сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 132 страниц)
- Все в порядке, Улыбашка, - отозвалась Лиара из-за Радиного плеча. – Мы в безопасности, с нами ничего не случится.
- Ну ладно тогда, - неуверенно пробормотала гномиха.
Сама Рада чувствовала себя слишком удивленной, чтобы ложиться спать прямо сейчас, да и под боком у искорки было хорошо. В голову со всех сторон лезли тонны мыслей, бессвязных, не получающих ответа, наперебой удивленных. Она прекрасно знала, что думать об этом никакого толку нет: все равно ничего-то она не узнает и не поймет, но мысли при этом не замолкали.
- А еще знаешь что, Рада, - совсем тихо добавила Лиара, поднимая на нее свои штормовые глаза. В них тоже царила глубокая задумчивость. – Эта женщина, которую мы видели на мосту. Почему-то мне кажется, что мы еще увидим ее однажды.
- Каким образом? – вскинула брови Рада. – Если она на другой стороне мира, как мы сможем увидеть ее? Мы что, однажды отправимся туда?
- Я не знаю, - тихо помотала головой искорка.
- Это что-то вроде предсказания? – на всякий случай спросила Рада, поглядывая на нее. У ее сына тоже совершенно неожиданно открылся дар слышать волю Марны Девы, так что Рада была готова ко всему. Ну, или почти ко всему.
- Нет, - ответила Лиара. Потом брови ее нахмурились. – Я не знаю, почему мне так кажется. Но так есть.
Что ж, Великая Мать, коль угодно тебе проявлять себя именно таким образом, порождая у нас тысячи вопросов и не давая ни одного ответа, то на то твоя воля. Однажды, наверное, мы все поймем. Раде не нравилось не понимать, но золото пульсировало в груди, необъяснимое и красноречивое, будто сжатое в точку солнце. И если уж Великой Матери зачем-то понадобилось будить в ней это солнце, то она совершенно точно знала, что и как будет дальше. Оставалось лишь довериться ей и ничего не бояться. Это всегда было самым сложным для Рады, но она училась, упорно училась этому у искорки, а коли так, то и дело с концом.
Прикрыв глаза и запретив себе думать, она прижалась щекой к мягким кудряшкам искорки.
========== Глава 5. Нить памяти ==========
Золото в груди пульсировало день и ночь, несмотря на тяжесть горного свода, давящего на голову, несмотря на холод, сдавливающие узкие стены тоннеля, страх спутников, висящий в воздухе и покалывающий кончики ее пальцев. Порой Лиара думала, что если бы этого золота не было с ней, она бы просто не выдержала и сломалась под неимоверным давлением, словно сухой прутик. Она и чувствовала себя сухой и ломкой: кожа зудела, став чересчур чувствительной, горячей, будто ее бросили в заросли крапивы нагишом, а потом выставили на солнце, ныли кости, неимоверно болела голова. Но все это было словно не с ней, все это было где-то далеко, отделенное от нее непроницаемым, непробиваемым золотым барьером. И каждую клетку ее тела наполняло требовательное непобедимое солнце, пролившееся прямо из середины груди.
Ни единой мысли не тревожило ее голову, пустую, будто те пещеры, по которым они проходили. Порой Лиаре казалось, что она чувствует, как мысли ее спутников прокатываются сквозь нее прибоем: лишь рябь наверху воды, а внизу недвижимая тишь, полная молчаливой силы. То же было и с их эмоциями; они атаковали Лиару, волна за волной – страх, тревога, неуверенность, настороженность. Странно, но она чуяла, как что-то в ее теле изо всех сил пытается отозваться на эти эмоции. Что-то в ее теле так стремилось им ответить, так хотело почувствовать то же самое, как бы абсурдно это ни было, ведь кто по собственной воле захочет чувствовать страх, когда его нет?
Лиара с удивлением прислушивалась к самой себе, слушала долго, до тех пор, пока не нашла. Что-то в самом низу живота, прямо за пупком, сгусток такой же странно плотный, как и сила Великой Матери в груди, только вовсе не золотой. Этот сгусток буквально от счастья прыгал, когда рядом кто-нибудь чего-нибудь боялся, сразу же бросался навстречу, начиная согласно пульсировать в унисон. От него вверх поднималась горячая тяжелая волна, захлестывающая золотой клубочек в груди, как мутный грязный прибой захлестывает драгоценную жемчужину, и Лиаре приходилось по-настоящему бороться, оставаясь в полной тишине, чтобы золото из груди никуда не выходило. Нет уж! Великая Мать, я не позволю ничему отнять тебя у меня, я не позволю затмить это золото ничему, пусть даже и самой себе.
Борясь со странными волнами ответа в ее теле, ответа на все дурное, страшное и мерзкое, Лиара все гадала: почему же так происходит? Почему этот страх передается ей, и тело готово его встретить? Неужели только для того, чтобы в очередной раз ощутить себя живым? Неужели же эти новые ощущения и это золото в груди были настолько чужды и непривычны ему, что оно любым способом пыталось ухватиться за старый привычный мир тусклых красок, низменных чувств и тревог? И чем глубже Лиара уходила в себя, чем внимательнее она слушала, тем ярче понимала: так и есть. Несмотря на то, что сила Великой Матери прочно обосновалась в груди, текла по венам, пропитывала ее золотой мощью, от которой хотелось раскидывать руки и плясать босяком под ветром, что-то внутри самой Лиары слишком боялось нового, пусть даже это новое и было самым сказочным в мире, боялось поверить, что так бывает. И каждую секунду его приходилось приучивать к тому, что теперь все так.
И это действительно было так: Великая Мать больше не исчезала. Лиара лишь удивленно прислушивалась к себе каждый новый миг, боясь услышать, что это золото куда-то ушло, но оно было там, теперь оно всегда было там для нее. Если раньше в груди разгоралось только тогда, когда она молилась и просила, то теперь, после ее возвращения из Рамаэля, все изменилось. В груди распустился диковинный цветок с напитанными росой лепестками, пахнущий так сладко, теплый, будто солнце. Иногда ей казалось, что невидимые потоки ветра раскачивают и топорщат его лепестки, иногда она почти чувствовала, как с каждым днем он становится больше и больше, как напитывается солнечной силой и растет. Казалось, что сок его теперь бежит по венам, а корни медленно расползаются по ее телу. Вот уже и не только прямо за клеткой ребер чувствовала она этот цветок, теперь он начал лозами карабкаться к ее горлу, прорастать, выпускать новые побеги и цветы, выбрасывать пахучие тугие бутоны. И это было так красиво, так невыносимо дорого, так долгожданно, что на глаза наворачивались слезы. И как я жила без этого? - думала Лиара, то и дело касаясь ладонью груди, словно могла через кости и плоть ощутить золотое биение крохотного солнца. Как я дышала, как смотрела, как слушала без этого золота? Ведь я не видела, не слышала и не знала вообще ничего.
А сила текла, сила струилась нежными потоками, тише крылышка бабочки, нежнее перышка птенца. Сладкая, будто первый весенний дождь, свежая, как раннее утро, теплая, как летний вечер, она перетекала внутри Лиары, и та отчаянно стремилась стать как можно пористее, как можно прозрачнее, чтобы впитать ее всю, до самой последней капли, чтобы слиться с ней без остатка, чтобы отдать ей всю себя. Я в твоих руках, Великая Мать, я твоя, веди меня. Пусть будет только твоя воля, пусть будет только твоя сила, пусть будешь только ты.
Ноги шагали по твердым каменным полам, столь холодным, будто все зимы мира свернулись рычащими горными котами в этих залах, стремясь достать путников своими острыми когтями. Лиара чувствовала, как что-то крадется в неверных тенях от масляных ламп, что несли с собой спутники; как что-то наблюдает за ними из монолитной толщи камня; как что-то скользит по их следам, жадно слизывая самые крохотные частички тепла, терзаемое голодом, которому никогда не будет утоления, голодом еще более огромным и зияющим, чем все эти пещеры, переходы и ледяные ночи. Это что-то таращило на нее из тьмы свои слепые глаза без проблеска мысли, оно злилось, Лиара чуяла это. Слишком много света и тепла принесла она с собой в светоче из своих ребер, слишком много жизни пришло в край, который жизни никогда не знал, и его ярости не было предела.
Пока еще эти черные Тени боялись их трогать, но Лиара чувствовала, как с каждым днем они становятся все злее, все нетерпимее. Замечали это и путники. Стихли разговоры, сумрачных взглядов стало больше, все сбились в кучку посреди тоннеля, стараясь не касаться стен и не подходить близко к черным расщелинам и провалам, что иногда встречались им на пути. В соляных пещерах, наполненных зеленоватым сиянием кристаллов, Тени становились как будто злее. Они текли каплями влаги с потолка, срывались и падали вниз, они нарастали с пола ответными глыбами, они пропитывали каждый крохотный соляной кристаллик. Лиара разглядывала их загадочный блеск и думала о том, что вот это и есть страх: крохотные грани острого льда, о которые можно порезаться, совершенные в правильности своей формы, навсегда замершие в темноте и холоде этой ночи. Вечность, запертая в структуру кристалла, и ничего не сделаешь с ней, никак не освободишь, потому что жизни в ней нет. Это место кажется мне похожим на Иллидар.
Однако сила Великой Матери не желала уходить и не собиралась оставлять их наедине со странными перворожденными обитателями нор, никогда не видевшими солнца. Она отгоняла прочь тишину и темноту, что пыталась сдавить круги света от их масляных ламп, она хранила их сон на холодных полах пещер, она не подпускала близко жадные рты Теней. И Лиара лишь молилась и просила, целыми днями бессловесно обращаясь к тому сиянию в собственной груди, просила Великую Мать забрать ее себе без остатка, чтобы ничего и не осталось в ней, кроме этого света. И это было так хорошо.
А еще внутри росло и новое чувство. Что-то дрожало, что-то колебалось, словно гигантский крючок подцепил Лиару, и чья-то рука вот-вот начнет наматывать леску и тащить ее вперед сквозь сопротивляющиеся волны. Порой она посматривала себе под ноги, пытаясь убедиться, не чудится ли ей: ощущение было таким, словно дорога под ногами выпрямлялась, становилась тверже, яснее, и при этом – легче. Словно каждый шаг, что делала нога, был быстрее и правильнее предыдущего, словно весь мир обнимал ее за плечи и смеялся от счастья, что она наконец-то шагает на запад, туда, куда они так давно задумали прийти. Скажи, Великая Мать, это оттого, что я иду в Данарские горы? К тебе навстречу? Отчего мне кажется, что ты несешь меня на своих крыльях?
Изменились и грезы. Теперь она больше не видела тихой бесконечной темноты, в которой с неба падали золотые снежинки или угольки, как казалось ей раньше. Теперь стоило ей закрыть глаза, как весь мир заливало сияние, теплое и такое нежное, что сердце рвалось из груди, и в этом золотом сиянии кто-то смотрел на нее, пристально, с невыразимой любовью, с вечным ожиданием. Каждый раз Лиара хотела позвать его, но не могла: грезы, все же, оставались грезами, и в них она не могла сделать ничего. Единственное, что было ей по силам: смотреть в ответ через бескрайнюю толщу времен и пространств, сжатых до тоненькой пленки, что отделяла ее от этого кого-то.
Иногда приходили и другие. В сверкающих сполохах серебра она видела женщину с волосами, словно зрелая рожь, с глазами, как звезды, с двумя белоснежными крыльями за спиной. Она танцевала, эта женщина, смеялась и пела где-то высоко в белых пушистых облаках, и в голосе ее звенели ветра. Видела она и женщину с волосами струящимися с плеч, словно вода, и глазами холодными, как самое дно горного озера. Она сидела на самом берегу горного потока и перебирала нить, что плелась из водорослей и трав, из вечности и ее сказок, из жизней тысяч тысяч людей, что поднимали к ней свои глаза. И пальцы ее были нежными, словно бархат. Приходила и еще одна, с глазами зелеными, будто мох в самом сердце заросшей трясины на черной воде, с волосами мягкими, как свежевскопанная весенняя земля. Она шла по лесным полянам босиком, и травы прорастали там, где касались земли ее стопы, а деревья и кусты тянули к ней свои ветви, будто вымаливая ласки. В ее глазах была тихая мудрость первого проклюнувшегося семени. И была еще одна, с лицом, так похожим на лицо Рады, Огненная, объятая пламенем и молниями, яростная и сильная, жестокая и прекрасная, разрушающая до основания и дарующая освобождение. И в глазах ее ревели неистовые топки кузнечных горнов, в которых когда-то выковывали солнце.
Лиара смутно узнавала этих четырех, откуда-то она знала, что их будет именно четыре, что они будут именно такими. Она знала, что никем иным они просто не могли быть, и что когда-то давно, когда-то очень давно… Что? Дальше не было слов, не было образов, не было понимания. Лишь где-то в глубине звенела нота, звонкая, будто вся музыка мира, собранная в одну точку, нежная, как розовые лучи закатного солнца на мягких барашках морских волн. И почему-то этого было достаточно для того, чтобы больше не желать ничего спрашивать.
Но пусть эти Четыре и приходили проведать ее, глядя на нее издалека своими странными, полными мира глазами, был и еще кто-то. Он не был таким могучим, таким сильным и прекрасным, он не был рожден небесами и горними высями, но и не вызревал долго и тяжело в мокрой неподатливой грязи. Этот кто-то смотрел на нее, и в глазах его была печаль тысячелетий, поступь предреченного рока, боевая песня рогов, ослепительная радость победы. И еще в нем была Любовь, такая простая, как открытые протянутые вперед ладони, как светящиеся от счастья глаза пса, подставляющего пузо для ласки, как смех первого человеческого ребенка на первом песчаном пляже этого мира где-то на самом его краю, где лишь чайки поют морю свои песни, и волны пушисто набегают на песок, одаривая берег пригоршнями раковин и перламутровых жемчужин. Кто ты? – голосом своей души шептала Лиара этому кому-то, чувствуя его таким родным, таким близким. Кто ты и почему ты смотришь на меня? Но ответом ей была лишь тишина и улыбка самой нежности.
Великая Мать переполняла ее своим светом, и Лиара всеми силами пыталась передать хотя бы его часть своим спутникам, чтобы и те умылись этой первой росой утра первого дня, чтобы и с их плеч ушла прочь вся усталость, печаль и боль. Каждый вечер она садилась возле них всех, подолгу глядела каждому в глаза. Поначалу они стеснялись, отводили взор, спрашивали ее, почему она так смотрит, но она ничего не отвечала, лишь улыбалась. Свет переполнял ее душу, он хлестал из нее ревущим водопадом в горах, и Лиара не могла оставить его лишь самой себе, пусть никто из друзей и не просил ее о том, чтобы она и им дала хотя бы капельку. И с каждым днем она видела все больше изменений, словно эта тишина сдирала с их лиц закоснелую корку, отвердевшую и жесткую, как старая дерюга.
Они перестали спрашивать ее и отворачиваться и теперь сами искали ее взгляда, сами ловили ее глаза, пусть даже и не понимали, почему. Рада глядела в ответ долго, пристально, спокойно. Она тоже чувствовала это, в ней тоже текла эта сила, и когда их глаза встречались, золото разливалось волной выше гор, затапливающей весь мир. Ей ничего не нужно было объяснять: она знала, знала точно так же, как и Лиара, без слов, только своей душой, пульсирующей в ответ, словно мерцающие из глубины ночного неба звезды.
Обезображенное лицо Улыбашки сглаживалось, теряло свою резкость, на губах ее появлялась настоящая улыбка, тихая, нежная, теплая. С такой же она смотрела на портрет своего мужа и детей, который порой вытаскивала из-за пазухи. Кай глядел прямо внутрь Лиары, задумчивый и спокойный, и что-то от узнавания было в этом взгляде. Редлог же совсем перестал ее бояться, и теперь доверчиво подсаживался к ней, словно слишком часто битое животное, которому недоставало ласки. А еще он тоже начал звать ее «Дочерью Звезд», как впервые назвала ведьма Заина, казалось, целую вечность назад посреди Серых Топей и на другом краешке мира.
Единственным, кто отказывался встречать ее взгляд, был Алеор. Он не пытался спрятать лицо, не скрывался от нее, его совершенно не беспокоило то, что она на него смотрит. Он просто не смотрел в ответ, и от этого ей было почему-то горько. Но она принимала его выбор. Слишком много дорог исходил Алеор за всю свою жизнь, слишком большой груз лежал на его плечах, слишком путанной и сложной была его судьба. Но он сам выбрал ее, он сам шел по ней, и ему доставало сил не сдаваться и не опускать рук, а горящий в его груди огонь силы, которой чужды были цвета, различия или понятия, не нуждался в нежности Великой Матери. Он и был этой нежностью, только и иной. Он был тем, чем Алеор хотел его видеть, не позволяя ни помочь себе, ни поддержать, ни оградить от беды. Ведь человек всегда сам определяет то, как сплетается вокруг него мир. Последний сын старого мира. Теперь Лиара про себя звала его так, потому что это была правда. Все менялось вокруг, все неуловимо становилось иным, но Алеор не хотел этого. Он жил там и так, как сам выбрал, и Лиара сомневалась, что когда-нибудь он примет другое решение.
