Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

Автор книги: Александр Грицанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 102 (всего у книги 129 страниц)

СТРУКТУРАЛИЗМ

– обозначение в целом неоднородной сферы гуманитарных исследований, избирающих своим предметом совокупность инвариантных отношений (структур) в динамике различных систем.

Начало формирования структуралистской методологии датируется выходом в свет “Курса общей лингвистики” Ф. де Соссюра, в котором содержатся две интенции, фундаментальные для последующего развития этого метода. Во– первых, рассматривая язык как упорядоченную от простейших до сложных уровней систему знаков, Соссюр полагает источник его способности обозначать и выражать нечто только во взаимосвязи каждого элемента с другими, включенности элементов в определенную систему отношений. Тем самым была намечена резкая антитеза как позитивистскому атомизму, пытающемуся выделить “конкретные языковые сущности”, элементарные единицы значения, из которых складывается язык; так и эволюционной лингвистике, игнорирующей синхронический аспект изучения языка в пользу диахронического. Во-вторых, в “Курсе...” было выдвинуто стратегически важное положение об отсутствии субстанции языка: даже на уровне простых звуков мы сталкиваемся не с частицей “материи” языка, а с парами взаимоотрицающих элементов, деструктивными фонемами, чистым, без носителя, различием.

Начиная с 1920-х идеи Соссюра воспринимаются и развиваются в различных школах структурной лингвистики: Пражским лингвистическим кружком, Копенгагенской глоссематикой, американской дескриптивной лингвистикой. Заметно также влияние соссюрианства на гештальт-психологию и русский формализм. В 1928 выходит “Морфология сказки” В. Проппа, положившая начало структурному анализу текстов.

В 1950-х работы К. Леви-Стросса определяют новый этап в развитии метода – собственно С. (наличие философских импликаций) или “французский С.” Основные представители последнего: Р Барт (см.),М. Фуко (см.),Ж. Лакан. Впрочем, сам Леви-Стросс не причисляет последних к “аутентичному” С., замысел которого, по Леви– Строссу, состоял в переносе конкретнонаучного метода структурной лингвистики на обширное поле культурологии в целях достижения в ней строгости и объективности по типу естественных наук. Леви-Стросс пытается выполнить эту задачу на материале этнографии, формализуя в терминах бинарной оппозиции и теории коммуникации системы родства примитивных народов, ритуалы, мифы и т. д.

И Фуко, и Барт, и Лакан работают в стороне от проекта “материализации” гуманитаристики. Фуко выявляет глубинные конфигурации языка различных эпох, анализируя в синхроническом срезе области языкознания, биологии и политической экономии. Лакан, исходя из гипотезы об аналогии функционирования бессознательного и языка, реформирует психоанализ, предлагая сосредоточиться на анализе и корректировке символических структур языка, терапевтически вмешиваясь тем самым в бессознательные аномалии. Барт ищет структурно-семиотические закономерности в “языках” различных феноменов культуры (массовых коммуникаций, моды и т. п.), переходя впоследствии к описанию процессов означивания в литературных, преимущественно модернистских, произведениях.

Согласно Барту, С. это не школа и даже не течение, поскольку большинство авторов, обычно объединяемых этим термином, совершенно не чувствуют себя связанными между собой ни общностью доктрины, ни общностью борьбы. В лучшем случае речь может идти об употреблении широко распространенного в настоящее время слова структура , использование которого не может служить чьим бы то ни было отличительным признаком. Сохраняют актуальность лишь полемики относительно содержания, которое в него вкладывают. Выражения функции, формы, знаки и значения , по мысли Барта, также не отличаются специфичностью. Сегодня это слова общего применения, от которых требуют и получают все, что пожелают: в частности, они позволяют замаскировать даже старую детерминистскую причинно-следственную схему.

По мнению Барта, “вероятно, следует обратиться к таким парам, как означающее — означаемое и синхрония диахрония, для того чтобы приблизиться к пониманию отличия структурализма от других способов мышления. К первой паре следует обратиться потому, что она отсылает к лингвистической модели сос– сюрианского происхождения, а также и потому, что при современном состоянии вещей лингвистика, наряду с экономикой, является прямым воплощением науки о структуре. На вторую пару следует обратить внимание еще более решительным образом, ибо она, как кажется, предполагает известный пересмотр понятия история в той мере, в какой идея синхронии (несмотря на то что у Соссюра она и выступает сугубо операциональным понятием) оправдывает определенную иммобилизацию времени, а идея диахронии тяготеет к тому, чтобы представить исторический процесс как чистую последовательность форм” По-видимому, с точки зрения Барта, “речевой знак структурализма в конечном счете следует усматривать в систематическом употреблении терминов, связанных с понятием значения, а отнюдь не в использовании самого слова структурализм , которое, как это ни парадоксально, совершенно не может служить чьим бы то ни было отличительным признаком”

Как подчеркивал Барт: “Поскольку структурализм не является ни школой, ни течением, нет никаких оснований априорно (пусть даже предположительно) сводить его к одному только научному мышлению; гораздо лучше попытаться дать его по возможности наиболее широкое описание (если не дефиницию) на другом уровне, нежели уровень рефлексивного языка. В самом деле, можно предположить, что существуют такие писатели, художники, музыканты, в чьих глазах оперирование структурой (а не только мысль о ней) представляет собой особый тип человеческой практики, и что аналитиков и творцов следует объединить под общим знаком, которому можно было бы дать имя структуральный человек . Человек этот определяется не своими идеями и не языками, которые он использует, а характером своего воображения или, лучше сказать, способности воображения, иными словами, тем способом, каким он мысленно переживает структуру” Согласно Барту, “по отношению ко всем своим пользователям сам структурализм принципиально выступает как деятельность, т. е. упорядоченная последовательность определенного числа мыслительных операций: можно, очевидно, говорить о структуралистской деятельности, подобно тому как в свое время говорили о сюрреалистической деятельности (именно сюрреализм, вероятно, дал первые опыты структурной литературы). Однако прежде чем обратиться к этим операциям, нужно сказать несколько слов об их цели. Целью любой структуралистской деятельности безразлично, рефлексивной или поэтической является воссоздание объекта , таким образом, чтобы в подобной реконструкции обнаружились правила функционирования ( функции )этого объекта. Таким образом, структура – это, в сущности, отображение предмета, но отображение направленное, заинтересованное, поскольку модель предмета выявляет нечто такое, что оставалось невидимым, или, если угодно, неинтеллигибельным, в самом моделируемом предмете. Структуральный человек берет действительность, расчленяет ее, а затем воссоединяет расчлененное; на первый взгляд, это кажется пустяком. Однако с иной точки зрения оказывается, что этот пустяк имеет решающее значение, ибо в промежутке между этими двумя объектами, или двумя фазами структуралистской деятельности, рождается нечто новое, и это новое есть не что иное, как интел– лигибельность в целом. Модель это интеллект, приплюсованный к предмету, и такой добавок имеет антропологическую значимость в том смысле, что он оказывается самим человеком, его историей, его ситуацией, его свободой и даже тем сопротивлением, которое природа оказывает его разуму”

С. по самой своей сути, по мнению Барта, “является моделирующей деятельностью, и именно в данном отношении, строго говоря, нет никакой технической разницы между научным структурализмом, с одной стороны, и литературой, а также вообще искусством – с другой: оба имеют отношение к мимесису, основанному не на аналогии между субстанциями (например, в так называемом реалистическом искусстве), а на аналогии функций (которую Леви-Стросс называет гомологией)”

Согласно Барту, “именно в той мере, в какой цели структуралистской деятельности неразрывно связаны с определенной техникой, структурализм заметно отличается от всех прочих способов анализа или творчества: объект воссоздается для выявления функций, и результатом, если можно так выразиться, оказывается сам проделанный путь; вот почему следует говорить скорее о структуралистской деятельности, нежели о структуралистском творчестве. Структуралистская деятельность включает две специфические операции – членение и монтаж. Расчленить первичный объект, подвергаемый моделирующей деятельности, значит обнаружить в нем подвижные фрагменты, взаимное расположение которых порождает некоторый смысл. Сам по себе подобный фрагмент не имеет смысла, однако он таков, что малейшие изменения, затрагивающие его конфигурацию, вызывают изменение целого: квадрат Мондриана, ряд Пуссера, ...мифема у Леви-Стросса, фонема у фонологов, тема у некоторых литературных критиков – все эти единицы (каковы бы ни были их внутренняя структура и величина, подчас совершенно различные) обретают значимое существование лишь на своих границах – на тех, что отделяют их от других актуальных единиц речи (но это уже проблема монтажа), а также на тех, которые отличают их от других виртуальных единиц, и вместе с которыми они образуют определенный класс (называемый лингвистами парадигмой). Понятие парадигмы является, по-видимому, существенным для уяснения того, что такое структуралистское видение: парадигма – это по возможности минимальное множество объектов (единиц), откуда мы запрашиваем такой объект или единицу, которые хотим наделить актуальным смыслом. Парадигматический объект характеризуется тем, что он связан с другими объектами своего класса отношением сходства или несходства: две единицы одной парадигмы должны иметь некоторое сходство для того, чтобы могло стать совершенно очевидным различие между ними”.

По Барту, структуралистская “операция членения, таким образом, приводит к первичному, как бы раздробленному состоянию модели, при этом, однако структурные единицы отнюдь не оказываются в хаотическом беспорядке; еще до своего распределения и включения в континуум композиции каждая такая единица входит в виртуальное множество аналогичных единиц, образующих осмысленное целое, подчиненное высшему движущему принципу – принципу наименьшего различия”.

С точки зрения Барта, “построенная таким образом модель возвращает нам мир уже не в том виде, в каком он был ей изначально дан, и именно в этом состоит значение структурализма. Прежде всего, он создает новую категорию объекта, который не принадлежит ни к области реального, ни к области рационального, но к области: функционального , и тем самым вписывается в целый комплекс научных исследований, развивающихся в настоящее время на базе информатики. Затем, и это особенно важно, он со всей очевидностью обнаруживает тот сугубо человеческий процесс, в ходе которого люди наделяют вещи смыслом. Есть ли в этом что-либо новое? До некоторой степени, да; разумеется, мир всегда, во все времена стремился обнаружить смысл как во всем, что ему предзадано, так и во всем, что он создает сам. Новизна же заключается в факте появления такого мышления (или такой поэтики), которое пытается не столько наделить целостными смыслами открываемые им объекты, сколько понять, каким образом возможен смысл как таковой, какой ценой и какими путями он возникает. В пределе можно было бы сказать, что объектом структурализма является не человек-носитель бесконечного множества смыслов, а человек-производитель смыслов, так, словно человечество стремится не к исчерпанию смыслового содержания знаков, но единственно к осуществлению того акта, посредством которого производятся все эти исторически возможные, изменчивые смыслы. Человек означивающий — таким должен быть новый человек, которого ищет структурализм”

По убеждению Барта, “именно потому, что такое производство смысла в его глазах гораздо важнее, нежели сами смыслы, именно потому, что функция экстенсивна по отношению к любым конкретным творениям, структурализм и оказывается не чем иным, как деятельностью, когда отождествляет акт создания произведения с самим произведением: додекафоническая композиция или анализ Леви-Стросса являются объектами именно в той мере, в какой они сделаны: их бытие в настоящем тождественно акту их изготовления в прошлом; они и суть предметы, изготовленные-в-прошлом. Художник или аналитик проделывает путь, ранее пройденный смыслом; им нет надобности указывать на него”

Как полагал Барт, “структурализм не отнимает у мира его историю: он стремится связать с историей не только содержания (это уже тысячу раз проделывалось), но и формы, не только материальное, но и интеллигибельное, не только идеологию, но и эстетику. И именно потому, что любая мысль об исторической интеллигибельности неизбежно оказывается актом приобщения к этой интеллигибельности, структуральный человек весьма мало заинтересован в том, чтобы жить вечно: он знает, что структурализм – это тоже всего лишь одна из форм мира, которая изменится вместе с ним; и как раз потому, что структуральный человек проверяет пригодность (а отнюдь не истинность) своих суждений, мобилизуя способность говорить на уже сложившихся языках мира новым способом, ему ведомо и то, что достаточно будет возникнуть в истории новому языку, который заговорит о нем самом, чтобы его миссия оказалась исчерпанной’’

В общем, С. может быть представлен как суперпозиция ряда определяющих для 20 в. философских стратегий:

1. Десубстанциализация традиционной метафизики, систематически начатой еще И. Кантом и наиболее драматично продолженной Ф. Ницше. Утверждая, что реляционные свойства элементов отличаются доступностью для гуманитарного познания и не меньшей, если не большей, гносеологической ценностью, чем субстанциональные, С. практически оставляет за пределами внимания кантовскую “вещь-в-себе” Отсюда понимание собственного метода ведущими представителями С. как кантианства без трансцендентального субъекта или исторического априоризма. Ницшеанские декларации смерти Бога трансформируются в С. в констатации “конца Человека” “смерти Автора” неадекватности понятий “произведение”, “творчество” и т. д.

2. Экспликация внеразумных оснований разума, вехами развития которой стали работы К. Маркса и 3. Фрейда. Различные понятийные конструкты “ментальные структуры” Леви-Строе– са, “эпистема” (см.)Фуко, “символический порядок” Лакана – претендуют на формализацию, развитие, прояснение взглядов на природу и функции бессознательного.

3. Неорационализм, полемизирующий с романтическими, интроспекционист– скими философскими течениями.

Доминантой мышления в С. выступает рассмотрение всего разнообразия культурных феноменов сквозь призму языка как формообразующего принципа и ориентация на семиотику, изучающую внутреннее строение знака и механизмы означения в противоположность англосаксонской семиологии, занимающейся преимущественно проблемами референции и классификации знаков (Ч. С. Пирс). В 1970—1980-е как извне, так и изнутри усиливается критика ограниченности структуралистского метода, обусловленная его аисторично– стью, формализмом, а порой крайними формами сциентизма. Подчеркивается, что сводя богатства воображаемого к формальной системе символических отношений, С. тем не менее, игнорирует то, что сама эта формальная структура неразрывно связана с неким абсолютно произвольным материальным элементом элементом, который в своей предельной специфичности “есть” структура, который воплощает ее. Принципиальная бесструктурность целого региона человеческого существования становится отправным пунктом так называемой “философии тела”

Положения “позднего” Барта, Фуко периода “генеалогии власти”, Ж. Деррида (см.),У Эко (см.),Ж. Делёза (см.),Ж. Бодрийяра (см.)и др. об “открытости произведения” социально– политических контекстах “структур”, переносе акцентов анализа с систем готового значения на процесс его производства с атрибутивными для них моментами разрыва и сбоя – определяют характер “второй волны” С. или постструктурализма (см.).

См. также: Означивание, “Смерть Автора”, “Смерть Субъекта”, Тело, Скриптор, Конструкция, “По каким критериям узнают структурализм” (Делёз).

Л. Л. Горных

СУБЪЕКТИВАЦИЯ

в современ ной философии (в первую очередь в постмодернистской) – самоучрежде– ние человека, конституирование им независимой от Власти (см.) самости. В философии М. Хайдеггера термин “самость” обозначал бытие Я (“ само– бытие”), т. е. такое сущее, которое способно произнести: “Я”

“Личная самость” у Хайдеггера полагает своеобразие бытия существования в качестве “заботы” (т. е. бытия сущего, являющегося человеческим существованием; в отношении к окружающему миру существование предстает как “озабоченность”, а в отношении к другому человеку – “общей заботой”).

См. Фуко, Складка.

СУБЪЕКЦИЯ

в современной философии (в первую очередь в постмодернистской) – зависимость человека от Власти (см.)и ее кодификаций (см. Код),проникающих вовнутрь людей и подавляющих их.

См. Фуко.

Т

“TEL QUEL”

(франц. “такой, какой есть”) – название литературно-художественного журнала, основанного в 1960 в Париже и просуществовавшего до начала 1980-х. В разное Бремя с “Т. Q.” сотрудничали Р Барт (см.),Ю. Кристева (см.),Ц. Тодоров, Ж. Же– нетт и др. Лидером группы “Т Q.” в различные периоды ориентировавшейся на программные установки авангардизма, а также на антибуржуазные идеи К. Маркса и Мао Цзедуна, являлся Ф. Соллерс (супруг Кристевой).

Главными философскими и искусствоведческими программами деятельности “Т. Q.” являлись следующие:

1) проект создания политической семиологии, восходивший к Р Барту, посредством выявления зон генерации смыслов в структурах культур-полити– ческой коммуникации;

2) активная проблематизация литературными средствами сферы “большой политики”;

3) констатация приоритета литературной практики перед различными формами литературных критик (по Ф. Соллерсу, изучение какого бы то ни было текста неосуществимо иначе, чем в акте собственно письма; последнее же выступает не более и не менее чем “размещением на уровне означающего”).

По мысли Соллерса, самым характерным для современной литературы является то, что на авансцену выходит унитарное, глобальное письмо, радикально пренебрегающее жанровыми различиями: место жанров занимают “книги”, для которых еще не определен метод прочтения.

Программным для интеллектуальнохудожественных принципов “T.Q.” стал роман Соллерса “Числа” (1967), явивший собой прецедент создания “цитатной ткани”. Для данной текстовой конструкции была характерна презентация смысла, сконцентрированного в сгустки, сами по себе ничего не выражающие. Книга акцентированно изобиловала зрительными эффектами: диаграммами, китайскими иероглифами, цитатами (из профессиональных математических и физических текстов, из китайской иероглифики, из де Сада, А. Арто, Ж. Батая и др.) без указаний на источник. Согласно позиции самого Соллерса, в романе “Числа” “извлечения из текста буквально захвачены потоком, который пишется, они играют роль “речей” роль, которую играли персонажи и диалоги в классическом романе. Я настаиваю на том, что это не цитаты... Здесь мы находимся в анонимной среде – физической, химической, биологической”.

В сборнике статей “Теория множеств”

1968) , в которой приняли участие Ж. Деррида (см.) и М. Фуко (см.), участники “Т. Q.” сформулировали ряд идей, мотивировавших определенную политизацию литературной деятельности группы. В соответствии с идеологией издания, риторика и роман суть способы “присвоения” языка господствующей системой: в этом контексте буржуазная эпоха возводит риторику на уровень бессознательной идеологии в качестве индивидуальной и ментальной форм ин– теллигибельности. Революция оказывалась, таким образом, гомологична письму: по мысли Кристевой (высказанной в 1971 и сохранившей значимость для ее позиций и в 1977), “Мао Цзедун является единственным политическим деятелем, единственным коммунистическим лидером после Ленина, который постоянно настаивает на необходимости работать над языком и письмом, чтобы изменить идеологию” Философия языка “Т. Q.” инициировала понимание истории в качестве особого изменчивого текста, а процедуру письма оценивала в качестве а-теологического и а-идеоло– гического производства, а не как репрезентацию неких истин.

А. А. Грицанов