сообщить о нарушении
Текущая страница: 98 (всего у книги 132 страниц)
- Не бойся, Светозарная, - Фэйр дружески подмигнула ей. Несмотря на свои широченные плечи и телосложение кузнеца, голос у нее был удивительно нежный и высокий, да и старше Лиары она была всего-то на полтора десятка лет, не больше. – Ты у нас сегодня такое чудо чудесное вытворила, спасла всех от дождя. Так что даже если ты переврешь все ноты и забудешь все слова, мы и слова не скажем. Тебе сегодня все можно.
- Ты и так ей слова не скажешь, Фэйр, и вовсе не из-за того, что она сделала, - хмыкнула Зей, покосившись на нее. – Все прекрасно знают, что тебе в детстве медведь на ухо наступил, и ты вряд ли отличишь кваканье лягушки от пения жаворонка.
Лиара тихонько рассмеялась вместе со всеми. Анай принялись поддразнивать друг друга совсем по-домашнему, так, как дразнятся люди, которые знают друг друга много лет и прошли вместе через очень многое. Рада смеялась с ними, то и дело поглядывая на Лиару, и в ее теплых, как лето, глазах отражались языки пламени. И Лиара чуть-чуть приободрилась, решив, что стесняться ей действительно не стоит.
Пальцы сами легли на струны, пробежали по ним, беря первые аккорды. Она внимательно прислушивалась к распускающемуся в груди бутону, пытаясь понять, что же это будет? Какая песня придет к ней сегодня? О чем бы ей сейчас хотелось спеть?
Столько всего случилось за этот день, столько всего произошло с того момента, как она впервые попала к анай. Целая жизнь, действительно, маленькая жизнь, такая правильная, такая красивая. И петь хотелось о каждом дне, о каждом лучике солнца, о каждой улыбке, в которой была дружеская поддержка. Все было равноценно важно, и тысячи сюжетов разноцветным хороводом проносились перед глазами Лиары, маня ее, будто рыбки сверкающей на солнце чешуей.
Великая Война и мир с вельдами. Держащая Щит, в чьих глазах застыла вечность, и Великая Царица, совершившая невозможное. Или одноглазая волчица с настоящими орлиными крыльями за спиной. Или нимфа, последняя нимфа Этлана, что каким-то странным образом попала в Данарские горы по воле Грозной, дабы уничтожить разом тысячи тысяч дермаков, что обрушивались на Роур. О чем спеть, о ком из них?
Наверное, стоит начать сначала. Всегда надо начинать сначала – иначе-то историю не расскажешь. Лиара улыбнулась, погружаясь в золотые переливы внутри собственной груди, чувствуя, как это золото начинает течь сквозь нее в мир, в мокрые от дождя листья, в серебристые звезды, в огромную пустоту меж ними, которой нет конца и края. И как там точно также пульсирует то же самое, огромное, невыносимо красивое, тише трепета крылышек стрекозы, громче разрывающего небо пополам грома. Великий Ритм, который всегда был здесь, извечно звучал в ней самой и во всем вокруг.
Пальцы легли на струны. Сначала. С самого первого и самого главного. Закрыв глаза, она запела слова, что будто золотой волной замелькали перед глазами, что рвались из сердца весенним ветром и рушащимся со скал бурливым потоком талых снегов.
Небо на востоке цвета запекшейся крови,
Знаменем Богини расплескался рассвет.
Ласковой рукой огонь твое тело обнял.
Жди меня там, где солнце - я пойду вослед.
За павшими не плачут, за павшими на плачут.
Все правильно, с самого начала. А что было в начале? Лиара слышала истории про Лэйк и Эрис, про их мани и ману, про нападение на становище Сол, когда корты устроили дерзкий налет в самый священный для анай праздник, и во время сражения за становище погибла царица Илейн. Конечно, не это было началом, да и разве было начало у тысячи тысяч глаз, полных невероятного света, полных силы, той самой силы, что сейчас неистово бесновалась под ребрами у Лиары? Разве было начало у вселенных, у комет и звезд, у вросших в землю корнями гор и маленького голубого венчика василька, раскачивающегося на ветру? Разве было у них начало?
Там, куда мы придем, горы выше неба,
Солнце разливается в сердце - и в глазах, и за спиной.
Вот и ты, родная, вот глаза твои, небыль -
Небыль что затянута вечной синевой.
Прими меня, Богиня! Прими меня, Богиня.
Только об этом Лиара и просила Грозную, просила всем сердцем изо дня в день. Может быть, не так, как просили остальные анай. Вовсе не потому, что лежала на погребальном костре и готовилась подняться к Ее огненному Трону. А потому, что для нее Роксана означала Жизнь, и этой Жизни Лиара хотела отдаться всей собой, без остатка и навсегда.
Я собрала Тебе кровь Твоих врагов на клинок,
Огненная, я пришла к Тебе и к той, с кем мое сердце вечно.
Время - что вода, ушедшая в седой речной песок.
Мы с тобой, родная, теперь летаем в небе над Тропою Млечной
И глаза богини ярче раскаленного костра,
И твоя ладонь в моей руке теплей, чем летний зной.
Наших сбереги детей, Роксана, Небесная Сестра.
Мы благодарим тебя за право встать рядом с Тобой!
И наши сердца стали едины, наши сердца стали едины.
О ком она пела сейчас? О родителях Лэйк и Эрис? О себе и Раде? О тысяче других женщин с глазами-звездами, которые рождались, любили и кровью своей поливали этот суровый край холодных гор и свободных ветров?
Пальцы перебирали струны, и напев становился все сильнее, все звонче. Арфа пела требовательно и громко, почти победным маршем она звала к тому самому солнцу, к тому самому алому рассвету, в который с головой ныряли тысячи и тысячи анай наперекор судьбе и ветрам, наперекор страхам и смерти, наперекор всему. Как я горжусь возможностью быть одной из них, Роксана!
Болезненно взметнувшись к самому небу, как высокие языки костра, мотив стал мягче нежнее, светлее. И теперь в нем плакала грусть, тоска по ушедшим, одна единственная никогда не заживающая рана потерь.
В небе на востоке поднимается солнце.
Дочь Огня, дитя мое, не плачь - мы смотрим на тебя.
Мани твоя и моя любовь синеокая смеется,
Пламя за ее спиной искрится, облака дробя...
Вы - наша кровь и вечность.
Сердца стали едины.
За павшими не плачут.
Встречай нас, Богиня.*
Еще несколько золотых переливов, и все. Пальцы Лиары замерли на струнах, и она медленно открыла глаза. Сначала перед ними не было ничего, кроме все того же мощного золотого ритма, музыки, что плела сама вечность, потом сквозь него медленно проступили лица собравшихся у костра.
Лиара оглядывала их и не понимала, что видит. На лице Уты впервые за все время не было вечно язвительного и недовольного выражения. Глаза ее широко открылись, будто у ребенка, который впервые смотрел в небо, а губы тихонько шевелились, будто наставница все пыталась что-то сказать и никак не могла найти слов. Зей низко склонилась вперед, двумя пальцами потирая переносицу, плечи ее тихо вздрагивали, отсветы огня играли на серебристых прядях.
- Ох, Илейн! – тихо прошептала она, покачав головой.
Фэйр тоже смотрела широко открытыми глазами, как и Ута. Но здесь были не только они. Из палаток повылезали не успевшие уснуть сестры. Тех, кто уже задремал, растолкали и заставили выйти послушать. Десятки пар глаз устремились на Лиару с каким-то невероятным голодом и ожиданием, словно прямо сейчас она сделала что-то очень значимое для них.
И Рада улыбалась, улыбалась так нежно, а пальцы ее, как и всегда, с превеликой осторожностью накрыли ладошку искорки, лежащую на изгибе арфы.
- Проклятье, Лэйк должна это услышать, - прохрипела Фэйр, делая огромный глоток из фляги и морщась. От ее высокого звонкого голоса не осталось и следа, теперь его сменили хриплые слезы.
Ута же только покачала головой, а потом совершенно неожиданно склонила перед Лиарой голову в странном поклоне.
- Светозарная, - скрипучим голосом проговорила Наставница и резко вскинула голову. Глаза ее горели гораздо ярче алого костра, разделяющего их. Вскинув кулак, она торжествующе крикнула: - Светозарная!
И когда остальные анай поддержали ее радостным ревом, повторяя и повторяя это имя, Лиара спрятала лицо в ладошки и заплакала, уже не в силах скрывать слез благодарности. Спасибо Тебе, Великая Мани, за все! Спасибо!
* Стихи песни принадлежат авторству Aelah.
========== Глава 44. Дом Великой Мани ==========
С той самой грозы над Роуром зарядили дожди. Погода стояла переменчивая, ветер без конца гнал по небу тучи, в разрывах между которыми то и дело проглядывало солнце. Порой дождь шел всю ночь подряд, заливая окрестные леса и превращаю землю под ногами в чавкающую размокшую грязь. Порой солнце удерживалось на небе чуть дольше, разгоняя прочь тучи, и тогда ночи были звездными, но не по-летнему холодными.
- Все никак не разберутся, - ворчала Зей, поглядывая на небо и одобрительно хмуря брови. – Вечно Они так, коли уж сцепятся, то надолго. Ни Одна Другой проходу и спуску не даст.
В голосе ее звучало одобрение, словно говорила она не о своих Богинях, Роксане и Аленне, а о каких-нибудь особенно горячих Младших Сестрах, без конца дерущихся друг с другом и не желающих уступать.
Рада порой тоже поглядывала на небо, гадая, кто же из Них, в конце концов, победит. За последние месяцы в ее отношении к Небесным Сестрам появилось что-то очень личное. Раньше она никогда не воспринимала богов так – имеющими лица, тело, характер. Конечно, Грозара Рада всю жизнь считала своим покровителем, ведь она была воином, а Грозар – богом войны. Но Жрецы настолько присвоили его себе, возведя во что-то совершенно безличное, безымянное и чужое, что Рада обращалась к нему скорее по привычке, как к собственному внутреннему голосу, с которым можно вести долгие беседы и даже споры, зная, что тебе за это ровным счетом ничего не будет. Даже если ты скажешь такую гадость, что у кого угодно глаза на лоб повылезают.
С Роксаной все было иначе. Рада чувствовала к Ней что-то очень, очень интимное, какую-то глубокую внутреннюю нежность и гордость. Странно было ощущать такие эмоции по отношению к Богине. Ее всегда учили, что их надо бояться, что боги только и делают, что ревностно следят за тем, как лично она грешит на этой земле. Будто им делать нечего, как мусоля карандаш и высунув язык от усердия, записывать в ооооочень толстую книжечку все ее промахи, неудачи и неправильные мысли. Кому-кому, а уж Роксане-то до этого точно никакого дела не было. Раде порой приходили на память Ее огненные глаза, которые она видела в пламени во время церемонии бритья висков и принятия долора. В этих глазах было что угодно, кроме идиотского желания пересчитать все твои ошибки. В них была сила.
Та же сила угрожающе и недовольно грохотала в разрывах туч над головой, неслась с бешеными порывами ветра, клоня деревья к земле. Сила эта проливалась тысячью дождевых капель, таких ледяных и секущих кожу, что хотелось выть, но при этом полных неумолимой мощи, заставляющей каждое крохотное семечко, каждую полузасохшую почку расцветать и раскрываться к солнечным лучам. Эта сила горела в ослепительном сиянии Щита Роксаны, и Рада поняла, что порой испытывает самый настоящий трепет, глядя на него. Ты, Огненная, шагаешь по миру. И мне все равно, есть ли у Тебя лицо, есть ли у Тебя имя. Я чувствую Тебя. Разве нужно что-то еще?
Изо дня в день они брели по размокшей в грязищу дороге, продвигаясь все дальше и дальше на север. Волы натужно дышали, выволакивая глубоко ушедшие в глину тележные колеса, Младшие Сестры попритихли, устало передвигая ноги, на которых налипли громадные грязевые наросты. Ута и старшие наставницы сидели на козлах, нахохленные будто воробьи, и даже не особенно сильно покрикивали на тех из анай, кто сходил с тропы в надежде, что по непаханой, заросшей жесткой травой земле Роура идти будет легче, чем по разбитой в кашу дороге. Впрочем, они почти сразу же и возвращались назад, так как непонятно еще, что было хуже: тяжелая липкая грязь или перепутанная жесткая щетина травы, в которой запутывались ноги.
- Скорей бы уже крылья за спину, - устало пробормотала бредущая на шаг позади Рады Дани, вяло почесывая спину. В голосе ее звучала едва ли не обида. – По воздуху-то легче, чем по этой каше.
Как и всегда, Рада ничего не ответила на это замечание. Дани у нее уже в печенках сидела, и говорить с ней было выше ее сил. Впрочем, в последнее время свой пыл она все-таки несколько подрастеряла, и дождь был не единственной тому причиной.
Каждый вечер, а иногда и днем, с Дани теперь случались маленькие курьезные происшествия. Не такие, чтобы действительно нанести вред, но весьма чувствительные все вместе. Девчонка вовсю кляла Жестокую, что насмехалась над ней и посылала ей испытания, дабы закалить ее веру, а Рада все чаще поглядывала на искорку, довольно быстро смекнув, что к чему.
Впервые это случилось на следующий вечер после грозы. Они уже спали, вымотанные после целого дня ходьбы по грязище, когда лагерь разбудил громкий взвизг. Оказалось, что Дани расставила свою палатку поблизости от муравейника, и рыжие муравьи очень заинтересовались как не помытой после еды посудой под ее кровом, так и ей самой. С визгами девчонка вылетела из палатки стрелой и принялась остервенело чесаться, одновременно с этим сдирая с себя одежду, чтобы вытрясти из ее складок муравьев. А разбуженная и злая Ута еще и добавила ей сверху хорошенькую порцию ругани за то, что перед сном нерадивая Младшая Сестра не посмотрела, где разбивать палатку.
- Я клянусь, наставница, я смотрела! – причитала Дани, остервенело скребя себе спину. – Не было там никаких муравьев!
- Ну и откуда тогда взялся муравейник, мани твою за ногу? Тем более ночью, когда все эти твари спят? – Ута почти что огнем дышала от ярости. – Они бы не выползли, если бы ты их не растормошила!
- Но это не так! – оправдывалась Дани. – Я не знаю, откуда они здесь взялись, но их не было, когда я ставила палатку!
- Это твоих мозгов здесь в этот момент не было! – рычала Ута. – И где же ты их позабыла? В карманах Рады дель Каэрос?! Давай, твою мани, переставляй свой проклятый тент, и заткни уже пасть, все спать хотят!
Рада запахнула полог палатки, помянув недобрым словом и Дани, и Уту, и муравьев, что перебудили весь лагерь посреди ночи. Голова раскалывалась, и спать ей хотелось так, что от зевков едва челюсть не вывихивалась.
- Бестолковая Клинок Рассвета, - пробормотала она, закутываясь в одеяло и притягивая к себе теплую искорку. – Хорошо еще, она одна в палатке спит. А то вою было бы вдвое больше.
- Спи, моя радость, - мягко проговорила искорка, сворачиваясь у нее под боком в теплый клубочек. – Спи. До утра еще далеко.
Голос ее звучал как-то странно довольно, но Рада была слишком усталой и сонной в тот момент, чтобы выяснять причину этого.
На следующий день солнце яростно палило своими лучами вымокшую землю, и воздух стал влажным и горячим от испарений. Дышалось тяжело, Рада потом обливалась на солнцепеке, но хоть пыль дождем прибило, да и грязь быстро высыхала под ногами, что уже поднимало настроение и облегчало шаг. Дани, как ни в чем не бывало, пристроилась рядом с ними с искоркой и опять начала разглагольствовать об обычаях Каэрос и рассказывать Раде байки из казарм разведчиц и с Плато Младших Сестер. Только продолжалось это недолго: на нее сразу же набросились три жирных черных овода. И если поначалу девчонка пыталась их игнорировать, потом замахала руками, отгоняя их прочь, то, в конце концов она, пискнув, удрала к обочине дороги под редкую тень деревьев, надрала там веток и принялась отчаянно хлестать себя по плечам, прогоняя прочь назойливых кровососов.
- Смотри-ка, как они на нее набросились, - в голосе Лиары слышалась едкая нотка, тщательно упрятанная под искреннее соболезнование. – Даже не успела дорассказать нам свою захватывающую историю.
Рада скосила глаза на искорку, чувствуя какое-то легкое подозрение. Лицо Лиары было спокойным, но в уголках глаз и губ застыло удовлетворение, а взгляд стал хищным. Рада вдруг подумала, что за все эти дни в пути ни один кровосос не тронул их с искоркой, в то время, как над волами они вились облаком, и наставницы то и дело хмуро ругались, отгоняя их прочь.
Решив уточнить, она аккуратно спросила:
- Ты имеешь к этому какое-то отношение?
- Я? Нет, конечно, - на нее поднялись два совершенно невинных серых глаза, на дне которых горел очень нехороший огонек. – Разве я могу приказывать оводам, Рада? Да и зачем мне это делать?
Несколько секунд Рада всматривалась в ее глаза, но решила, что лучше все-таки промолчать и оставить свои мысли при себе.
Еще ночь, и на утро Дани проснулась в луже дождевой воды, хоть и ставила палатку на высоком месте, да и над лагерем Лиара растянула на ночь свой невидимый купол, отталкивающий дождь. Когда начали выяснять, как так получилось, оказалось, что дождевые потоки подмыли в одном месте канаву, что вырыли Младшие Сестры для отвода воды, и место это оказалось как раз возле палатки Дани. И натекло в нее воды достаточно, чтобы та всю ночь стучала зубами, и, в конце концов, ушла к костру дежурных, чтобы хоть как-то согреться.
На следующую ночь был крот, выкопавшийся в ее палатке и погрызший сапоги Дани, пока она спала. Крот выкусил достаточно большую дыру, и теперь в нее светил большой палец ее левой ноги, в те моменты, когда хоть что-нибудь можно было разглядеть под толстым слоем дорожной грязи. Рада никогда раньше не слышала о том, чтобы кроты интересовались чужими сапогами.
