Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."
Автор книги: Александр Грицанов
Жанр:
Словари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 127 (всего у книги 129 страниц)
* * *
Подобно софистам, сократическим школам и эллинистическим течениям, расцвет средневековой номиналистической философии был связан с глобальными духовными и социальными потрясениями. Выступая как теологическое учение, призванное ограничить притязания разума во имя веры, номинализм в действительности способствовал упадку средневековой философии и христианской религии. В широком плане результатом номинализма стало завершение христианства и его постепенная замена возрожденными разновидностями иудаизма. Ярко выраженный номиналистический характер постмодернизма указывает на то, что он скрыто опирается на схожие с позднесредневековой теологией религиозные принципы.
Для классической средневековой философии тварный мир создавался согласно разумному божественному плану и представлял собой совершенное архитектурное сооружение, готический собор, в котором каждая часть была органическим продолжением целого и занимала свое место в иерархии вселенной. В отличие от этого, неклассическая номиналистическая теология опирается на представление об иррациональном акте божественной воли, который творит иррациональный мир и не нуждается в помощи божественного разума. Номинализм рассматривает мир, используя выражение Гераклита, как “кучу мусора”, как хаотичное скопление единичных предметов, между которыми невозможно выявить ка– кие-либо связи. Будучи результатом иррационального акта божественной воли, такой мир не содержит никаких духовных сущностей, идей и форм, которые в классической философии трактовались как непоколебимая духовная структура мироздания, проявление божественного разума. Отсутствие таких духовных сущностей лишает разум человека познавательной силы, способности к обнаружению скрытой за чувственным явлением сущности вещи и, в конечном счете, лишает его возможности познать бога. Отрицание связи между человеком и богом является, согласно К. Ясперсу, одним из очевидных признаков нигилизма. Нигилистический характер номинализма гораздо глубже, чем в античных неклассических течениях, что является результатом углубления индивидуального начала в христианской культуре.
На основании этой скептической теологии, которая сопровождается возрождением иудаистской картины мира, крупнейший представитель номинализма Уильям Оккам упразднил фундаментальное для классической философии различие явления и сущности. Подобно целому ряду течений современной философии, он признавал, что опыт имеет дело лишь с чувственным обликом вещи, ее явлением или существованием, за которым невозможно увидеть идеи, формы, духовные субстанции. Эта же идея лежит в основе кантовской “Критики чистого разума” британского эмпиризма, позитивизма, феноменологии и постмодернизма.
С точки зрения номинализма, нет никаких оснований полагать, что за физическим явлением вещи скрывается некая духовная сущность. Такие сущности являются лишними посредниками между интеллектом и вещами, ничего не добавляя к познанию. Общие понятия всего лишь способы рассмотрения вещи, слова, которые помогают упорядочивать опыт. В мире, лишенном сущностей, царит хаос, который упорядочивается лишь силами субъективной деятельности сознания. Отрицание скрытых духовных сущностей, среди которых не только платоновские идеи, но также бог и душа, является предметом особой гордости многих течений современной неклассической философии, которая не желает видеть катастрофических мировоззренческих последствий номинализма.
Подобно софистам и стоикам, номиналисты были увлечены проблемой языка. Оккам рассматривал понятия просто как слова, произвольные знаки, упорядочивающие чувственный опыт. В духе постмодернизма значения слов трактовались номиналистами как конвенциональные, выражающие не объективные свойства вещей, а субъективную деятельность человека. Следствием упразднения идеальных сущностей стало отрицание существования души, так как в опыте ничто не указывает на наличие души как бессмертной нематериальной субстанции.
Иррациональный мир Оккама, несмотря на свою видимую хаотичность, был пронизан иррациональной божественной волей. Как отмечал Э. Жильсон, бог Оккама это не Иисус, а Яхве, иудейский Бог-отец, который совершенно непознаваем для человеческого разума. Он может покарать невинных и спасти виновных, низвергнуть мудрецов и возвысить глупцов. Из хаотичности мира и непознаваемости Бога следует субъективный конвенциональный характер моральных заповедей, которые объявляются творением человека.
Малоизвестный последователь Оккама Николай из Отрекура довел принципы номинализма до крайнего скептицизма. Вселенная Николая из Отрекура представляет собой произвольное собрание единичных предметов, между которыми нельзя установить иерархических различий по признаку совершенства. Как и представители постмодернизма, он допускает возможность говорить лишь то, что вещи различны. Любые эстетические и этические суждения выражают лишь произвол личных предпочтений, а не объективное положение вещей. Как и в постмодернизме, понятие “различие” абсолютизируется и доводится до абсурда.
Э. Жильсон указывает, что задачей номинализма стала “деэллинизация” теологии и философии путем очищения от платонизма и аристотелизма. Логичным следствием подобной позиции стала “иудаизация” поздней средневековой схоластики. Это выразилось в признании иррациональности божественной воли, отрицании божественного разума и отрицании разумности мироустроения, проповеди анархической картины мира, крайнем ограничении возможностей человеческого разума, признании бессилия философии, индивидуализме и субъективизме. Приоритет воли над разумом в божественной деятельности переносился и на человека, чувственно-волевая сторона которого приобретала приоритетное значение в познании и повседневной жизни. Так создавались предпосылки для капиталистического культа практики и низвержения теории, духовной деятельности, религии и философии.
Интерес к языковым и логическим исследованиям в номинализме, как и в античности, был выражением глубочайшего духовного кризиса. Таким образом, в основе новоевропейских и современных течений, которые наиболее рьяно ведут борьбу за науку и научность, лежит иррациональная теологическая картина мира позднего средневековья. За призывами к строгой науке, как в эпоху средневековья, так и в эпоху современности, скрывается принципиальное отрицание научности и разумности. Нигилистический импульс средневекового номинализма породил куда более опасный новоевропейский нигилизм, для которого важно объявить человека центром мира, сделать его единственной мерой всех вещей.
* * *
Низвержение средневековья проходило под лозунгами возрождения античности, новая эпоха представлялась освобождением от многовекового гнета и тьмы. Однако закономерным образом попытки возрождения античного духа потонули в антропоцентрическом безумии Ренессанса, в некритическом отвержении схоластики и аристотелевской метафизики, в увлечении филологией, риторикой и естественнонаучными исследованиями. Наибольшую популярность приобрели возрожденные течения эллинистической эпохи, в первую очередь эпикуреизм, который более всего соответствовал культу освобожденной чувственности. Эпикурейский атомизм также хорошо связывался с номиналистическими настроениями позднего средневековья, с признанием хаотичности и случайности мира. Кратковременное увлечение натурфилософским платонизмом уступило дорогу технически ориентированным ис.следсваниям природы.
Возрождение ряда религиозных принципов иудаизма способствовало формированию облика эпохи Нового времени. Для этой эпохи важно разрушить не только средневековую социальную систему, в основе которой лежит представление об иерархическом устройстве мира, но и избавиться от религиозных и философских учений, препятствующих распространению частной инициативы и передаче власти в руки буржуазии. Тексты 17 —
19 вв. наполнены тенденциозными обвинениями философии в непрактичности, оторванности от жизни и пустом теоретизировании.
Становление капитализма, связанное с открытием новых рынков сбыта и потенциальных колоний (Великие географические открытия), формированием товарно-денежных отношений и развитием торговли и мануфактур, способствовало переходу власти из рук аристократии в руки буржуазии (ростовщиков, торговцев, купцов, владельцев мануфактур, промышленников), проповедовавших принципы полезности и наживы. В результате к власти пришло буржуазное “третье сословие” необразованные и нечестно разбогатевшие ремесленники и торговцы, женящиеся на дочерях не имеющих торговой жилки разорившихся аристократов и покупающие себе дворянские титулы. Философия Нового времени предприняла значительные усилия для распространения и оправдания теорий небожественного происхождения общества и законов (теория общественного договора Т. Гоббса и Ж.-Ж. Руссо) и либеральных идей (принцип разделения властей Д. Локка), отрицающих разумную социальную иерархию и способствующих размыванию социальной структуры.
В религиозном плане эпоха Нового времени характеризуется движением Реформации с его критикой “ученой латыни” идеей возрождения национальных языков и культур, и распространением протестантизма, направленного на уничтожение католической церкви как посредника между человеком и Богом, исчезновение четкой границы между клиром и мирянами, и восстанавливающего ценность земной жизни, материального потребления, требующего утилитарного отношения к жизни и делающего индивида единственным авторитетом для самого себя. Развитие протестантизма способствовало духовному обоснованию и распространению индивидуализма и субъективизма во всех сферах: от экономики и политики до философии, искусства и повседневной жизни людей.
В духовном плане в рамках критики схоластики происходили упрощение и примитивизация философских концепций в угоду идеалам Просвещения, осуществлялась критика “метафизики” как бесполезного теоретизирования и переориентация науки на нужды производства. Это выразилось в неприятии знания ради знания как непозволительной роскоши с точки зрения экономической выгоды, замене классического образования специальным техническим, дроблении знания на частные научные дисциплины.
Главной характеристикой философии Нового времени стало пренебрежительное отношение к духовным традициям прошлого. Само название “Новое время” уже является выражением претензии на исключительный характер этой эпохи. Критика предшествующей философии как метафизики проходит красной линией через все ново– европейские концепции от Декарта до постмодернизма. В этом смысле постмодернизм является продолжением и неотъемлемой частью философии Нового времени. Если античный или средневековый философ ориентировался на традицию и видел себя прямым продолжателем того, что было сделано и накоплено его предшественниками, то философ Нового времени, будь то Декарт, Бэкон, Кант, Маркс, Ницше, Гуссерль, Хайдеггер или Деррида, выступает не только с критикой традиции, но с претензией на ее разрушение и тотальное преодоление. В результате новоевропейская философия, с одной стороны, оказывается обреченной на постоянное, в лице каждого нового мыслителя, “изобретение велосипеда” а, с другой, вся ее оригинальность оказывается поддельной, поскольку избежать заимствований и влияний ей не удается. Так, претендуя на преодоление схоластики, Ф. Бэкон, Р Декарт, Б. Спиноза, Г Лейбниц и И. Кант активно используют средневековые концепции, как классические, так и неклассические. В каком-то смысле вся философия Нового времени оказалась проникнута духом номинализма с его критикой идеальных сущностей, недоверием к разуму (критика “идолов разума” у Бэкона, скептицизм Декарта, крайний скептицизм Юма и Канта), приоритетом воли над разумом (эмпиризм Бэкона, Гоббса, Локка, Беркли и Юма; примат практического разума над теоретическим у Канта; голодная воля Шопенгауэра, “воля к власти” Ницше; практический характер марксизма, бессознательное Фрейда и др.), выявлением активной роли человеческого сознания и интересом к частным эмпирическим наукам.
В этой связи, неклассическая философия 19 – 20 вв. является закономерным продолжением, а не отрицанием или преодолением западноевропейской философии 16—18 вв., впитавшим все основные интенции философии Нового времени. Термин “метафизика” в неклассической философии приобретает исключительно негативный смысл пустого теоретизирования, тоталитарного мифотворчества, болезни, результата подавления сферы желаний. Однако критика метафизики не является чем-то принципиально новым не только для
20 в., но и для всей философии Нового времени и насчитывает уже несколько столетий. Ее причины лежат не столько в желании освободить человечество от пагубных иллюзий, сколько в стремлении утвердить утилитарное буржуазное понимание человека, общества и окружающего мира.
История этой критики полна неоправданно широких обобщений, граничащих с невежеством. Еще Декарт, один из главных авторитетов новоевропейской философии, не забытый и в 20 в., объявил всю предшествующую философию “ненаучной” призывая выстроить ее здание заново. Выпады Декарта против схоластики, в которой он видел враждебный подлинной философии вид “метафизики” призывы к научности на самом деле скрывали нигилизм картезианской философии субъекта, превращающей человека в центр мироздания.
Неприятие схоластики было связано у представителей новоевропейской философии с жаждой практического применения знания в мастерской, на верфи и в лаборатории в соответствии с ценностями капитализма. При этом концепция Декарта представляла собой именно схоластический продукт, в котором использовались преимущественно средневековые концепции. Однако для Декарта, как и для большинства других мыслителей Нового времени, было важно скрыть свою связь с предшествующей философией, любыми средствами подчеркнув собственную оригинальность и неповторимость. Современники Декарта выносили безапелляционные приговоры средневековой философии, обвиняя ее в ненаучности и мракобесии. Впрочем, позволялось снисходительное одобрение античных философов якобы хоть и наивных, но стремившихся к научному познанию мира.
Для представителей Просвещения
18 в. уже сам Декарт являлся “метафизиком”, чья философия требовала преодоления, развенчания и критики. От самой философии требовалось еще больше практической пользы, связи с техникой и производством. Вновь проповедовался “разрыв с традицией” и “преодоление метафизики” Любые попытки теоретического мышления, не связанного с утилитарной выгодой, подвергались уничижительной критике. При этом, как и в эпоху софистов, оптимистические лозунги Просвещения на практике порождали безысходный скептицизм Юма и Канта и мелочный эмпиризм англичан и французов. Попытки Шеллинга и Гегеля возродить целостную систематическую философию в духе античности вызывали в
19 в. исключительно приступы злобы и гиперкритицизма. Стремление к чистому умосозерцанию в духе Платона и Аристотеля, к религиозному осмыслению мира в духе Плотина и Прокла отвергались как не имеющее отношение к науке. Наконец, в позитивизме О. Конта и Г Спенсера, термин “метафизика” окончательно приобрел смысл прискорбного, но исторически преодоленного заблуждения. Позитивное знание трактовалось, в духе номинализма, как “феноменальное” относящееся к явлению, а не к сущности. С этого момента позитивистское понимание знания стало преобладающим. В 19 в. дух позитивизма пронизывал не только одноименное направление, но и философию марксизма, а также и внешне противоположную позитивизму ирраци– оналистическую философию в лице С. Кьеркегора и Ф. Ницше. Критика разума, принесшая известность Кьеркегору, представляла собой номиналисти– чески-иудаистскую концепцию, другими средствами преследующую те же цели, что и вульгарный позитивизм Конта. Как позитивист выступал важнейший предшественник постмодернизма Ф. Ницше, для которого биология, медицина и филология заменяют дискредитированную философию. Теория Дарвина явилась для Ницше высшим доказательством животной сущности человека и бессмысленности метафизики. Духом позитивизма насквозь проникнуты такие порожденные философией 19 в. науки, как психология, социология, история, а в философии
20 в. псевдофилософские “методология науки”, “социальная экология” синергетика. Многочисленные элементы позитивизма присутствуют в таких направлениях философии конца 19 начала 20 в., как “философия жизни” (Ф. Ницше, В. Дильтей), неокантианство (Г Коген, П. Наторп, Г Риккерт,
В. Виндельбанд), феноменология (Э. Гуссерль), психоанализ (3. Фрейд), структурализм (Ф. де Соссюр, К. Леви– Строс, Р Барт, М. Фуко).
Низвержение метафизики, которое составляет одно из главных направлений деятельности постмодернистов, продолжает линию на уничтожение фундаментального теоретического знания, начатую эпохой Нового времени и продолженную позитивистской философией 19 в. Претендуя на иронизм и нигилизм, постмодернизм, в действительности опирается на примитивные буржуазные, зачастую откровенно мещанские ценности и предрассудки. Так, радикальная критика метафизики и претензий философии на обладание единственной истиной не мешает, например, Р Рорти считать, что философские концепции не должны противоречить интересам сообщества, в котором живет философ. “Радикальность” критики удивительным образом сменяется проповедью конформизма и прагматичного поведения.
Считается, что философия постмодернизма выступает с резкой критикой капитализма, сытого мещанского образа жизни. Достаточно вспомнить левые взгляды, увлечение марксизмом и многочисленные выступления и прямые столкновения Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Делёза и др. с властью во время и после революции 1968 года. Однако увлечение марксизмом, маоизмом и революционными идеями, характерное для идеологов постмодернистской философии в 1960-е годы, сменяется вполне удобным конформистским периодом чисто лингвистических и культурологических исследований. В этом смысле постмодернист представляет собой квази-революционера, который призван отвлекать революционные устремления современников от практической реализации.
Осуществляемое постмодернистами низвержение нарративов, великих метафизических систем, идет на руку капиталистической культуре, против которой якобы ведут борьбу постмодернисты. Руками постмодернистов эта культура оправдывает свое циничное нигилистическое отношение к духовным ценностям и традициям. Точно так же софисты выступали инструментом афинской демократии в борьбе с аристократическими устоями. Требования полезности, соответствия интересам определенного сообщества, избавления от чистого теоретизирования – все это является продолжением ценностей лавочников, ростовщиков и стряпчих, которые пришли к власти в эпоху Нового времени и успешно продолжают править миром, постепенно избавляясь от “бесполезных” философских учений во имя “полезных” и прибыльных ремесел.
Таким образом, претендуя на новизну и оригинальность, уникальность и неповторимость философской позиции, постмодернизм является вторичным эклектичным духовным образованием, будучи, наподобие эпохи эллинизма в античной философии и периода номинализма 12 – 14 вв. в средневековой, закономерным кризисным этапом в развитии новоевропейской философии 17 – 20 вв. В этой связи постмодернизм вовсе не преодолевает проект Нового времени (проект модерна), а наоборот, расширяет и углубляет заложенные классической философией Нового времени подходы к пониманию мира. В свою очередь, в большинстве своих проявлений сама классическая философия Нового времени имела достаточно жалкий вид, выступая под лозунгами борьбы за некую техническую научность и за ценности либерализма. Она не только не предложила практически ничего нового, паразитируя на схоластических концепциях, но и умудрилась похоронить все старое, объявив философию двух предшествующих тысячелетий “ненаучной”
* * *
Ключевыми для постмодернизма идеями оказываются гиперболизация чувственно-волевой составляющей в человеке, которая предполагает критику разума и метафизики и интерес к проблемам бессознательного, телесности, пола и гендера, власти и свободы, а также релятивизм и принцип изначального плюрализма, который приводит к восприятию мира как хаоса, не имеющего смысла и цели развития, к разрушению иерархий и различий между добром и злом, истиной и ложью, реальностью и “симулякром”
Для неклассической философии характерно понимание человека исключительно как чувственного существа, животного, руководствующегося инстинктами, а не разумом. Биологическая трактовка человека, восходящая к дарвинизму Ницше, ставит в центр постмодернистских исследований проблемы власти и пола. Борьба за власть как определяющая характеристика животного мира объявляется главной чертой человеческого общества и мира. Понятие “дух”, на основании которого в классической традиции человек выделялся из животного мира, подвергается резкой критике и также био– логизируется. Например, Р Рорти считает общепринятым в современной культуре понимание человека как “гибкой системы” верований, желаний и убеждений, сплетенных друг с другом произвольным образом. Эта система, главным принципом функционирования которой является приспособление к окружающей среде, напоминающее приспособление биологической клетки, развивается и перестраивается спонтанно, без всяких строгих правил. Среда, к которой приспосабливается человек, проявляется в виде конкретной эпохи, конкретного государства, семьи и сообщества. Единственным оправданием и обоснованием верований и представлений индивида является их совпадение с верованиями и желаниями других членов социальной группы. Такое понимание человека объясняет конформистский дух постмодернизма, который “правеет” или “левеет” в зависимости от политической конъюнктуры, объявляет значимыми или низвергает тех или иных мыслителей в зависимости от моды и товарного спроса.
Сближение человека с животным позволяет широко применять технику психоанализа, так как разум оказывается продолжением сферы чувств, желаний и инстинктов. Все великие метафизические концепции прошлого находят психоаналитическое истолкование и рассматриваются как результат подавления личных желаний. Так, Ж. Деррида выводит концепцию “Феноменологии духа” Гегеля из его сложных отношений с сестрой, объявляя источником диалектики Гегеля неправильное понимание роли женщины в семье.
Однако даже в постановке проблем пола нет ничего оригинального. Половое разделение бинарных понятий прекрасно осознавали в античной традиции. В платоновском “Тимее” космический Ум (идея) характеризовался как отец, а его диалектическая противоположность – материя как мать. Их соединение дает рождение физическому космосу, в котором присутствуют черты духовного и физического, мужского и женского. В античной философии дух рассматривался как мужское начало, выражая при этом не только понятийные, но и родовые или мифологические черты. Это не давало, впрочем, повода античным философам рассуждать о “фалло-логоцент– ризме”
Проблемы пола поднимаются постмодернизмом не случайно: в противовес мужскому, мужественному характеру метафизики, который является наследием сурового характера классической греческой философии, современная философия носит женственный, истеричный и хаотичный характер.
Женский характер современной культуры проявляется во всех сферах жизни от политики и экономики до науки, моды и семейных отношений. В современной политике повсеместно обнаруживается бесхребетность, отсутствие политической воли, разумности, целеустремленности, жалкий сиюминутный прагматизм. Номинально это эра либеральной демократии, правление большинства, т. е. необразованного плебса, людей из толпы, бывших крестьян, ремесленников и торговцев, а на деле господство безвольных и серых политиков, не принимающих никаких самостоятельных решений, а являющихся лишь “свадебными генералами” марионетками, управляемыми олигархическими кругами. Женскость современной западной цивилизации проявляется и в признании экономики ведущей сферой человеческой жизни, в приоритете материальных ценностей в современной культуре потребления, в культе чувственных наслаждений. Отсюда безволие и изнеженность современного человека, насквозь пропитанного идеологией потребления, не способного к самостоятельному и ответственному принятию решений; отсутствие харизматичности, рабская психология конформизма, покладистости и покорности, терпения и смирения. Женские мотивы можно заметить и в кризисном состоянии современной фундаментальной науки, оказавшейся неспособной решить практически ни одной глобальной проблемы, а также в бурном развитии “прикладных” наук, например синергетики, психологии, социологии, которые лишь поверхностно описывают реальность, не обнаруживая в ней ни смысла, ни цели.
Откуда же эта женоподобность культуры постмодерна? Западноевропейская метафизика, начиная с апологетов и заканчивая философией 20 в., является в широком смысле христианской, впитавшей в себя идеи двух противоположных традиций: античной и иудейской. Для античной традиции, сущность которой выражал ставший ключевым влиянием христианства платонизм, был характерен приоритет разума над чувствами и верой, духовного над материальным, единства над множественностью, систематичность, диалектичность, телеологичность, что является характеристиками мужского начала. Для иудейской же традиции в целом характерен приоритет чувственности, веры над разумом, т. е. иррационализм, из которого вытекают, импульсивность, бессистемность, хаотичность, бессмысленность, множественность, связь с материей, т. е. хтони– ческие мотивы, что является проявлениями женского начала. Размышления на эту тему в книге Отто Вейнингера “Пол и характер”, опубликованной в начале 20 в., произвели фурор в кругах европейской интеллигенции. Эта книга позволяет прояснить истоки женского характера постмодернизма, противостоящего мужскому характеру классической философии. Именно миросозерцание иудаизма, то, что Вей– нингер называл идеей “еврейства”, лежит в основе постмодернистского проекта, определяя его женский, бесформенный и хаотичный характер. Достаточно вспомнить критику Деррида метафизической традиции за так называемый фаллоцентризм, т. е. за приоритет мужского начала, творческого, активного, рационального, синтезирующего, которое якобы ущемляло женское начало в предшествующей традиции.
Сущность иудаизма, несмотря на все различия между традиционным иудаизмом, протестантизмом, позитивизмом, марксизмом и постмодернизмом, заключается в отрицании духовного, разумного, целесообразного. Образ Голема, “тела без души” является центральным принципом понимания человека, общества и вселенной в современной философии. Неразумна вселенная, случайно возникшая в результате таинственного “большого взрыва” неразумно общество, в котором руководит не разум, а вожделения социального тела, законы спроса и предложения, жажда денег и власти, неразумен и человек, душа которого представляет лишь “функцию” или “свойство” материи. Весь современный мир понимается как гигантский Голем, материальное тело, совершающее бесцельные движения.
Культ телесности, проповедуемый постмодернизмом, прекрасно вписывается в телесные трактовки человека, общества, вселенной, которые используются в естествознании, гуманитарных науках, политике и пропаганде. Телесное понимание мира прежде всего проявляется в культе общественного тела, религиозной доктриной которого является экономика. Ни одна эпоха в истории человечества не достигала состояния такой массовой сытости, такого всеобщего благополучия и такого доступа к самым разнообразным товарам. Тем не менее, беспрерывный экономический рост был и остается главной целью любого современного государства. Рассуждения о духовной жизни общества попадают в речь современного политика только в риторических целях, в виде пауз между обещаниями еще более сытой и комфортной жизни. Растущее общественное тело оставляет все меньше места для общественной души, которая, впрочем, закономерно признается всего лишь “надстройкой”, “функцией” “свойством” Постмодернизм увлеченно копается во внутренностях этого тела, стремясь показать “анальный” скрыто телесный и вожделеющий характер любого акта духовной деятельности. Постмодернистская телесность является еще одним способом оправдания существующего порядка вещей, актом откровенного предательством духа в борьбе духа и тела, в борьбе за подлинно человеческое в человеке.
Провозглашение хаотичности, случайности и бесцельности мира и человеческой жизни порождают многочисленные и бесплодные поиски смысла бытия и человека в 20 в. (Ницше, Фрейд, Ясперс, Шелер, Хайдеггер, Сартр, Камю и др.). Объяснить, для чего существуют мир и человек, невозможно, да и не нужно, его можно только описывать, что и делают психоанализ, феноменология, а также современные биология, химия, физика, синергетика. Для постмодернизма очевидна тщетность таких попыток зачем искать смысл в бессмысленном мире, если можно наслаждаться случайностью и хаотичностью, играть значениями, конвенциями и концепциями. Идея “радикальной случайности” всего происходящего, ставшая в современной культуре общепризнанной, является для Р Рорти высшим достижением западной философии, исторически приобретенным “реализмом”, который был недоступен обманутым метафизикой прошедшим эпохам. Логичным следствием подобного миропонимания является упразднение самой философии, так как ей больше нечем заниматься нет ни истины, ни разума, ни души, ни Бога.
Широкое распространение постмодернистских идей, которыми полностью пронизаны не только философия, литература и искусство, но и современная политика, экономика, средства информации и повседневная жизнь человека, означает полный провал того подлинного христианства, которое мыслило себя продолжателем традиций античной философии.