сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 133 страниц)
Она закрывала глаза, отдаваясь этому чувству, растворяясь в нем целиком, и пальцы сами скользили по струнам арфы, словно кто-то мягко брал ее ладошки в свои и водил ими без конца над инструментом, прислушиваясь к мелодии, что жила в его сердце. Ей так хотелось заплести в тихий перезвон арфы утренний холодок и первый колкий ледок на схватившихся с ночи лужах, весь покрытый маленькими белыми пузырьками застывшей воды, шуршание высохших трав, молчаливо тоскующих по разноцветной пляске бабочек, шмелей и пчел, по их песне и гудению. Ей так хотелось, чтобы сквозь золотую мелодию проплывали на юг длинные косяки диких птиц, чтобы рыжие закаты косыми лучами ложились на струны, и чтобы в этой музыке дышал ветер.
Здесь он был властелином и хозяином, здесь начинались его просторы. Могучими потоками он привольно взмывал к небу, надувал его огромную грудь и дыханием падал вниз, заполняя собой все: густую гриву коня Алеора, алый плащ Улыбашки, пахнущие летом соломенные волосы Рады и саму Лиару, всю ее, до самого донышка. И в этом ветре был запах, незнакомый ей: тонкий-тонкий горьковато-солоноватый вкус, от которого становилось сладко-тянуще, и сердце рвалось и рвалось вперед, на север, к бескрайним холодным волнам, вздувшимся в преддверии сезона Штормов.
Лиара никогда не видела моря, но всегда мечтала о нем. И не о том, тепло-лазоревом, плавленом будто золото от тихой нежности купающегося в нем солнца, а о другом, сером, стальном и холодном, мощном, как само время, грозном, как песня войны, вечном. Море, над которым плакали чайки, о зубастые скалы которого бились в исступленной ярости волны, море камня и соли с запахом водорослей и трав, с покрытыми лишайниками остовами разбившихся кораблей, с обточенной вечностью галькой. Море, которым пахло сейчас в воздухе, хоть Лиара никогда и не слышала раньше этого запаха и не могла знать, какой он.
Это – самая красивая, самая настоящая и волшебная осень из всех, что были в моей жизни. Лиара вдохнула ее всей грудью, чувствуя, как растекается ветер по каждой клеточке ее тела, и прохладное прикосновение будущих холодов стягивает кожу. Этой осенью она нашла то, чего никогда прежде не знала, но искала так чисто, так искренне, так тревожно, искала, не зная, что же она хотела найти. Она нашла степь, над которой плясали ветра, море, пахнущее солью, небо, которому не было края, песню, от которой сжималось сердце. И Раду. Боги милостивые, она наконец-то нашла ее!
Все глупости, что наполняли ее пустую голову, щедрой рукой выгреб осенний ветер и со звонким смехом разметал над засыпающей равнодушной степью. И осталось лишь одно: любовь. Любовь распустилась цветком невиданной красоты, с лепестками, на которых дрожали прозрачные, напоенные солнцем капли росы, цвета первого рассвета, запаха ее волос. Любовь изменила все, буквально весь мир преобразился, когда она пришла, поступью могучей Женщины с глазами-пламенниками. И Лиара встретила ее напуганная, чистая и совершенно искренняя, раскинув руки ей навстречу, распахнув ей свою грудь и позволив наполнить ее всю одним единственным именем: Рада.
Любовь обнимала ее за плечи с величайшей бережностью поворачивала ее голову туда, где была Рада. И Лиара украдкой смотрела на нее, замерев в абсолютной тишине, широко открытыми глазами пытаясь охватить ее всю и спрятать на дне своих зрачков, пытаясь напиться ей, надышаться, наглядеться. И все никак не могла.
Рада была как северный ветер: бесстрашная, бесшабашная, смеющаяся и резкая, но при этом надежная, как скала. Она была холодная, как полное ледяных брызг море, с просоленными волосами и запахом бесконечного неба. Она была теплой, как лучи первого рассветного солнца после долгой страшной ночи, как пылающие рыжим огнем закатные облака, как песня жаворонка высоко-высоко, в бескрайнем холодном небе. Рада была живой, словно ртуть, вечно изменчивой, вечно иной, и древней, как эта степь. И Лиара задыхалась, не в силах произнести ни звука, когда смотрела в ее бездонные синие глаза, в которых отражалось небо.
Вот и сейчас она ехала чуть впереди, придерживая поводья Злыдня и то и дело отбрасывая кивком головы со лба непослушные соломенные волосы, уже успевшие отрасти так, чтобы лезть в глаза. И Лиара любовалась тем, как солнечные лучи играли в догонялки на ее теплых золотых прядях, как ветер гладил невидимыми ладонями ее лицо, заставляя щуриться. И тогда теплые сеточки морщинок разбегались в уголках ее глаз, и Лиаре хотелось целовать каждую из них, прижимаясь губами к теплой коже и шепча ее имя, самое красивое, самое дорогое имя на свете.
Теперь она смотрела на нее иначе, и Лиаре не нужно было никаких слов, чтобы видеть это. Взгляд Рады задерживался на ней все дольше, и в нем первым яблоневым цветом цвела нежность, а со дна ночных колодцев ее зрачков, в которых тонули звезды, вверх поднималось золото, и Лиаре казалось, что все ее лицо излучает свет, будто прямо сквозь нее на мир смотрела, улыбаясь, та Огненноглазая Женщина. И когда они молча смотрели друг на друга, ни говоря ни слова, что-то рождалось между ними, тонкое, будто первое дыхание весны, нежное, как вкус спелой земляники.
Великая Мать, что сплела наши дороги, я никогда не перестану благодарить тебя за то, что ты подарила мне. И неважно, что будет дальше, неважно, что случится, это не имеет значения. Ты дала мне самое истинное, самое искреннее, самое настоящее из всего, что когда-либо знал этот мир, и это бесценное сокровище я сберегу на дне своей души и не дам ни ветрам, ни злу, ни печали этого коснуться. А ты, Великая Мать, забирай меня всю, потому что дар твой бесценен, и за него – я в полной твоей власти. И мне не нужно ничего для себя, ибо ты дала мне гораздо больше, одарила полной долей, и за этот дар я могу лишь преклониться у твоих стоп и предложить все, что у меня есть, - меня.
Лиара твердила это днем и ночью, вдыхая ветер степей и глядя на Раду, и что-то начинало меняться. Словно весь привычный мир вокруг нее очищался, становился иным, искренним, свежим, будто раннее утро, полным настоящей силы, настоящей жизни. А на плечи легли чьи-то мягкие ладони, и словно кто-то без конца улыбался прямо за ее плечом, такой надежный, такой долгожданный, такой молодой. Порой Лиара даже оборачивалась через плечо, ожидая увидеть эту улыбку и взгляд почему-то казавшихся ей обязательно серебристыми глаз. Но там не было никого, лишь бесконечная нежность, мягкая забота, теплый покой в больших мозолистых ладонях, в которых она сворачивалась маленьким птенчиком, не заботящимся больше ни о чем. И почему-то каждый раз эти ладони напоминали ей одно – Раду.
Лиара тихо улыбнулась, ощущая, как плавится и течет в груди золото. Она сама даже не заметила как, но в груди, прямо между ребер, чуть правее сердца, образовался маленький золотой клубочек, словно свернувшийся колечком пушистый мурчащий котенок. Клубочек был мягким и теплым, он грел ее в темные ночи, он заставлял ее задыхаться от нежности и силы, сводящей с ума мощи и тихой слабости полного отречения, он звенел и звенел без конца, словно второе сердце, под взглядом Рады отогреваясь и расцветая, как первая проклюнувшаяся почка. Иногда Лиаре казалось, что если она закроет глаза и полностью отдастся этому, то прямо из ее груди вырастет тысячелистый белоснежный цветок, распустившись навстречу солнцу, и тогда больше не будет ее, только эта бесконечная нежная красота, дрожащая на самом краешке прозрачных теплых лепестков.
Пальцы сами перебирали струны арфы, а золото в груди поднималось волной, мешая дышать. В какой-то момент это стало невыносимо тяжело, и в груди словно что-то лопнуло, полилось рекой наружу, все сильнее, сильнее…
Сплетаются нити в великом узоре
Кому-то на счастье, кому-то на горе.
Отняв и вернув десятикратно взамен,
Бушуют над миром ветра перемен.
Это был ее голос, и не ее при этом. Золото текло сквозь нее рекой, и Лиара закрыла глаза, позволяя ему полностью забрать ее себе. Слова катились сквозь голову, как капает капель с длинной прозрачной сосульки, как с шуршанием опадают зеленые иголки с пушистых летних сосен под ветром, как тихонько шумит себе по широким листьям кленов дождь. Слова лились с ее губ, вплетаясь в музыку, срастаясь с ней, становясь одним живым, густым, объемным целым.
Над пиками гор, над бескрайней равниной,
Над пеной морской и рычащей стремниной,
В лучах победившего полночь утра
Несутся победною песней ветра.
Она пела и видела, как спутники одни за другим поворачиваются к ней, придерживая своих лошадей. Лицо Алеора вытянулось, а глаза стали тревожными, ищущими, пристальными. Улыбашка просто открыла рот, без единой мысли глядя на нее. А Рада…
Рада смотрела иначе, не на нее, а в нее, и Лиаре казалось, что она видит, как в ее груди распускается этот цветок. И это было правильно, это было верно, чисто, искренне, по-настоящему. Взгляд Рады проникал прямо в ее грудь, сквозь ткань, мясо и кости, сквозь пылающее сердце, прямо в ослепительный золотой комочек, пульсирующий одним единственным словом: Любовь. И Лиара улыбнулась ей, чувствуя себя так, словно сама стала этой Любовью, этими руками, распахнутыми ей навстречу.
В их реве звучит непреложная воля,
Извечный закон человеческой доли:
Поднять к равнодушному небу глаза
И встретить судьбу, что пошлют небеса.
И тем, кто согласен стоять до конца,
Кто прочь от борьбы не воротит лица,
Кто взвалит на плечи груз горя и бед
Однажды ветра принесут свой ответ.
Он будет победною пляской знамен,
Сверкающей искрой из толщи времен,
Великой Загадкой, укрытой меж звезд,
Ответ на которую сказочно прост:
С бескрайних просторов межзвездных пустынь,
Пронзая небес молчаливую синь,
Ломая извечные цепи оков,
На мир изможденный прольется Любовь.
Лиара замолчала, чувствуя опустошение. Огромную слабость, великое счастье, почти что льющее слезами по щекам из глаз и спокойное согласие. Что-то иное сейчас пришло к ней, то, чего никогда еще не было. И песня эта была не ее: кто-то другой тихо спел ей прямо в раскрытое нараспашку сердце, а она лишь повторила за ним ровно настолько хорошо, насколько могла. И ей казалось, что за этими словами, запеленутое в них, словно младенец, лежало что-то важное, маленькая золотая семечка в тугом коконе из белоснежных лепестков, зернышко истины, готовое вот-вот прорасти. Оно было таким простым, таким правильным, таким легким, что Лиаре хотелось смеяться. Как будто все вопросы, которые она задавала в жизни, получили свой ответ, и этот ответ был известен всему ее телу, всей ее душе, но она никогда не смогла бы сказать, каков он был, и на какой вопрос был дан.
Ей стало смешно, и она тихонько засмеялась, когда арфа в последний раз звякнула, роняя последнюю золотую ноту в бесконечность. А потом открыла глаза, совершенно не стесняясь того, что ресницы у нее пушились от застывших на них слез.
Друзья смотрели на нее, все трое, и молчали, но сильнее всех – Рада. Ее лицо светилось такой силой, словно кто-то зажег громадное раскаленное солнце прямо на дне ее глаз, и в его лучах Лиаре было уютно и хорошо.
- Что это было? – тихо спросил Алеор, и в голосе его звучало благоговение. Лиара взглянула на него, улыбаясь и не заботясь о том, что слезы начали хрустальными капельками падать с ресниц на щеки. Она легко пожала плечами:
- Я не знаю. Я просила об этом, и оно пришло мне, сразу же, вот такое, одним целым. Так что я не знаю, что это.
- Ты просила у этой своей Великой Матери? – слегка нахмурился эльф. Однако, лицо его тоже при этом было светлым, словно зимнее утреннее небо, укрытое морозной дымкой.
- Да, - кивнула Лиара, смеясь от радости и смущенно утирая слезы. Плакать ей не хотелось, но влага на глазах выступила сама, словно ее вытопило это огромное солнце в груди.
- Клянусь Камнем, это было самое красивое, что мне вообще приходилось слышать в жизни, девочка! – выдохнула Улыбашка. Выглядела она так, словно готова была то ли сгрести Лиару в объятиях, то ли на колени перед ней упасть. – У тебя дар, девочка! Настоящий дар!
- Но это же не я! – снова засмеялась Лиара, чувствуя, что этот кто-то улыбчивый за ее плечом смеется вместе с ней. – Это просто пришло ко мне так, но я здесь совершенно ни при чем!
- Говори, что хочешь, - решительно покачала головой Улыбашка. – Кто бы там тебе что ни диктовал, но спела это ты, а не какой-нибудь блохастый ишак, так что и пряники тоже все получать тебе.
- Это очень похоже на предсказание, - задумчиво проговорил Алеор, потирая подбородок. Взгляд его не отрывался от Лиары, и в нем было глубочайшее потрясение и задумчивость. – Только вот в толк не возьму, что оно означает.
- Не знаю, - честно ответила Лиара, осторожно поглаживая кончиками пальцев самый краешек арфы. Сейчас инструмент казался особенно живым, и Лиаре хотелось со всей нежностью отблагодарить его за подаренную сказку и верную службу. – Чувство было очень сильное, очень звонкое, но что оно значит, я не знаю.
- Светлая ты зоренька, - вдруг сказала Улыбашка, глядя на нее как-то странно. А потом только махнула рукой и сморщилась, хмуро ворча и утирая запястьем глаза: - Проклятые древолюбы! Вот вечно вы глотку свою дерете так, что сил нет, вся душа навыворот просто! Взяла вот и разбередила все своими воплями! Проклятье!
- Ты плачешь что ли, Улыбашка? – пораженно воззрился на нее Алеор. – Ты?! Я думал, что даже если тебе Гончая в зад вцепится, ты и слезинки не проронишь!
- Пошел ты, беличий угодник! – заворчала Улыбашка, но голос у нее предательски дрожал, а глаза были повлажневшими. – Эта девочка – Светозарная, и все тут. Теперь я буду звать ее так, даже если она в жизни больше ни строчки не напишет. А ты, - Улыбашка повернулась к Лиаре и угрожающе ткнула ей в грудь пальцем: - только попробуй прекратить заниматься всем этим делом, творчествованием твоим! Если я узнаю, что когда-нибудь, хоть когда-нибудь в своей жизни, ты попробуешь отложить в сторону арфу и заняться какой-нибудь ерундой, вроде выращивания репы или прядения разноцветных рубашечек для голодранцев, я найду тебя хоть на другой стороне мира и буду орать на тебя до тех пор, пока ты снова не заиграешь! Понятно тебе?
Голос ее сорвался на фальцет, Улыбашка резко закрыла лицо ладонями, продолжая зло ругаться и размазывая пятерней слезы по лицу.
- Э-ка, тебя пробило-то, - удивленно пробормотал эльф, неловко похлопывая ее по плечу.
Улыбашка в ответ принялась безбожно ругаться, костеря его почем зря и хрипло всхлипывая. А Лиара всем телом ощутила взгляд Рады и повернулась к ней. Та смотрела на нее всей собой, до самой последней капельки, и этот взгляд был лучшей наградой из всех, какие только можно было найти в мире. И в нем был ответ.
Надеюсь, ты услышала и поняла меня. Потому что сказать иначе я просто не смогу, не знаю, как. Поэтому прошу тебя, Рада, просто пойми меня. Мне больше не нужно ничего.
- Светозарная, - одними губами прошептала Рада, не сводя с нее открытого взгляда, и от этого Лиаре стало тепло, будто летний ветер защекотал своим дыханием затылок.
Ей потребовалось еще несколько часов для того, чтобы переживание медленно отступило прочь, свернувшись внутри нее все в тот же бутон и уснув до времени. Слова песни и музыка, которую наигрывали пальцы, вплавились прямо в нее, в самое ее сердце, и Лиаре даже не нужно было записывать все это: она знала, что сможет сыграть «Ветер перемен» тогда, когда захочет. И слова придут, и музыка вспомнится, потому что иначе и быть не могло. Среброглазая улыбка за ее плечом тихонько грела шею, и Лиара знала, что ее никогда не оставят одну.
Постепенно интенсивность присутствия спала, и она вновь ощутила себя как обычно: спокойной, расслабленной, задумчивой. Ветра все так же танцевали вокруг, закручивая пыль в водовороты над старым разбитым дорожным полотном, и все так же тянулись степи, над которыми разноцветные простыни облаков выплетали свой узор. Только Лиары больше не было в каждой пылинке и каждом солнечном луче, и от этого внутри образовалась холодная пустота, донимающая постоянным стремлением к тому, чтобы вновь наполниться светом. С каждым днем она ощущала это стремление все острее, и без него существование казалось серым и безрадостным.
Путников на дороге становилось все больше. Мимо один за другим грохотали на юг караваны, влекомые тяжелыми крепконогими валитами, которых погоняли закутанные в темные плащи лонтронцы. Таких привычных вдоль дороги деревень, как в Мелонии, здесь не было. На обочине пылились лишь постоялые дворы, да оно было и понятно: в Лонтроне разводили лошадей, а не пахали землю, а потому и все города и селища располагались в глубине равнин, там, где травы стелились сплошным ковром, и было достаточно воды, чтобы пить лошадям и людям. В такой близости от Серой Топи с ее зловонным дыханием и вечным ощущением угрозы лонтронцам и их стадам делать было нечего.
Когда они остановились на обеденный привал в середине дня, просто съехав с обочины и позволив лошадям попастись на скудной, но все еще съедобной старой траве, Алеор, жующий кусок вяленого мяса, нахмурившись, проговорил:
- Меня беспокоит кое-что.
- Что? – воззрилась на него Улыбашка. К ней уже вернулось ее вечное скептическое настроение и брюзжание, однако, каждый раз, когда ее глаза обращались к Лиаре, в них вспыхивала какая-то странная, почти материнская нежность, так не вяжущаяся с ее грубым, обезображенным лицом. – Соскучился по белочкам? Или блоха в штанину пробралась?
