Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

Автор книги: Александр Грицанов

Жанр:

Словари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 129 страниц)

Назад к карточке книги

“ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ”

философская метафора, фиксирующая феномен отсутствия для кудьтуры постмодерна препятствий к духовно-интеллектуальной экспансии. Понятие “П. И.” наиболее активно используется в социологических аналитиках постмодернизма (особенно в традиции, ориентированной на исследование процессов духовного развития стран “третьего мира” в контексте распространения постмодернистской культуры).

Согласно Ж. Деррида (см.),“империализм логоса” (см.– А. Г.) как характерная для классической традиции тотальная экспансия европейского рационализма (см. Логоцентризм, Онто-тео-телео-фал– ло-фоно-логоцентризм)сменяется в современной культуре состоянием “П. И.” Последний тем не менее в отличие от “империализма логоса” не может быть рассмотрен в качестве экспансии. Напротив, по Деррида, “П. И.” являет собой продукт распространения такой матрицы мышления, которая в принципе делает невозможной духовную агрессию и последующее доминирование какой бы то ни было интеллектуальной традиции. Согласно постмодернистским аналитикам, в современной культуре должна быть пафосно постулирована принципиальная невозможность философского канона как такового (см. Ацентризм).“П. И.” в таком контексте оказывается феноменом, не только альтернативным экспансии, но и делающим эту процедуру в принципе неосуществимой, ибо сам он является стратегией отказа от мета– нарраций (см.)вообще: как от локальнонациональных, так и от западных (потенциально могущих быть “экспортированными”).

В этом отношении, если модернизм (см.)характеризовался акцентированными европоцентристскими интенциями, то постмодернизм задает ориентацию на культурный полицентризм во всех его проявлениях. Культура эпохи постмодерна выступает как культура, по своему содержанию принципиально “микшированная”: как писал Ж.-Ф. Лиотар (см.),“по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ланч идут в McDonald’s, на обед в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге”

Процесс доминирования постмодернистской парадигмы в современной культуре, находящий выражение в феномене “П. И.” в целом соответствует парадигме “этнокультурного цолицент– ризма” и программе “диалога традиций” фундированных ориентацией на идеалы “глобализации”

Е. Я. Вежновец

“ПОСТМОДЕРНИСТСКОЕ СОСТОЯНИЕ: ДОКЛАД О ЗНАНИИ”

(“La con dition postmoderne. Rapport sur le sa– voir”, 1979) программная работа Ж.-Ф. Лиотара (см.),посвященная анализу “состояния знания в наиболее развитых обществах” Лиотар, характеризуя такое состояние культуры как “постмодерн”, основывается на концепции “языковых игр” (см.),избирая ее в качестве метода, и понятиях “дискурсивность” (см.)и “власть знание” у М. Фуко (см.).

Социальность, полагает Лиотар, нельзя мыслить в категориях функционального единства (Т. Парсонс) или диалектических противоположностей (К. Маркс), она носит характер дискурсивной разнородности, в основании которой лежат языковые игры “минимальные отношения для существования общества” ограничивающие возможности его дезинтеграции.

Языковые игры обозначают то, что “каждый из различных видов высказываний может быть определен посредством правил, определяющих их характеристики и возможные употребления” и обладают следующими чертами:

1) правила игры не являются ее легитимацией;

2) изменение правил означает изменение игры;

3) каждое высказывание это ход в игре.

Таким образом знание в своей основе имеет языковые игры, каждой из которых соответствует свой критерий компетенции истина, технологическая эффективность, справедливость, красота.

Нарратив (см.), по Лиотару как “атрибутивная форма обыденного знания”:

1) содержит в себе позитивные или негативные образцы поведения и вырабатывает консенсус относительно критерия компетенции, посредством которого участники языковых игр могут оценить свои действия;

2) сочетает в себе плюрализм языковых игр (денотативных, прескриптив– ных, перформативных и т. д.), которые

3) в свою очередь подчинены правилам, задающим “нарративные должности” участникам;

4) нарратив структурирует время – “является синтезом метра, разбивающего время на равные периоды, и акцента, который изменяет долготу или интенсивность некоторых из них”

Нарратив тем самым строится на “необходимости забывать”

Научное знание, напротив:

основано лишь на одной денотативной игре;

лишь опосредованно порождает социальные связи, а именно: только в той степени, в какой становится профессией и дает начало социальным институциям;

не требует специальной компетенции адресата (т. е. предписанной “нарративной должности”), а только компетенции производящего высказывание;

строится на диахронности и куму– лятивности, предполагающих память и проект.

Различая легитимность “гражданского закона” основанную на идее справедливости, и легитимность научного высказывания, которое, в свою очередь, чтобы восприниматься как таковое и в конечном итоге как истинное, должно удовлетворять совокупности условий (например, экспериментальной проверке), Лиотар тем не менее отмечает свойственную западной культуре “родственность” языка науки и языка этики и политики. С позиции власти легитимация представляет собой процесс, наделяющий законодателя правом провозглашать данный закон в качестве нормы. Тогда как с позиций знания она есть “процесс, по которому законодателю, трактующему научный дискурс, разрешено предписывать указанные условия [...] для того, чтобы некое высказывание составило часть этого дискурса и могло быть принято к вниманию научным сообществом” В силу этого речь должна вестись о проблеме “двойной легитимации”: “кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать?”.

Характеризуя состояние современной науки как кризисное, Лиотар связывает его появление с ситуацией постмодерна и общей делегитимации языковых игр. Возникновение ситуации модерна в науке связывается Лиотаром с возникновением дискурса легитимации вокруг ее статуса, т. е. философии. Модернистская наука, не обладая собственными средствами легитимации, за обоснованием знания обращалась к спекулятивному философскому или политическому “большому повествованию как, например, диалектика духа, герменевтика смысла, освобождение человека разумного или трудящегося, либо увеличение благосостояния” В общем виде, “большое повествование” или “метанарра– ция” (см.), представляет собой эпистемологический конструкт, легитимирующий способы мышления, социальные институции и всю социальную систему и создающий тем самым возможность тотального мировоззрения.

“Постмодернизм” определяется Лиотаром как “недоверие к метанарраци– ям” в результате которого они теряют своих “действующих лиц”, “великих героев”, свои “опасности”, “великие приключения” и “великую цель” рассыпаются на множества локальных языковых элементов и утрачивают свою легитимирующую мощь. Катализатором данного процесса оказалась постнеклассическая наука с ее неопределенностью, неполнотой, неверифи– цируемостью, катастрофичностью, парадоксальностью. Темы энтропии, разногласия, плюрализма, прагматизма, языковой игры вытеснили “великие рассказы” о диалектике и просвещении, антропологии, истине, свободе и справедливости, основанные на духовном единстве, консенсусе между говорящими. Прогресс современной науки превратил цель, функции героев классической философии истории в языковые элементы, прагматичные ценности антииерархичной, дробной постмодернистской культуры с ее чувствительностью к дифференциации и несоизмеримости различных объектов. Попытки технократии управлять социумом с помощью компьютера породили страх перед “технологическим террором” Соотнесение многих научных открытий в различных областях с вопросами морали и политики акцентировали возможность превращения нового знания в информационный товар, служащий узкому кругу людей источником наживы и являющимся одним из инструментов власти.

Движущей силой делегитимации, по Лиотару, выступает сам процесс легитимации, обращаемый на самого себя, иными словами: как доказать доказательство? Как легитимировать легитимацию? (Ср. у Ф. Ницше: “европейский нигилизм” исходит из самоприло– жения научного требования истинности к самому этому требованию.) Постмодернизм, проистекающий из развития техники и прогресса наук, “сместил акценты с результатов действия на его средства” и привел к своеобразной “эрозии знания” и распаду “энциклопедической структуры” науки, где каждая ее отрасль занимала строго отведенную ей территорию.

Главной чертой постмодернистского научного знания является, согласно Лиотару, “эксплицитная имманентность самому себе” дискурса о правилах, которые его узаконивают. Постмодернистская наука, интердисциплинарная по своему характеру, играет в собственную языковую игру, не нуждается больше в легитимирующих метанаррациях и довольствуется малыми повествованиями “атрибутивной формой творческих открытий” Постмодернистский тип языковой игры отличается от ненаучного (традиционного) и классического научного типов языковых игр. Традиционное знание исходит из плюрализма языковых игр. Повествовательный характер данного знания отливается в форму рассказа, легенды, сказки, мифа. Это знание, имеющее множество слоев, в нем можно найти “денотативные высказывания относящиеся... к небу, ко временам года, к флоре и фауне...” это знание также передает слушателю посредством героя и его поступков свод прагматических правил, образующих общественные связи. Традиционное знание синхронично, оно не нуждается в поддержке прошлого, не нуждается в легитимации, так как имманентно повествованию.

Классическое знание, по мнению Лиотара, делает ставку на один тип языковой игры, главная задача которой истина (см.). Такое знание добровольно изолировано от всех других языковых игр, в том числе и социальных. Связь знания и общества носит внешний характер и требует с необходимостью легитимации и институализации. Философия выступает легитимирующим дискурсом классической науки, примером могут служить “великие легитимирующие рассказы”: диалектика духа, герменевтика смысла и т. д. Главным достижением считается консенсус между отправителем и получателем ценностного высказывания об истине, если оно вписывается в перспективу единодушия научного сообщества по какому-либо вопросу (эпоха Просвещения, где герой работает ради великой энциклопедической цели). В процессе передачи знания преподаватель выступает носителем истины, одновременно являясь экспертом в данной проблематике. Классическое знание характеризуется диахроничнос– тью, верифицируемостью и фальсифицируемостью.

Специфика же постмодернистской ситуации в том, что отсутствует как универсальный метаязык, на поиск которого была ориентирована вся классическая наука, так и традиционная легитимация знания. Это не отрицает самой возможности повествовательности: например, диктор, рассказывающий что-либо по телевидению. Ведущей фигурой становится не профессор, а экспериментатор. В современных условиях, когда новые науки открываются на стыках дисциплин, отвергаются любые формы регламентации. Происходит разрыв социальной связи и переход социальных групп в состояние некой массы, состоящей из атомов. “Самость” оказывается встроенной в сложную и мобильную ткань социальных отношений. Человек оказывается расположенным на углах линий коммуникаций, какими бы малыми они ни были. Прагматика постмодернистского знания имеет мало общего с поиском результативности. Работать над доказательством значит искать конкретный пример; разрабатывать аргументацию значит искать “парадокс” и легитимировать его с помощью новых правил.игры. Эффективность не является самоцелью, она появляется в дополнение и иногда с опозданием. Расчету поддается таким образом только вероятность, что это высказывание будет скорее о том-то, а не о том-то. Вопрос состоит не в том, чтобы знать, кто является противником, а в том, чтобы знать, в какую игру, из множества возможных игр он играет. Постмодернистская наука не препятствует появлению большого количества малых нарративов. Место мобилизующих повествований с их легитимирующей функцией занимают малые нарративы, законные в рамках локальных коммуникативных сообществ и не претендующие на тотализацию. Наука является нестабильной и открытой системой, а поэтому, по Лиотару, для обоснования знания к ней неприменим ни критерий производительности, ни предлагаемый Хабермасом критерий консенсуса. Производительность, во-первых, не подходит для суждения об истинности или ложности, во– вторых, она основывается на представлении о стабильной системе и детерминизме: причина должна стабильно определять следствие, наука же “продуцирует не известное, а неизвестное” продукт науки никогда не может быть задан заранее. Во-вторых, применение критерия производительности означает террор системы по отношению к языковым играм: “будьте операциональны, так сказать, технологичны, или вы исчезнете”

Полемизируя с Ю. Хабермасом, Лиотар отмечает, что его концепция проистекает из метанаррации “освобождения человечества” По его словам, Хабермас исходит из “веры” в то, что “человечество как коллективный субъект желает своего общего освобождения посредством урегулирования “ударов” допускаемых во всех языковых играх, и что “человечество как коллективный субъект желает своего общего освобождения посредством урегулирования “ударов” допускаемых во всех языковых играх, и что легитимность некоторых высказываний состоит во вкладе в это освобождение” Достижение консенсуса посредством “диалога аргументаций” предполагает редукцию разнородных языковых игр к универсальному метаязыку предписаний, описывающего правила всех игр, т. е. к новому метанарративу. Помимо этого, консенсус у Хабермаса означает окончание диалога, хотя скорее должен представлять его временное состояние. В то же время “консенсус служит элементом системы, которая манипулирует им в целях поддержать и повысить свою производительность” В конечном итоге он является инструментом легитимации системы и власти. “Консенсус стал устаревшей и подозрительной ценностью. Вот уж что не является им, так это справедливость” Лиотар в качестве легитимации знания предлагает паралогию, которая изоморфна понятию “differance” Деррида и предполагает “открытую систематику” локальность, “антиметод” Паралогия легитимирует высказывания науки (как “антимодели стабильной системы”) в той мере, в какой они разрушают прежние высказывания и правила игр и генерируют новые.

Работа Лиотара, развивая идеи интертекстуальности (см.)и диалоговости, формировала методологию “новой непрозрачности” переориентировавшую науку на поиск различий, нестабильностей, случайностей и противоборствующих стратегий со стороны ее объекта.

Н. Л. Кацу к, И. А. Белоус

ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

– см. КЛАССИКА НЕКЛАССИКА – ПОСТНЕКЛАССИКА.

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ

– совокуп ное обозначение ряда подходов в социо– гуманитарном познании 1970-х – 1980-х, ориентированных на семиотическое истолкование реальности (“текстуализован– ный мир” П.), опирающихся, подобно структурализму, на концепцию знака как единства означающего (см.)и означаемого (см.),но осуществляющих пересмотр структуралистской парадигмы в плане центрации внимания на “внест– руктурных ” параметрах (“изнанке ”) структуры и связанных с их постижением когнитивных процессах. Получил развитие сначала во Франции, а затем в США.

П. обычно связывают с именами Ж. Деррида (см.),Ж. Делёза (см.),Ф. Гваттари (см.),Ж. Бодрийяра (см.),Ю. Кристевой (см.),Ж.-Ф. Лиотара (см.),“позднего” Р Барта (см.),М. Фуко (см.),а также ряда других исследователей. П. унаследовал от структурализма определенную общность проблемного поля и отсутствие собственной цельной программы. Иногда П. характеризуют как попытку осуществить то, что не удалось сделать на первом этапе, и, следовательно, как закономерное развитие структурализма, выявление его апорий и парадоксов. Обнаруживается взаимная дополняемость структурализма и П., так или иначе опирающихся на концепцию знака как единства означающего и означаемого и особый интерес к проблемам языка. Налицо двойная проблематичность П.: 1) эпистемологическая проблема: является П. простой трансформацией (“траекторией перемещения, а не отказа” согласно Р Барту), мутацией или радикальным переворотом? 2) “географическая” проблема определения границ: если хронологический рубеж датируется 1968, то теоретически П. пересекается с семиотической теорией, постмодернизмом, леворадикальными течениями, различными литературными практиками (например, с американским деконструктивизмом, для которого деконструкция не более, чем методика анализа текстов). Впрочем, постструктуралисты сами настаивают на относительности всяких границ (между означаемым и означающим, философией и литературой, литературой и критикой), что, в частности, характеризует их аксиологические ориентации.

Учитывая все разнообразие пост– структуралистских практик и их термй– нологическую необычность, затрудняющие интерпретацию (в общепринятом понимании этого слова), тем не менее можно эксплицировать ряд основных задач, выдвигаемых П.:

1) критика западноевропейской метафизики с ее логоцентризмом (см.),проблема кризиса репрезентации;

2) демистификация, изобличение, фиксация возникающих на всех уровнях очагов власти стратегий принуждения, сокрытых под оболочкой бессознательного;

3) поиск зон свободы маргинальных, находящихся за пределами структуры, но оказывающихся в результате в качестве предельной, далее нерасчле– няемой реальности, не контролируемой силами власти (желание, история, “ха– осмос” аффекты, тело, жест и т. д.).

Нужно иметь в виду, что “вне текста” для П. нет ничего, реальность для него это по преимуществу языковая реальность (текстуализованный мир). Постструктуралисты, анализируя европейскую метафизическую традицию, усматривают главную ее особенность в логоцентризме (Деррида). Понятие истины (в П. “Трансцендентальное означаемое” [см.])– это порождение логоцентрического сознания, стремящегося во всем найти порядок и смысл, отыскать первопричину, а точнее – навязать их всему, на что направлена мысль человека, но при этом не способного постичь и выразить алогичную сущность мира, налагающего в силу своей косности запрет на любые свободные интерпретации. Порочная практика, по оценке П., насильственного овладения текстом (направленная на поиск истины) восходит к гуманистам, для которых понять текст значило “присвоить” его себе, подчинив смысловым стереотипам, господствовавшим в их сознании. Навязывание тексту его формы осуществляется “говорящим субъектом” картезианским “cogito” предающемся иллюзии о независимости, автономности своего сознания. Это и есть тот “классический центр” который, пользуясь привилегией управления, структурирования, сам в то же время остается вне структурного поля. Согласно П., текст всегда задается собственным комментарием: интерпретация литературного текста наравне с его “объектом” и “предметом” относится к одному проблемному полю. Интерпретация выступает таким образом атрибутом литературного корпуса: каждый литературный объект определенным образом дистанцирован относительно своего “имманентного” значения, а следовательно, и необходимо содержит интерпретационную составляющую.

Оппозиция между текстом как объектом и внешними ему интерпретациями (классическая парадигма) замещается в П. представлением о континууме бесконечного литературного текста, который всегда выступает своей собственной интерпретацией и тем самым дистанцирован сам от себя. В итоге для П. в высшей степени характерно истолкование любого теоретического текста как литературного. А следовательно, П. выносит за скобки претензии всякого текста на истинность, реконструируя текстуальные механизмы, продуцирующих “эффект истинности” (По мысли Хабермаса, П. присуща своеобычная универсальная эстетизация, посредством которой “истина” в своем пределе редуцируется к одному из стилевых эффектов дискурсивного выражения.)

Согласно П. классицистское сведение риторических приемов к внешним средствам выражения, не связанным каким бы то ни было образом с планом содержания, иллюзорно. Стилистические приемы построения текста необходимо задают его внутреннее понятийное содержание. При этом, согласно пост– структуралистским моделям, нулевая степень любого метаязыка – естественный, обычный язык содержит в себе все мыслимые интерпретации всех мета^ языков: обычный язык таким образом выступает фундаментальным метаязыком. Естественный язык являет собой собственный метаязык, он саморефе– ренциален, конституируясь в пространство бесконечного саморефлексивного движения. Предполагается, что объективный мир всегда оказывается структурирован при помощи тех или иных языковых средств. Согласно П. не может существовать чистого языка-объекта, который был бы способен функционировать как абсолютно прозрачное средство означивания предзаданной ему действительности. Всевозможные “объективные заключения” о природе вещей всегда неизбежно само-дистан– цированны, имманентно включая в себя отклонение означающего от собственного “буквального смысла”

Постструктуралисты подрывают представление о референции, о бытии как присутствии. Претензии на репрезентацию, на соотнесение текстов культуры с реальностью несостоятельны, означаемое не существует, оно всего лишь иллюзия. По Бодрийяру, современность характеризуется скрадыванием различия между реальностью и ее представлением, остаются одни лишь “симулякры” не обладающие никакими референтами, имеющие отношение только к собственной воображаемой реальности. Означающее теряет свою непосредственную связь с означаемым вследствие “отсрочки” откладывания в будущее представления об означаемом явлении. Знак обозначает скорее “отсутствие” предмета, а в конечном счете и принципиальное отличие от самого себя. П. утверждает необходимость игрового отношения к смыслу вообще, выдвигает принцип “диссемина– ции” (Деррида), т. е. рассеивания (см.),дисперсии любого смысла среди множества дифференцированных его оттенков, идея “различия” должна уступить место идее “различения” что означает конец власти одних смыслов над другими. Отсутствие предельного значения открывает неограниченное пространство для движения означающих, что фиксируется в понятии “гено– текст” Кристевой. Взгляд на мир только через призму означающих снимает проблемы объективности, метода, истины, обесценивает научное знание. Но это происходит еще и потому, что “науке предопределено насилие” она связана с признанием порядка, который определяется властными отношениями (М. Серр).

Постструктуралисты пытаются обнаружить за всеми культурными феноменами дискурс власти, всепроникающая способность которой позволяет ей “пересекать”, “координировать” “прерывать” любые социальные структуры и установления, что дает возможность Делёзу говорить о “древоподобности” власти. Язык, символизирующий собой любые формы принудительной власти, функционирует как такого рода древоподобная структура. Как можно разрушить эту властную машину языка и противостоять принудительной силе тотальной бинаризации всей культуры? Такую вожделенную зону свободы, где законы силы, господства и подчинения не действуют, представляет собой, согласно П., текст авансцена борьбы множества сил, равноправных дискурсов, являющихся одновременно объектами борьбы за власть, но также и сильными властными позициями. По существу, это “интертекст”, предполагающий соответствующую “революционную” процедуру чтения (Ф. Соллерс) и элиминирующий традиционную фигуру Автора (Р Барт, Фуко). Главное предназначение текста – увернуться от власти.

Поиск “глубинного, подрывного значения”, “истинного уровня языка” (Деррида), не подвластных общепринятым кодам и структурам, обнаруживает значимость элементов внесистемных, маргинальных, асоциальных. Возможно, именно они являются онтологической основой предельной, нередуцированной реальности (“уровень бытия желания”). Прорисовывается “изнанка” структуры, размываются границы внутреннего и внешнего в искривленном пространстве современной культуры. Своеобразие П. состоит в том, что он легитимировал пересмотр многих классических философских понятий, обозначил новую картографию культурного пространства. В отношении постмодернизма П. может быть рассмотрен как наиболее фундаментальная его теоретическая предпосылка в сугубо концептуальном отношении, ибо в отношении персональном невозможность исчерпывающе четкого дистанцирования “постструктуралистского” и “постмодернистского” этапов развития творчества того или иного автора является скорее правилом, нежели исключением.

См. также: Ацентризм, Власть, Интертекстуальность, Логоцентризм, Означаемое, Означающее, Означивание, “По каким критериям узнают структурализм” (Делёз), “Пустой знак”, Рассеивание, Симулякр, “Смерть Автора”, Трансцендентальное означаемое, Читатель, Чтение.