сообщить о нарушении
Текущая страница: 102 (всего у книги 133 страниц)
Атмосфера накалилась добела, и воздух вокруг двух братьев задрожал. Лиара боялась вздохнуть, и ей даже показалось, что сердце в груди замерло на один невыносимо длинный миг. Сагаир сделал резкий выпад, и Алеор скрестил перед собой лезвия кинжала и меча, чтобы закрыть грудь. В последний момент вооруженная мечом рука Сагаира ушла в сторону, Алеор инстинктивно дернулся следом за ней, и вторая сжатая в сухой кулак ладонь врезалась прямо в лицо Алеора. Он запрокинул голову, откинулся назад, от неожиданности ослабляя хватку на скрещенных мечах перед грудью, захрипел от боли, и Сагаиру оказалось достаточно этих мгновений, что были тоньше волоска. Серый меч в его руках ударил вперед, быстро, как гадючьи клыки, и пронзил плечо Алеора насквозь.
С криком младший Ренон упал на одно колено, а Лиара прижала к губам ладони в слепом ужасе. Сагаир по-хозяйски навис над братом и для надежности хорошенько рванул рукоять меча в сторону, вырывая у брата второй крик. Левая рука Алеора разжалась, и кинжал выпал из нее на палубу.
- Ты слаб, мальчик! – Сагаир неторопливо выпрямился, глядя сверху вниз на Алеора с жестокой улыбкой на тонких губах и холодным презрением на дне синих, как небо, глаз. – Ровно так же слаб, как был, когда мы последний раз встречались. Я надеялся, что хоть какой-то урок ты вынес из этой встречи, и хоть что-то сделал за прошедшие полторы тысячи лет. Да вот только все, что ты умеешь делать, это прятаться за спинами женщин и подначивать полоумных церковников на бунт!
- Алеор! – во всю глотку закричала Улыбашка рядом с Лиарой, словно только что вырвавшаяся из оцепенения. Глаза у нее были огромными и полными ужаса.
Сагаир не обратил на ее крик никакого внимания. Спокойно вытащив меч из тела брата одним плавным движением, он резко встряхнул клинком, и алые капли просыпались гранатовыми зернами на выскобленные до белизны доски палубы.
- А теперь умри, мальчик, - тихо проговорил Сагаир, занося меч над головой обеими руками.
- Спасибо, Сагаир! – с трудом проговорил Алеор, и руки старшего Ренона замерли.
- За что? – без особого интереса поинтересовался тот, глядя сверху вниз на брата.
- За то, что вылил часть моей крови, - хрипло отозвался Алеор, кивая на алые потоки, уже успевшие пропитать его черную куртку насквозь и начать капать на доски палубного настила.
Внезапно ледяной холод продрал Лиару по всему позвоночнику, когда Алеор вдруг хрипло-хрипло задышал, содрогаясь всем телом. Мокрые, свалявшиеся от пота волосы закрывали его лицо, и его не было видно, но Лиара чувствовала, что прямо сейчас что-то происходит. Эльф весь звенел, будто неподатливая сталь под кузнечным молотом, дрожал всем телом, рвался куда-то, и Лиара начала догадываться, что он делает.
Алеор говорил, что не может выпустить Тваугебира, пока концентрация серебра в его крови не достигнет нужного уровня. И раз она еще этого уровня не достигла, он просто принял единственно возможное в этой ситуации решение: позволил Сагаиру вылить из него часть лишней крови, чтобы Тваугебиру хватило сил вырваться. Этот эльф совершенно безумен, промелькнула в голове леденящая жилы мысль, и Лиара содрогнулась от пробежавшего по позвоночнику холодка.
Лицо Сагаира внезапно изменилось, и тень подозрения промелькнула в глазах. А в следующий миг Алеор вскочил, и из его глотки вырвался леденящий душу вопль, то ли взвизг, то ли рык, что-то пронзительно высокое и настолько неприятное, что руки Лиары инстинктивно потянулись к голове, чтобы заткнуть уши.
Головой вперед то, что раньше было Алеором, ударило Сагаира в грудь. Тот явно не ожидал атаки, и отступил назад, но меч в руках удержал. Немыслимой тяжестью Тваугебир повис на его руках, отжимая их вниз. Его левое плечо было пронзено насквозь, левая рука не двигалась, повиснув плетью, но он словно и не чувствовал боли, отжимая и отжимая обе руки Сагаира вниз, давя на них всем телом.
По палубе под ногами Лиары побежала дрожь, застонали, затрещали доски под ногами двух застывших на корме эльфов. С ревом Алеор все-таки перемог брата, и они оба почти что упали на палубу, а меч Сагаира, звякнув, ударился о борт и вылетел за заграждение.
Корабль ощутимо качнуло, и Алеор откатился прочь от брата, сжавшись в тугой комок и стоя на палубе напротив него. Сейчас он выглядел поистине жутко: весь в крови, с недвигающейся рукой и глазами, в которых серебристым льдом замерзла радужка. Изо рта его вырывалось тяжелое дыхание, словно у бешеной собаки.
- Ну что ж, может, ты чему-то и научился, - спокойно признал стоящий напротив него Сагаир. Глаза его медленно обрастали инеем, который затягивал всю глазницу и расползался дальше, прямо на щеки и брови, покрывая кожу тонкой корочкой серебристого льда. – Только этого недостаточно, чтобы остановить меня.
Еще миг они колебались на невыносимо тонкой бритвенной грани времени, приглядываясь друг другу, привыкая к друг другу, словно видели в первый раз. А затем невидимая пружина разжалась, два Тваугебира стремительно бросились друг на друга и закружились в черном вихре, в котором с трудом можно было различить контуры их тел. Как воронка смерча, разразившегося прямо посреди корабельной кормы, сражались два брата, сражались с немыслимой скоростью, отчего их движения казались размытыми, чересчур замедленными, и глаз был не в состоянии выхватить из этого безумия хоть один четкий удар. До Лиары доносилось разноголосое визгливое рычание, что-то среднее между рыком глотки хищника и протяжным воплем ночной птицы, леденящее кровь и лишающее воли, и она с трудом подавила в себе порыв броситься через борт в море к Гардану и Раде, лишь бы оказаться подальше от этих двоих, как можно дальше.
- Твою мать! – тяжело сглотнула рядом Улыбашка и резко развернулась к борту, за которым Гардан уже подтаскивал Раду к болтающейся над самой водой веревке. – Надо немедленно вытаскивать их и смываться отсюда!
- Куда? – почти что в отчаянии вскричала Лиара. – «Блудница» ушла! Мы можем или в воду, или сюда!
- Грозар Громовержец, убереги нас! – зашептала Улыбашка, и руки ее, что держали веревку, которую снизу перехватил Гардан, задрожали.
Рассудив, что если им в открытом море будет еще ничего, то Раде уж совсем плохо, Лиара силой заставила себя отвернуться от сражающихся Тваугебиров и принялась вместе с Улыбашкой тянуть веревку. Откуда взялись силы, она уже и знать не знала, вот только наемник с Радой все равно были почти что неподъемные, и толку от ее потуг не было совсем. А вот Улыбашка пошире расставила свои короткие толстые ноги и налегла на веревку с такой силой, с какой не смогли бы и трое человеческих мужчин. И уже через несколько минут Лиара принимала из рук Гардана почти что бездыханное тело Рады и помогала перетаскивать его через борт.
Черный Ветер навзничь упала на доски, и рассыпавшиеся по палубе брызги с ее мокрых волос были розовыми, с отсветом крови. Она дышала, с трудом, но дышала, и Лиара вдруг ощутила себя такой беспомощной, такой робкой, глядя на нее. По всему телу Рады расцветали темные отметины от синяков с плохо зарубцевавшимися кровяными подтеками, а лицо едва узнавалось под огромной опухолью, залившей все синевой и деформировавшей ее черты.
Лиара только беспомощно тронула ее щеку, ту, что выглядела более здоровой, понимая, что даже не в силах ничем помочь. Она не была целителем, она не владела энергией Источников, и она была иссушена до того предела, после которого уже не могла пропустить через себя ни единой крохотной капельки силы Великой Матери.
Рядом с руганью перебирался через борт Гардан, которого поддерживала Улыбашка, с другой стороны палубы с оглушительным визгом и рычанием дрались насмерть Тваугебиры, а Лиара склонялась над Радой, поливая горячими слезами ее разбитое лицо. И веки Рады дрогнули, поначалу слегка-слегка, затем глаза открылись, и в них вновь была нежность, неописуемая, огромная нежность, заполняющая собой весь мир.
Золото в груди стало невыносимым, тугим, пульсирующим, будто прямо внутри нее колотилось огромное чужое сердце, стремясь разорвать ее плоть и вспыхнуть вновь рожденным солнцем в мириадах брызг солнечной пыли. Рада уже почти что и не соображала, что происходит вокруг нее, едва заметила собственное падение в соленую ледяную воду и руки Гардана, непонятно каким образом взявшегося тут и куда-то потащившего ее через волны. Перед глазами ее все качалось и мелькало, и свет то и дело совсем мерк, сменяясь чем-то иным: заполняющим все золотым сиянием.
Откуда-то издали наплывала громадными волнами, накрывала с головой, наполняла ее целиком, как пустой кувшин, музыка, которой Рада даже не могла дать названия. Звуковые волны, дышащие мощью ветров и тишиной предрассветных туманов в начале осени, громадные золотые переливы, заполняющие всю ее до самой последней клеточки трепетом крохотного мотылька, пойманного в стеклянную колбу и поднесенного к источнику света. Ей казалось, что ее сейчас разорвет, сомнет, растолчет в пыль этой немыслимой мощью, и все-таки что-то еще оставалось, что-то способное держаться, когда уже никаких сил не было в этом иссушенном и изнуренном теле.
Тысячами вспышек расплылось перед глазами что-то ослепительно-золотое, и из его глубины на нее смотрели. Это был взгляд, который невозможно было описать, взгляд, который подчинял себе, который узнавал ее за один миг, узнавал всю ее, все о ней, о ее прошлом и будущем, о том, из чего она была сделана, на что годилась. Это был взгляд мастера, рассматривающего кусок руды и размышляющего, что бы слепить из него. Это был взгляд двух ослепительных пламенников, чьи зрачки напоминали то ли павлиньи перья, то ли лесной пожар, и Раде казалось, что она сейчас сгорит, вспыхнет, будто сухая трава, и обратится в пепел, в рассыпчатую золу, а дальше и вовсе в ничто, так горячи и требовательны были эти глаза.
Только этого не случилось. Интенсивность отступила, и прямо из этих двух зрачков на нее посмотрели другие глаза, серые, словно штормовое море, полные теплых, горьких слез, и из вспышки потрескивающего жаркого света выплыло лицо Лиары в обрамлении серых, затягивающих небо облаков с голубыми разрывами туч.
Рада попыталась открыть рот и что-нибудь ей сказать, и вот тут-то все и началось.
Камнем на нее упала и придавила, буквально размазала ее по доскам палубного настила тишина. Базальтовая мощь, такая твердая, что и алмаз бы не прорезал, скала света рухнула сверху, протиснувшись сквозь ее тело, и это тело, жалкое, избитое, усталое, полное боли и страха, это тело внезапно ощутило такое наслаждение, что Рада хрипло вскрикнула, не в силах терпеть это.
Пела каждая клетка, пела, заливаясь тысячами соловьев на рассвете, рыже-розовым ореолом солнца на самой кромке густо-синих древесных крон, усыпанными крохотными серыми капельками тумана листьями, замершими в ожидании первого золотого луча. Нектар слаще меда, ослепительно сияющая радость, медоточивая нежность устремилась в ее тело, наполнив его до предела, пронзая насквозь, напаивая после стольких лет мучений, стольких лет жажды и слепой полу-жизни на пыльном бездорожье среди тысяч путей, которыми несли Раду ее глупые ноги. И она застонала от наслаждения, от узнавания, от такого немыслимого облегчения каждого кусочка собственной плоти, которого просто не могло существовать, просто не могло.
Этого не может быть! Это не со мной! Это мне снится!
Она увидела, будто со стороны, как все ее раны, все ее опухоли, порезы и синяки исчезли. То есть еще миг назад они были, а в следующий миг их уже не было. Было просто ее тело: здоровое, крепкое тело, буквально пылающее каждой клеткой, пронзенное тысячами солнечных лучей, что вырывались через каждую пору золотыми пучками.
Этого не может быть! Рада задыхалась в коконе ослепительного наслаждения, в собственном здоровом теле, в котором не было ни следа былых побоев и повреждений. Для исцеления всегда нужен посредник, сила не приходит прямо из Источника в тело! Это невозможно! Этого не может быть!
В тот же миг наслаждение обратилось в боль, и Рада закричала уже по-другому, когда кипящий яд хлынул в ее жилы, напитав тело, словно губку, насквозь обжигающей болью расплавленного текучего металла. В мгновение ока опухоль вновь исказила ее лицо, застонали отбитые кости, закровили и заныли внутренние органы, кожа покрылась синяками и ссадинами, и Рада задохнулась от боли и непонимания. С ней происходило что-то, что просто не укладывалось в ее голове. Что-то, чего не могло быть.
ЭТО – ЕСТЬ. ВЕРЬ. И БУДЕШЬ ЖИТЬ.
Это был не голос, это было чувство-ощущение, картинка со вкусом, запахом и цветом, развернувшаяся прямо в ее распахнутой груди, как распускается большой розовато-золотистый цветок навстречу солнечным лучам. И Рада отчаянно вцепилась в это ощущение, соглашаясь на все, принимая все, лишь бы вновь хотя бы на миг, на одно биение сердца ощутить то золото и блаженство, которое теперь казалось единственным возможным существованием из всех, что она когда-либо знала.
И блаженство хлынуло в нее, золотом, водопадом, срывающимся с теряющейся где-то в небесах скалы, с интенсивностью, способной дробить гранит, с мягкостью самого нежного объятия матери. Тело наполнилось им, напиталось им, тело вновь было здоровым, и на этот раз ей самой не было дела до того, как это получилось. Просто в одном состоянии сознания все это было всепоглощающей болью, а в другом – точно таким же ослепительным наслаждением. Но эта была одна и та же вещь, одна и та же, и одно и то же тело Рады переживало эту вещь, лежа на досках палубного настила и становясь то смертельно раненым, то абсолютно здоровым.
Что-то глубоко внутри нее, вечно досаждающий, шепчущий голосок внутри сознания тихонько бормотал, что прямо сейчас с ней происходило чудо, самое настоящее чудо из тех, о которых пели песни, сочиняли сказки и рассказывали байки. Только это вовсе не чувствовалось как чудо, это было что-то правильное, настолько правильное, истинное, кристально прямое и простое, что Рада знала: по-другому просто не могло быть, не бывало. «По-другому» – было ложью, сереньким блеклым отсветом сквозь заляпанное бугристое слюдяное окошко на фоне ослепительного сияния чистого солнца, бьющего прямо в лицо. И Рада дышала ему навстречу, дышала и не могла надышаться. И лишь ее распахнутые глаза смотрели прямо в серые глаза Лиары, смотрели сквозь нее и видели что-то в ней, отголосок чего-то до боли знакомого, крохотный обломок солнечного каравая, что прятался за серыми тучами на дне ее штормовых зрачков.
Лиара не понимала, что происходит, но Рада перед ней с невероятной скоростью менялась. Еще несколько мгновений назад она была почти что без сознания, и ее тело изломанной изодранной куклой застыло в руках Лиары, такое тяжелое, словно вся сила оставила мышцы вместе с вытекающей на доски палубы ледяной морской водой, которой напиталась одежда Рады.
Потом что-то изменилось в воздухе, изменился сам воздух, атмосфера, пространство – у Лиары не было этому слова. Что-то интенсивно сгустилось вокруг тела Рады, и оно полыхнуло, почти что взорвалось вспышкой света, в которой все порезы, ушибы и травмы на миг исчезли. Лиара даже не успела моргнуть, как все вернулось вновь: раны, обессиленная Рада, вода, освещение, и лишь зрачки Рады сжались в маковую росинку, а глаза были так широко распахнуты, что дрожали ресницы, и в них звенело напряжение, оголенное напряжение до предела натянутых нервов.
- Что происходит? – хрипло воскликнула рядом Улыбашка, не сводя глаз с Рады.
- Я… - Лиара даже не знала, как продолжить, просто не знала, что сказать дальше.
Это было не похоже ни на что из виденного ею в жизни, и при этом было таким знакомым, таким родным, словно случалось с ней тысячи тысяч раз с каждым новым вздохом. Это было чудом.
Вдруг вновь что-то изменилось. Это случилось за одну тысячную сердечного вздоха или взмаха ресниц, только теперь на руках Лиары была уже не изможденная, израненная Рада. Теперь она выглядела точно так же, как и всегда, разве что мокрой насквозь, и на губах ее мягко расцвела нежная, как лепестки яблоневого цвета, улыбка.
- Что?.. – договорить Лиара не успела.
Из-за спины послышался хриплый надтреснутый вопль, словно визг тысяч искаженных в муке ртов. Он прошил ее тело насквозь, заставив вздрогнуть и обернуться через плечо. Там, на корме, скорчившись на палубе и прижимаясь к ней брюхом, словно жаба, отползал от них прочь Сагаир.
Лиара застыла, глядя в его искаженное черной ненавистью лицо. Оно до сих пор было покрыто тонкой пленкой измороси, а глаза выглядели как две серебристые рыбки, шевелящиеся под толстой коркой льда, намерзшего на проруби. Сагаир жался к палубе, двигаясь рвано и резко, почти как атакующая змея, и при этом глаза его не отрывались от Рады, следя за ней, будто завороженные.
