355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Грицанов » Новейший философский словарь. Постмодернизм. » Текст книги (страница 109)
Новейший философский словарь. Постмодернизм.
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:55

Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."


Автор книги: Александр Грицанов


Жанр:

   

Словари


сообщить о нарушении

Текущая страница: 109 (всего у книги 129 страниц)

“Несоизмеримость” философских проблем прошлого и настоящего занимает в философии Рорти центральное место. Смене парадигм, в трактовке Куна, Рорти предпочитает “избавление от великих проблем” отказ от них как от псевдопроблем, порожденных некоторой частной картиной мира. Рорти не претендует на то, чтобы изобразить такой подход в качестве универсального. Скорее, наоборот, в истории философии превалировал противоположный подход, в качестве примера Рорти рассматривает “Логикофилософский трактат” Витгенштейна, в котором последний выступает в качестве “сатириста” по отношению к традиционной философии и тем самым избавляет себя от псевдопроблем. При таком рассмотрении Витгенштейн оказывается близок с Хайдеггером и Ницше, которые считали, что философии следует отказаться от претензий на установление абсолютной истины в том виде, как эти претензии были представлены у Канта. По мысли Рорти, если Кант ставил своей целью найти основания знания, цель приведения в систему всех культурных наработок человечества, то ни Ницше, ни Хайдеггер в своих работах такой цели не ставят. Их философия – это реакция на традиционную философию, так как, по мнению Рорти, они исходят из другой концепции философского знания, а именно философии как “наставления” “Наставительная” философия не должна мыслиться как новая эпистемология, скорее, – это герменевтика, осуществляющаяся в попытке поддерживать постоянный разговор в рамках культуры или осуществляя “разговор человечества” Сопоставлением герменевтики и эпистемологии завершается книга, и в этом сопоставлении не отдается явного предпочтения какой-то одной из традиций. Многие из положений текста этой книги будут развиты в дальнейших работах Рорти.

Деконструктивистский проект Рорти, направленный на разрушение эпистемологического образа философии как “зеркала природы” созданного декартовско-кантовской традицией, распространяется и на производный от этого образа историко-философский реализм. По мысли Рорти, сам термин “философия” следует относить к разным вещам, не только к санкционированным традицией аналитической философии. Бытующую сегодня профессиональную академическую практику следует либерализировать за счет допущения в нее работ, оставляемых “за скобками” – литературной и политической эссеистики, психологических и эстетических рефлексий и другой гу– манитаристики. В какой бы форме она ни выступала, главное, чтобы философия поддерживала длящийся разговор и служила социальной функции, которую Дьюи определил так: “ломать коросту конвенций” Либерализирован– ная философия у Рорти имеет право даже выполнять “наставляющую” или “поучающую” функцию, но без характерного для систематических философов эпистемологического ригоризма и самодовольства, просто соблазняя мыслить иначе, побуждая творческую фантазию, подсказывая новые направления и темы для дискурса. Она может стимулировать новые исследовательские программы и даже новые науки, стремящиеся к объективной истине, однако все это – побочные продукты ее постоянно меняющегося и подверженного случайностям времени дискурса.

Утверждение репрезентационизма в европейской философии и культуре Рорти исторически связывает с введением в профессиональный жаргон философов особых метафор, в которых мир был явлен как трансцендентный познающему индивидууму. Это, прежде всего, понятие сознания как “зеркальной сущности” “Парадигмальный метафорический образ, пленником которого оказалась традиционная философия, – пишет Рорти, – представляет ум в виде огромного зеркала, содержащего различные репрезентации, одни из которых точны, а другие – нет... Без этого представления картезианско-кантовская стратегия философского исследования стратегия, направленная на получение все более точных репрезентаций посредством, так сказать, осмотра, починки и полировки зеркала, – не имела бы смысла. Соответственно, и разговоры о том, что философия должна состоять в “концептуальном анализе” или “феноменологическом анализе”, или “экспликации значения выражений” или аналитическом исследовании “логики языка”, или изучении “структуры активности человеческого сознания” – также не имели бы в этом случае абсолютно никакого смысла” Понять же то, каким именно образом философия оказалась в плену у “визуальной метафоры” и как совершалось становление репрезентационизма, лучше всего, по мнению Рорти, позволяет предпринятый Хайдеггером обзор истории западноевропейской метафизики (от до– сократиков и Платона до Ницше). Хайдеггер изображает развитие философии как динамический процесс становления и трансформации “пра-языка” культуры и его элементарных частиц – “осново– понятий” мышления, понятий, которыми оперировала греческая метафизика и которые были унаследованы от нее средневековьем и Новым временем. Решающим “событием” этого исторического процесса, с точки зрения Хайдеггера, было философское истолкование Платоном и его учениками бытия как “идеи” отождествление реальности вещей с их представленностью познанию. Так визуальная мифологема воцарилась в европейской культуре. Хайдеггер осуществил “переисто л кование” (в терминологии Рорти) истории западной метафизики в свете постницшеанских изменений в самосознании европейского человека, вскрыл исторические корни аристотелев– ско-локковской “аналогии познания с восприятием” и заявил – одним из первых в полный голос – о необходимости радикального преодоления платоновской парадигмы философствования. При этом, подчеркивает Рорти, речь у Хайдеггера идет не о деструкции философии в смысле рационально-систематической критики, а о постижении действительного существа традиции, ее внутренней “логики” через историцистскую реконструкцию и истолкование ее в качестве “игры слов” Антирепрезентационистская стратегия допускает, согласно Рорти, возможность таких “скачков”, переходов от одной парадигмы исследований (языковой игры) к другой в случае, если конкретная культурно-историческая ситуация этого требует. “Если вы хотите исключить обсуждение некоторого спорного вопроса, пишет Рорти, вы должны в стиле Витгенштейна сознательно воздержаться от ответа на этот вопрос в словаре, в котором он был поставлен... Единственное лекарство от плохой старой контроверзы – забыть о ней, хотя бы на время”. Говоря о “новом философском словаре”, Рорти имеет в виду, разумеется, язык (и логику) прагматизма. Речь идет о замене корреспондент– ной теории истины инструменталистской доктриной “когерентности” и о замещении различения “реальное – кажущееся” более лабильной, неметафизической дистинкцией “полезное – неполезное”

По Рорти, с переходом от репрезентационизма к культур-релятивистскому прагматизму снимается как “несущественная” одна из ключевых проблем классической философии проблема метода и предмета познания. После устранения корреспондентной “догмы” теряет актуальность понятие исследования, разделенного на отрасли со своим особым предметом каждая. Прагматист– ское толкование опыта исключает возможность рационального “упорядочения” реальности посредством членения мира на предметные “сектора”, которые в точности совпадали бы с областями исследования отдельных дисциплин. Онтологические различия, на самом деле, относительны и подвижны, они всецело зависят от установки исследования.

Не менее проблематичной, чем идея изоморфного соответствия языка описания некоторой фиксированной внелинг– вистической целостности, представляется Рорти и теоретико-познавательная программа экспликации строго научного исследовательского “метода” развиваемая философами-эпистемологами, в частности, представителями аналитической школы. В их системотворческой деятельности Рорти усматривает наивное стремление открыть некоторый привилегированный философский мета-словарь, с помощью которого можно было бы совершить кодификацию терминов всех остальных словарей и при необходимости затем осуществлять перевод терминов одного словаря в термины другого. Эта программа выделяет философию из общего спектра гуманитарных и естественнонаучных дисциплин, закрепляя за ней особую когнитивную функцию. В качестве фундаментальной супернауки философия в таком ее истолковании, по Рорти, противопоставляется другим, “нестрогим” формам общественного сознания, которые, по представлению самих аналитических философов, нуждаются в “обосновании” с ее стороны и “руководстве” Так возникает и поддерживается разорванность культуры, невозможность диалога между иерархически упорядоченными дисциплинами, атмосфера интеллектуальной дискриминации.

По мысли Рорти, прагматизм же, напротив, видит свою задачу в том, чтобы сломать перегородки между философией и другими науками, а также между наукой, литературой, политикой и прочими сферами человеческой жизнедеятельности. В противоположность иерархической градации “строгих” и “нестрогих” наук Рорти предлагает классифицировать культуру в терминах жанров (а не отраслей знания, связанных с определенными предметами областями исследования – и методами “привилегированными словарями”). Все разнообразные жанры культуры (тексты, функционирующие в ее дискурсивном поле: научные, литературные, философские, политические, журналистские и пр.) взаимосвязаны и в принципе равноправны; они не образуют никакой иерархии, не соперничают друг с другом за право господства, а “сосуществуют” Ни один жанр культуры не служит основанием, эталоном или матрицей для других ни художественная литература, ни какая-либо из наук, ни, тем более, философия. Поскольку язык философии не является, по выражению Рорти, “собственным языком Природы” ее претензии на особый, фундаментальный статус в ряду жанров культуры абсолютно безосновательны. “Нельзя сказать ничего общего или эпистемологически значимого относительно того, как должны вести себя пишущие в различных жанрах. Не представляется возможной и систематизация этих дисциплин, какое-либо деление их на ранги по степеням и видам истины. Судить о том, насколько соответствует знание, эксплицируемое в жанрах, реальному положению вещей в “мире” мы также не можем. Единственное, что остается делать, это исследовать отношения между жанрами и фиксировать то, как эти отношения менялись с течением времени”

Согласно Рорти, “исследовать отношения” и “фиксировать изменения” вполне в состоянии и литературная критика, и этнология, и историография; философия здесь не располагает никакими преимуществами перед другими дисциплинами. Неопрагматизм признает равноценность различных повествовательных жанров и парадигм, “реабилитирует” те из них, которые оттеснялись на периферию культуры и которым в условиях доминанты метафизических и “строго научных” способов освоения мира было отказано в легитимности. Постепенный переход (неизбежный и повсеместный, согласно мнению Рорти) к “постмодернистской” литературной культуре, в которой философии отводится скромное место “одной из” дисциплин, не сулит, по мнению американского прагматиста, ничего хорошего профессиональным философам; этот нежелательный для многих процесс будет сопровождаться болезненными интеллектуальными потрясениями и катаклизмами. “Самоубийство” или “медленная естественная смерть” эпистемологии как строгой науки, вероятно, явится логическим результатом революционной трансформации. Однако для западной культуры, считает Рорти, это не будет большой потерей.

Рорти проводит различение эпистемологии и прагматизма, “систематической” и “историцистской” философии. Систематическая философия занята поиском универсальных,, внеисторичес– ких истин и оснований познания; она исходит из допущения о “соизмеримости” альтернативных описаний реальности и настаивает на принципиальной возможности их “сочетания” (конвергенции) в “конечном словаре” Она признает также существование мета– культурных норм, моральных ценностей и императивов, коренящихся в неизменной природе “человеческого существа” и полагает своей важнейшей задачей их экспликацию, формальнологическое обоснование (парадигмаль– ный пример, по мнению Рорти, этика Канта). Систематическая философия берет начало в доктринах Платона и Аристотеля и красной нитью проходит через всю историю западной мысли. Ей противостоит прагматистская философия, которая, согласно Рорти, ориентирована не на исследование объективной реальности, а на решение конкретных экзистенциальных проблем, с которыми сталкивается человек в процессе взаимодействия с этой реальностью. Прагматизм, в противоположность систематической философии, преследует цель не “отражения”, не пассивно-созерцательного познания мира, а практическое освоение и преобразование действительности в соответствии с обстоятельствами конкретно-исторической ситуации, потребностями включенного в нее субъекта.

В духе лингвистической философии и “текстуализма”, Рорти рассматривает практически-преобразовательный опыт, гипостазируемый теоретиками философского прагматизма, сквозь призму языковой деятельности. Язык – средство взаимодействия с внешним миром, слова – “инструменты” используемые для решения определенных задач. Проблематическая ситуация (когда имеет место затруднение в лингвистическом поведении) устраняется либо посредством включения новых объектов в круг явлений, описываемых в словаре, т. е. при помощи истолкования аномальных (эмерджентных) аспектов опыта в терминах эффективно действующего конечного языка, либо – если сам язык устаревает и перестает выполнять свою операциональную функцию – посредством “переописания знакомых вещей в незнакомых, новоизобретенных терминах” Здесь Рорти вводит понятие герменевтики , как его использовал Г.-Г. Гадамер, заменивший научное и философское “познание” понятием “образования” “Образовательная” (назидательная) философия обращена к исследованию человеческой культуры и социума как мета– стабильных целостностей, исторически преходящих и неустойчивых, вечно пребывающего в процессе самообразования. Такой историцистский подход, акцентирующий исследование скорее на “частном” нежели на общем и универ– сально-закономерном, дает человеку комплексное, динамичное и вполне утилитарное понятие о его связи с миром, считает Рорти.

Герменевтика неопрагматизма, в противоположность эпистемологической философии, исходит из допущения о несоизмеримости словарей различных культур и эпох, настаивает на невозможности их конвергенции. Она является, по мнению Рорти, абсолютно адекватным инструментом гуманитарных наук, которые всегда аномальны. В разработке проекта “реконструкции” в философии (замещения эпистемологии так наз. “антирепре– зентационистской культурологией”) Рорти исходит из общих методологических принципов и критериев прагматизма, допускающих отождествление познания с практической деятельностью: приспособительной и творчески преобразовательной (“текстопорождающей” в понимании Рорти).

Вслед за А. Тойнби и О. Шпенглером автор данной работы провозглашает в этом тексте своеобычный культурологический плюрализм. Облик культуры формируется, как совершенно справедливо отмечает Рорти, “творческим меньшинством” поэтами, “сильными повествователями” изобретателями оригинальных метафор и текстов. Развитие языка связывается им с отказом от метафор, превращением переносного смысла в прямой, фигурального языка в буквальный; метафоры, согласно Рорти, “умирают”, буквализиру– ясь и превращаясь в общезначимые и общеупотребительные слова. Так, по мнению Рорти, на стадии взросления культуры и ее перерождения в цивилизацию с ней происходит то, что (по Шпенглеру) случается и с любым живым организмом “окостенение гибких членов” (т. е. в данном контексте тривиализация речи). Это процесс естественный и неизбежный: язык, если бы он состоял из одних метафор, был бы языком без применения. Вокруг легитимированных, “тривиализованных” метафор складывается, с точки зрения Рорти, новая языковая игра с соответствующей ей новой формой лингвистического поведения, новыми социальными практиками и институтами, которые приходят на смену неэффективным старым. Революционные изменения в лингвистической практике приводят к крупномасштабным трансформациям в социокультурной сфере: так, по Рорти, формируется самооб– раз культуры, а также “отстраивается” история.

Картезианско-локковскому представлению о мышлении, отражающем внешний мир, Рорти противопоставляет идею “взаимодействия” со средой, ее преобразования и обустройства. Понятие “объективной реальности” заменяется им экзистенциальным понятием “опыта” С антирепрезентационистской точки зрения на природу и мышление, которую Рорти разделяет с Дьюи, убеждения и желания (и интенциональные состояния вообще) являются не чем иным, как “характеристиками действия” “диспозициями” В этом отношении человек “по природе” ничем не отличается от других живых существ, обитающих на планете. В своей практической деятельности люди руководствуются теми же бихевиористскими стимулами и побуждениями, что и его “меньшие братья” “Представители прагматизма исходят из дарвиновского описания человеческих существ как животных, которые стремятся как можно лучше приспособиться к окружающей среде, совладать с нею, стараются создать такие инструменты, которые позволяли бы испытывать как можно больше удовольствий и как можно меньше страданий” Такой биологи – заторский подход к человеческой деятельности и познанию, если его принять как “руководство к практическому исследованию” поможет, по мнению Рорти, избавиться от многих предрассудков философского фундаментализма и эпистемологии, и прежде всего – от идеи объективной истинности знания как его “соответствия” реальности. Настоящей целью познания, утверждает прагматизм, является не поиск истины ради нее самой, а координация адаптивного поведения и выработка плана продуктивных действий; “теория” в этом смысле неотделима от практики, она “и есть практика, если только не сводится к пустой игре словами”

Чтобы прояснить свою позицию, Рорти проводит аналогию между человеческим сознанием и компьютером (соответственно, между интенциональными состояниями психики и функциональными параметрами и свойствами вычислительной техники). Организм человека подобен компьютерному процессору, а верования и желания – “начинка” сознания аналогичны программному обеспечению компьютера. Никого не интересует субстанциональный состав программного обеспечения, равно как и вопрос о том, верно или нет компьютерная программа “отражает” реальность. Программиста волнует другое: способно ли данное программное обеспечение эффективно и точно выполнить программируемую задачу? насколько программа удобна в применении? функциональна она или нет? Аналогичным образом представитель философского прагматизма склонен оценивать истинность убеждений и верований в зависимости от того, какие практические последствия из них вытекают и насколько они полезны в достижении поставленных целей.

Согласно Рорти, “постаналитическая реконструкция” в философии не предполагает замены неудовлетворительных или устарелых, с точки зрения “поздней” философии, теорий познания и истины другими более современными и правильными теориями. Речь на самом деле идет о том, чтобы доказать ненужность и бессмысленность любых теорий подобного рода вообще. “Истина”, утверждает Рорти, есть просто свойство таких высказываний, как, например, “2x2=4” “В мире должно быть больше любви, чем ненависти” “«Аллегория живописи» одно из лучших произведений Вермеера” и пр. она не имеет никакой сущности, и поэтому никакой теории истины (как соответствия) и познания (как репрезентации сущего) быть не может. Познание на самом деле не отражает, а управляет , справляется с явлениями, устанавливая взаимозависимость их с экзистенциальными состояниями субъекта. Понимание и интерпретирование (в герменевтике) означает “извлечение пользы” и умение “справляться с событием” это способ держать ситуацию под контролем. Если теория (словарь) удовлетворительно служит – она истинна. “Способ, каким вещи

сказываются [и используются], более важен, чем обладание истиной” утверждает Рорти.

По его мнению, “познавательные усилия имеют целью скорее нашу практическую пользу, нежели точное описание вещей как они есть сами по себе... Любой язык – это не попытка скопировать внешний мир, а скорее инструмент для взаимодействия с миром” Из всего вышеизложенного Рорти делает вывод о бессмысленности эпистемологического скептицизма, эксплуатирующего “мечту” о гипотетическом соответствии знания объективной реальности. Скептицизм в принципе не исключает соответствия (т. е., по мысли Рорти, не отрицает того, что познание по природе “репрезентационно” и что философия должна стремиться к установлению соответствия), но признает абсолютно проблематичной возможность практической реализации этой идеи, будто бы заложенной изначально в познавательном опыте. Проблема состоит в том, что существует, согласно скептицизму, множество препятствующих познанию факторов, обнаруживающих себя как в структуре сознания, так и в структуре объекта, с которым сознание корреспондирует в процессе его изучения. Эти факторы затрудняют достижение адекватного знания о предмете. Однако, развивает свою мысль Рорти, если мы откажемся от репрезентационизма и идеи субъект-объектного отношения, мы лишим основания и эпистемологический скептицизм: знание, не соответствующее реальности, не может быть опровергнуто как недостоверное именно потому, что оно ничему не соответствует. Если исследователь не ставит своей задачей постижение “природы вещей” и если он с самого начала открыто и честно заявляет об этом, его нельзя упрекать в философской непоследовательности, в релятивизме или в том, что он недостаточно скептично настроен в отношении собственного исследования. Проблема соответствия снимается, таким образом, как “несущественная” “некорректно сформулированная” в терминологии старого философского словаря.

Рорти исключает даже возможность осмысленного или хотя бы непротиворечивого обоснования эпистемологического скептицизма. С другой стороны, ему хватает “реалистического чутья” чтобы настаивать на нетождественности позиции прагматизма, которую он разделяет с Дьюи, Куайном и Дэвидсоном, субъективному идеализму и солипсизму. Антиреализм, по мнению американского мыслителя, не отрицает существования мира, независимого от человеческого сознания; выводы солипсизма, полагает Рорти, противоречат здравому смыслу. Мир существует, и он “трансэмпиричен” т. е. он объемлет пространство обитания человека и его практической деятельности; мир включает в себя жизненно-познавательный опыт, а не наоборот. Еще Дьюи писал, что опыт невозможен сам по себе, он всегда относится к чему-то, к “среде” Человек постоянно испытывает на себе воздействие этой среды и стремится ответить на него противодействием (систематизируя, упорядочивая “данные” опыта и как бы навязывая миру свою волю). Это означает, что существуют внешние условия опыта, выступающие его причиной. Таким образом мир очерчивает общие рамки человеческого познания; реальность (“среда”) поставляет человеку “материал” для практической обработки и аппликации; эта обработка осуществляется специальными “инструментами” – орудиями мышления и языка. “Инструменты, пишет Рорти, никак не могут лишить нас контакта с реальностью. Что бы ни представлял из себя инструмент (будь то молоток или ружье, или верование, или некое утверждение), использование инструмента – это часть взаимодействия организма с окружающей средой... Все организмы – человеческие или нечеловеческие – в одинаковой степени находятся в контакте с реальностью. Сама мысль о том, что кто-то может быть “вне контакта” подразумевает не-дарвиновское, картезианское представление о сознании, которое каким-то образом освободилось от того причинно-следственного мира, в котором существует тело... Чтобы стать вполне дарвинистами в нашем мышлении, мы должны перестать относиться к словам как к репрезентациям (образам) и рассматривать их как узловые пункты в общей сети причинно-следственных связей, которая охватывает и организм, и окружающую среду”

В целом Рорти видит свою задачу в том, чтобы радикальным образом де– конструировать и преодолеть традиционное, восходящее к Р Декарту и Дж. Локку представление о философии как о дисциплине, обеспечивающей точную репрезентацию бытия, “зеркале” природы и объективного мира. Познание, с его точки зрения, не отражает реальность (от англ. to сору), а только взаимодействует, справляется с ней (от англ. to соре) – взаимодействует на манер инструмента с податливым материалом. Понимание, по Рорти, означает “извлечение пользы” и умение “справляться с событием” способность “держать ситуацию под контролем” Если идея контекстуально уместна и работоспособна она истинна. Отвергая корреспондентскую теорию истины (истина соответствует реальности) как “реалистическую догму” Рорти предлагает заменить данную эпистемологическую доктрину концепцией “согласованности” (“когерентности”) как соответствия утверждения принципам и требованиям той или иной языковой игры, действующей в том или ином конкретно-историческом сообществе индивидов.

В глобальном плане критический пафос Рорти ориентирован в данной работе против признания философии теоретической основой и ядром современной культуры, против закрепления за философией статуса фундаментальной, законодательной дисциплины, якобы обладающей “привилегированным доступом к реальности” С точки зрения Рорти, философия не способна и не должна претендовать на доминирующую роль в современной культуре, ибо ее “инструментарий” (категориальный аппарат и эвристический потенциал, которым он располагает) не более совершенен и удобен для просветительских и образовательных целей, нежели понятийный аппарат иных “жанров” культуры (например, таких как поэзия или литературная критика). Деканонизация философии совпадает у Рорти с “реабилитацией” литературы, истории, этнографии, прочих гуманитарных дисциплин, традиционно (в “рефлексивно-ориентированных ” обществах) считавшихся второстепенными или недостаточно строгими.

“Основной” же философский вопрос для Рорти представляется таковым: является ли предложенная в его книге модель интеллектуальной культуры настолько хорошей, чтобы попробовать ее осуществить. Тем не менее – несмотря на весь конструктивный заряд сформулированной Рорти проблемы – после выхода в свет текста “Философия и зеркало природы” за ним в традиционно консервативных кругах респектабельной интеллигенции Запада прочно закрепилась репутация “революционного нигилиста” и “бунтаря”

И. А. Белоус

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю