сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 132 страниц)
- И я, - мягко улыбнулась та, а потом положила голову ей на плечо, поворачиваясь и глядя в окно. – Я сидела здесь и думала о тебе, о нас, вспоминала нашу дорогу, - тихо-тихо заговорила она, и в голосе ее слышалась нежность летнего вечера, баюкающего в ковше ладоней отгорающий ландышевый цвет. – Вспоминала тот первый день, когда увидела тебя верхом, помнишь? В Латре, с Даланом, когда вы катались по полю.
- Помню, - кивнула Рада, мягко обнимая ее и прикрывая глаза. Ее запах наполнял все, и в нем хотелось тонуть без остатка.
- Ты тогда была такая красивая! Пронизанная солнцем, и оно путалось в твоих волосах, горело под ресницами. Я смотрела, как ты едешь мне навстречу, и думала о том, что никогда не видела женщины более красивой на всем белом свете. И никогда даже и не надеялась на то, что однажды ты взглянешь на меня по-другому, так, как глядишь сейчас. – Голос ее на миг дрогнул. – Никто никогда так не глядел на меня, Рада. Да и не нужно этого было, только ты одна.
- Ты одна, моя маленькая весенняя птичка, моя золотая зоренька, - тихо прошептала Рада, целуя самые кончики ее кудряшек.
- И вот мы прошли через все эти непроходимые преграды, миновали столько боли, столько горя, столько страха. Через весь мир прошли, ведомые силой, которая превыше всего, чтобы найти здесь этот маленький домик в горах, укрытый под снегом. - Рада слушала, как она говорит, и прямо в ее груди плавилось сердце. Это было так больно, и так хорошо, так дорого, так по-настоящему. Она говорила, и хотелось плакать, или целовать ее глаза, или кружить ее на руках под серебряными звездами. Хотелось упасть на землю и в ноги кланяться той силе, что свела их дороги, молиться и благодарить, хоть Рада и понимала, что ни одной благодарности не хватит, чтобы окупить этот дар. Ни одного человеческого сердца, даже всех сердец вместе, не хватит для того, чтобы вместить всю твою любовь, Великая Мать! А голос искорки тек сквозь Раду, согревая гораздо лучше печи или шерстяного пледа, отогревая что-то запрятанное в самую ее глубь. – И мы будем жить с тобой в этом маленьком домике, под светом этих звезд, под задумчивой тенью этих гор. По ночам нам будет шептать свои сказки лес. Слышишь, как тихонько он дышит в своих снах? Знаешь, что ему снится?
- Нет, - прошептала Рада, чувствуя, как закипают в уголках глаз слезы. Казалось, это сама ее душа рыдала от невыносимой нежности, которой и слова не было на человеческом языке.
- Ему снятся земляничные поляны, прогретые солнцем, над которыми поют толстые мохнатые шмели. Ему снится голубое небо сквозь зеленые верхушки сосен, шелест иголок на ветру, солнце, дробящееся в застывшей на коре капле смолы. Он видит дрожащую россыпь радуг в паутинках, покрытых утренней росой. Он слышит песню жаворонка в рассветном небе, в котором расплескалось полное огня зарево, медленно алеющее на востоке, чтобы взорваться золотыми копьями и растечься победной песней над миром. Он видит туманы, спящие в тенистых низинах, и болотные травы, шепчущиеся на ветру. И теплые ночи, которым нет конца, ночи, когда никогда до конца и не темнеет, прозрачные, словно занавески на нашем окне, легкие, как твое дыхание, моя милая. Совсем скоро придет наше лето, Рада. Совсем скоро родится глубоко под землей зеленая трава, потянется к солнцу, разбудит стылую землю. И запоют ручьи, понесутся над миром свободные пушистые ветра, такие же легкие и сильные, как ты, моя родная. И я пойду на рассвете в мокрый лес собирать травы и петь земле, и я буду плести тебе венки из вереска и горечавки, которая так похожа на твои глаза. А по вечерам – сидеть с тобой на пороге нашего дома и дышать закатами, полными запаха свежескошенной травы и дурманящей сладостью жасмина.
Искорка все говорила, а Рада уже не могла. Никаких сил уже не было, и ни одно сердце не могло вместить в себя эту любовь, каким бы огромным оно ни было. Слезы сами побежали по щекам, странные, нежданные, но такие правильные. Будто все вымывало прочь из ее глаз и сердца, из ее души. Тревоги и страхи, прошлое, скомканное, будто грязный, исчерканный и покрытый кляксами лист бумаги. И распускался золотой цветок прямо под ребрами, гораздо красивее самого Цветка Жизни Фаишаля, гораздо сильнее всех Источников и всех ведунов этого мира. И ей почти казалось, что сейчас произойдет чудо, неописуемое, необъяснимое чудо, которого она ждала со времен своего первого вздоха, а может, и гораздо дольше.
- Не плачь, моя милая, - шептала прямо в ее сердце искорка, и ее пальцы тихонько перебирали прядки на затылке Рады. – Никогда не плачь, мое сердце, потому что нам нечего плакать. Какой бы путь ни сплели нам Марны, как бы далеко ни повела нас Великая Мать, а все равно-то мы прямо у нее в ладонях, и ничего дурного с нами вовек не случится. И чтобы ты всегда улыбалась, и чтобы всегда носила с собой кусочек неба, я дарю тебе вот это. Пусть он бережет тебя, моя солнцем целованная, ветрами омытая! Пусть он хранит тебя даже в ненастье и бури, в самом далеком краю, куда только заведет тебя дорога. И я буду хранить, потому что всегда буду с тобой.
Сквозь пелену слез в глазах Рада даже не сразу поняла, что ей показывает Лиара. В свете свечи на ее ладони поблескивал тяжелый перстень с утопленным внутрь камнем. Рада прищурилась, пытаясь разглядеть, что это. Камень походил на летнее небо в кудрявых белых облаках, чьи огромные валы закручивает и гоняет по своей воле бродяга-ветер. И это было так неожиданно, так красиво, что она вздрогнула, поднимая на искорку глаза:
- Это… мне?
- Да, мое сердце, - мягко кивнула Лиара, надевая перстень на указательный палец Рады. Он подошел, будто влитой. – Носи его с собой всегда, пусть он хранит тебя.
Рада вскинула глаза, глядя на нее. Все ушло прочь, все те назойливые мысли, что без конца лезли в ее голову, весь шум, что, казалось, навечно забил ее уши. Осталась только она: самая красивая, самая нужная, самая родная, с глазами-солнцами, с улыбкой, от которой все тело Рады пело, словно скрипка в руках влюбленного в песню музыканта.
- Я люблю тебя! – сорвалось с губ, и Рада обняла ее, осыпая поцелуями ее лицо, щеки, глаза, брови, смеющиеся губы, торчащие из-под верхней губы маленькие клычки.
Лиара смеялась и обнимала ее, и золотая нежность текла между ними, распускаясь все сильнее и сильнее. Не было больше Рады, были они, слитые воедино, когда что-то в ее груди лопнуло и открылось навстречу Лиаре. Было одно сердце, стучащее вместе, было одно тело, прижавшееся к самому себе, была одна любовь, огромная, будто море, бездонная, будто небо.
Рада не думала ни о чем, когда поднимала Лиару на руки и несла ее в комнату, на узенькую кровать, укрытую уютным шерстяным одеялом. Когда целовала ее, целовала, казалось, в самое сердце, и искорка отвечала ей всей собой, робкая, доверчивая, такая открытая, такая ее. Не было больше ничего, кроме их душ, впервые слившихся друг с другом в одно, их тел, что сплелись так плотно, будто хотели срастись, кроме тихого потрескивания углей в малиновом зеве печки. Кроме таинственно мерцающих узоров стужи на окнах, и ночи, что свернулась пушистым клубком над становищем Сол и подглядывала в окна его обитателям, сберегая их сон.
Во всем мире была только Любовь и Тишина.
========== Глава 29. Первое утро ==========
Это утро было лучшим в ее жизни. Сквозь покрытые витиеватыми узорами изморози окошки внутрь их маленького дома просачивался рассеянный свет солнца. Лиара выглянула на улицу, но через стекло видно было лишь беловатое небо, которое начали затягивать облака. Да и изморозь слегка подтаяла по краям: значит, к вечеру начнется снегопад.
Грезы выпустили ее из своих объятий раньше обычного, Лиара готова была поклясться, что отдыхала всего пару часов. Но тело при этом чувствовалось донельзя свежим и полным сил. А еще мягким и нежным, наполненным такой любовью, что хотелось петь. Вот она и пела, тихонько хозяйничая на маленькой кухоньке, чтобы приготовить завтрак к тому времени, когда проснется Рада. Завтрак их первого утра вместе.
Каждая деталь сейчас была важна, каждая мелочь наполняла ее сердце волшебным щемящим звоном. Под столом на кухне обнаружился люк с толстым медным кольцом, под которым ее глазам предстал небольшой ледник. На полках отыскались крупные куриные яйца, несколько ломтей ветчины, большая головка сыра. В углах темнели мешки с картошкой и свеклой, стояли пересыпанные песком ящики с морковкой, а под потолком висели вязанки лука и чеснока. Лиара нашла и пучки каких-то незнакомых, но очень ароматных трав, которые как нельзя лучше подошли бы к яичнице. Прихватив все необходимое, она поднялась по ступенькам лестницы наверх в кухню и взялась за стряпню.
Нож тихонько стучал по разделочной доске, потертой и явно не новой, но это было и хорошо. Как хороши были и старенькие глиняные чашки, отполированные долгими прикосновениями рук, заросший нагаром чайник, ковшик с отбитым краем, чтобы наливать воду. В этих мелочах, в том, как бережно хранились и использовались вещи, чувствовалось тепло рук анай, которые умели ценить красоту в простоте, добротности и времени.
Зашипело масло на разогретой сковородке. Лиара улыбалась, бережно опуская в него мелко нарубленный лук, перемешанный с зеленью. По комнате сразу же поплыл пряный дух горных трав, и она вновь принялась едва слышно напевать мелодию без слов, которая приходила в голову сама, будто кто-то тихо-тихо шептал ей на ухо ноты. У нее никогда не было кухни, лишь стылый зал с рассохшимися стульями и грязными столами, которые приходилось скоблить целыми часами каждый раз после ужина, засаживая под кожу занозы от его неровных, неструганых досок. Жирные котлы в кухне, которые, как не три, чище не становились. Разномастные тарелки и ложки, гнутые, битые, с трещинами и сколами, пахнущие чем-то кислым.
Рука сама потянулась к простой деревянной ложке, выструганной из древесины лиственницы. Лиара сжала ее в ладонях, как самое дорогое сокровище. Ничего не было особенного в этой ложке, разве что на длинной ручке кто-то забавы ради вырезал простенький узор из перетекающих друг в друга завитков. Но ее делали с любовью. И еще – теперь это была ложка Лиары, та самая ложка в ее собственной кухне, которой она мешала завтрак, готовящийся на плите для Рады. И это было такое простое счастье, такое красивое и нужное, что по сравнению с ним все остальное не имело ровным счетом никакого значения.
В груди пела нежность, звенела птичьими трелями на разные голоса. И солнышко пробивалось сквозь морозные узоры, золотисто-тусклое, как всегда бывало к концу зимы. Мурлыкая под нос, Лиара всыпала в сковородку зашкварчавший бекон, тщательно все перемешала. Наше первое утро вместе в нашем доме. Великая Мать, как мне отблагодарить тебя за это? Золото в груди пульсировало мерными толчками, наполняя всю ее свежестью.
А еще перед глазами то и дело всплывали глубокие глаза Рады, заволоченные туманом нежности, полные такой невыносимой любви, что все внутри Лиары едва не разрывалось от счастья. Ее спутанные, слипшиеся от пота волосы, ее трудное дыхание, такое горячее на нежной коже. Ее руки, которые касались так нежно, так трепетно и так властно вместе с этим. И невероятная сладость ее губ, от которых голова кружилась, и весь мир вокруг Лиары становился вспышками ослепительного солнечного света.
В кухне слегка запахло паленым, и Лиара поняла, что застыла с блаженной улыбкой посреди помещения, а с ложки в ее руке на пол капает масло. Сковородка громко протестующе шипела: бекон начал подгорать. Охнув, она вновь взялась за готовку, приказав себе не витать в облаках. Испортить первый же совместный завтрак с Радой в ее планы явно не входило.
Когда все уже было готово, и чайник весело запыхтел, выпуская через носик клубы пара, Лиара принялась быстро собирать на стол в комнате, поглядывая на спящую под шерстяными одеялами Раду. Волосы ее были взлохмачены, одеяло сползло, обнажив мягкие плечи, такие желанные, такие любимые, что Лиара едва не выронила тарелку, заглядевшись на нее и споткнувшись о стул. Как и ожидалось, наполнивший помещение запах жаренного бекона с яйцами заставил Раду завозиться под одеялами и проснуться.
- Доброе утро, радость моя, - Лиара уселась на краешек кровати и легонько коснулась ее спины губами, едва-едва, будто перышком. Память моментально развернула перед внутренним взором картинки прошлой ночи, и Лиара ощутила, как отчаянно краснеют щеки, но только еще крепче прижалась к Раде, чувствуя щекой тепло ее тела. – Как ты спала?
- Великолепно, - хрипловато со сна промурлыкала Рада, низко и бархатисто, как большой довольный кот. – Лучше не бывает, моя девочка.
- Вставай, завтрак готов, - Лиара упрятала подальше свою гордость тем, что успела управиться к ее пробуждению. В конце концов, гордиться тут было нечем. Это было просто счастье, самое золотое счастье, которого она никогда в жизни не знала.
- Это он так вкусно пахнет? – Рада перевернулась на спину, а потом прижала Лиару к себе своей тяжелой, теплой рукой. – Хозяюшка моя маленькая! Вот ведь руки золотые! Уже все собрала!
Потом они целовались, и Лиара вновь забыла обо всем на свете, в том числе и о завтраке, который медленно остывал на столе. Это было самое красивое, самое счастливое утро в ее жизни, и приглушенный свет солнца наполнял его обещанием скорой весны, а руки Рады – невыразимой нежностью и тишиной, в которой было лишь одно их общее сердце, бьющееся тяжело и гулко.
Завтрак все-таки окончательно остыл к тому времени, когда они до него добрались, но это было уже не так важно. Довольная Рада закидывала в рот куски яичницы и нахваливала ее, а Лиара любовалась ее раскрасневшимися щеками, взлохмаченными волосами, глазами, в которых лучиками света мягко пульсировала любовь. И вместе они убирали со стола посуду, а потом также вместе мыли ее теплой водой в тазике на кухне. Большие сильные руки Рады были так красивы, когда капельки воды на них преломляли солнечный свет, и пыль, танцующая в его столбах, падала золотыми песчинками на ее волосы, дрожала на длинных ресницах над бездонными глазами.
Великая Мать, кажется, я сейчас захлебнусь этой нежностью и утону в ней с головой. И ничего-то от меня не останется, только биение этого комочка в груди, биение ее сердца. И молю тебя, сделай так, чтобы это поскорее уже случилось!
Возможно, что после завтрака и уборки они бы все-таки не вышли из дома, во всяком случае, Лиара не слишком-то сопротивлялась, когда Рада с удивительной бережностью обняла ее и медленно повела в комнату, покрывая поцелуями ее шею и плечи. Но тут в дверь громко постучали, и они вынуждены были прервать поцелуй, который длился, казалось, целую вечность.
- Светлого утра! – донесся сквозь толстые доски двери голос какой-то незнакомой анай. – Меня зовут Рей, дочь Аты из становища Сол. Первый Клинок Торн попросила меня проводить вас на завтрак!
Не выпуская Лиару из объятий, Рада вскинула голову и недовольно взглянула на дверь. Волосы у нее растрепались и лохмато торчали в стороны, губы были припухшими и красными от поцелуев. Она вдруг озорно взглянула на Лиару.
- Может, не пойдем? Мы уже вроде бы завтракали.
- Пойдем, Рада, - Лиара тихонько ткнула ее кулачком в плечо, совсем мягко и небольно, с легкой укоризной. – Это наш первый день в становище. Ты же не хочешь сразу же прослыть ленивой и необщительной?
- Мы могли еще и не отдохнуть с дороги, - промурлыкала Рада, вновь нагибаясь, чтобы поцеловать Лиару.
В дверь снова постучали, на этот раз робко и неуверенно, и из-за нее донесся приглушенный голос:
- Светлого утра? Можно зайти?
- Рада, надо ответить, - Лиара взглянула на нее, постаравшись добавить во взгляд твердости. Та нахмурилась и неохотно отозвалась:
- Заходи, Рей! Мы уже встали.
Выбираться из ее теплых надежных рук не хотелось, но Лиара отступила на шаг и принялась поправлять перепутанные ее пальцами кудряшки. Дверь приоткрылась, и внутрь вместе с морозным дыханием зимы просунулась темноволосая голова молоденькой девушки.
- Светлого утра под Очами Огненной! – пискнула она уже совсем неуверенно, заходя внутрь. Взгляд ее обратился к Раде, и она моментально покраснела и опустила глаза.
- Светлого утра! – кивнула Рада. – Заходи, Рей. И дай нам несколько минут, чтобы одеться.
