сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 132 страниц)
Анай бережно хранили и оберегали свои традиции, со скрупулезной точностью воспроизводя один и тот же рисунок сквозь века, узор, что вышивали самые первые из них на заре истории народа, когда общность анай еще не разделилась на кланы. А некоторые узоры, значение которых затруднялась пояснить Лиаре даже Наставница Фир, были и того древнее. Раскрытая ладонь и голуби, Синеглазый Орел, Корона Звезд, искривленные геометрические узоры, очень похожие то ли на буквы, то ли на какой-то невнятный символ, включающий в себя несколько простых понятий. Такие символы Наставница называла мантрами, и вышивали их только на одеждах Способных Слышать и Жриц, причем с обратной стороны, с подкладки, а не снаружи. Лиара спрашивала Фир, что это за мантры, но та только качала головой и отвечала, что не слишком хорошо понимает сама. Говорила только, что Жрицы пропевают эти мантры по особым религиозным праздникам анай, взывая к Богиням для достижения того или иного результата. И Небесные Сестры отвечают им.
Это больше всего поражало Лиару своей простотой. Анай просили, и Боги отвечали. Не так, как это было в ее землях, когда выслушавший просьбы Жрец отделывался благословением и парой фраз о полной чистоте и снятии с человека всего зла, как его собственного, так и направленного против него самого. Нет. Богини отвечали напрямую, сразу же, будто все это время стояли за плечом каждой из анай, готовые услышать ее голос и сразу же выполнить просьбу. Кто-то просил детей, и зачинал их, кто-то молил о выздоровлении, и оно приходило. Кто-то просто просил солнышко выйти на небо, и через несколько минут золотые лучи уже пробивались сквозь толстый слой зимних туч. Для анай это были не совпадения, это была самая естественная и известная вещь на свете. И хоть Лиара поначалу и не верила всему этому, во всяком случае, глубоко в душе не верила, то со временем ситуация начала меняться.
Кажется, Небесные Сестры все время были здесь, растворенные в воздухе, расплавленные прямо в пространстве, и стоило только руку протянуть, и коснешься Их. Порой, когда ученицы Фир негромко напевали все вместе странные тягучие мелодии без слов, которые здесь звались песнями, воздух вокруг Лиары дрожал так сильно, рябил, будто солнечные лучи на воде, что казалось, что прямо сейчас из него к ним выступит Сама Огненная, попирая подкованными звездами сапогами укрытый циновками пол маленькой мастерской. И Лиара всем телом ощущала трепет перед этой красотой: такой простой, такой обычной и от этого – такой волшебной.
Анай не верили в Небесных Сестер, это слово здесь не подходило. Они жили вместе с Ними, они жили верой. Она сквозила в каждом их движении, в каждом слове, в дрожании ресниц и смехе, она лилась из их глаз золотым потоком. Она была самой естественной для них вещью, единственной верной и правильной. И она так сильно отличалась от всего, что когда-либо видела Лиара, что у нее это в голове не укладывалось.
Впрочем, оказалось, что голова-то как раз сейчас и мешала больше всего. Головой Лиара не могла принять и осознать постоянное присутствие Небесных Сестер рядом, она чувствовала это чем-то другим. Может, душой? Может, каждой частичкой тела? Имело ли значение, как это называть? Совершенно точно одно: мы ровным счетом ничего не знаем об этом мире. И пока пытаемся понять его только с помощью головы – никогда и не узнаем.
Под ее руками тоже рождалось маленькое чудо, таращившее на нее свои моховые глаза со зрачками-звездами из диковинных древних узоров, которыми украшали свои одежды анай. Способности у нее к вышивке действительно были неплохими, и Фир это заметила. После той первой рубашки, которую Лиара расшила для Рады, Наставница дала ей расшивать рубашки на продажу для Нуэргос, сначала простенькие, детские, потом уже и для взрослых Ремесленниц и Воинов. Теперь Лиара работала над длинным светло-зеленым платьем из мягкой ткани, которое предназначалось к празднику Дня Жизни.
Странное дело: денег у анай не было, причем совсем. Поначалу это было совершенно непонятно для Лиары, дико и непривычно, и она все в толк не могла взять, как же тогда они ведут расчеты. Потом Фир объяснила ей, как меняются между собой кланы, как делится добыча походов, что у сестер нет никакой собственности, только немногие личные вещи, а все, чем они пользуются в быту и на службе, - принадлежит всему клану. Лиара только головой качала. Она не могла представить себе такое где-нибудь в Мелонии или другом людском краю, это было просто неосуществимо из-за постоянной торговли и войн. Но анай жили уединенно, торговали только между кланами, да и не нуждались особенно ни в чем. Им просто не нужны были ни шелка, ни золотые украшения, их украшением было само небо и зеленые горы, что поднимались вокруг них. Их собственные, горящие золотой нежностью глаза.
Найрин как в воду глядела, когда отправляла ее учиться к Ремесленницам. Хотя, наверное, на то расчет и был. Лиара жадными глотками пила их культуру, такую странную, такую непривычную, училась, будто ребенок, впервые открывший глаза на мир и теперь познающий его с ноля. Все их обычаи, их обряды, их верования, их быт. Даже их язык: она стала замечать, что и в ее речи появляется странная вязкость, растянутые гласные, большая протяжность слогов, чего раньше не было. И каждый день ей казалось, что есть еще настоящая бесконечность вещей, которых она не знает, и при этом она боялась, что этого нового осталось так мало, так ничтожно мало еще неизвестного, чему ее не обучили, что плакать хотелось.
Анай попривыкли к ее присутствию в становище и перестали обращать на нее внимание. За исключением небольшого числа, конечно. Обычно в день две-три разведчицы обязательно предлагали Лиаре свою помощь: донести узелок с вещами или поднос с едой до стола, проводить ее до мастерской Фир, чтобы она не заблудилась, показать становище. Некоторые даже с кошачьим мурчанием намекали и на большее, улыбаясь и предлагая потереть ей спинку в бане или расчесать волосы. От таких предложений она буквально цепенела, впадая в ужас и тихую панику, не зная, что делать. Обычно ее выручали ее подружки из мастерской, которые с хохотом и прибаутками давали от ворот поворот молодым приставучим анай. Но порой и самой приходилось выкручиваться из томных взглядов и протяжных вздохов, и в такие моменты Лиара чувствовала себя особенно несчастной. Раде не скажешь, за помощью не обратишься. Коли узнает, она собственноручно удавит тех, кто к ней приставал. А сама хамить она не слишком умела, да и боялась, что если грубо ответит, анай могут счесть, что она неблагодарна им за кров, и выставят их с Радой из становища. Так она и мучилась, стараясь как можно меньше мелькать в людных местах, отсиживаясь в мастерской или дома.
Особенно невыносимой была первая стрела Каэрос Лара, та самая, что не сводила с нее взгляд в первый день во время Совета у царицы, когда Лэйк решала, оставаться им с Радой в становище или нет. Темноглазая Орлиная Дочь не давала Лиаре никакого прохода, то слоняясь у едальни в час обеда, то будто мимоходом проходя у мастерской, когда Ремесленницы заканчивали свою работу и начинали расходиться по домам. И всегда-то глаза у нее были медовые и сладкие, будто пряники, и рук она не распускала, как порой позволяли себе другие разведчицы, и говорила всегда учтиво, не делая ни единого намека на что бы там ни было. Только у Лиары все время было стойкое ощущение, что ее медленно и верно загоняют в капкан, как охотники травят собаками волка. И куда бы она ни дернулась, куда бы ни попыталась сбежать, там все равно ее ждали эти самые темные глаза Орлиной Дочери.
А ситуация осложнялась еще тем, что Лара была первой стрелой, возглавляла сообщество Орлиных Дочерей клана Каэрос, состояла в Совете царицы. Разведчицы не решались открыто перечить ей, Ремесленницы тоже опускали глаза и поскорее убирались с ее дороги, бросая на Лиару сочувственные взгляды. А Лара только скалилась, довольная и учтивая, без конца оббивая пороги и буквально преследуя Лиару. Смотрела она так, будто раздевала, и от этого хотелось спрятаться, скрыться, хоть куда-нибудь сбежать. Но пока никакой возможности не было.
Причем Лара будто нюхом чуяла, когда рядом с Лиарой нет Рады. Или просто специально узнавала, ведь теперь большую часть дня Рада проводила в компании первого клинка Торн и наставниц по тактике: тренировалась, училась сражаться на нагинате (так называлось то странное копье с мечевидным наконечником), объясняла разведчицам боевые построения Срединного Этлана, рисовала примерные планы городов и крепостей и даже что-то, отдаленно напоминающее карту всего Этлана, хоть художник из Рады был и не ахти какой. Одним словом: Рада была свободна только вечером, после ужина, когда они вместе возвращались домой из едальни, усталые и счастливые, чтобы уснуть в объятиях друг друга у теплого бока печи, в котором уютно потрескивали дрова. Эти минуты были самыми дорогими за весь день, и Лиара каждый раз ждала вечера с замиранием сердца, хоть и получала настоящее удовольствие от уроков у наставницы Фир и общения с другими анай.
Иногда их вызывала к себе царица, примерно раз-два в неделю. Они с Найрин и Торн садились у стола и долго расспрашивали Раду с Лиарой о том, как им живется в становище, все ли у них в порядке. А потом начиналось что-то странное, тоже своеобразные уроки, которым Лиара была рада, наверное, больше всего. Три анай учили их слушать дар Роксаны, тот самый маленький золотой комочек в груди, что все это время грел их обеих, что сплетал их воедино в минуты близости.
Странная тишина в такие вечера ложилась на становище. Три анай молча сидели у стола, вперив ничего не видящие взгляды внутрь себя, сосредотачиваясь на точке в груди. Порой кто-нибудь из них начинал негромко объяснять, как вызвать пламя на коже, как воззвать к Богине, чтобы Она услышала твой голос. Но пока еще ни у Лиары, ни у Рады не получалось создать пламя. Зато присутствие Роксаны ощущалось почти физически: сгущенная, плотная атмосфера, от которой сердце в груди наполнялось предвкушением чего-то прекрасного, ожиданием чуда, и все тело звенело, натянутое и напряженное до предела. Пару раз Лиаре даже казалось, что она видит золотой ореол Огненной вокруг напряженно глядящих в пустоту Лэйк и Рады, но образ ускользал, так и не успев сформироваться.
Самую большую заинтересованность в подобных уроках выказывала Найрин. Нимфа оказалась донельзя любопытной и очень старательной. Выслушав обо всех переживаниях Рады и Лиары, обо всех выводах, что были им сделаны за долгое путешествие к Семи Преградам и через них, нимфа подытожила:
- Мы должны совместить наши знания. Вы говорите о том, что Великая Мани может войти в плоть и изменить ее. Мы узнали о бессмертии и миссии, которую должны выполнить. Между вами и нами с разных сторон мира есть лишь одно общее – этот золотой шарик в груди. Думаю, это ключ, и именно с его помощью мы сможем осуществить то, ради чего Огненная привела вас сюда.
Лиара чувствовала правоту слов Найрин, но пока еще у них ничего не получалось. Что бы они ни делали, не выходило. В некоторые вечера они расслаблялись, растворяясь и отдавая себя полностью в руки Роксаны. В другие – отчаянно тянулись вверх, молили и просили, пытаясь ухватить свет Огненной и удержать его в себе. И всегда результат был один: неистовая золотая пульсация меж ребер, от которой волны сладости пронизывали все тело, и оно наполнялось переливающейся волнами мощью. Но больше ничего, как ни проси, как ни зови, как ни пытайся пробить головой невидимый барьер. Анай относились к этому спокойно и терпеливо, Найрин без устали повторяла, что рано или поздно у них получится, нужно только понять, как сделать все правильно. Лэйк с Торн только склоняли головы и бормотали, что на все воля Огненной. Но Рада злилась и ярилась, и Лиару это немного беспокоило.
Рада вообще здесь изменилась, став какой-то другой. Нет, ни в коей мере не изменились ее любовь и нежность к Лиаре, ее ласка, забота и желание узнать, что же с ними обеими происходит. Но в ней появилось какое-то накрепко засевшее внутри упрямство, и Лиара все никак не могла понять его причины. Порой ей казалось, что больше всего на свете Рада хочет доказать анай, что она тоже похожа на них, что она может также верить, также сражаться, также работать ради будущего. Порой, - что Рада отчаянно пытается доказать все это самой себе. Но это не меняло общего настроя: Рада уперлась, причем сама даже не понимая во что, и изо всех сил стремилась к своей цели, сметая все на своем пути и не замечая, что в некоторые моменты нет нужды переть так прямолинейно, и что стремление – это не только бешеный рывок вперед, но и умение отдаться и раствориться, позволив делать с собой все, что угодно.
Со временем Лиара поняла, что это и составляло суть веры анай. Все они отдавали себя, будто орудия, в руки Огненной, все они были лишь Ее инструментами, покорными Ее воле. Они шли туда, куда приказывало им идти их сердце, они следовали по пути, проложенному чем-то гораздо более глубоким, чем их собственные желания, чувства, стремления. Они умели слышать бестелесный голос, тихий шепот своей души, следовать более гармоничной воле и Ритму мира, чем тот, что за Эрванским кряжем называли судьбой. Как когда раскидываешь руки в стороны и ложишься спиной на воду, отдавая себя воле волн, и те мягко несут тебя вперед в ворохе из желтых осенних листьев, в мерцании далекой луны и звездах, тонущих вокруг тебя в ночной воде.
Рада же не могла так. Волевая, целеустремленная, не знающая никаких преград, она привыкла громадными шагами нестись вперед, словно зимний ветер, привольно гуляющий среди горных пиков. И она наткнулась на самую тяжелую преграду из всех, что когда-либо стояли перед ней в жизни, - на саму себя и свое стремление. Она просто не могла понять, что такое – сдаться, сколько бы переживаний ей ни приходило, сколько бы ни было чудес вокруг. И изо всех сил она билась и билась о свое собственное стремление, не понимая, что оно-то – и есть причины всех ее проблем.
По крайней мере, Лиаре так казалось со стороны. Это сквозило в том, с какой горячностью она старалась вызнать все, что только можно, о Небесных Сестрах, о самих анай, обо всем, что только можно было. В том, как она стремилась увидеть Роксану во время медитаций в обществе Лэйк, в том, как жадно она хотела стать одной из этих крылатых женщин. И не понимала, что они уже приняли ее как свою, и что осталось только ей принять себя, как анай.
И ко всему этому добавились плохие сны. Все чаще среди ночи Рада металась и что-то бессвязно бормотала, все чаще после пробуждения глаза ее были красными, под ними темнели мешки, а сама она выглядела так, будто и не спала вовсе. Лиара пыталась узнать у нее, что происходит, что ей снится такого, что Рада так кричит и мечется на одеялах, но та только отнекивалась да отделывалась короткими фразами про плохие сны. И мысль о том, что она никак и ничем не может ей помочь, изводила Лиару.
- Лиара, слушай! – быстро зашептала ей сидящая рядом Ная, и Лиара вздрогнула всем телом, вырываясь из собственных мыслей. Рука с иголкой сорвалась, и она глубоко засадила ее себе в палец, зашипев от боли. А потом недовольно взглянула на Найю.
Даже несмотря на то, что они подружились, Лиара все никак не могла привыкнуть к тому, что Ная без конца сплетничала, пересказывая одну историю, ходившую по Плато Младших Сестер, за другой громким заговорщическим шепотом, пока Наставница Фир отворачивалась и не обращала на них внимания или проверяла чью-нибудь работу. Причем Найе было абсолютно все равно, что Лиара еще не знает всех сестер, о которых шла речь, не говоря уже об обычаях анай, и чаще всего вообще не понимает, что смешного или странного в той или иной истории. Все остальные Ремесленницы считали ее страшной болтушкой, но Найю это нисколько не беспокоило. С завидным упорством она продолжала пересказывать местные новости, и Лиара даже научилась вычленять из всего этого сбивчивого шепота нужную ей информацию. Например, о каких-то обычаях и взглядах, бытовых запретах, особенностях поведения, которые могли ей пригодиться в будущем. Почему нельзя ни в коем случае первой заговаривать с кузнецом, а вот с Садовницами – обязательно. Или что надо делать, если какая-нибудь Способная Слышать попросит тебя об услуге. И еще тысячи тысяч мелочей, каждая из которых в отдельности не слишком-то много значила, но незнание всех их в общем могло принести нерадивой ученице позор на весь клан.
Вот и сейчас покрытые веснушками щеки Найи раскраснелись, темные глаза горели, а черная коса, переброшенная через плечо и перевитая оранжевыми лентами, как-то вся распушилась от нетерпения, словно кошачий хвост.
