сообщить о нарушении
Текущая страница: 121 (всего у книги 133 страниц)
Аваиль что-то счастливо щебетала приглушенным голосом, и до Лиары доносились обрывки слов о том, какая она красивая, и как счастлив будет отец, что она вернулась. Видимо, мать отказывалась принимать мысль о том, что она уедет отсюда в самое ближайшее время, а это означало, что всеми способами ее постараются задержать. Да и Себан вряд ли порадуется, как только услышит, что за Алеора она замуж не собирается. Лиара помрачнела. Но я не буду врать никому, не буду и все. Рада слишком дорога мне, и я не буду порочить ее ложью, пусть даже эта ложь и во благо. Если они не выпустят меня отсюда миром, я сама сбегу, найду способ. В конце концов, Мембрана совсем близко от города, так что даже если я и не смогу взять ладью, можно будет попробовать добраться вплавь. У меня получалось окружать себя теплыми потоками воздуха, значит, и с водой сработает.
Лестничный пролет вывел их на третий этаж, и Аваиль первой ступила на устеленные дорогими тончайшими коврами полы, оправляя свою одежду. На третьем этаже располагалась приемная Владыки для торжественных мероприятий, и все здесь было украшено изящно, дорого и очень высокопарно. Со всех сторон лестничный пролет окружали стены из светлого дерева, а прямо впереди виднелась резная дверь, так густо усыпанная резьбой, что казалась сплошным кружевом из тонко сплетенных веток.
Лиара смутно помнила, что четвертый этаж дворца занимали жилые помещения Владыки и двух наследников престола, но Себан большую часть времени проводил именно здесь, в своем кабинете, больше похожем на тронный зал. Она была в нем всего несколько раз совсем маленькой во время торжественных собраний знати по особенно значимым для Эллагаина поводам, но помнила только огромное пространство и то, что ей в обществе Владыки было не слишком уютно.
Аваиль улыбнулась Лиаре и сжала ее руку.
- Ничего не бойся, доченька! Все будет хорошо! Теперь у всех у нас все будет хорошо!
Лиара очень сомневалась в этом, но все-таки выдавила в ответ некое подобие улыбки. Впрочем, ее платье моментально окрасилось в бурый цвет, и мать не могла не заметить этого. Аваиль бросила на ткань мимолетный взгляд, но решила не заострять на этом внимание. В следующий миг глаза ее остекленели, и воздух слегка дрогнул от энергетической волны. Ответ пришел через несколько мгновений, и мать первой шагнула вперед, бесшумно отодвигая в сторону испещренную резьбой дверь.
Яркий свет ударил по глазам, и Лиара сощурилась. Все окна в помещении были распахнуты настежь, и ветер легонько покачивал прозрачные, словно сотканные из росы, занавеси, которыми задернули проемы. Комната переходила в широкий балкон с резными перилами, из-за чего казалась еще больше, чем была. Впрочем, и без этого здесь места хватило бы и на целую толпу. Под кабинет Владыки была отдана большая часть третьего этажа, и комната казалась удивительно пустой и чересчур холодной, особенно по сравнению с уставленным перегородками первым этажом или жилыми помещениями знати на втором.
Пол покрывал мозаичный паркет, набранный из десятков пород различных деревьев. Рисунок был таким замысловатым, что Лиаре на миг показалось, будто под ветром он движется точно так же, как и резьба на внешних стенах дворца, но это оказалось всего лишь обманом зрения. Живые лозы цветов стелились по потолку, увивали стены, обшитые панелями из лиственницы – любимого дерева Себана, что она помнила хорошо. Вдоль стен стояли тонкие стеклянные шкафы, уставленные резными статуэтками из поделочной кости и редкими замысловатыми вещицами, которые так любил Владыка. Больше из мебели здесь не было почти ничего, лишь приземистый лакированный столик у самого балкона и несколько этих странных плетеных кресел без ножек, но с полукруглой спинкой, похожих больше на пуфы. На одном из них сейчас сидел Себан, держа в руках чашку из тончайшего фарфора и наслаждаясь курящимся над ней ароматом.
Он поднял глаза на вошедших, и Лиара моментально вспомнила все наставления Алеора о том, как нужно было держать себя с ним. От Владыки Речного Дома веяло древностью, седой старью и толщей времени, такой громадной, что воздух вокруг него почти ощутимо вибрировал. Лицо его не было ни старым, ни молодым, но вечным: будто вытесанные из мрамора правильные холодные черты, слишком правильные, словно веками кропотливый скульптор трудился над каждым изгибом, каждой впадиной. Ни капли тепла не было в светло-карих, почти желтых глазах Себана, лишь разум, острый, как бритва, ледяной, как дыхание зимы, пронзительный и опасный. Его взгляд гипнотизировал, лишал воли, подчинял. На миг Лиаре показалось, что из его глазных впадин на нее смотрит само время: неумолимый палач, мелящий в прах все надежды, все чаяния, все мечты людей, их самих и память о них, не оставляя ничего, за что можно было бы уцепиться, что можно было бы сохранить. Он даже не моргнул, поднося к тонким губам чашку с чаем, лишь прядь его каштановых волос слегка сползла с плеча. Эти волосы тоже казались ей не настоящими, но созданными руками талантливого скульптора. Длинные, почти до талии, мягко каштановые, гладкие, словно один монолит, эти волосы всегда лежали ровно, ни один локон не растрепывался, не выбивался среди других. Лиара помнила его точно таким же: застывшим изваянием изо льда и разума, с прямой спиной и расслабленными плечами, одетого в белоснежный мужской алит, право на ношение которого было лишь у благородных Эллагаина.
Аваиль склонила голову перед Владыкой, опуская глаза. Он даже не взглянул на нее, будто ее здесь не было. Его взгляд медленной промерзшей с зимы змеей переполз на Лиару, и она вздрогнула, не в силах смотреть ему в глаза. Она тоже склонила голову, чувствуя себя так, будто все тело пронзил ослепительно белый луч. Это совсем не походило на то сияние, которое оставляло после себя прикосновение Великой Матери. Это было раскаленное сияние зимней стужи, просветившее ее насквозь, прочитавшее ее до последней клеточки, оценившее и взвесившее ее за те несколько мгновений, пока Себан не моргнул. Потом длинные ресницы прикрыли два ослепительных пульсара его глаз, и он отхлебнул чаю из тонкой чашки.
- Владыка Себан, по твоей воле я привела свою дочь Лиару, вернувшуюся в свой дом после долгих лет разлуки и скитаний на чужбине, - голос Аваиль звучал приглушенно, головы она так и не подняла. Лиара бросила косой взгляд на мать: на губах той играла рассеянная улыбка. Возможно, мать надеялась, что теперь-то Владыка простит ей ее поступок, и ссылка мужа закончится. Лиара очень в этом сомневалась.
Сама она с трудом выпрямилась и, стараясь сделать это незаметно, вздохнула, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя. Присутствие Себана буквально подавляло, вжимало ее в пол, и на его фоне она чувствовала себя крохотным пробившимся из земли листком рядом с необъятным стволом тысячелетнего дуба.
- Эльфийские одежды к лицу тебе, Лиара Элморен, гораздо больше, чем те обноски, в которых ты явилась сюда. – Голос Владыки можно было бы счесть приятным, если бы в нем была хотя бы малейшая тень интонации. Лиара моргнула: вовсе не такого начала разговора она ожидала. – Но ровно настолько к лицу, насколько они смотрелись бы на какой-нибудь Высокой из Края Лесов. По-настоящему их носить ты не можешь.
Взгляд Себана вновь поднялся над чашкой и впился в нее. Лиара потупила глаза, чувствуя, как с бешеной скоростью колотится в груди сердце и пересыхают губы. Взгляд Владыки напоминал удар молнии, только не мгновенный, а растянутый на тысячелетия и удесятеренный по мощности, и под ним ее трясло, будто сухой лист на ветру. А еще она прекрасно знала, что имел в виду он вовсе не ее одежду. Рукава алита, что был на ней, сейчас переливались из ядовитого желтого цвета в светло-зеленый, и Лиара помнила, что значит этот цвет – страх. Никто из эльфов не выказывал такого чувства в Иллидаре, они просто не испытывали его здесь, в краю вечного покоя. Под пульсарами глаз Себана Лиара не смогла бы с уверенностью сказать, чья именно это мысль: ее или его.
Владыка вновь заговорил, и в голосе его зазвучало шепотом осенних листьев и шелестом дождя легкое сожаление:
- Я предполагал, что твое возвращение будет именно таким, если вообще когда-нибудь случится. Дети, растущие в Эллагаине, пьют солнце из колодца ладоней, дышат ветрами и украшают свои сердца цветом весенней вишни, а головы – мерцающими венками из звезд. В их теле дышат миры, и они чуют их острее и ярче, чем даже старейшие из нас. И если такие дети попадают во внешний мир, то их история кончена; они уязвимы для всей скверны, горя, страхов людей, что окружают их там. Я говорил твоей матери, что она причинила тебе величайшее зло, вывезя тебя из Эллагаина в раннем возрасте, когда процесс твоего формирования как равной нам души еще не завершился. Теперь же я вижу последствия ее необдуманного поступка, и я скорблю вместе с тобой, дочь ушедшего лета.
Лиара и хотела бы что-то ему ответить, но язык буквально присох к небу. В голосе Себана не было ни малейшей тени сомнения, он говорил так, как ощущал всем своим существом, состоящим из обнаженного разума и ничего кроме него. Атмосфера в комнате была буквально напитана электрическими разрядами его мыслей, она подчиняла, она подавляла все, что крутилось в голове Лиары, делая это мелким и незначительным. Ей казалось сейчас, что волны мыслей Себана плывут сквозь нее, мощными перекатами вымывая прочь ее саму и оставляя лишь то, что Владыка желал видеть в ней, лишь то, что ему было нужно.
- К сожалению, я вряд ли могу вылечить это увечье в тебе, Лиара, - продолжил он. В голосе его слышалась все та же грусть по невозвратимому. – Теперь, когда оно так глубоко пустило корни, когда оно проросло, ничто уже не сможет изменить твой взгляд, не сможет очистить его до конца, и зернышко людского яда навсегда останется в тебе. Но в моей власти – не дать ему прорасти. – Лиара краем глаза заметила, как болезненно пульсирует желтизной ее алит. Теперь его свечение напоминало отчаянно бьющуюся в тенетах паука муху. – Для того, чтобы нам обоим удалось осуществить это трудное дело, тебе придется потрудиться и помочь мне, дочь ушедшего лета.
Владыка замолчал, отхлебывая из чашки и глядя на нее. Под его взглядом она практически не могла соображать, мысли расползались, тяжело было даже просто смотреть ему в лицо. Лиара с трудом дышала, не понимая, что с ней происходит. Мать рядом стояла спокойно, сложив руки на животе и не проявляя никаких признаков беспокойства. Ее сочувственный, полный надежды и поддержки взгляд был обращен к Лиаре, но от этого ей было только хуже. Пальцы сжались на краях рукавов, сжались так сильно, что коже стало больно. Я не больна, я не заражена ничем, что бы они мне оба ни говорили. Я знаю, кто я, что я делаю и зачем. Стало чуть-чуть легче, самую чуточку, и Лиара смогла судорожно втянуть в себя воздух.
- Я вижу и чувствую, как тебе тяжело, - заговорил Себан, словно читая ее мысли. – Жители Эллагаина привыкли к моему присутствию, моей силе, для них она – сама суть этого города и их собственных сердец. Но ты пришла со стороны, ты не готова чувствовать так, как мы, существовать так, как мы. Потому для тебя контакт может быть труден. Но дело поправимо. – Медленно, не сделав ни одного лишнего движения, Владыка поставил чашку на столешницу и чуть повернул, чтобы крохотная фарфоровая ручка была ближе к его пальцам. А потом вновь взглянул на нее. – Ты должна принять мою силу и открыться мне. Без любой попытки отстраниться, закрыться, убежать. Как только ты сделаешь это, мы сможем работать над твоим увечьем.
Лиара понимала, что он от нее хочет, но одна мысль об этом заставила ее содрогнуться. Сила, которой обладал Себан, была ей настолько же чужда, насколько и весь этот странный город, словно замурованный в одной медленно тянущейся медовой капле вечности и тишины, пустого существования, которое эти эльфы называли жизнью. Здесь было так мало детей, и новых никто не хотел. Здесь никто не разговаривал громко, чтобы не навязывать свои мысли. Здесь ценностью считалось выражение хоть каких-то эмоций, потому что большая часть эльфов на это способна не была. А Тоска становилась наказанием за самоуправство, и с этим никто ничего не делал.
Наплевав на то, что подумает о ней Себан, Лиара зажмурилась. Так ей было хоть чуть-чуть легче, хоть немного легче выдерживать его жуткий взгляд. Перед внутренним взором словно издали появилось лицо Рады, ее глаза, полные нежности и мягкого золота, что смотрели прямо в ее душу. Это немного приободрило Лиару, и она вновь выдохнула, еще чуть-чуть набираясь сил.
Потом пришло смутное воспоминание о том, каково было чувствовать мощь Великой Матери, льющуюся через каждую клетку. Она была другой, не такой, как сила Себана – мощь ледяной зимы, способная остановить само время. Она была вечно-гибкой, подвижной, журчащей, как ручеек, золотой, как рассветное небо. Она была в звонком хохоте ребенка, в радуге, пойманной крылышком стрекозы. Она была в толстых шмелях, чьи мохнатые деловитые спинки покрывала желтая цветочная пыльца, в игривых бельчатах, что гонялись друг за другом по ветвям ярко-зеленого дуба, в песне жаворонка где-то далеко-далеко над головой, в бескрайнем небе. Эта была сила самой жизни, ее дыхание, ее биение, ее могучий, размеренный пульс, такой же мягкий, как руки матери, такой же древний, как ледяные шапки гор. И эта сила подходила Лиаре гораздо больше, чем то, что предлагал ей Себан.
Стоило лишь на миг вспомнить ощущение, как стало легче. Давление спало, перестав так сильно сжимать тело, внутри золотой каплей заныло крохотное рожденное солнце. Оно не исчезло, нет, но отступило куда-то вглубь под всеми переживаниями и волнениями, которые она испытала за это утро. А теперь разворачивалось, распахивало медоточивые лепестки и мягко перекатывалось внутри нее. Лиара вздохнула еще раз и нашла силы открыть глаза, чтобы взглянуть в лицо Владыке.
А он смотрел на нее, прищурившись, пронзительно, словно двумя острыми бурами вгрызаясь в ее душу. Только теперь это был уже не взгляд насквозь, теперь прямо в ее груди был маленький теплый уголок, куда этот взгляд проникнуть не мог, и Лиара спряталась в нем, свернулась в клубочек, закрываясь от всего остального. Откуда-то взялись и силы, и она с трудом, но разомкнула, казалось, накрепко сомкнутые челюсти.
- Я благодарю вас за вашу доброту и участие ко мне, Владыка, - ее голос звучал слабо вначале, но с каждым словом былая звонкость возвращалась к нему. Золото силы Великой Матери пульсировало в груди, его было совсем мало, но вполне достаточно для того, чтобы больше не быть раздавленной его волей. Лиара мысленно вознесла ей молитву за это и продолжила: - Но мое исцеление может и подождать. Гораздо важнее сейчас здоровье моей матери. Я не слишком понимаю во всем этом, но мне видятся первые признаки Тоски в ней. Я не хотела бы, чтобы ваши усилия, затраченные на помощь мне, лишили таким образом исцеления ее.
Взгляд матери стал вдруг каким-то удивленным и слегка сбитым столку. Она взглянула на Лиару, словно что-то собиралась ей сказать, но удержалась. А вот глаза Себана стали еще холоднее и морознее, чем были раньше.
- Недуг твоей матери будет исцелен тогда, когда истечет время ее наказания, - без выражения ответил он.
- Но я же здесь, Владыка, - Лиара вдруг заметила, что алит на ней вновь меняет цвет, становясь более желтым, чем зеленоватым. Цвет медленно вычищался, набирая силы и благородного сияния. Еще немного, и он станет золотым, отстраненно подумала Лиара.
- Твое присутствие здесь не имеет никакого отношения к делу и наказанию твоей матери, - Себан почти не моргал, следя за ней. – Она наказана не за прегрешения перед тобой, но за прегрешения перед своей страной, перед всем Эллагаином, который лишился счастья твоего детства. Тем, что увезла тебя за Мембрану, Аваиль нанесла вред, прежде всего, всему городу, потому что твой потенциал был в корне загублен, и он никогда уже не сможет принести пользы Эллагаину. А за бездарное растрачивание такой силы должна последовать кара, так что твоя мать платит и будет платить ровно столько, сколько было ей отмерено.
Лиара откуда-то знала, что получит именно такой ответ, и ничему не удивилась. Она понимала, что это наказание, понимала, что, по мнению Себана, наказание было заслужено, но она не понимала, как можно подвергнуть Тоске своего подданного, за которых Себан, по его словам, так радел. Эльфы казались Лиаре такими же непонятными, как и люди. И самое забавное было в том, что обе расы обвиняли друг друга в одном и том же: подозрительности, жестокости, самовлюбленности, расчетливости. Наверное, мне никогда не понять ни тех, ни других. Но кто же тогда я, Великая Мать? Если я и не человек, и не эльф, то кто я? Ответом ей было лишь золото в груди и ощущение чье-то лукавой, нежной улыбки.
