Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

Автор книги: Александр Грицанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 129 страниц)

Согласно Аренд, “начиная с эссе о Гёте, цитаты – сердцевина любого бень– яминовского сочинения. Сам этот факт отделяет им написанное от каких бы то ни было научных текстов: там задача цитаты подтверждать и документировать высказанный тезис, почему она спокойно может быть перенесена в примечания. У Беньямина – совсем другое. Трудясь над исследованием немецкой трагедии, он хвастался своей коллекцией из “более чем шестисот совершенно систематично и ясно выстроенных цитат” Как и позднейшие записные книжки, эта коллекция была не сборником выдержек, цель которой облегчить написание работы; нет, она и составляла работу, текст был уже делом вторичным. Работать значило для Беньямина извлекать фрагменты из их первоначального контекста и выстраивать заново так, чтобы они сами иллюстрировали друг друга и были способны отстоять свое право на существование именно в таком, свободно плавающем виде. В конце концов, перед нами своеобразный сюрреалистский монтаж. Бе– ньяминовский идеал произведения, состоящего из одних цитат и выстроенного настолько мастерски, что оно способно обойтись безо всякого сопроводительного текста, может кого-то поразить, до того оно чудаковато в своей крайности и к тому же саморазрушительности. Но и того и другого в нем не больше, чем в тогдашних сюрреалистских экспериментах, питавшихся из тех же источников. В той мере, в какой сопроводительный текст автора оказывается все же необходим, важно сохранить верность исходной “цели подобных разработок” проникать в глубины языка и мысли... бурением, а не рытьем, то есть не разрушая исследуемого объяснениями, которые-де должны обеспечить причинную или системную связь. Главным для Беньямина было уйти ото всего сколько-нибудь напоминающего сопереживание, для которого данный предмет исследования уже заранее содержит готовый смысл, а тот сам по себе передается либо может быть передан читателю или зрителю: Ни одно стихотворение не предназначено читателю, ни одна картина зрителю, ни одна симфония – слушателю(писал Б. в тексте “Задача переводчика” – А. Г.)”

По мысли Аренд, “проблема истины с самого начала представлялась Бенья– мину откровением... которое должно быть услышано, иными словами, относится к сфере метафизического слуха.Поэтому язык для него есть в первую очередь не дар речи, отличающей человека от прочих существ, а, напротив, сущность мира... из которой возникает сама речь.Это язык истины, который в тишине и спокойствии хранит все высшие тайны, над чьим раскрытием бьется человеческая мысль,и это именно тот истинный язык,который мы невольно подразумеваем, переводя с одного языка на другой. [...] Какому бы теоретическому пересмотру ни подвергал потом Беньямин эти теологически-метафизиче– ские допущения, основной, решающий для всей его литературной критики подход оставался тем же: исследовать не полезные или коммуникативные функции языка, а понять высказывания в их кристаллизованной, а потому неизбежно фрагментарной форме как бесцельные и безадресные проявления сущности мира.Что это может значить еще, если не то, что под языком здесь разумеется феномен по сути поэтический? В наследии Беньямина перед нами открывается, может быть, и не' уникальный, но исключительно редкий дар поэтической мысли...”

Данные фрагменты Аренд позволяют осмыслить, почему постмодернизм как важнейшая составная часть “новой французской философии” зародился именно в Париже. “Знаковая сфера” этого города, как и сам строй французского языка, выступили первопричиной этого интеллектуального эффекта.

Ретроспективно, движение мысли Б. от “философии апофатического” к “апокалиптическому” и – далее – к “культур”-мессианизму вряд ли можно считать завершенным, но (по мысли признанного классика постмодернизма Ж. Деррида, наряду с “тремя религиями, Марксом и Хайдеггером”) оно выступило значимым прологом поворотной философской деконструкции (см.) 20 в.

А. А. Грицанов

“БЕРГСОНИЗМ”

(“Le Bergsonisme”, 1966) сочинение Ж. Делёза (см.). Постулируя в качестве “главных вех философии Бергсона” разработку понятий “Длительность”, “Память” “Жизненный порыв”, Делёз формулирует в качестве целей своей книги “установление связи” между ними и представление того “концептуального развития, какое они в себе несут”

По мысли Делёза, основополагающим методом бергсонизма выступает интуиция “один из наиболее полно развитых методов в философии” сам по себе, по мысли Бергсона, предполагающий “длительность” (Согласно Бергсону, “размышления относительно длительности, как мне кажется, стали решающими. Шаг за шагом они вынуждали меня возводить интуицию до уровня философского метода”.) Конституируя интуицию как метод, Бергсон различает (по мысли Делёза) “три разных типа действий, задающих... правила метода”: а) постановка и созидание проблем; б) обнаружение подлинных различий по природе; в) схватывание реального времени.

С точки зрения Бергсона, проверка на истинность либо ложность должна относиться к самим проблемам. Ложные проблемы подлежат элиминированию из сферы размышлений – соответствие истины и творчества должно достигаться на уровне постановкипроблем. Как подчеркивает Делёз, это означает, что “проблема всегда обретает решение которого она достойна лишь в зависимости от того способа, каким она ставилась, от тех условий, при которых она определилась как проблема, и в зависимости от средств и терминов, какк– ми мы располагаем для ее постановки” Естественно, истина и ложь трудно разводимы в ходе собственно постановки проблем, поэтому, по мысли Делёза, “крупное достижение Бергсона состоит в попытке изнутри определить, что такое ложь в выражении ложная проблема”По мысли Бергсона, бытие, порядок или существующее истинны сами по себе; но в ложной проблеме присутствует фундаментальная иллюзия, некое “движение истины вспять” согласно которому предполагается, что бытие, порядок и существующее предшествуют сами себе или же предшествуют полагающему их творческому акту, проецируя образ самих себя назад в возможность, в беспорядок и в небытие, считающиеся изначальными.

Как отмечает Делёз, “это центральная тема философии Бергсона; она подытоживает его критику отрицательного и всех форм негации как источников ложных проблем” В данном контексте существенно то, – пишет Делёз, – что Бергсон осуждает в “несуществующих” проблемах навязчивое стремление (во всех его проявлениях) мыслить в терминах большего и меньшего. “Идея беспорядка, – фиксируется в “Б.” появляется тогда, когда вместо уразумения того, что существует два и более несводимых порядков (например, порядок жизни и порядок механизма, причем один присутствует тогда, когда другой отсутствует) мы удерживаем только общую идею порядка, которой и ограничиваемся, дабы противостоять беспорядку и мыслить в связи с идеей беспорядка. Идея небытия появляется, когда вместо схватывания различных реальностей, неопределенно замещаемых одна другой, мы смешиваем их в однородности бытия вообще, которое может быть противопоставлено только небытию, может относиться только к небытию... Каждый раз, когда мыслят в терминах большего или меньшего, то уже игнорируют различия по природе между двумя порядками, между [видами] бытия, между [типами] существования... Первый тип ложной проблемы надстраивается... над вторым: идея беспорядка рождается из общей идеи порядка как плохо проанализированный композит, и так далее”

Согласно Делёзу, “возможно, самая общая ошибка мышления, ошибка, присущая как науке, так и метафизике” – это “воспринимать все в терминах большего или меньшего, не видеть ничего, кроме различий в степени и различий в интенсивности там, где более основательным образом присутствуют различия по природе” Такое положение дел Делёз именует “фундаментальной иллюзией, неотделимой от наших условий опыта” По его мысли, Бергсон полностью переинтерпретиро– вал идею И. Канта о “неизбежности” иллюзий, порождаемых разумом в своей собственной глубине. Тем не менее суть проблемы он трактует созвучным образом: иллюзия у Бергсона коренится в самой глубине интеллекта; она не рассеивается и не может рассеяться, скорее, ее можно только подавить.

По мнению Делёза, вычленение ряда правил бергсоновской интуиции характеризует данный метод как ¹¹ проблема– тизирующий(критика ложных проблем и изобретение подлинных), дифференцирующий(вырезания и пересечения), темпорализирующий(мышление в терминах длительности). Этим выводом завершается первая глава “Б.” названная Делёзом “Интуиция как метод”

Во второй главе – “Длительность как непосредственное данное” Делёз обращает внимание на две фундаментальные характеристики длительности по Бергсону непрерывность и неоднородность. Таким образом понимаемая длительность выступает у Бергсона уже в качестве условия любого опыта: длительность постольку оказывается “памятью прошлого” поскольку “воспоминанию о том, что произошло в пространстве, уже следовало бы подразумевать длящийся разум” Согласно Бергсону, пространство это многообразие внешнего, одновременности, расположенности, порядка, количественной дифференциации, различия в степени; это числовое многообразие, дискретное и актуальное. Длительность же оказывается внутренним многообразием последовательности, расплавлен– ности, неоднородности, качественной различенностью, или различием по природе; виртуальным и непрерывным многообразием, не сводимым к числам. Как отмечает Делёз, “у Бергсона речь идет не о противопоставлении Многого и Единого, а напротив, о различении двух типов многообразий”. На первый план тем самым выступает противопоставление “качественного и непрерывного многообразия длительности” “количественному и числовому многообразию”

Определенное разъяснение этой проблемы, по мысли Делёза, Бергсон осуществляет (“Опыт о непосредственных данных сознания”), разводя субъективное и объективное: “Мы называем субъективным то, что нам представляется совершенно и адекватно известным, объективным же то, актуальная идея чего может быть заменена непрерывно возрастающей массой новых впечатлений... Актуальное, а не только возможное предвосхищение деления неделимого есть именно то, что мы называем объективностью” Согласно Де– лёзу, “фактически, Бергсон четко указывает, что объектможет быть разделен бесконечным числом способов; значит, даже до того, как эти деления произведены, они схватываются мышлением как возможные без того, чтобы что-нибудь менялось во всем обличье объекта. Следовательно, эти деления уже видимы в образе объекта: даже не будучи реализованными (а просто возможными), они актуально воспринимаются или, по крайней мере, могут быть восприняты в принципе” Таким образом, в соответствии с позицией Бергсона (“Материя и память”), у материи никогда не бывает ни виртуальности, ни скрытой силы, и именно поэтому мы можем уподобить ее “образу”; несомненно, в материи может присутствовать нечто большее, чем в имеющемся относительно нее образе, но в ней не может быть ничего такого, что по природе отличалось бы от образа.

В развитие данного тезиса (“Мысль и движущееся”) Бергсон впоследствии отмечал, что у материи “нет ни внутреннего, ни изнанки... [она] ничего не скрывает, ничего не содержит... не обладает ни силой, ни какой-либо виртуальностью... [она] разворачивается только как поверхность и является лишь тем, что предоставляет нам в каждый данный момент” Тем самым, резюмирует Делёз, объектом, объективным у Бергсона называется не только то, что делится, а то, что делясь – не меняется по природе. Итак, это то, что делится благодаря различиям в степени. (По мысли Бергсона, “пока речь идет о пространстве, можно продолжать деление сколько угодно: это ничего не меняет в природе того, что делят”.) Субъективное же (или длительность) у Бергсона, по Делёзу, выступает как нечто виртуальное, как нечто, находящееся в перманентном процессе актуализации.

В главе третьей “Память как виртуальное существование” Делёз обращает внимание на “замечательный отрывок, где Бергсон подводит итог всей своей теории” Согласно данному фрагменту, когда мы ищем ускользающее от нас воспоминание, “мы осознаем при этом, что совершаем акт sui generis, посредством которого отрываемся от настоящего и перемещаемся сначала в прошлое вообще, потом в какой-то определенный его регион: это работа ощупью, аналогичная установке фокуса фотографического аппарата. Но воспоминание все еще остается в виртуальном состоянии: мы пока только приготавливаемся таким образом к его восприятию, занимая соответствующую устанбвку Оно появляется мало-помалу, как сгущающаяся туманность; из виртуального состояния оно переходит в актуальное...” По мнению Делёза, особо значимо то, что в прошлое мы перемещаемся сразу (“скачком в онтологию”); есть некое “прошлое вообще” не особое прошлое того или иного настоящего а подобное онтологической стихии, данное на все времена как условие “прохождения” каждого особого настоящего. Мы перескакиваем в бытие-в-се– бе прошлого и лишь затем воспоминание начнет обретать психологическое существование: по Бергсону, “из виртуального состояния оно переходит в актуальное”

Аналогично памяти, по Делёзу, у Бергсона интерпретируется и язык: мы сразупопадаем в стихию смысла, а потом в какую-либо ее область. В целом, по мысли Бергсона: 1) мы сразу перемещаемся скачком в онтологическую стихию прошлого; 2) есть различие по природе между настоящим и прошлым; 3) прошлое не следует за настоящим, которым то вот-вот было, а сосуществует с ним; 4) то, что сосуществует с каждым настоящим, это все прошлое целиком. Бергсон отчетливо показывает, как мы по необходимости верим в то, что прошлое следуетза настоящим, стоит нам принять только различие в степенимежду ними. Так, с точки зрения Бергсона: “если восприятие определяется как сильное состояние, а воспоминание как слабое, причем воспоминание восприятия является нечем иным, как тем же самым ослабленным восприятием, то нам кажется, что память должна бы ждать, чтобы зарегистрировать восприятие в бессознательном, что восприятие должно уснуть в воспоминании. И вот почему мы считаем, что воспоминание восприятия не может ни создаваться вместе с восприятием, ни развиваться одновременно с последним”

Как отмечает Делёз, “бергсонианский переворот ясен: мы идем не от настоящего к прошлому, не от восприятия к воспоминанию, а от прошлого к настоящему, от воспоминания к восприятию” Таким способом происходит адаптация прошлого к настоящему, утилизация прошлого в терминах настоящего то есть то, что Бергсон именует “вниманием к жизни”

Делёз формулирует в четвертой главе (“Одна или несколько длительностей?”) главную идею “Материи и памяти”: движение приписывается Бергсоном самим вещам так, что материальные вещи принимают непосредственное участие в длительности и, следовательно, формируют ее предельный случай. Непосредственные данные превосходятся: движение столь же вне меня, сколь и во мне; само Ego (Я. – А. Г.)лишь один из многих случаев в длительности.

Анализируя полемики Бергсона с “Теорией относительности” Делёз суммирует соответствующие идеи его текстов в следующей формуле: “есть только одно время (монизм), хотя есть и бесконечность актуальных потоков (обобщенный плюрализм), которые необходимо задействованы в одном и том же виртуальном целом (ограниченный плюрализм)”

Произведя в заключительной главе анализ “жизненного порыва” как “движения дифференциации” Делёз отвечает на вопросы, поставленные в начале книги “Б.” По его мысли, “Длительность по существу определяет виртуальное многообразие (то, что различается по природе). Память появляется как сосуществование всех степеней различияв данном многообразии, в данной виртуальности. Жизненный Порыв обозначает актуализацию такого виртуального согласно линиям дифференциациив соответствии со степенями – вплоть до той конкретной линии человека, где Жизненный Порыв обретает самосознание”

А. А. Грицанов

“БЕСОВСКАЯ ТЕКСТУРА”

– метафорический образ Р Барта (см.), фиксирующий организацию текстового массива по принципу ризомы (см.). Ризомное устройство текста (см.), согласно Барту, обусловлено следующим:

1. Текст не имеет устойчивой структуры, смыслового центра и ему не присуща жесткая определенность значения (см. Означивание).Движение текстового массива может быть охарактеризовано не при помощи понятия “устойчивая структура”, а посредством констатирования процессуальной и нон-финальной “структурации” (см. Текстовой анализ).Последняя предполагает перманентную смену различных способов смыслового конфигурирования и, соответственно, версий собственного означивания.

2. Феномен текста (с акцентом на значение лат. textus– ткань, переплетение) понимается как текстура, образованная в результате сплетения воедино различных смысловых “нитей”, извлеченных из других – внешних по отношению к. рассматриваемому – текстов.

В таком аналитическом контексте Барт ввел в философский оборот идею “Б. Т.” По Барту, “текст же, в противоположность произведешпо, мог бы избрать своим девизом слова одержимого бесами (Мар 5:9): Легион имя мне, потому что нас много.Текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой” Согласно Барту, “каждый текст является интертекстом (см. Интертекстуальность. А. Г.)',другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т. д. – все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык”

См. также: Ацентризм, Номадология, Ризома, Интертекстуальность, Текстовой анализ.

А. А. Грицанов

БИНАРИЗМ

(лат. binariusдвойной, двойственный, состоящий из двух частей) тип отношений в системах предметов или явлений, в границах которого один элемент системы приобретает свой статус посредством соотнесения с элементом, противоположным, противопоставленным ему Так, в семиотической системе знак обретает свое значение и смысл только через отношение со знаком, стоящим к нему в оппозиции. Например, слово (лингвистический знак) “друг” раскрывает свой смысл через слово “враг”, слово “сладкое” – через “горькое” и т. д. Классическая западная ментальность традиционно организовывалась через Б. понятий “субъект объект” “Запад Восток” “внешнее внутреннее”, “мужское женское” и т. п. Согласно ретроспективной оценке Ж. Деррида (см.), “в классических философских оппозициях мы не имеем дело с мирным сосуществованием vis-a-vis, а, скорее, с насильственной иерархией. Один из двух терминов ведет другой (аксиологичес– ки, логически и т. д.) или имеет превосходство” Аналогично, Э. Уилден отмечал, что “находящийся по правую сторонуот великой Воображаемой Линиипрактически находится в позиции безнаказанного тотального подавления всего, что располагается по ту сторону” Э. Джердайн оценила “Большие Дихотомии” классической метафизики как конституирующие “семантическое пространство угнетения”

Принцип Б. сформировался в лингвистике, а затем получил распространение в семиотике, где основной бинарной оппозицией стала оппозиция “означающее – означаемое”

В рамках Б. отношения противополож ностей, возникших в результате дихотомического разделения, приобретают статус организующего центра, обеспечивающего упорядоченность и устойчивость структуры. В теории структурализма (см.) Б. из частного приема превращается в фундаментальную категорию и сущностный принцип природы и культуры. Согласно классическому структурализму, все отношения между знаками сводимы к бинарным структурам – к модели, в основе которой находится наличие или отсутствие определенного признака. К. Леви-Стросс использовал бинарные отношения типа “природа – культура”, “растительное – животное” “сырое вареное” и им подобные при анализе социального устройства, культурной и ментальной жизни первобытных племен.

Принцип Б. был подвергнут острой критике представителями постструктурализма (см.) и постмодернизма. При этом были выдвинуты два типа аргументов против него: 1) утверждение, что помимо оппозиционных отношений между знаками существует множество отношений переходного типа; 2) доказательство наличия большого количества различий, которые в процессе взаимоотношения друг с другом ведут себя хаотично(см. Хаос), вследствие чего принципиально невозможно выделить четко организованную оппозицию.

При отсутствии упорядоченности отношений различия перестают восприниматься как таковые. В рамках постструктурализма второй тип аргументации против принципа Б. получил наибольшее распространение.

Культура постмодерна радикально отвергает саму идею жесткой оппозиционности, исключая возможность Б. как такового. Традиционные для европейской культуры бинарные оппозиции тем самым перестают исполнять роль базовых осей, организующих мыслительное пространство. Всевозрастающим образом утверждается парадиг– мальная установка постмодернизма на имманентный характер взаимопроникновения того, что в классической философии трактовалось в качестве противоположностей.По формулировке Деррида, “деконструировать оппозицию значит, прежде всего, немедленно опрокинуть иерархию” С его точки зрения, “общая стратегия деконструкции (см. А. Г.)...должна, наверное, пытаться избежать простой нейтрализации бинарных оппозиций метафизики

и, вместе с тем, простого укоренения в запертом пространстве ее оппозиций, согласия с ними” По мысли Деррида, в данном контексте целесообразно “выдвижение двоякого жеста” Согласно осмыслению данного интеллектуального хода А. Истхоупом, “дерридианская деконструкция, имажинирующая собой систему традиционных бинарных оппозиций, в которых левосторонний термин претендует на привилегированное положение, отрицая притязание на такое же положение со стороны правостороннего термина, от которого он зависит... состоит не в том, чтобы поменять местами ценности бинарной оппозиции, а скорее в том, чтобы нарушить или уничтожить их противостояние, реляти– визировав их отношения”

Важнейшей презумпцией постмодернистской философии является ее отказ от интерпретации отношений субъектаи объектав качестве жесткой оппозиции. В рамках же традиционалистской культуры субъект-объектный Б. являл собой ее ведущую семантическую ось: фигура противостояния субъекта и объекта была основополагающей для классической науки с ее известным принципом Мидаса (все, к чему бы ни прикоснулось научное познание, становится объектом).

Помещение постмодернизмом в фокус своего интереса “пространства текста” также обусловливает конструктивное преодоление Б. Текст трактуется фило-

Софией постмодерна как пространство, где субъект и объект изначально растворены друг в друге: человек как носитель знаковых кодов (см.)погружен в языковую среду текста. Согласно Р Барту (см.),“сценическое пространство текста лишено рампы: позади текста отнюдь не скрывается некий активный субъект (автор), а перед ним не располагается некий объект (читатель); субъект и объект здесь отсутствуют. Текст сокрушает грамматические отношения, текст это то неделимое око, о котором говорит один восторженный автор (Ангелус Силезиус): глаз, коим я взираю на Бога, есть тот же самый глаз, коим он взирает на меня”

Одним из активных критиков идей Б. выступил Ж. Делёз (см.).В работе “Различие piповторение” (см.)он переосмысливает понятие “различие” Согласно его утверждению, нельзя найти критерий, благодаря которому можно было бы однозначно и окончательно отличить одно явление от другого. Различия образуют некоторую сеть отношений, лишенную организующего, упорядочивающего центра, поэтому не только семиотршеские системы, но и системы любой другой природы характеризуются децентрированностыо и хао-

ТИЧРЮСТЬЮ.

Продолжая тему различия в совместной с Ф. Гваттари (см.)работе “Ризо– ма” (см.),Делёз сравнивает отношения между различиями с корневой системой (ризомой см.),в которой невозможно выделить главное и второстепенное, и делает вывод, что в неупорядоченной целостности pie может быть различий, поскольку она их поглощает.

Разрушение постмодернизмом субъект– объектного Б. далеко не ограничивается его 'распадом, осуществляется утрата статуса возможности для обоих компонентов этой оппозиции. Происходит фундаментальное расщепление определенности как самого объекта (его предметности), так и субъекта (Я). Отказ постмодернистской философии от самой идеи внетекстового означаемого (см. Трансцендентальное означаемое)имеет результатом то, что понятие “объект” в классическом его понимании в принципе не может быть конституировано. Любая подобная попытка может выступать лишь симуляцией (см.)внезнако– вого феномена. Согласно Ю. Кристевой (см.),в постмодернистской системе отсчета предельно допустимой версией объективрюсти является “проблематичный процессуальный объект” который “существует в экономии дискурса”.

В рамках культуры постмодерна определенная демаркация между “науками о природе” и “науками о духе” оказывается в принципе неосуществимой. Эту ситуацию Ж.-Ф. Лиотар (см.)обозначил как “разложение принципа легитимности знания”: оно “протекает внутри спекулятивных игр, ослабляя связи энциклопедической структуры, в которой каждая наука должна была занимать свое место... Дисциплины исчезают, происходит взаимопроникновение наук на их границах, что приводит к возникновению новых территорий”

В целом же преодоление принципа Б. постмодернистским философствованием, оформляющимся, по выражению Ж. Деррида, “на границах философии” формирует важнейшую культурную установку на междисциплинарный диалог различных отраслей постижения мира.

Л. Л. Мельникова, А. А. Грицанов