Текст книги "Новейший философский словарь. Постмодернизм."

А

АВТОР

(от лат. au[c]tor,англ. author —“творец” “виновник”) в философской классике и неклассике (см. Классика – Неклассика – Постнеклассика)категория, фиксирующая непосредственное соотнесение результатов деятельности (главным образом – творческой) с определенным (индивидуальным или коллективным) субъектом, исполнившим последнюю. Значимая идея “А.” присуща интеллектуальным традициям с доминирующей ориентацией на инновационные процессы. В истории культуры термин “А.” мог обретать статус агента присвоения определенного материального или идеального продукта либо выступать объектом инкриминирования определенного прегрешения– вины.

Фигура А. в эпоху, предшествовавшую философскому постмодернизму, выступала как: а) ключ для персональной идентификации архаичных письменных текстов; б) основополагающая семантическая конструкция в процессе герменевтической интерпретации текста, адекватное истолкование которого полагалось возможным исключительно посредством реконструкции исходного авторского замысла; в) персонифицированное средоточие исходного смысла текста, носитель знания о финале сюжета повествования.

В философии постмодернизма понятие “А.” было подвергнуто радикальнейшей переоценке. См. “Смерть Автора”, “Смерть Субъекта”, Барт.

АКУДОВИЧ

(Акудовiч) Валентин (р. 1950) белорусский философ– постмодернист, поэт, литературный критик. Культовая фигура белорусской интеллектуальной жизни второй половины 1990-х. Заместитель главного редактора журнала “Фрагменты” Автор книги “Меня нет. Размышления на руинах человека” (Минск, 1998), а также ряда получивших известность постмодернистских проектов: “крестный отец” литературного объединения “Бум-бам– лит рецептор поэтического проекта “Стихи Валентина Акудовича” (сами стихи написаны известными и малоизвестными белорусскими поэтами), создатель эссе-манифестов “Диалоги с Богом” “Война культур” “Архипелаг Беларусь” “Разрушить Париж” “Беларусь как постмодернистский проект Бога” “Метафизика: ситуация расцвета и упадка” и др.

Лейтмотивом творчества А. выступает тема метафизики отсутствия, как развернутая в парадигму пост-экзистенциаль– ного мышления, так и генеалогически осмысленная посредством специфически белорусского опыта отсутствия в Большом Западном Нарративе (см.).Анализирует и подвергает деконструкции разнообразные идеологемы, с помощью которых сознание пытается упорядочить и удержать текучие конфигурации актуально сущего, а также цивилизационные стратегии, обрывающие последние связи человека с этим самым сущим (исчезновение пространства и времени в симулированных средах а-реальности, превращение культуры в локальную подсистему глобального информационного обмена и т. д.).

А. рассматривает “белорусский проект” как “веревку над пропастью” Ничего не предлагает. Подтверждает “невозможность иначе избежать смерти, кроме как умереть”

И. М. Бобков

“АМЕРИКА”

(“Amerique”) фило– софско-художественное эссе Ж. Бод– рийяра (см.),опубликованное в 1986. Было посвящено проблеме возникновения на современном Западе среды обитания человека, в которой всевозрастающим образом преобладают искусственные элементы. Собственно философский анализ этого процесса Бодрийяр осуществил впоследствии в книге “Прозрачность Зла” (см.).

Текст выстроен в жанре путевых заметок странствующего по стране философа.

Америка, по Бодрийяру, гиперреальность, ибо являет собой утопию, которая “с самого начала переживалась как воплощенная” Для Европы характерен “кризис исторических идеалов, вызванный невозможностью их реализации” У американцев “кризис реализованной утопии, как следствие ее длительности и непрерывности” (Ср. у О. Паса: Америка создавалась с намерением ускользнуть от истории, построить утопию, в которой можно было бы укрыться от нее. – О. Г.)Истина этой страны способна открыться лишь европейцу, ибо только он в состоянии рассмотреть в Америке “совершенный симулякр, симулякр имманентности и материального воплощения всех ценностей”

В американском средоточии богатства и свободы, когда “все доступно: секс, цветы, стереотипы жизни и смерти” всегда стоит, по Бодрийяру, один и тот же вопрос: “Что Вы делаете после оргии?” Оргия окончена, освобождение состоялось, – фиксирует Бодрийяр, “секса больше никто не ищет, все ищут свой “вид” ( gender), то есть одновременно свой внешний вид (look)и свою генетическую формулу Теперь мы выбираем не между желанием и наслаждением, а между своей генетической формулой и собственной сексуальной идентичностью (которую необходимо найти)”

Мыслитель видит вокруг себя субъектов “полного одиночества” и “нарциссизм, будь он обращен на тела или на интеллектуальные способности” Тело выступает здесь в качестве “объекта иступленной заботы”– “мысль о физическом или нервном истощении не дает покоя, и смысл смерти для всех заключается в ее постоянном предупреждении” Речь не идет, согласно Бодрийяру, чтобы бытьили даже иметь тело, необходимо быть подключеннымк нему тело являет собой “сценарий” осуществляющийся посредством разнообразных “гигиенических реплик”

Характеризуя миссионерство и анабаптизм Америки, Бодрийяр отмечает акцентированно расширенную концепцию американских музеев: “все заслуживает сохранения, бальзамирования, реставрации” Американцы, – пишет философ, ...прозевав настоящее крещение, мечтают все окрестить во второй раз, и только это позднейшее таинство, которое, как известно, повторение первого, только куда более подлинное,для них имеет значение: вот совершенное определение симулякра(выделено мной. О. Г.)”

По словам Бодрийяра, именно США, с их исторической “беспочвенностью” являют собой особо впечатляющую картину экспоненциального развития всевозможных форм неподлинности: “Здесь вы без всяких усилий ощущаете это восхождение симулякра во все более высокую степень”

Одним из следствий такого культурного состояния выступает, по мысли Бодрийяра, то, что американцы сражаются “двумя важнейшими видами оружия: авиацией и информацией. Иными словами: это реальная бомбардировка неприятеля и электронная всего остального мира... Такие армии не нуждаются в территории... Война (во Вьетнаме.

О. Г.) была выиграна одновременно обеими сторонами: вьетнамцами на земле, а американцами в электронном ментальном пространстве... Одни одержали идеологическую и политическую победу, другие извлекли из всего этого Апокалипсис сегодня, который обошел весь мир”

По мысли Бодрийяра, “если европейское мышление характеризуется негативизмом, иронией, возвышенностью, то мышление американцев характеризуется парадоксальным юмором свершившейся материализации, всегда новой очевидности... юмором естественной видимости вещей” Европе присущ “тревожный синдром deja vu (возвращения уже виденного. О. Г.) и мрачная трансцендентность истории”

Свобода и равенство приобрели, согласно Бодрийяру, в Америке не-евро– пейский облик. Как отмечал А. Ток– виль: “Я упрекаю равенство вовсе не в том, что оно вовлекает людей в погоню за запрещенными наслаждениями, а в том, что оно полностью поглощает их поиском наслаждений дозволенных” Парадокс Токвиля, по мысли Бодрийяра, состоит в том, что американское общество тяготеет одновременно к абсолютной незначимости (все вещи стремятся к тому, чтобы уравняться и раствориться в общем могуществе) и к абсолютной оригинальности. Америка это “гениальный универсум, появившийся благодаря неудержимому развитию равенства, пошлости и незначимости” В своем коллективном сознании американцы “больше предрасположены к моделям мышления 18 века: утопической и прагматической, нежели к тем, которые были навязаны Французской революцией: идеологической и революционной”

Как подчеркивает Бодрийяр, “в американской системе поражает то, что не существует никакой заслуги в неподчинении закону, нет престижа в нарушении закона или несогласии с ним”– этот конформизм “сближает американское общество с обществами первобытными, где с нравственной точки зрения было бы абсурдно не соблюдать правил, установленных коллективом” Такой конформизм оказывается “следствием пакта, заключенного на уровне нравов, совокупности правил и норм, предполагающих в качестве принципа функционирования почти добровольное согласие, тогда как в Европе распространилось чуть ли не ритуальное неподчинение собственной системе ценностей”

Согласно Бодрийяру, “гарсон из сарт– ровского кафе (то есть из кафе – элемента жизни французского философа-эк– зистенциалиста Ж.-П. Сартра. О. Г.)...изображает свободу и равенство с нами, ничего этого не имея. Отсюда несчастная надуманность его поведения, свойственная у нас почти всем социальным классам. Этот вопрос о равенстве нравов, свободе нравов, не только не был никогда разрешен, но даже не был по-настоящему поставлен в нашей культуре. [...] В Америке... люди почти естественно забывают о разнице положений, отношения строятся легко и свободно” Европейская культура – культура “переуплотненнос– ти” американская культура демократическая культура пространства. Движение – естественное занятие для американца, природа граница и место действия. По мысли Бодрийяра, “в этом нет ничего от вялого романтизма и галлороманского покоя, из которого состоит наш досуг” Отпуск стандартного француза суть “деморализующая атмосфера свободного времени, вырванного у государства, потребляемого с плебейской радостью и показной заботой о честно заработанном досуге. В Америке свобода не имеет статичного или негативного определения, ее определение пространственное и мобильное”

Осмысливая в этом контексте специфику американской демократии, Бодрийяр отмечает: “свобода и равенство, так же как непринужденность и благородство манер, существуют только как изначально данные. В этом и есть демократическая сенсация: равенство дается в начале, а не в конце... Демократы требуют, чтобы граждане были равны на старте, эгалитаристы настаивают, чтобы все были равны на финише” Америка есть реализованная антиутопия: антиутопия безрассудства, де-территоризации, неопределенности субъекта и языка, нейтрализации всех ценностей, конца культуры.

Согласно Бодрийяру, “тайна американской реальности превосходит наши вымыслы и наши интерпретации. [...] В этом смысле вся Америка представляет собой для нас пустыню” Культура здесь “приносит в жертву интеллект и любую эстетику, буквально вписывая их в реальное” Новое в Америке – шок первого уровня (примитивного и дикого) и третьего типа (абсолютный симулякр). Европе это трудно понять, ибо она, констатирует Бодрийяр, всегда предпочитала второй уровень уровень рефлексии, раздвоения, несчастного сознания. Безжизненный и завораживающий Новый Свет девальвировал все европейские ценности, для Старого Света Америка – “страна без надежды”

Как отметил Бодрийяр в этой книге: “Капитал – большой плут, он не играет в игру критики, то есть фактически истории, он обыгрывает диалектику, которой удастся воссоздать его лишь задним числом, с опозданием на одну революцию”

О. А. Грицанов

АНТИПСИХОЛОГИЗМ

один из принципов философии постмодернизма, отражающий его презумпцию на растворение субъективности в семиотическом пространстве языка. Свою позицию в данной проблематике постмодернистская философия выражает так: по Ж. Деррида (см.),необходимо “взломать... пока еще столь герметическую преграду, которой удерживает вопрос о письме... под опекой психоанализа” Согласно постмодернистскому видению дискурсивных практик письма/письменности (см.)и чтения (см.),последние формируют семиотическое пространство, в границах которого “производимое действие совпадает с переживаемым воздействием; пишущий пребывает внутри письма, причем не как психологическая личность, а как непосредственный участник действия” (Р Барт). Утрата субъектом психологической артикуляции, согласно мировидению постмодернистской эпохи, приводит к тому, что он, по мысли Ю. Кристевой (см.),не только теряет личностные качества и становится “кодом, не-личнос– тью, анонимом” но и исчезает в целом как явление: “он ничто и никто... он становится... зиянием, пробелом”

А. А. Грицанов

“АНТИ-ЭДИП”

понятие постмодернистской философии, введенное в контексте отказа от классического тезиса о неизменном наличии внешнего (по отношению к объекту воздействия) фактора принудительной причинности; было введено Ж. Делёзом (см.)и Ф. Гваттари (см.)в контексте разработок ими оснований шизоанализа (см.).

Фигура “А.-Э.” отвергла традиционную психоаналитическую трактовку бессознательного как продукта травмирующих внешних воздействий. Осмысление бессознательного в статусе свободной “субъективности” привело Делё– за и Гваттари к отрицанию как базовой психоаналитической модели “Эдипова комплекса” (см.),так и психоаналитического символа Отца.

Учитывая статус идеи “Э. К. в архитектонике психоанализа, данный интеллектуальный ход привел шизоанализ к радикальному преодолению психоаналитической. парадигмы. По мнению Де– лёза и Гваттари, “психоанализ принимает участие в буржуазном угнетении в самом общем виде” Сущность этого заключается, по оценке авторов шизоанализа, в акцентировании психоанализом идеи неизбывной детерминированности (“параноидальной травмирован– ности”) бессознательного со стороны внешних по отношению к нему социальных структур.

Типичным примером этого, по мысли Делёза и Гваттари, может служить культивируемый психоанализом “ фамилий– лизм”ставящий функционирование бессознательного в положение жесткой подчиненности такой “псевдоструктуре” как семья. Авторы шизоанализа заявили в этом контексте об “эдипизации” бессознательного, сознания и культуры в целом: “параноидальный отец эдипи– зирует сына” Поскольку первым пунктом психоанализа, который был подвергнут шизоаналитической критике, выступал “фамилиализм” постольку самый разрушительный удар Делёза и Гваттари был направлен на концепт “Эдипова комплекса” Базовая для психоанализа метафора Эдипа являла собой для шизоанализа олицетворение линейного внешнего причинения.

Фигура Эдипа интерпретируется шизоанализом как принципиально альтернативная свободной (“сингулярной” “молекулярной” “шизофренической”) форме бессознательного, противопоставляющая ей презумпции связанности (“молярности” утраты самости в агрегате) и подчиненности центру этого агрегата, олицетворенному в структуре семьи Отцом (ядром нуклеарного агрегата). По формулировке Делёза и Гваттари, “функция Эдипа как догмы или нуклеарного комплексанеотделима от насилия” И далее: “Репрессия нуждается в вытеснении, чтобы формировать покорных субъектов и обеспечивать воспроизводство общественной формации, в том числе в ее репрессивных структурах” (В классическом психоанализе Эдип, олицетворяя собой отца-деспо– та, навязывает человеку свои законы. В роли Эдипа могут выступать Бог, государство, социум, культурная традиция, идеология, мораль, сознание, язык.) Целью шизоанализа становится “деэдипизация бессознательного” под лозунгом “шизофреническое вместо Эдипова” Фигура Эдипа фактически элиминируется из шизоанализа: по выражению Делёза и Гваттари, “бессознательное – изначально сирота”.

В контексте шизоаналитического противопоставления “Шизофрении” “Паранойе” “Эдипов комплекс” размещается на предельно параноидальном полюсе, в то время как “шизофреник сопротивляется невротизации. Имя отца к нему не прилипает” “Шизофреник” фактически персонифицирует у Делёза и Гваттари свободу, выступая носителем бессознательного, прорвавшегося сквозь ограничения “социальных машин” и реализовавшего себя поперек жестких направляющих осей интегральных “псевдоструктур” социальности, в первую очередь – семьи. Согласно шизоанализу, “желание сирота, анархист и атеист”

Более того, по мнению Делёза и Гваттари, психоаналитическая процедура сама по себе имеет результатом усугубление того калькирования отцовской доминанты, которое является неизбежным следствием “фамилиализма” в то время как бессознательное – в свободном своем проявлении должно быть не однозначной линейной “калькой” (см.),но открытой для верифицированных прочтений “картой” (см.).С точки зрения творцов шизоанализа, “Фрейд заведомо принимал в расчет картографию (собственного бессознательного у пациента. А.Г.) но лишь для того, чтобы совместить ее с фотографией родителей”

Практика психоанализа оценивается шизоанализом как травмирующая: “задумайтесь о том, что произошло с маленьким Хансом в детском психоанализе его ризому (см. – А. Г.)безжалостно крушили, пачкали его карту, куда-то прятали ее, блокировали все выходы до тех пор, пока не удалось внушить ему стыд и чувство вины, пока стыд и чувство вины не укоренились в нем” В противовес этому, шизоанализ “добивается совсем другого состояния бессознательного”: для него главная цель заключается “не в том, чтобы редуцировать бессознательное” но, наоборот, чтобы его “создать” – на основе и в качестве основы “новых высказываний, других желаний”

Согласно шизоаналитическим аналитикам, “психоанализ... не только в теории, но и на практике подчиняет бессознательное древовидным структурам, иерархическим графикам, резюмирующей памяти, центральным органам” Пафос шизоанализа заключается в освобождении шизоидальных потоков желания (см.)от параноидальных ограничений: по Делёзу и Гваттари, “позитивная задача шизоанализа: обнаружение у каждого машин желания, независимо от любой интерпретации” Бессознательное трактуется шизоанализом как “нечто, порождающее самое себя”

Близкую по смыслу версию фигуры “А.-Э.” мы обнаруживаем и у Р Барта (см.).По его мысли, если классически понятое “произведение включено в процесс филиации” то постмодернистски понятый текст не предполагает наличия внешней по отношению к нему причины. По выражению Барта, “что же касается Текста, то в нем нет записи об Отцовстве”

В целом, постмодернистские стратегии жестко противопоставляют себя “закону отца-деспота” навязывающего человеку комплекс кастрации. Делёз вопрошал в этой связи: “Возможно, современная субъективность вновь открывает тело и его наслаждения как оппозицию желанию, которое стало слишком порабощено законом?”

А. А. Грицанов