Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

Автор книги: Александр Грицанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 129 страниц)

Как подчеркнул Делёз, “в каждой структуре объект X должен учесть:

а) способ, которым он подчиняет себе в своем порядке другие структурные порядки, так как последние вмешиваются тогда лишь в качестве измерений актуализации;

б) способ, которым он сам подчинен другим порядкам в их порядке (и вмешивается лишь в их собственную актуализацию);

в) способ, которым все объекты X и все структурные порядки сообщаются друг с другом, так как каждый порядок определяет направление пространства, где он является абсолютно первым;

г) условия, при которых в данный момент истории или в данном случае данное измерение, соответствующее данному порядку структуры, не развертывается для самого себя и остается послушным актуализации другого порядка”

“Последний критерий: от субъекта к практике”.

С точки зрения Делёза, “в одном смысле места заполнены и заняты реальными существами лишь в той мере, в какой структура актуализирована. Но в другом смысле мы можем сказать, что места уже заполнены и заняты символическими элементами на уровне самой структуры; порядок же мест вообще определяют дифференциальные отношения этих элементов. Следовательно, до любого заполнения и любой вторичной оккупации реальными существами имеется первичное символическое заполнение. Мы вновь находим парадокс пустой клетки: последняя это единственное место, которое не может и не должно быть заполнено, пусть даже символическим элементом. Она должна хранить совершенство своей пустоты, чтобы перемещаться относительно себя и циркулировать, проходя через элементы и разнообразия отношений. Символическое должно быть своим собственным символом и вечно манкировать свою собственную половину, которая была бы способна занять пустоту. Эта пустота не является небытием или по крайней мере это небытие не является бытием негативного, это позитивное бытие “проблематики” объективное бытие проблемы и вопроса. [...] Если же пустое место не занято термином, оно тем не менее сопровождается не будучи ни оккупированным, ни заполненным – в высшей степени символической инстанцией, которая следует за всеми его перемещениями. И двое, инстанция и место, не прекращают манкировать и таким образом сопровождать друг друга. Субъект — это именно инстанция, которая следует за пустым местом... По сути субъект является интерсубъективным. Объявить о смерти Бога или даже человека это еще ничего не означает. Что важно так это как объявить. Уже Ницше показал, что Бог умирает несколькими способами; и что боги умирают но от смеха, намереваясь говорить о Боге, что он Единственный. Структурализм вовсе не является мыслью, уничтожающей субъекта, но такой, которая крошит и систематически его распределяет, которая оспаривает тождество субъекта, рассеивает его и заставляет переходить с места на место: его субъект всегда кочующий, он сделан из индивидуальностей, но внеперсональных, или из единичностей, но доиндивидуальных. В этом-то смысле Фуко и говорит о “рассеивании” а Леви-Стросс может определить субъективную инстанцию только как зависящую от условий объекта, при которых системы истины становятся обратимыми и, следовательно, одновременно приемлемыми для нескольких субъектов”

Не стоит, согласно Делёзу, “говорить о противоречии, что оно является видимым, но скажем, что оно производно: от пустого места и от своего становления в структуре. Согласно общему правилуу реальное, воображаемое и их отношения всегда порождаются вторично благодаря функции структуры, которая начинает с того, что имеет свои первичные результаты в себе самой. [...] Речь идет об идеальных событиях, которые составляют часть самой структуры и символически принимают вид ее пустой клетки, или субъекта. Мы называем их “акциденциями” чтобы лучше отметить не случайный или внешний характер, а их характер весьма специального события внутри структуры, поскольку последняя никогда не сводится к простой сущности. Отсюда в структурализме встает ансамбль сложных проблем, касающихся структурных мутаций (Фуко), или форм перехода от одной структуры к другой (Альтюссер). Всегда в зависимости от пустой клетки дифференциальные отношения приобретают новые значимости или вариации, а также единичности, пригодные для новых конститутивных распределений другой структуры. Вдобавок нужно, чтобы противоречия были разрешены, т. е. чтобы пустое место было освобождено от символических событий, которые его скрывают или заполняют, чтобы оно было отдано субъекту, который должен его сопровождать на новых дорогах, не занимая и не опустошая его. Поэтому существует структуралистский герой: ни Бог, ни человек, ни личный, ни универсальный, он без тождества, сделанный из неперсональных индивидуальностей и до-индивиду– альных единичностей. Он обеспечивает расщепление структуры, затронутой избытком или недостатком, он противопоставляет свое собственное идеальное событие... идеальным событиям”

Как подчеркивает Делёз, “пусть новой структуре свойственно не возобновлять приключения, аналогичные тем, что были со старой, не создавать вновь смертельные противоречия это зависит от силы сопротивления и творчества данного героя, от его ловкости в следовании и сохранении перемещений, способности разнообразить отношения и перераспределять единичности и все еще продолжать бросать игральную кость. Эта точка мутации определяет именно праксис или скорее само место, где праксис должен обосноваться. Ибо структурализм неотделим не только от произведений, которые он создает, но и от практики в отношении продуктов, которые он интерпретирует”

Как подвел итог Делёз, “книги против структурализма (или против нового романа) не имеют ровно никакого значения; они не могут помешать продуктивности структурализма, которая есть продуктивность нашего времени. Никакая книга против чего бы то ни было ничего не значит: имеют значение только книги за что-то новое, книги, которые могут его создать”

А. А. Грицанов

ПОВЕРХНОСТЬ

понятие номадологии (см.)Ж. Делёза (см.)и Ф. Гваттари (см.),выражающее ее радикальный отказ от образа-идеи философской и интеллектуальной “глубины”: топология постмодернизма привязана к термину “плоскость” (см.),постмодернистская же трактовка познания основана на тезисе отсутствия “глубины” объекта, фиксирующей классическую ориентацию на трудно осуществимое обнаружение ноуменальной сущности– смысла последнего.

В метафорике Делёза и Гваттари установка на осмысление П. тесно сопряжена с переориентацией культуры постмодерна от традиционных для культуры Запада идей “корня” (см.)и “дерева” (см.)на идею “корневища-луковицы” (см. Ризома).Элиминация образа “корня” приводит Делёза и Гваттари к отказу от классических когнитивных программ проникновения в смысловую “глубину”: “поверхность это местоположение смысла: знаки остаются бессмысленными до тех пор, пока они не входят в поверхностную организацию” Генерирование смысла трактуется но– мадологией как локализующееся на П. среды, находящейся в перманентном процессе самоорганизации. По оценке Делёза и Гваттари, “потенциалы” могущие порождать семантически значимые “серии” или “плато” (см.)в качестве бесконечно плюральных и вариативных неизменно “блуждают по поверхности”

Согласно концепции Делёза и Гваттари, именно благодаря движению и взаимодействию на П. в принципе осуществимо достижение “новизны” как таковой. По их убеждению, любая реализация по отношению к объекту “имманентно внутреннего ему присущего” “глубинного” “проекта” постулируя наличие последнего, не может рассматриваться в качестве новой по отношению к нему. В противоположность этому, номадическое движение – как самоорганизация ризомы обусловлено, по мысли Делёза и Гваттари, принципиально непредсказуемыми случайностями, что делает возможной не “проектируемую” изначально новизну: “истинное рождение, возникновение подлинно нового случается именно на поверхности”

П. в номадологии и есть не что иное, как область взаимодействия системы с внешней по отношению к ней средой: как пишут Делёз и Гваттари, “мембраны... приводят в соприкосновение внутреннее и внешнее пространство” Постмодернистски же трактуемый организм, напротив, по словам Делёза и Гваттари, “всегда сосредоточен во внутреннем” и фактически лишь “распространяется во внешнее воплощаясь” Номадология Делёза и Гваттари интерпретирует “взаимодействие с внешним” в качестве непременной предпосылки пространственного конфигурирования ризомы.

В данном контексте Делёз наряду с понятием “П.” использует также весьма близкий ему термин “мембрана” Благодаря содержащейся в его семантике идее проницаемости термин “мембрана” акцентирует такой аспект своего содержания, как снятие оппозиции между внутренним и внешним: по Делёзу, “мембраны... удерживают полярности” Аналогична в этом плане и трактовка Делёзом феномена кожи (см.)в контексте постмодернистской концепции тела (см.):“кожа обладает неким жизненным и собственно поверхностным потенциалом энергии”

А. А. Грицанов

ПОДОРОГА Валерий Александрович (р. 1946)

– русский философ, специалист в области истории философии, культурологии и политологии. С 1974 – в Институте философии АН СССР Зав. лабораторией “Постне– классические исследования в философии. Литература, искусство, политика” Института философии РАН. Доктор философских наук (1992): тема диссертации – “Выражение и смысл. Коммуникативная стратегия философии культуры 19 – 20 столетий” Руководитель серии “Ad Marginem” при издательстве “Культура”, член редколлегии “Историко-философского ежегодника”

Сфера интеллектуальных изысканий П. – философия телесности, постструк– туралистская феноменология как стратегия исследования произведений искусства, литературы, философии; создание общей археологии перцептивности русской культуры.

Основные работы: “Выражение и смысл. Коммуникативная стратегия в философии культуры 19 – 20 столетий” (1993), “Метафизика ландшафта” (1993), “Сергей Эйзенштейн и кинематограф насилия” (1997)и др.

Е. Н. Вежновец

“ПОЗИЦИИ”

(“Positions”) – сборник интервью Ж. Деррида (см.),опубликованный в 1972. Данная книга включила записи ранее публиковавшихся бесед Деррида с А. Ронсом (первая публикация данного 'фрагмента в 1967), Ю. Кристевой (первая публикация в 1968), Ж.-Л. Удбином и Г. Скар– петта (первая публикация в 1971).

Согласно “уведомлению” самого “интервьюируемого” являя собой в качестве бесед обоюдный “акт активной интерпретации”, данный текст как “приуроченный” и “датированный” суть промысел, в который Деррвда позволил некогда себя “втянуть” Посему данная сборник, по мысли Деррида, “не в большей мере мне собственный, чем здесь остановившийся на покой” (речь идет о ситуации, когда вольное течение бесед, некогда осуществившихся как свободное мыслеизъяв– ление в диа– и полилоге, жестко фиксируется рамками опубликованного текста: если угодно попадает в состояние “вечного покоя” – А. Г.).

ПЕРВАЯ БЕСЕДА (с А. Ронсом): По мысли Деррида, его книги (по ситуации начала 1970-х. – А. Г.) образуют “единую систему”, хотя и принципиально “открытую” Можно рассуждать, согласно Деррида, “о некоторой текстуальной “операции” ...единой и дифференцированной, чье незавершенное движение не назначает себе никакого абсолютного начала и, будучи полностью растрачено на чтение других текстов, все же ни к чему, кроме как к собственному письму, известным образом не отсылает [...] надо прежде всего читать и перечитывать тех, в след кому я пишу, те “книги” где на полях и между строк я прорисовываю и разгадываю некий текст, который одновременно очень похож и совсем другой...”

С точки зрения Деррида, “все эти тексты, годящиеся, наверное, быть предисловием, бесконечным, к другому тексту, который я очень хотел бы однажды иметь силы написать, или еще эпиграфом к какому-то другому, на который у меня никогда не наберется смелости, только то по сути и делают, что комментируют фразу о лабиринте шифров, выделенную в “Голосе и феномене” (см.).

Речь идет о рассуждениях Деррида, согласно которым “...мы должны найти другие имена взамен знака и репрезентации. Мы действительно сможем пользоваться новыми именами, если поймем как “нормальное” и предызначальное то, что Гуссерлю, как он верил, надо было изолировать как частный и случайный опыт, как что-то зависимое и вторичное т. е. неопределенный дрейф знаков, как блуждание и перемену декораций, – сцепляющее репрезентации между собой без начала или конца. Никогда не существовало никакого “восприятия”, а “презентация” это репрезентация репрезентации, которая стремится к себе, а следовательно, к своему собственному рождению или к своей смерти. Все, несомненно, имеет начало в следующем смысле: Упомянутое имя напоминает нам о Дрезденской галерее... мы бродим по комнатам... картина Теньера... изображает картинную галерею... Картины этой галереи могли бы, в свою очередь, изобразить другие картины, которые, в свою очередь выставили читаемые подписи и т. д. (фрагмент из “Идей к чистой феноменологии и феноменологической философии” Гуссерля.

А. Г.). Конечно, ничто не предшествует этой ситуации. Несомненно, ничто ее не прекратит. Она не охватывается, как бы Гуссерль этого ни хотел, интуициями и презентациями... Галерея – это лабиринт, который содержит в себе свои собственные выходы”

Согласно Деррида, “граница, отталкиваясь от которой философия сделалась возможной, определилась как... наука, функционирующая внутри системы основополагающих ограничений, концептуальных оппозиций, вне которых она становится неосуществимой” “Дсконструировать” философию – это... “продумать структурированную генеалогию ее концептов самым последовательным, самым вдумчивым образом, но в то же время, глядя от некоторого извне, для нее неустановимого, не поддающегося именованию, выявить то, что эта история могла скрывать или воспрещать, делая себя историей через это вытеснение, иногда корыстное”

Как отметил Деррида, все тексты и философемы, принадлежащие культуре Запада, оказываются в таком контексте симптомами , “чего-то такого, что не смогло присутствовать в истории философии, что и нигде не присутствует , поскольку дело во всем этом предприятии идет о постановке под вопрос этого заглавного определения смысла бытия как присутствия, определения, в котором Хайдеггер умел распознать судьбу философии” По мысли Деррида, осуществляя деструкцию метафизики, Хайдеггер тем не менее остается в плену “онто-теологии”, он продолжает отдавать предпочтение фонологизму, голосу как “субстанции выражения” Деррида не считает необходимой замену логоцентризма “графоцентризмом”* любой пункт дистанцирования от метафизики окажется не более чем “прежде всего пунктом языка или письма” Грамматология дает начало “не-желаю– щей-ничего-сказать-мысли” которая выходит, ставя их под вопрос, “за пределы желания-сказать и желания-слы– шать-себя-говорящей” Эта мысль провозглашает “как раз отсутствие всякой уверенности между внешним и внутренним”

Согласно Деррида, речь не может идти о замене одного “центра” другим “центром” либо о “первородстве” письма. “Нечто, имеющее отношение к грамматологии” (см.) – “название определенного вопроса: о необходимости науки письма, об условиях его возможности, о критической работе, призванной снять... гносеологические преграды; но вопроса также и о границах данной науки. И эти границы, на которых я настаивал не в меньшей мере, суть в равной мере границы классического понятия науки, чьи проекты, концепты, нормы фундаментально и систематически связаны с метафизикой”

ВТОРАЯ БЕСЕДА (с Ю. Кристевой). По мысли Деррида, концепт знака, “в своем корне и в своих импликациях... целиком и полностью метафизический, систематически сплавленный со стоической и средневековой теологиями”, тем не менее “в ходе его проработки и сдвигов, которым он был подвержен и инструментом которых странным образом он сам же и был” выступил в двух ипостасях. С его помощью был осуществлен “раз-граничивающий” эффект: была проведена критика “метафизической принадлежности концепта знака” и одновременно удалось “ очертить и расшатать пределы системы, внутри которой этот концепт родился и начал служить”

Анализируя философские ходы Ф. Сос– сюра, Деррида отмечает, что тот сумел осмыслить то, что, во-первых, “означав– мое неотделимо от означающего, что означаемое и означающее суть две стороны одного и того же продуцирования” и, во-вторых, что “невозможно, чтобы звук, материальный элемент, сам по себе принадлежал языку” и что “в своем существе лингвистическое означающее никоим образом не фонично”

При этом, по Деррида:

1) поддержание строгого различения, оппозиции по существу и по форме – между “означающим” и “означаемым” (это и есть “принцип знака”); знак равенства между “означаемым” и “умопостигаемым” концептом оставляет формально открытой возможность помыслить означаемый концепт в нем самом, в его простом присутствии для мысли, в его независимости... относительно системы означающих” Иными словами, Соссюр “отдал долг классической потребности в “трансцендентальном означающем”, которое не отсылает в себе, в своем существе, ни к какому означающему, не вписывается в знаковую цепочку и само в определеный момент уже не функционирует как означающее” По мысли Деррида, необходимо признать, что “всякое означаемое есть также нечто стоящее в положении означающего” и тогда “различение между означаемым и означающим самый знак – становится проблематичным в его корне”-

2) Соссюр традиционно отдает предпочтение всему тому, что связывает знак со звуком, хотя и признает: “Не языковая речь присуща природе человека, но способность создавать язык, т. е. систему различных знаков...” Тем самым, по Деррида, остается за скобками возможность кода и артикуляции независимо от субстанции (например, звуковой);

3) концепт знака (означающее/означаемое) несет в себе необходимость... возвысить лингвистику до “патрона” семиологии. Звук есть, по сути дела, означающая субстанция, которая предстает сознанию как интимнейше связанная с мыслью означаемого концепта. Голос с этой точки зрения оказывается самим сознанием... Опыт этот обман, но обман, на необходимости которого сложилась целая структура и целая эпоха... От Платона до Гуссерля, проходя через Аристотеля, Руссо, Гегеля и т. д.;

4) только привилегия, врученная фонетическому и языковому знаку, способна санкционировать идею Соссюра о том, что “лингвистический знак есть психическая величина, имеющая две стороны”. Деррида критикует сам порожденный в таком контексте “семиоло– гический” проект, включающий концепт коммуникации , который предполагает передачу , призванную переправить от одного субъекта к другому тождественность некоего обозначенного объекта, некоего смысла или некоего концепта , формально позволяющего отделить себя от процесса этой передачи и от операции означивания. Коммуникация, трактуемая подобным образом, предполагает субъектов (чья идентичность и присутствие конституируются до операции означивания) и объекты (обозначаемые концепты, некий помысленный смысл, не подлежащий ни формированию... ни трансформированию при передаче сообщения). Преодоление “старой ткани” метафизики недостижимо единожды осуществленной “гносеологической отсечкой”: по Деррида, “нескончаемость” процедуры деконструкции суть “существенная, систематическая и теоретическая”

Рассуждая о фонологизме, Деррида отмечает, что он есть “в меньшей мере следствие применения алфавита в данной культуре, чем результат известной репрезентации, известного этического или аксиологического опыта этого применения” “Принцип различительности” требует, согласно Деррида, не только отказа от приоритета субстанции фонетической (или временнбй) и субстанции графической (или пространственной), но и велит трактовать “весь процесс означивания как формальную игру различений. То есть следов”

ТРЕТЬЯ БЕСЕДА (с Ж .-Л. Удбином и Г. Скарпетта). Часть проблем, обсуждавшихся в границах данного диалога, была инициирована своеобразным ренессансом в конце 1960-х в среде западных интеллектуалов левого толка предметных полей марксизма-ленинизма.

Согласно Деррида, идея differance (см.)как специфическая тематика в собственной интеллектуальной перспективе должна “поддаваться сама по себе если не своей замене, то по крайней мере своему втягиванию в такую цепочку, которой она никогда не сможет управлять” (лекция, прочитанная 27 января 1968; была включена в программный сборник школы “Тель Кель” “Теория множеств”). Деконструкция, имея первой фазой стадию “переворота иерархии” отнюдь не должна выступать процедурой введения в традиционную бинарную оппозицию некого третьего компонента с целью осуществить “снятие” в гегелевском смысле. Деррида подчеркивает: “...никогда текст Маркса, Энгельса или Ленина не представал передо мной в виде некоей гомогенной критики. В их отношении к Гегелю, например. И манера, в какой сами они осознавали и формулировали дифференцированную или противоречивую структуру своего отношения к Гегелю, не показалась мне, обоснованно или нет, удовлетворительной”

По мысли Деррида, “вовсе не всегда в материалистическом тексте вообще (существует ли что-то подобное: материалистический текст вообще ?) и не во всяком материалистическом тексте концепт материи определяется как абсолютная внеположность или радикальная гетерогенность. Я не уверен даже, что можно сформулировать “концепт” абсолютной внеположности” И далее – “означаемое материя представляется мне проблематичным только в тот момент, когда его новое включение оказывается отягощено превращением его в новый основополагающий принцип, так что в порядке теоретической регрессии оно снова возводится в трансцендентальное означаемое ” Оно же, по Деррида, становится тогда “последним референдом, согласно классической логике, имплицируемой этим значением референда, или “объективной реальностью”, абсолютно “предшествующей” всякой работе означивания, семантическим содержанием или формой присутствия, гарантирующей извне движение общего текста”

Деррида отметил: “Мои тексты не принадлежат ни к регистру “философских” ни к регистру “литературных”, ибо отвечают на вопросы: почему мы называем стратегической операцию, которая отказывается в конечном счете подчиниться телео-эсхатологическому горизонту? до какой степени отказ этот возможен и как он выговаривает себе условия своей действенности? почему он их обязан себе выговаривать, вплоть до вопроса о самом этом почему ? почему стратегия склонна отсылать скорее к игре стратагемы, чем к иерархической организации средств и целей? ” И в наиболее общем развороте: “В чем стратегическая необходимость, велящая иногда сохранить старое имя , чтобы пустить в ход новый концепт? (речь идет о метаморфозах понятия “письменность” в контексте судеб неологизмов “рассеивание” и “differance” – А. Г.).

С точки зрения Деррида, “истина оторванная от знания – постоянно определяется как откровение, “не-сокры– тость” т. е. неизбежно как присутствие, презентация присутствующего, “бытие сущего” или, в еще более буквальной хайдеггеровской манере, как единство сокровенности или раскрытия. [...] То, что конечное означаемое этого речения или этого логоса выступает как лакуна (несуществующее, отсутствующее и т. д.), ничего не меняет в этом континууме...” Деррида особо акцентирует следующее: “Я никогда не говорил, что “субъекта письменности” не существует (ср. “ субъект письменности не существует, если под ним понимать некое суверенное одиночество писателя. Субъект письменности это система отношений между слоями: массива магии, психического, общества, мира. Внутри этой сцены классического субъекта с его точечной простотой обнаружить не удается” “Письменность и различие”)... Нужно единственно только пересмотреть проблему эффекта субъективности, как он производится структурой текста. Того, что я только что обозначил как генеральный текст – его “массив”, а не только лингвистического текста. Эффект этот явно неотделим от определенной связи между сублимацией и влечением к смерти, от движения интериоризации – идеализации – снятия – сублимации и т. д.; т. е. от определенного вытеснения”

Характеризуя нынешнее состояние дел в философии языка, Деррида зафиксировал: “Что происходит в нынешнем котле, так это переоценка отношения между общим текстом и тем, что считалось – под формой реальности (исторической, политической, экономической, сексуальной и т. д.) – простой внеположностью, с которой соотносится язык или письменность, будь эта внеположность в простой позиции первопричины или в простой позиции акциденции”

Согласно обобщенной “позиции” Деррида, “надо... выйти из метафизических позитивизма и сциентизма и акцентировать то, что в фактической научной работе способствует ее избавлению от метафизических гипотез”

А. А. Грицанов