только сердце в груди невыносимо колотилось в ребра, буквально душа ее этим стуком. И дар Роксаны за ребрами все также пылал солнцем, обжигая нутро.
Одно за другим возвращались чувства, словно тело вспоминало, как это: управлять самим собой. Руки и ноги онемели и не двигались, пальцы чувствовались ледяными, будто она держала их в сугробе. Болела шея из-за того, что ее голова свесилась слишком низко на грудь. Кровь перестала приливать к черепу, и когда Рада попыталась поднять голову, перед глазами закрутились ворохи черных мух. Потом вернулось ощущение пространства, плоскости и объема, ощущение воздуха на коже, других людей вокруг. Рада окончательно пришла в себя, встряхнув головой, и осмотрелась, часто моргая глазами, перед которыми с трудом, но выстраивалась картинка происходящего.
На полу недалеко от горящего очага кружком сидели Найрин, Лэйк и Торн, скрестив под собой ноги. Глаза их все еще были закрыты, лица не выражали ничего, кроме спокойствия, расслабленные тела каким-то странным образом держались в вертикальном положении, хотя саму Раду скрючило в три погибели. Искорка лежала рядом на полу, вытянувшись во весь рост, и вид у нее был изможденным. В последнее время нисхождения силы к ней были такими сильными, что она не могла выдерживать их сидя и ложилась. Глаза искорки были открыты, она медленно моргала, глядя в потолок и возвращаясь в себя.
Рада шевельнулась, постаравшись поднять руки, но те, словно безвольные тряпки, только сползли с колен, холодные и нечувствительные. Не слушались и ноги. Лишь сердце бухало в груди, грозя лопнуть в любой миг, и всего на один его бешеный удар Раде стало страшно. Она сразу же отогнала прочь все чувства, взмолившись Роксане. Найрин часто повторяла, что главное – не бояться, что бы ни происходило. Страх вносил дисгармонию в общий процесс и мог сильно навредить и даже помешать ушедшей в предначальную тишину душе вернуться в тело.
Успокоившись, она принялась осторожно шевелить плечами, разрабатывая руки. Очень медленно, но ток крови все-таки восстановился, и ладони ощутили первые болезненные признаки приближающейся судороги. Рада еще успела вдохнуть, а потом судорога выкрутила жилы, едва не швырнув ее на пол и заставив прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. Несколько секунд ее било, не отпуская, потом чувствительность вернулась, и самые обычные иголочки онемения вонзились в подушечки ледяных пальцев, а Рада поняла, что наконец-то может управлять ими.
Кажется, еще ни разу я не уходила так далеко. Надо быть осторожнее.
Рада выровняла дыхание, приказав себе вдыхать и выдыхать медленно и осторожно, хорошо размяла, растерла друг о друга ладони, пока не убедилась, что они вновь теплые и гибкие. И только после этого начала потихоньку разминать ноги. Здесь дело обстояло еще хуже. Сколько бы она ни терла, ни щипала, а ноги чувствовались двумя мягкими кусками мяса, и даже кости в них теперь были словно желе. С опаской глядя на то, как безвольно волочится ее стопа по полу, пока она осторожно руками выпрямляла согнутую ногу, Рада на миг задумалась, а могут ли вот так просто сломаться кости? Если она, например, поставит ногу в неудачное положение, и атрофировавшиеся мышцы не выдержат нагрузки?
Атмосфера изменилась, став более густой, более насыщенной и искрящейся. Рада уже научилась чувствовать этот переход. Он означал, что из медитации выходят и остальные, возвращаясь обратно в свои тела. Первой открыла свой глаз Лэйк, и взгляд синего льда из-под густых черных ресниц был таким пронзительным, что Рада поежилась. Иногда ей казалось, что эта женщина сама была силой, к которой Рада так отчаянно тянулась, буквально состояла из нее, хранила ее в себе, как колодец – воду.
Следом за ней пришли в себя Найрин и Торн, и несколько минут они продолжали молчать, восстанавливая сердечный ритм и дыхание, приводя в порядок онемевшие конечности.
- Глубоко сегодня, - первой проговорила Лэйк, разорвав краткой фразой тишину Зала Совета. Взгляд ее все еще был невыносимым, но сила уже медленно затухала, сворачиваясь где-то в глубине ее существа.
- Сильный день, - сипло согласилась Найрин, часто смаргивая и на ощупь находя ладонь сидящей рядом с ней Торн.
Рада взглянула на лежащую на полу искорку, к которой вернулся нормальный теплый цвет лица, и, едва вспомнив, как говорить, тихонько спросила ее:
- Все нормально, искорка? Хочешь попить?
Та только кивнула, часто моргая и без какого-либо выражения глядя на Раду.
Ноги все еще были ватными и непослушными, и Раду сильно покачивало из стороны в сторону, но она, все же, поднялась и прошагала к столу, на котором в большом медном чайнике стыл чай. Плеснув в чашку, она неуклюже вернулась к искорке и дала той напиться. Руки у нее были холодные, словно лед, а зубы выстукивали дробь по краю чашки.
- Все меняется, - задумчиво проговорила Торн за спиной Рады. – Никогда я еще не чувствовала ничего подобного. Никогда Роксана не была так сильна.
- Я думаю, это потому, что мы начали взывать к Ней несколько иначе, - отозвалась Найрин. – Мы никогда раньше не шли на контакт вот так, намеренно, в полном покое. И ты права, что-то действительно меняется. Кажется, будто Она ближе. Среди нас.
Рада лопатками ощутила чужой взгляд и обернулась через плечо как раз вовремя, чтобы заметить, как Найрин отводит глаза в сторону. Они уже не раз говорили о том, что Рада с искоркой могут быть теми двумя эманациями Небесных Сестер из четырех, знание о которых пришло к Найрин, когда она работала над Источником Рождения в самом конце Великой Войны. И если поначалу эта мысль заставляла Раду вздрагивать каждый раз всем телом, а внутри шевелилось какое-то странное, лихорадочное предвкушение, то теперь она уже не чувствовала ничего. По большому счету это было и неважно. Даже если Великая Мани выбрала их для какой-то цели, даже если они действительно были не совсем людьми, а чем-то большим, Раду это больше не волновало. Я сделаю все, что Ты от меня хочешь. Я выполню Твою волю, веди меня.
Наверное, это и было самым сложным для нее – расслабиться. Оказалось, что самые простые вещи на этом свете давались тяжелее всего. Рада всегда привыкла сама идти по жизни, бороться за себя, выбирать свой собственный путь, решать. Она всегда всего добивалась собственными силами, даже когда ей помогали, шагала она все равно сама. И впервые в жизни она столкнулась с чем-то, что невозможно было контролировать.
Золотой комочек дара в ее груди не зависел ни от ее желания, ни от ее стремления, ни от ее настроения. Он просто был, днем и ночью, когда она тренировалась, ела, спала, когда она любила искорку или дышала сосновым запахом гор. И, как бы она ни пыталась усилить его, как бы ни хотела, чтобы он уже во что-то превратился, стал чем-то иным, открыл ей свое чудо, ему все было нипочем. Просто этот огонь день ото дня рос внутри, становясь все сильнее, набираясь мощи, пропитывая ее грудную клетку, заполняя ее. И единственный способ дать ему вырасти быстрее был в том, чтобы не мешать ему. Открыться целиком и полностью, отдать себя в руки Роксаны, позволить Ей Самой решать, что делать с Радой.
Это было гораздо интимнее, чем даже близость с ее искоркой, ведь она отдавала Роксане не только свое тело, свои эмоции, свою любовь. Она отдавала все, до самого последнего волоска, все, чем она являлась, она отказывалась от любого поползновения собственной воли, от любой попытки содействовать, сделать, свершить. Полная сдача, с распахнутыми руками и открытым сердцем. И это было очень страшно и очень тяжело.
- Кажется, вы принесли нам даже больше, чем мы показали вам, - усмехнулась Лэйк, и ее низкий голос вырвал Раду из размышлений. – Я никогда не чувствовала Роксану… так. И никогда не почувствовала бы, если бы ты, Лиара, не показала нам, как идти к Ней навстречу.
- Я просто делаю так, как чувствую, первая, - неловко пожала плечами искорка, и Рада слегка обняла ее, помогая держаться прямо. Каждый раз после медитации искорка слабела и не сразу могла начать самостоятельно передвигаться.
- Как и мы, Светозарная. - Найрин мягко улыбнулась ей, и на щеках ее расцвели глубокие ямочки. – Поистине, ваше место здесь, среди нас.
- Да, - твердо кивнула Лэйк, и взгляд ее вновь обрел привычную собранность и четкость. – И время пришло. Так что приходите в себя, попейте, отдышитесь, и пойдем. Ведьмы не слишком любят ждать.
Рада вскинула голову, не понимающе глядя на Лэйк.
- Что ты имеешь в виду, первая? Куда пойдем?
- Я поговорила с Мани-Наставницей и со Старейшей Способной Слышать, - негромко сообщила Лэйк. – Естественно, что вы слишком взрослые для того, чтобы проходить первую инициацию вместе с Дочерьми. К тому же, вы прошли Семь Рубежей, а потому вряд ли вам нужно учиться ориентироваться в лесу, - уголок ее губ дернулся, намекнув на улыбку. – Так что сегодня вечером Старейшая и Жрицы проведут вам церемонию принятия долора и обреют виски.
- Мы просто ждали весеннего равноденствия. С завтрашней ночи начнется восход на небо Грозной и Ее время, так что лучший момент сложно придумать, - добавила Найрин, широко улыбаясь.
- Вот как!.. – Рада заморгала, не совсем понимая, что только что произошло. После возвращения в тело внутри все еще стоял золотистый туман переживания, и ей сложно было сразу осознать, что говорит им Лэйк.
Прошло уже две недели с тех пор, как они вернулись из Мелонии. Жизнь вошла в привычную колею, проходя в тренировках и общении с разведчицами, в вечерних медитациях вместе с царицей, первым клинком и зрячей. Рада едва успела оправиться после прощания с сыном, этот удар оказался гораздо чувствительнее, чем она ожидала. Потому она все больше старалась нагружать себя, чтобы не думать о свернувшейся под сердцем клубком боли, и первый клинок Торн с удовольствием гоняла ее по Ристалищу каждый день, следя за тем, чтобы ее обучение было максимально интенсивным.
Рада уже успела освоить нагинату и немного катаны, хоть с последними было пока еще очень сложно. Левая рука у нее была не так хорошо развита, как правая, удар оставался медленным, каким-то слишком слабым…
- Подожди, что?! – вдруг дошло до Рады, и она вытаращила глаза на царицу. – Сегодня нас примут в клан?!
- Да, Рада, - хмыкнула Лэйк, отбрасывая кивком головы с лица короткую челку.
- Совсем примут? И мы станем одними из вас? – уточнила она, все еще не веря.
- Да, - кивнула царица, а Торн добавила:
- Официально вы будете числиться Младшими Сестрами до того, как завершите последнюю инициацию у Источника Рождения. Великая Царица пожелала, чтобы это случилось как можно скорее, так что пора вам уже обзавестись долорами.
- Но мы же всего несколько недель у вас! - глаза искорки расширились от удивления и надежды, на щеках выступил румянец. Рада ощутила, как ее ладошка сильно сжала ее руку и мелко подрагивает от волнения. – Мы еще не слишком много знаем, не много умеем!..
- В вашей груди поет Огненная, - пожала плечами Лэйк так, будто все это объясняло, а Найрин, широко улыбаясь, только рукой махнула:
- Научиться, сколько раз нужно кланяться и с кем первым заговаривать, а с кем нет, вы еще успеете. Но самое главное у вас уже есть – ваше стремление, ваша сила духа. Только для того, чтобы вырастить ее, анай учатся так долго и упорно. Так что вы готовы для принятия долора.
- Ох!.. – только и смогла сказать Рада.
Она взглянула на искорку, чувствуя, как в груди поет и поет золото. Та была такая красивая, такая родная, такая солнечная сейчас! Свет огня из чаши Роксаны собирался на донышках ее штормовых глаз и освещал все ее лицо мягким сиянием, брови разгладились, на губах цвела широкая улыбка, и Раде вдруг вспомнилось, как она выглядела за Гранью. Неземное мое чудо, самая красивая моя песня, самая волшебная сказка! Вот и пришло наше с тобой время. Вот мы и стали частью чего-то гораздо большего, чего-то огромного. И пройдет совсем немного времени до того, как я смогу положить долор у твоих ног по традиции анай и взять тебя в жены. Сделать, наконец, то, о чем я и не смела мечтать.
Только внутри у Рады все равно что-то тихо-тихо скреблось. Как жучок, что исподволь точит старое дерево, покрывая его несмываемыми узорами, глубокими бороздами одному ему известного орнамента. А смогу ли я стать частью этого народа? Смогу ли я быть одной из них?
Рада ощутила, как внутри кольнуло, и опустила глаза, не в силах смотреть в глаза Лиаре. Что-то в ней было иным, что-то, что не давало ей возможности целиком и полностью отдать себя этому народу. Казалось, это было даже сложнее, чем открыть себя для Роксаны, но почему-то Рада чувствовала, что это правильно. Что так и должно было быть.
Сложно было объяснить это щемящее чувство. Ощущение дороги, которая никогда не кончится, вечно стремясь к закату, в который, как в океан без дна, падает оранжевое солнце. Ощущение ветра, мчащегося без границ по миру, ветра, что всегда был молодым и сильным, ветра, который не удержали бы никакие обычаи, никакие законы, никакие правила. Что-то большее было там, за этим крохотным скребущимся внутри древоточцем. Чья-то улыбка, обещающая чудо, чей-то голос, что шептал не бояться, чьи-то руки, лежащие на ее плечах.
