сообщить о нарушении
Текущая страница: 126 (всего у книги 133 страниц)
Ильвадан был, что называется, бунтарем. Он приходился дальним родственником Себану, а потому имел право проживать во дворце, был причислен к знати и пользовался всеми привилегиями, которые ему полагались. Однако при этом Ильвадан был у всех буквально костью поперек горла.
Вместо того, чтобы посвятить свою жизнь размышлениям, музыке и искусствам, как делали все остальные знатные Первопришедшие, Ильвадан занялся изучением истории. Особенно его интересовала крепость Ивис и все, что было связано с конфликтами между Лонтроном и Эллагаином за последние семь тысяч лет, прошедшие с Первой Войны. Кажется, за свою долгую жизнь Ильвадан перекопал все имевшиеся в Иллидаре архивы и пришел к выводу, что посягательства Первопришедших на Ивис незаконны, и что крепость действительно была передана лонтронцам и принадлежит им по праву. Естественно, что такие мысли даром ему не прошли, и Владыка остался крайне разочарован его научными изысканиями. Ильвадан даже написал несколько толстенных томов, посвященных изучению этого вопроса, однако дальше его комнаты эти тома не вышли. При дворе господствовала точка зрения Себана, и согласно ей Ивис был незаконно отторгнут лонтронцами, а последующая череда войн лишь служила доказательством правоты Себана. И Ильвадан бы заработал своей позицией себе очень большие неприятности, если бы не второе обстоятельство, сделавшее его проблемой для Себана.
Ильвадан имел дар видеть узоры Нитей Марн и читать их. Это приходило к нему иногда, не по его собственной воле, и он не мог сам вызвать видение или узнать что-то, что было ему интересно. Но периодически при взгляде на того или иного обитателя Иллидара, Ильвадана захлестывало переживание, и он вынужден был рассказывать о том, что видел. Так случилось и с Лиарой. Так случилось и со многими другими Первопришедшими, части из которых Ильвадан помог, других же горько разочаровал тем, что видел. Себан был вынужден признать, что в политике дар Ильвадана мог очень пригодиться, потому его и не услали куда-нибудь во внешний мир за его вольные взгляды. Поэтому он жил во дворце, писал свои научные труды, изучал то, что ему нравилось, и никто не трогал его, считая чудаком со странностями, вызванными, возможно, даже и его даром.
Твердо решив, что это ее последний шанс, Лиара начала прогуливаться по второму этажу дворца, словно невзначай, надеясь встретить его, когда он выйдет из своих покоев. Их встреча должна была произойти как можно более случайным образом, чтобы Себану даже и в голову не пришло, что она может выискивать пророка. Естественно, это причиняло некоторые неудобства. Если бы она просто торчала в коридорах второго этажа без дела, это рано или поздно вызвало бы вопросы. Потому Лиара бродила по открытым балконам, любуясь городом, или садилась тихонько перебирать струны арфы, которую ей подарила мать в честь ее возвращения, сквозь ресницы разглядывая всех входящих и выходящих благородных эльфов. Лицо Ильвадана она помнила достаточно ясно, чтобы узнать его, как только он появится.
Словно в насмешку над всеми ее чаяниями и надеждами, Ильвадан все никак не появлялся. То ли он выходил из покоев только утром, в то время, пока она была у Себана, то ли вообще не выходил из них, предпочитая одиночество, но сколько бы она ни сидела на балконе, перебирая тонкие золотые струны, а толку от этого не было никакого. Многие эльфы, завидев ее, останавливались и подходили послушать, как она играет, задавали вопросы, беседовали с ней, делали комплименты ее игре и таланту, но Ильвадана среди них не было.
А время бежало, проходил день за днем. За границей Мембраны уже должен был выпасть снег, и где-то там ждала ее Рада со своими солнечными глазами. День ото дня Владыка становился все более нетерпеливым и раздражительным. Сначала Лиара не понимала, в чем там дело, думая, что его хмурость связана с ее упорством. Но потом она случайно расслышала разговор двух эльфов, обсуждавших поведение князя Ренона в Рамаэле и ту беспардонную наглость, с которой он отказывался покидать порт и вел себя некорректно по отношению к окружающим его Первопришедшим. Лиара изо всех сил сдерживала смех, заслышав о наемниках, которые вот-вот должны были прибыть в Рамаэль, чтобы праздновать там Ночь Зимы, об одежде и редких винах, которые заказывал себе Алеор. Сообщение о том, что он провоцирует лонтронцев, охраняющих Ивис, слегка встревожило ее: последнее, чего бы ей хотелось, это становиться причиной новой войны. Но одновременно с этим в душе поселилась и искренняя радость и надежда: друзья ждали ее, они не собирались никуда без нее уходить, и Алеор стал самым омерзительным постояльцем из всех, что только знал Рамаэль, лишь для того, чтобы вытащить ее отсюда.
Правда, в то, что у него это получится, Лиара не слишком-то верила. Себан ненавидел наследника Лесного Дома всей душой, презирал его, это было видно в каждом его жесте, слышно в каждом слетевшем с губ слове. Но при этом Себан был упрям, точно так же упрям, как и Алеор, и он не собирался сдаваться и отпускать отсюда Лиару, что бы там, в Рамаэле, ни вытворял князь Ренон.
К тому же, его собственные наследники были ничем не лучше Алеора. Лиара успела увидеть во дворце их обоих: неразговорчивого, надменного, холодного как лютая зима Эдавара и его сестру Ахель, женщину такую же безжизненную, как бесконечная стужа. Оба они смотрели почти так же пронзительно, как и Себан, почти не разговаривали и редко покидали свои покои, предпочитая проводить время за книгами и обучением.
Эдавар производил впечатление существа еще более жесткого, чем Себан. Его серые глаза были пусты, как старая зола в костре, в них не было даже крохи тепла или осознания того, что Эллагаин – его муравейник, в котором он однажды займет место Себана и будет хранить его вечность от бед и сумрака извне. Ахель была чуть более мягкой, ее взгляд был чуть менее равнодушным, но и она смотрела на окружающих ее эльфов как на разложенные на верстаке инструменты, которые можно использовать в необходимых целях, а если они сломаются, выбросить за ненадобностью.
Великая Мать, что же это за край, который покинуло твое тепло? Что же за ложная весна, в которой цветут несуществующие деревья? Что же за дети, которым с рождения предначертано стать смертью своего народа? Внутри болезненно сжималось сердце, и Лиара очень остро чувствовала всю неправильность того, что окружало ее.
День проходил за днем, ничего не менялось, Ильвадана она встретить все никак не могла. Каждый час тянулся все медленнее и медленнее, словно ее защемило между шестеренками гигантских часов, и с каждым новым движением эти шестеренки все сильнее сдавливали ее, почти что размазывая о свои безжалостные зубцы. Лиаре казалось, что она сходит с ума, безвыходно и безнадежно бродя среди теней, мнящих себя живыми, среди солнечного света и мерцающих звезд, которые были здесь искусственными и лишенными цвета. Каждый вечер перед тем, как уйти в грезы, она подолгу молилась лишь об одном: чтобы все это закончилось. И в один прекрасный вечер Великая Мать все-таки услышала ее молитвы.
За окном тихо мерцали из темного неба, казавшегося здесь чересчур низким и давящим на голову, серебристые звезды, отражаясь мягкими мазками на рябящей поверхности реки. Противоположные берега терялись вдали, их было видно лишь тонкой полоской земли, тянущейся в никуда, и Лиара знала, что на самом деле там ничего не было. Даже если бы на берегах стояли людские города, даже если бы там кипела жизнь, и тысячи кораблей взрывали бы острыми носами волны, все равно с этой стороны Мембраны берега выглядели бы безжизненными и пустыми.
Она сидела на устеленном циновками полу, привалившись спиной к стене, и при свете лампы с горящим внутри эльфийским шнуром читала книгу. Но глаза лишь скользили по страницам, а смысл фраз ускользал от нее прочь. Мысли ее были далеко, там, внизу, за тонкой перемычкой проклятой Мембраны, в теплых объятиях Рады.
Тишину вечера разрезал негромкий стук в дверь. Лиара машинально бросила:
- Войдите!
И только потом поняла, что произошло. Вздрогнув, она выпрямилась и уронила книгу, огромными глазами глядя на дверь. Здесь никто не стучался, посылая энергетическую волну, если требовалось дать знать о своем присутствии. На миг сердце ёкнуло, и в голове мелькнула безумная мысль, что это Рада пришла за ней. Затем дверная створка отъехала в сторону, и в комнату бесшумно вошел мужчина, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Лиара узнала его сразу же, и внутри разжалось что-то до предела сжатое, послав по телу нервную волну дрожи. Вот и опять ты пришла мне на помощь, Великая Мать, именно тогда, когда я уже и надеяться перестала. Мысль запоздало скользнула по громадному озеру облегчения, разлившемуся внутри; Лиара даже и не отдавала себе отчета в том, как была напряжена все это время.
Ильвадан был не слишком высоким для эльфа и от этого казался кряжистым, почти квадратным. Плечи у него были широкими, а руки сильными, - все эльфы умели прекрасно обращаться с оружием, посвящая тренировкам достаточно времени, чтобы находиться в хорошей физической форме. Темные волосы Ильвадана были острижены по плечи, гораздо короче, чем носили в Иллидаре, а карие глаза, хоть и тихие, как два илистых озера, все равно несли в себе отпечаток чего-то живого, чего-то искреннего и все еще стремящегося вперед. По крайне мере на фоне всех остальных обитателей Эллагаина он выглядел гораздо более эмоциональным и настоящим.
Лиара застыла, глядя на него и моргая. Все вопросы, которые она хотела ему задать, моментально вылетели из головы, и сейчас в ней было только искреннее удивление от того, что он пришел к ней сам. Такого она уж точно не ожидала. А следом за этим удивлением внутри поднялся страх: если Ильвадан понял, что она ищет его, мог это понять и Себан.
Приложив палец к губам, эльф аккуратно подошел к ней. Запоздало Лиара заметила, что он даже одет был не так, как все благородные. На плечах Ильвадана был обыкновенный для всех городских жителей серый камзол с широким воротником, а не белоснежный алит, принятый во дворце.
Бесшумно Ильвадан опустился возле нее на колени, склонился прямо к ее уху и зашептал:
- Лиада сейчас дежурит в коридоре на случай, если кто-то пойдет мимо. Она даст сигнал, и я успею уйти через балкон, чтобы нас не видели, если что. Собирай свои вещи, мы выведем тебя из дворца.
- Кану Защитница! – выдохнула Лиара, чувствуя, как зашлось в бешеном ритме сердце. Поддавшись порыву, она резко обняла Ильвадана, и тот тихо охнул, когда его горло врезалось ей в плечо.
- Не задуши меня! – усмехнувшись, предупредил он. – Иначе ты отсюда никогда не выберешься. А теперь давай, времени мало.
Лиара подскочила на ноги и бросилась к встроенному и укрытому одной из стенных панелей шкафу. Там на полке лежала ее походная сумка с кое-каким бельем и личными вещами. Ее одежду, в которой она пришла в Эллагаин, забрали, чтобы постирать и починить, но обратно не вернули, и Лиара предполагала, что ее давным-давно уже сожгли, чтобы не нести сюда заразу из людских земель. Впрочем, одежда была ее самой меньшей проблемой. Сейчас главное было выбраться отсюда, а потом уже они разберутся со всем. Великая Мать, помоги! Помоги мне добраться к ней! Сердце едва из груди не вырывалось.
Она сгребла свои вещи с полки, быстро запихнула их в сумку и обернулась к Ильвадану. Только сейчас до нее начал доходить весь смысл происходящего, и слова сами сорвались с губ:
- Почему ты помогаешь мне?
- По той же причине, что и два года назад, - почти бесшумно ответил Ильвадан. Лиара скорее по губам читала его слова, чем слышала шелест его голоса, не громче, чем слабый утренний ветер. – Тогда, правда, было легче, потому что я знатно припугнул твою мать. Сейчас же она слишком обезумела от горя, чтобы внятно соображать. – Он поморщился.
От этих слов сердце больно сжалось, и Лиара на миг замерла посреди комнаты, прижимая узелок к груди и непроизвольно глядя на стену, что отделяла ее покои от покоев матери. Что будет с ней, когда она узнает, что Лиара сбежала? Не разорвется ли ее сердце от Тоски на клочки, которые уже даже сам Себан не сможет собрать воедино?
- Даже не думай! – Ильвадан серьезно взглянул на нее. – Себан исцелит ее рано или поздно, от Тоски ей умереть здесь никто не даст. Будет даже лучше, если ты уйдешь. Сейчас-то он использует ее в качестве рычага давления на тебя и не исцеляет именно поэтому. А когда тебя здесь не будет, у него не будет повода больше наказывать ее.
- А ты? – Лиара повернулась к нему, с тревогой глядя ему в глаза. – Что будет с тобой?
- Если повезет, никто и не узнает, что именно я вывел тебя из дворца. Если не повезет… Что ж, я всегда хотел посмотреть на мир за Мембраной. Он гораздо интереснее того, что есть здесь, да и Лиада против не будет. – В голосе Ильвадана послышались проказливые нотки. – Впрочем, я слишком нужен Себану, чтобы изгонять меня. Вряд ли он захочет лишиться такого козыря.
- Можно мне хотя бы записку ей оставить? – Лиара разрывалась от желания сразу же броситься бежать со всех ног туда, куда укажет ей Ильвадан, и невозможностью уйти без единого слова. Мать так ждала ее, так переживала за нее. И просто разворачиваться и уходить было нечестно.
- Только быстро, - поморщился Ильвадан. – И спрячь ее в шкаф, чтобы раньше времени не нашли.
Руки тряслись, когда она отыскивала клочок бумаги, лихорадочно царапая на нем первое, что приходило в голову. Времени совсем не было, а сказать хотелось так много. И при этом все слова разбегались от нее прочь, будто муравьи из пальцев. Они слишком мало времени провели друг с другом, чтобы по-настоящему познакомиться, и слишком много – чтобы проститься навсегда.
Ильвадан терпеливо ждал, пока она закончит, и, когда Лиара бесшумно задвинула перегородку стенного шкафа, пряча записку, кивком головы подозвал ее к двери. Гасить лампу они не стали. Если кто-то следил снаружи за ее окнами, свет в них мог еще некоторое время держать его в заблуждении о местонахождении Лиары.
Эльф аккуратно приложил ухо к двери, прислушиваясь к чему-то, и Лиара, едва шевеля губами, спросила его:
- Как ты узнал, что я ищу тебя? Мне казалось, я была осторожна.
- Ты была очень осторожна, Лиара, это правда, - кивнул тот, все еще чего-то пережидая возле перегородки. – Но ты думала обо мне, и я чувствовал течение твоих мыслей. До всего остального додуматься было очень просто. Себан же всем рассказал, что ты здесь, а также то, почему ты здесь. Несложно было догадаться, что больше всего на свете тебе хочется удрать отсюда. Я бы и сам удрал, да не могу, - он тяжело вздохнул.
- Почему, Ильвадан? – Мысли лихорадочно неслись в ее голове. Да, втроем уйти незаметно будет сложнее, но так даже лучше. Если она приведет Алеору еще одного эльфа, способного оказать помощь у бездны мхира, худого не будет. – Пойдем с нами! – она настойчиво взглянула ему в лицо. – Если ты хочешь уйти, то зачем тебе оставаться здесь?
- Все не так просто, Лиара, - покачал он головой.
- Все очень просто! – с жаром зашептала она, вглядываясь ему в лицо. – Все гораздо проще, чем кажется! Этот край мертв, Ильвадан! Я вижу твои глаза и знаю, что ты тоже чувствуешь это. Здесь правит смерть, здесь нет ничего, кроме нее, даже несмотря на то, что все в Эллагаине бессмертны. Себан убежден, что он спасает свой народ, но это ложь! Ты же знаешь это!..
- Знаю, - Ильвадан взглянул на нее, и в глазах его серыми туманами лежала печаль. – Я прекрасно знаю все, Лиара. Но я не могу уйти. Я уже много раз пытался, но что-то держит меня здесь. То же, что заставило твою мать отвезти тебя в Мелонию, я думаю, и оно держит меня очень крепко. Как только это прекратится, как только случится то, зачем все это нужно, я уйду.
- Великая Мать? – выдохнула Лиара. Он был ее последней надеждой узнать, и ей так нестерпимо хотелось, чтобы Ильвадан кивнул.
- Великая Мать, - кивнул он, и Лиара судорожно втянула носом воздух. – А теперь пойдем, пока еще есть время.
Лиара не успела и слова сказать, как он аккуратно отодвинул в сторону перегородку двери и выскользнул наружу. Лиара бесшумно выступила следом за ним, и Ильвадан прикрыл дверь за ней. Она подалась вперед, надеясь задать еще вопрос, но он лишь приложил палец к губам и кивнул ей следовать за ним.
Фонарики с эльфийским шнуром внутри висели под потолком коридоров, и их ровное сияние просвечивало насквозь нежные лепестки белых цветов, овивающих стены. Лиара теперь помнила, что называются эти цветы – орхидеи, и что сейчас их время. Традиционно в Эллагаине белые орхидеи ассоциировались с весной, и в месяц Ларати они цвели повсюду вместе с вишнями на городских улицах.
