Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

Автор книги: Александр Грицанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 128 (всего у книги 129 страниц)

* * *

Хаотичная картина мира иудаизма наиболее ярко выражается в идее радикального различия, которая близка сердцу каждого постмодерниста. О таком различии, которое не сводимо к тождеству, много писали представители средневекового номинализма. В частности, Николай из Отрекура заявлял о невозможности объективной иерархии вещей, допуская лишь возможность признания их различия. Эти идеи получили широкое признание и одобрение во многих течениях философии 20 в., в частности в аналитической философии. Лидер американского постмодернизма Р Рорти, в духе номинализма и иудаизма, отвергает любые попытки поиска общности или иерархии как в окружающем мире, так и в истории философии. Он убежден, что история философии была упорядочена “случайным” образом, а великие философские проблемы стали результатом произвольного отбора. Рорти признает принципиальную непереводимость “словарей” различных эпох. Словарь античности принципиально отличен от словаря средневековья, а словарь современной философии не имеет ничего общего со словарем Нового времени.

В духе номинализма осуществляется в постмодернизме апелляция к неповторимости, единичности, множественности и плюральности как мировых проявлений, так и философских учений. Например, с точки зрения Делёза, акцент в рассмотрении истории философии должен быть сделан на анализе философских концепций прошлого в качестве замкнутых, не имеющих окон монад, неповторимых и закрытых “понятийных целостностей” между которыми важно увидеть факт принципиального различия, а не преемственности.

Время от времени стремление видеть только “различие” доходит до закономерного абсурда. Так, в “Капитализме и шизофрении” Делёз критикует классическую фрейдистскую двуполую сексуальную символику, подавляющую и театрализующую уникальную сексуальность каждого человека, и утверждает, что полов столько, сколько индивидов. Аналогичным образом Р. Рорти, отрицая преемственность эпох, открывает вдруг в истории философии единую линию “эпистемологии и репрезен– тативизма” Как же возможна единая линия от Платона до Рассела, если “словари” эпох несовместимы?

Подобную идею изначального различия можно обнаружить и в работах другого теоретика постмодернизма Ж.-Ф. Лиотара. В отличие от новоевропейского проекта установления диктатуры всеобщности, который, по мнению Лиотара, не удался, в эпоху постмодерна достижение мифического единства невозможно, как невозможны неизменные и вечные истины. В результате обсуждения философских проблем оказываются бессмысленными и обреченными на провал, поскольку целью участников в такой постмодернистской дискуссии является не поиск истины, а чисто риторическая “игра в бисер” Результатом подобных обсуждений может быть либо чисто внешняя договоренность, конвенция, позволяющая достигнуть консенсуса в данной языковой игре, либо чисто математическая сумма разрозненных противостоящих точек зрения по данному вопросу, не имеющих и не стремящихся найти между собой ничего общего. Отнюдь не случайно увлечение Лиотара философией Лейбница с его идеей замкнутых самодостаточных монад. Однако у Лейбница предустановленная гармония монад достигается за счет божественного вмешательства. В “допостмодернистской” философии 20 в., которая также акцентировала проблему уникальности и различия, тем не менее, осуществлялся поиск единых предельных оснований, объединяющих уникальные монады. Например, у Гуссерля понимание между Я и Другим достигается за счет изначального горизонта интерсубъективности, а затем введения априорного “жизненного мира” являющегося смысловым каркасом индивидуальных жизненных миров. В герменевтике Хайдеггера понимание носит онтологический характер и обусловлено погруженностью Dasein в бытие-в-мире, определяется изначальным единством бытия и человека. В этих концепциях уникальность отдельных “монад” находится в неком едином общемировом контексте. У Лиотара проповедуется неустранимая плюральность мира, за которой не стоит никакой всеобщности, делающая невозможными понимание, вечные ценности, абсолютные истины.

В подобном ключе рассуждает и Деррида, критикующий метафизическую традицию за бинаризм, за выстраивание дуалистической иерархии, в которой якобы один элемент оппозиции полностью подавляет другой, в которой “есть стремление к подчинению “иного” ассимилирование “иного” или просто его игнорирование как не стоящего внимания и рассмотрения” Подобный бинаризм строится на формально-логическом принципе и, с точки зрения Деррида, исключает диалектическое единство двух частей бинарной оппозиции.

Деррида утверждает, что классическая философия ставила в центр рассмотрения понятия “тождество” “единство” “целостность”, подчиняя им понятия “многое”, “различное” В понятии “differance” Деррида ведет речь о различиях, которые якобы не могут быть сведены к тождеству. Здесь чувствуется влияние гегелевской диалектики, в которой противоречие, различие играет гораздо большую роль, чем момент тождества. Однако диалектика Гегеля является разновидностью диалектики Платона и неоплатоников, для которых задача выявления различий и противоположностей является не менее важной, чем поиск единства. Увидеть мир как множество в единстве такова задача любой диалектической системы. Достаточно вспомнить знаменитый диалог Платона “Парменид” который весь построен на постоянном нарушении тождества и обнаружении различий. Можно сказать, что differance у Деррида это изолированный и абсолютизированный момент диалектики Платона—Гегеля, в котором различие никогда не должно сниматься моментом тождества.

Идея изначальной множественности и различия прежде всего является альтернативой платонизму, в низвержении которого другой идеолог постмодернизма Ж. Делёз видит главную задачу современной философии. Тем самым постмодернизм предстает в качестве антиплатонизма, как и философия софистов. Но что представляет собой антиплатонизм? Если платонизм признает в качестве цели существования человека, общества, мира благо или добро, то антиплатонизм такой целью нередко трактует зло. Если платонизм провозглашает господство разума, то антиплатонизм признает власть иррационального, неразумного. Если платонизм видит мир как космос, т. е. разумный порядок, то постмодернизм рассматривает мир как хаос, т. е. как безобразие, бессмыслицу Если платонизм занимается рассмотрением вечного бытия, то антиплатонизм все свои силы бросает на исследование небытия.

Понятие “различие” которое является центральным не только для Деррида, Делёза, Рорти, но и для всех постмодернистских течений, неразрывно связано с понятием “небытие” В диалоге Платона “Софист” небытие понимается именно как принцип различия и разделения, который производит дробление единого бытия на множество частей. Таким образом, культ различия это культ небытия, религия пустоты, логика видимости.

Истинная сущность философии постмодернизма выражается символом “ризомы” принципиальной множественности, равнозначности, равноправия и отсутствия иерархии. В философии Декарта, который в этом опирался на античную традицию, знание представлялось как дерево, символизирующее родовые отношения (генеалогическое дерево), иерархию старшего и младшего, общего и частного, где корнями (без которых дерево в принципе нежизнеспособно) являлась метафизика, стволом физика, а ветвями частные науки. Данный символ подчеркивал фундаментальное родство и единство всех наук,, их произрастание из одного корня, взаимосвязь и преемственность. Образ дерева у Делёза заменяется образом “травы” растущей на поверхности и не имеющей единого корня. Корневище травы символизирует собой принципиальную множественность и отсутствие иерархии. Все равнозначно, все можно сравнивать со всем, нет единого центра, единого корня, существует плюрализм равнозначных языковых игр, выстраиваемых по принципу “семейного сходства” Если абсолютных критериев нет, поскольку нет никакой иерархии, то единственным субъективным критерием является в духе Протагора – индивидуальное мнение каждого человека. Дерево классической метафизики, с одной стороны, уходит своими корнями в глубь земли, что символизирует фундаментальность и традиционность, с другой оно стремится вверх, что символизирует связь со сферой трансцендентного. “Ризома, корневище” представляет философию постмодернизма в виде быстро растущего сорняка, поверхностного, пустого и бесполезного.

Ризома также является символом различия, множественности, уникальности и единичности каждого явления. Эта любимая тема постмодернизма является ядром любой неклассической философии, которая противопоставляет классическому стремлению к единству, упорядоченности и структурированности хаотичность, множественность, инаковость. Однако различие в неклассической философии на самом деле является видимостью различия, за которой скрывается плоское и унылое однообразие. Все постмодернисты предлагают совершенно одинаковую критику метафизики, рационализма, системности, иерархии, абсолютной истины, которая мало чем отличается от аналогичной риторики предшественников. Их объединяют общие историко-философские корни в идеях софистов, философии эллинизма, номинализме, эмпиризме Нового времени, французском Просвещении, философии Маркса, Ницше, Фрейда, феноменологии Гуссерля и Сартра, философии Хайдеггера. Постулируемый постмодернизмом принцип различия на деле оказывается лишь декларацией, видимостью и обманом, что для совершенной культуры является обычным делом. В западном обществе потребления за внешними несущественными различиями скрываются удивительно единодушная вера в единые стандарты потребления, поклонение “золотому тельцу” и тотальный диктат серости и посредственности мелкобуржуазного “среднего класса” Критикуя тоталитарный характер империй прошлого, западное общество проводит всю ту же колониальную политику, активно продвигая идеи глобализации на основе единых “демократических” стандартов. С другой стороны, активно пропагандируемый современной философией лозунг всеобщего различия, создающий предпосылки для нового вавилонского смешения, является прикрытием известного принципа “разделяй и властвуй” Его ярким воплощением сегодня выступают посткоммунис– тические “независимые” национальные государства, с их провинциальным патриотизмом, натужным поиском доморощенных Сократов и Юлиев Цезарей, переписыванием истории в угоду политической конъюнктуре. Все это приводит к провинциализации массового сознания и формированию ценностей “моей улицы” или “моего квартала” Провинциализированное сознание становится легким объектом манипуляции и отупляющих пропагандистских приемов, превращаясь в универсального потребителя любых товаров, в безотказный и бездонный рынок потребления.

Проповедуя плюрализм истин, мнений, текстов, полов, превознося различие, якобы намеренно отвергнутое метафизикой, философия постмодернизма на деле утверждает единый стандарт восприятия мира и способа мышления. Свидетельством этому является удручающее однообразие постмодернистских текстов, как философских, так и литературных. Все разнообразие историко-философских концепций в постмодернистской деконструкции с легкостью подводится под единый знаменатель. В любом тексте обнаруживается одно и то же: скрытый фал– ло-лого-центризм, “игра означающих” подавленные сексуальные желания, бинаризм и т. д. В этом смысле методология постмодернизма представляет собой нечто напоминающее фабрику по переработке отходов. Она принимает в себя как мусор, так и произведения искусства, как ничтожные и пошлые мыслишки, так и гениальные концепции. Однако после переработки, независимо от материала, получаются убогие одинаковые пластмассовые изделия, которые не имеют практического применения и могут быть использованы лишь для повторной утилизации. Стирая границу между высоким искусством и массовой культурой, разумом и вожделениями, истиной и ложью, добром и злом, постмодернизм на самом деле способствует утверждению ширпотреба, неразумности, лжи. Критика бинарных оппозиций и проповедь абсолютного различия в действительности оборачивается превращением философии в огромную мусорную кучу, однородная масса которой не содержит никаких различий. Эти тенденции даже более очевидны в постмодернистской культуре последних двух-трех десятилетий, которая демонстрирует стремительное исчезновение серьезной литературы, коммерциализацию и опошление театра и кино, дебилизацию телевидения, уничтожение духовной элиты, насаждение дилетантизма и самозванства во всех сферах, начиная от научных заведений и заканчивая институтами власти.

Несложно показать, что абсолютизация различия всего лишь лозунг, так как даже простейший акт ощущения предполагает момент тождества. Невозможно вообще ничего высказать, если существуют только различия, невозможно понимание, знание, законы и т. д. Почему же постмодернизм столь упорно придерживается этого алогичного и абсурдного лозунга? Все предельно просто: этот лозунг носит политический характер, выражая принципы либерализма и запрещая сводить различия к единству, множество мнений и точек зрения – к единому знаменателю. Аристократическое презрение в духе Гераклита к толпе, которая предпочла бы невежество мудрости, подобно тому, как ослы предпочитают солому золоту, является неприемлемым и политически некорректным в эпоху постмодернизма. Запрещено также размышлять о переустройстве общества на разумных основаниях в духе Платона. В современных условиях платоновская Академия была бы объявлена экстремистской организацией, а академики, участвовавшие в свержении Дионисия младшего, – террористами. Недопустимо, чтобы и в жизни отдельно взятого человека разум главенствовал над желаниями, так как общество потребления разрешает и поощряет любые страсти и вожделения. В конечном счете, культ различия является запретом и на систематическое философское мышление. Такой запрет позволяет представлять политические взгляды как “просто различные” философские учения – как множество не связанных между собой точек зрения, мнения – как равноценные. Он позволяет выдавать подделку за произведение искусства, пошлость – за проявление вкуса, подлость за благородный поступок. Это запрет на выделение иерархических различий, который делает философию “разновидностью искусства”, “жанром литературной критики”, лишая духовную деятельность привилегированного положения. Любые претензии на систематическое объяснение мира, на построение этической и эстетической иерархии в рамках постмодернизма объявляются выражением “тоталитаризма” и “логоцентризма” Для постмодерниста метафизические системы прошлого являются врагами “открытого общества” которые несут угрозу благополучному сытому существованию современного буржуа.

* * *

Одним из очевидных результатов эпохи постмодернизма стало бедственное и жалкое положение философии, которая почти полностью утратила возможность оказывать влияние на общественную жизнь. Едва ли была еще эпоха, когда философия была столь далека от практики. И это при том, что вся эпоха Нового времени прошла под лозунгами, призывающими к практике, изменению и преобразованию окружающего мира. Как это часто бывает, вопли о новом практическом, антисозерцательном статусе философии были симптомом совершенно противоположного положения вещей. Философия 16 – 20 вв., в отличие от античности и средневековья, находится в полной изоляции от власти, не имея возможности воздействовать на жизнь общества. При Ътом она стремительно утрачивала и продолжает утрачивать место в системе образования, которая сама по себе некогда и возникла именно благодаря философии. Позитивистская трактовка философии как вспомогательной деятельности по упорядочиванию данных частных наук окончательно оставила философию не у дел, наложив запрет на построение собственных теорий. Убогий характер современной популярной институтской философии, нежизнеспособные программы министерств образования, заимствованная писанина университетских работников способствовали массовому признанию безжизненности и непрактичности философии. Постмодернизм, который на первый взгляд представляется исключением из правила, в действительности умело уводит философию от важнейших жизненных проблем. Ставя якобы в острой форме проблемы власти, постмодернизм на деле культивирует такой тип философии, которая никогда не сможет воплотить классический платоновский идеал разумного и практичного политика. Такой политик и не нужен в эпоху борьбы за власть между олигархическими кланами, которые предпочитают выдвигать на политическую арену жалких марионеток. В этой связи уместно вспомнить эпоху эллинизма, когда к власти в Римской империи стали приходить рабы-вольноотпущен– ники. Например, Нерон назначал их на ключевые административные посты вместо представителей аристократии. В отличие от аристократов, которые отказывались выполнять приказы, противоречащие их убеждениям, бывшие рабы готовы были делать все что угодно. Подлые, хитрые и жестокие вольноотпущенники были прообразом современных правителей, для которых существуют только прагматичные интересы, борьба кланов и псевдо-элит, у которых нет ни малейшего сомнения в иллюзорности духовных принципов и неприменимости морали к политике. Для такого типа человека постмодернизм является удобным типом мировоззрения, заменяющим не только настоящую философию, но и религию. Это удобство состоит в том, что все духовное объявляется игровым полем, на котором можно произвольно и безнаказанно играть в любые игры. Постмодернизм позволяет рассматривать философию как нечто несерьезное, далекое от реальной жизни, как принадлежащее сфере искусства. В таком виде философия утрачивает малейшие возможности воздействовать на жизнь, превращаясь в объект насмешек обывателей, которые прекрасно понимают, что в современном обществе все определяется животными меркантильными инстинктами.

В теории Р Рорти постмодернизм классифицируется как “наставительная” философия. Он проявляет скепсис в отношении классической философии, которую Рорти именует “систематической” критикуя ее претензии на универсализм и вечные истины. Для нее характерны ирония, сатира, высмеивание традиции и рациональной картины мира. Для “наставительного философа” нет ничего серьезного, так как он не верит в то, что слова должны соотноситься с реальностью. Говоря нечто, наставительный философ считает, что такое высказывание может быть просто участием в разговоре, а не выражением взглядов относительно обсуждаемого предмета. Таким образом, постмодернизм узаконивает болтовню, пустословия, ложь, лишая речь философа возможности на выражение истины, обесценивая и превращая ее в интеллектуальный мусор.

Желая представить постмодернизм в качестве маргинального, периферийного явления, Рорти называет систематическую философию “основным руслом” развития философии. Однако в современную эпоху “периферийной” и критикуемой является именно систематическая философия, которую смело обличает любой невежда, а якобы “маргинальная” наставительная философия образует “основное русло”, пользуется колоссальным спросом и является прибыльным товаром. Понятно, что сам Рорти относит себя к “наставительным” философам, а не к систематическим. Это, среди прочего, дает ему право “иронизировать”, т. е. делать любые безответственные заявления или высказывать противоречащие друг другу утверждения. Однако “ирония” Рорти не простирается бесконечно. Как он сам открыто признает, пределы иронии установлены интересами и ценностями сообщества, в котором он живет. Удобная постмодернистская ирония легко превращается в догматичный конформизм, если этого требуют обстоятельства.

По признанию Рорти, современный философ все больше напоминает не ученого, а адвоката, который использует любые приемы для победы в споре. Образ философа-адвоката заставляет вновь вспомнить о софистах, для которых умение победить в споре любой ценой было одной из главных задач философии. Философия превращается не просто в игровое поле, а в ярмарку тщеславия, где можно стяжать славу, авторитет и богатство, жонглируя перед толпой, как софисты, малопонятными многозначительными туманными словами и концепциями.

Средневековая философия получила немало упреков за то, что она имела статус “служанки теологии” Такой же “упрек” можно адресовать античной философии, для которой религиозные вопросы в иной форме также имели фундаментальное значение. Современная философия, которая приложила огромные усилия для освобождения от церковных институтов, религии и теологии, получила в результате небывало никчемное, рабское положение в жизни общества. Она также является служанкой, однако служит уже не благородной идее богопознания, а интересам корпораций, олигархических кланов, массовой культуры. Идеал философии как незаинтересованного неутилитарного поиска истины, характерный для античности и средневековья, сменяется идеалом философии, которая лезет из кожи вон, чтобы хотя бы как-нибудь привлечь к себе внимание власти, по– лакейски услужить естествознанию, идеологии, массовым припадкам квасного патриотизма, самодурствующим спонсорам. Постмодернизм занимает в этом процессе ведущее место, пользуясь необычайно широким признанием и популярностью даже среди тех, кто не интересуется философией. Это и понятно: для того, чтобы быть постмодернистом, не требуется значительной траты времени и сил. В отличие от классической философии, изучение которой требует напряжения, значительных волевых усилий, постмодернизм предлагает продукт быстрого питания, для переваривания которого требуются минимальные навыки.

Платон определял софистику как призрак подлинной философии, как видимость серьезных размышлений. Эта характеристика целиком применима и к постмодернизму, который подменяет собой философию, вытесняет из учебных заведений курсы по классической философии, собирая вокруг себя карьеристов, которые быстро и бойко научаются рассуждать о “ризоме”, “логоцентризме”, “различии” и т. д., переливая из пустого в порожнее в бессвязных статьях о “конце философии” и “преодолении метафизики” На философских факультетах современных университетов студенты, в духе прискорбного конформизма, предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления, бросаясь на модные и доступные постмодернистские подделки, обменивая, подобно неразумным аборигенам, золото на стеклянные бусы. Классическая философия целенаправленно искореняется, изгоняется из учебных программ и курсов, заменяется “коммуникацией”, “синергетикой” “гендерными исследованиями”, “культурологией” “методологией науки” которые плавно перетекают в “европейский менеджмент” “маркетинг” и “рекламное дело”

На смену поколению диалектического и исторического материализма, которое с неиссякаемым энтузиазмом обличало “реакционный” идеализм, приходит приобретшее светские привычки поколение постмодернистов. Что же обличает это новое поколение? Все те же... Идеализм, платонизм, метафизику. Величайшими врагами человечества для тех и других являются проповедники разумного, доброго и вечного. Поколение диалектического материализма уже сделало свое дело, его “достижения” известны. Его представители продолжают поносить идеалистов и восхвалять материализм, теорию отражения, дарвинизм, атеизм, сводя все цели человеческой жизни к экономическому развитию. Несложно предсказать, что постмодернизм как “недиалектический материализм”, восходящий к материализму софистов, стоиков и номиналистов, также оставит свой разрушительный след в истории.

В широком смысле проект постмодернизма рассчитан на современного городского псевдоинтеллектуала, который слишком ленив, чтобы всерьез вникать в философские проблемы, и слишком безволен, чтобы рассматривать философию как способ трансформации жизни. Ему необходим такой духовный продукт, который оправдывал бы его нигилистическое и псевдо-иро– ничное состояние, подкреплял бы его веру в то, что его жизнь проходит в уникальную и исключительную эпоху, позволяющую объективно и отстра– ненно оценивать глупые иллюзии прошлого. Такой псевдоинтеллектуал, дорываясь до преподавания философии, пафосно рассуждает перед студентами о морали, ответственности, необходимости сохранения философских традиций. Выйдя же из аудитории, он ловко плетет интриги и получает свои тридцать сребреников. Ли к чему не обязывающая в плане духовных принципов философия постмодернизма требует от своих приверженцев только одного: умения себя продавать.

Ставит ли постмодернизм перед собой какие-либо высокие цели? Желает ли он преобразовать человека, общество, вселенную? Нет, он оставляет все, как есть, и даже подчеркивает полное бессилие разума в новых условиях. Дает ли он образование, открывает ли новые горизонты знания? И это вопрос риторический, так как бесконечная ирония, “игра” – в бисер, классики и т. д. не содержат ничего серьезного, создавая лишь иллюзию причастности к чему-то великому.

Что же может служить альтернативой постмодернизму? Конечно же, классический тип философии, который в предшествующие эпохи всегда приходил на смену эклектике, скептицизму и нигилизму. Софистика сменилась платонизмом, неклассические эллинистические течения привели к возникновению неоплатонизма, падение схоластического номинализма породило попытки возрождения платонизма в эпоху Ренессанса. Каждый раз на месте руин неклассической философии происходило возвращение к классической философии в духе пифагорейско-платоновской школы. Такая идея может показаться слишком наивной и слишком оптимистичной, основанной на вере в неумолимую божественную логику истории. Однако и античный скептицизм, отрицавший любые догматические учения, неосознанно содействовал завершению эклектичной философии эллинизма и наступлению эпохи возрожденной классической философии неоплатонизма. Так и постмодернизм своим нигилизмом, эмпиризмом и номинализмом ведет к самоотрицанию, к формированию потребности в классической философии.

Кроме того, несмотря на всю ущербность и бездуховность современной культуры, современный человек, в отличие от предшествующих эпох, в потенциальном виде обладает историческим самосознанием, которое могло бы дать возможность в значительной мере отстраниться от убогого духовного состояния нынешней эпохи и проповедовать иные, классические, идеи и ценности. Русская религиозная философия 19 в. ныне почти забытая даже в самой России, увлеченной желанием конформистского соответствия западным стандартам, является достойным примером такого противостояния. Неспособность воспользоваться этим потенциалом является всего лишь проявлением слабости современного человека, который слишком зависит от мнения “сообщества” слишком подвержен конформизму и прагматизму или просто слишком увлечен собственными ощущениями и переживаниями для того, чтобы по-настоящему заниматься поиском истины и разумным преобразованием мира. Упадок духа в современную эпоху по своим масштабам сопоставим с варварскими временами, наступившими в Европе после падения Западной Римской империи. Об этом свидетельствует и стремление ряда мыслителей характеризовать нынешний этап как эпоху “нового варварства” Для “последнего римлянина” Боэция античная философия служила последним утешением и единственным проблеском духа в варварском государстве Теодориха, возникшем на руинах Римской империи. В условиях полного обесценивания слова, превращения знания в “информацию” товар, массовой графомании и солипсизма “языковых игр” классическая философия также остается единственным способом утешения и противостояния варварству постмодернизма.

А. В. Филипповичу В. Н. Семенова