сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 133 страниц)
Далан конвульсивно дернулся и вцепился в руку матери мертвой хваткой, глядя на нее широко раскрытыми глазами, в которых не осталось ничего, кроме страха. Лиаре очень захотелось плеснуть Тваугебиру в лицо остатками краски для волос, миску с которыми она как раз держала в руках, однако, она не сделала этого. Как и Рада, наградившая его полным жгучей ярости взглядом, но с трудом процедившая сквозь зубы:
- Алеор прав. Я должна покинуть эту страну. Я и так уже слишком много горя принесла своей семье, чтобы навлекать на нее новые беды. Потому Далан отправится в Ронтис, к дяде. – Положив тяжелую ладонь на голову сына, она через силу улыбнулась ему. – Там ты будешь в безопасности. И я приеду навестить тебя так скоро, как только смогу.
Мальчик ничего не ответил, только смотрел на нее во все глаза, словно пытался запомнить каждую черточку ее лица, каждую ресничку и морщинку смеха в уголках глаз.
Тягостное молчание вновь повисло в помещении, пока они быстро переодевались в выданные Тваугебиром коричневые поношенные куртки и штаны из тех, что носили не слишком богатые наемники. Штаны, что достались Лиаре, болтались на ней мешком, и ей пришлось подвязать их куском веревки, чтобы не потерять на ходу. В куртке зияли прорехи, да и пахла она плесенью и сыростью, а стоячий воротник драл шею. Однако, в своей жизни она перетаскала уже столько обносков за старшими подкидышами, что спорить не стала. Главное – выбраться из города, потом можно будет думать обо всем остальном. Критически оглядев их с Радой и недовольно поджав губы, Тваугебир все-таки кивнул, проворчав:
- Сойдет.
И первым зашагал прочь из своего жилища, не оборачиваясь. За ним поспешил позевывающий спросонья хмурый Гардан, а следом пристроилась и Лиара, забросив на спину свой узелок с вещами. Рада с Даланом шли последними, мальчик намертво сжимал руку матери, не решаясь отпустить ее ни на миг.
После душного спертого воздуха в жилище эльфа даже вонь переулков Латра показалась Лиаре свежим ветром. Рассвет только-только занимался, и высокое небо над головой было розоватым, перечеркнутым лишь несколькими тонкими линиями высоких облаков. Во внутреннем дворе, пофыркивая, поджимали копыта пять лошадей. Из них Лиара знала только вороного Рады и чалого Гардана, а три другие были ей не знакомы. Впрочем, несложно было догадаться, кому принадлежал громадный мышастый жеребец с черной гривой, косящий злым глазом на остальных лошадей и привязанный чуть поодаль. Две оставшиеся кобылки, - рыжая и гнедая с белыми носочками, - предназначались, судя по всему, для них с Даланом, и Рада подтвердила это, перехватив уздечку рыжей и протянув ее в руки сыну.
- Вот твой подарок, как я и обещала тебе, сынок.
Только это произвело на мальчика совершенно обратный эффект, чем ожидалось. На миг он застыл, огромными глазами глядя на мать, весь задрожал, и на его щеки полились большие градины слез.
- Не нужен мне никакой подарок! Не уезжай, мама! – голос мальчика сорвался, и он громко шмыгнул носом, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Или возьми меня с собой на запад! Клянусь, я не буду мешать тебе! Я буду делать все, что ты мне скажешь, только не уезжай!
Лиара почувствовала, как сжимает горло, и отвернулась, не в силах смотреть на Раду. В груди что-то налилось горячо и тяжело, и на миг она покачнулась, почти что теряя сознание. Что-то очень похожее уже было с ней однажды, она уже видела это. Перед глазами потемнело, и откуда-то изнутри всплыл размытый образ: громадный серый в яблоках жеребец срывается с места галопом, развеваются на ветру каштановые пряди и длинный темный плащ, и вслед всаднице тянутся две руки, ее руки, тонкие и слабые. «Не уезжай, мама!..»
Почему-то стало жарко, так жарко, будто она пересидела в парильне, задрожали руки и ноги, и Лиара едва не упала, хватаясь за уздечку лошади и пытаясь удержаться на ногах. Животное захрапело, вскидывая голову, но Лиара намертво повисла на поводьях, не в силах стоять на трясущихся, превратившихся в желе ногах. Голову стискивали обручи боли, перед глазами плыли красные круги. Кану Защитница, что со мной? Что со мной происходит? И вновь образ женщины на коне, удаляющейся, безвозвратно удаляющейся от нее навсегда. Грудь резануло болью, на глаза навернулись слезы, и Лиара прикрыла рот рукой, давясь рыданием. Но даже через все это прорастало удивление: почему именно сейчас? Она не помнила этого, совсем не помнила матери, но именно сейчас пришло это туманное воспоминание, раскрывшись перед внутренним взором. И воспоминание ли это было на самом деле? Или просто страшное видение, навеянное отчаянным криком Далана, прощающегося с Радой?
- Пойдем! – жесткая рука ухватила ее за плечо, развернула на месте, и ледяные глаза Тваугебира вонзились прямо в ее развороченное сердце. – Если и ты будешь слезы лить, мы утонем в соплях, и Раде точно снесут голову. Мы и так слишком сильно задержались.
Не в силах ответить ему, Лиара лишь судорожно кивнула и позволила эльфу подсадить ее в седло. Гнедая кобылка любопытно покосилась на нее, но стояла смирно, и Лиара была за этой ей бесконечно благодарна. Ей приходилось в жизни ездить на лошадях, но все это были ломовые старые клячи, на каких в приют возили воду и зерно, а вовсе не скаковые лошади лучших кровей.
Кое-как сжав в руках поводья, она огляделась. Ревущего и отбивающегося Далана волок к своей лошади Гардан, прижимая его к себе железной рукой и не давая выбраться. Рада стояла возле своего Злыдня и смотрела ему вслед, не мигая, и лицо у нее было странным, каким-то голодным и по-звериному тоскливым. Мальчик отчаянно кричал и рвался из рук наемника, но тот только бесцеремонно затолкал его в седло своего чалого, забрался следом, подхватил поводья рыжей кобылы Далана, и ткнул коня пятками в бока. Он обернулся лишь раз, под самой аркой, на прощание кивнув Раде, и скрылся из виду, а крики мальчишки затихли за отрезавшей их стеной.
Еще несколько мгновений Рада стояла на месте, глядя туда, где только что исчез ее сын, а затем тряхнула головой и молча взобралась в седло Злыдня. Подобрав поводья, она первой выехала со двора, а Тваугебир и Лиара последовали за ней.
Гнедая лошадка покладисто засеменила вперед, подчинившись легкому толчку пяток Лиары, и та пригнулась, проезжая под низкими сводами арки в стене. Голова все еще сильно кружилась и болела, а перед глазами то и дело скользили черные мухи, но Лиара упрямо стискивала поводья, отталкивая прочь ноющую боль в груди. Это было всего лишь воспоминание и ничего больше. И я не могу сейчас поддаваться боли. Это не к месту и не ко времени вовсе.
Копыта коней застучали по каменной мостовой широкой городской улицы. В такой ранний час город только просыпался, и на улице почти что никого не было, если не считать двух забулдыг, с трудом ползущих вдоль самой стены дома на противоположной стороне и поддерживающих друг друга, чтобы не свалиться, да тощей собаки с забором ребер, выпирающих из-под грязно-рыжей шкуры. Однако Тваугебир все равно был недоволен: то и дело оглядывался, бросая внимательные взгляды в темноту перпендикулярных улице переулков, привставал в стременах, изучая дорогу за их спинами. В конце концов, он что-то все-таки углядел там, потому что вместо того, чтобы ехать прямиком к выезду из города, свернул в сеть узких закоулков и принялся петлять между глухими стенами домов и складов, постоянно подгоняя своих спутниц.
А Лиара все ехала вперед, глядя на широкую спину Рады и ее согбенные плечи. И крик маленького мальчика, умоляющего маму не уходить, звенел в ее ушах, бередя и без того израненное сердце. Смотри на нее, Лиара, смотри внимательно. Ей сейчас тяжелее, чем тебе. Было ли также тяжело твоей матери, когда она оставляла тебя одну в забытом Богами приюте на окраине Мелонии? Колючие слезы вновь навернулись на глаза, но на этот раз Лиара прогнала их прочь, решительно взяв себя в руки. Если ты так и продолжишь плакать, то не сможешь идти за ней на запад, и дальше, туда, куда понесут ее ветра перемен. А ты ведь хочешь этого, правда? В груди почему-то вновь стало странно жарко, только теперь иначе, не так болезненно, как раньше, и Лиара повела плечами под толстым шерстяным плащом. Мы обе с ней потеряли кого-то. Возможно, мы сможем помочь друг другу это пережить.
========== Глава 15. Скрытые способности ==========
Гулкое эхо бродило по пустым закоулкам, отскакивая от стен и дробясь, прыгая мячиком в розовое рассветное небо. Первые золотые лучи уже брызнули в мир, заливая своим светом просыпающийся город, пустые пыльные проспекты, отяжелевшую листву деревьев, проржавевшие крыши и водосточные трубы, за ночь обросшие мелкой россыпью росы. Последние коты, допевшие свои песни и доделавшие все ночные дела, разбредались спать по подвалам домов. Позевывая, захлопывали свои окна усталые шлюхи, смывая с лица пудру и краску, сворачивались под теплыми одеялами и засыпали долгим тихим сном. Расползались по темным углам контрабандисты и наемники, воры и картежники, а им на смену за те же самые столы таверн садились купцы и работяги, чтобы выпить первую кружку бодрящего чая и начать новый день. Утро сменяло долгую ночь, город полностью менял свое лицо, протирая заспанные глаза-окна, распахивая руки-двери, и по венам его дорог кровью потекли первые путники, торговцы, горожане, стражники…
Рада чувствовала себя странно пустой, как валяющаяся возле грязной стены старая жестяная банка, в которой собралось немного росы. Или как водосточная труба, на самом краю которой набухала большая капля воды, все не решаясь капнуть вниз и ослепительно сверкая на солнце. Для нее сейчас тоже начиналось что-то новое, и ощущение это было совсем странным, таким непривычным, что она оробела.
Никогда еще ее жизнь не переворачивалась с ног на голову так быстро, как теперь. Перемены пришли, словно северные ветра, с лютой злобой, ревом и яростью набрасываясь на нее со всех сторон, сдирая своими когтистыми ледяными пальцами все лишнее, что было на ней: ее имя, ее семью, ее прошлое. Только этого оказалось мало, и ветра набросились на нее еще злее, еще больнее, и следом за тем, в чем она на самом-то деле и не нуждалась, отняли то, что было ей по-настоящему дорого.
Огромные синие глаза сына, глядящие на нее с такой силой, с такой надеждой, с такой мольбой. Он только что обрел ее после долгих лет ожидания, он так тянулся к ней, так хотел быть с ней, так стремился наверстать все, что было упущено между ними за эти годы, все, что было недоделано и недосказано. И Рада хотела этого также сильно, только не могла. Как и всегда, когда что-то было ей дорого, до самой глубины сердца дорого, кто-то жестокосердный, саркастически улыбаясь, отрывал это от нее и с интересом наблюдал за тем, как она корчится, пытаясь зализать рваные раны в груди. И каждый раз Рада проклинала его, грозя однажды найти и отомстить за каждую потерю, за каждую слезу, за каждую крохотную капельку боли, которую этот кто-то причинил ей и ее близким. Только вот его было не найти. Или, может, она просто не там искала?
Ты сама делаешь все это с собой. Ты сама всю жизнь идешь не туда, врешь, изворачиваешься. Ты позволяешь другим людям решать за себя, ты боишься, что своими поступками и своим выбором причинишь кому-то боль, и в итоге так и получается, но не потому, что ты сделала что-то, а потому, что ты не сделала ровным счетом ничего. И Далан пострадал только из-за тебя. Из-за того, что ты согласилась на идиотское предложение Ленара вернуться в город, из-за того, что в свое время ты не держала язык за зубами и не спускала Гелату с Аспаром ничего, настойчиво стремясь к тому, чтобы ткнуть их обоих носами в их же ошибки и просчеты. А еще из-за того, что ты вообще согласилась остаться в Латре и выйти за Ленара, а не уехала из этой страны много лет назад, когда у тебя еще был шанс.
Сердце тянуло и тянуло, и Рада, морщась, рассеяно потерла ладонью грудь. Конечно же, она знала, что боль эта не физическая, и что ее не вылечит прикосновение руки, но ничего другого она придумать не смогла. Тоскливо вздохнув, она подняла глаза, глядя на зажатые между крыш домов золотистые облака, купающиеся в розово-малиновом небе. С этим покончено. Я больше не буду врать и изворачиваться, чтобы понравиться другим. Я больше не буду ни под кого подстраиваться. Я буду делать лишь то, что укажет мне сердце. Только глупое сердце шептало ей немедленно развернуть коня и вернуться к сыну, и Рада криво ухмыльнулась, понимая, что нарушила свое обещание в тот же самый миг, как и дала его.
Алеор вел их по пустым переулкам, по проходным дворам, вдоль складов и полуразвалившихся лачуг, где, набросав на себя все имеющиеся в наличие обноски, ежились от утреннего холода бездомные. Вонь здесь стояла невыносимая, а грязные стены и забитые окна говорили лишь об одном – полнейшей нищете, царящей в этой части города. И это тоже было символично. Рада покидала Латр не со стороны квартала князей, где от золота резало глаза, а отсюда, из самой бедной и грязной его части, куда не рисковала соваться даже городская стража, где не было ни закона, ни правил, ни чести. Что заслужила, то и получила. И нечего нос воротить.
Впрочем, насчет стражи она все-таки ошиблась. Когда они в очередной раз пересекали узкую улочку, зажатую между двумя высокими доходными домами, почти что касаясь коленями стен, навстречу из-за угла выехали три стражника.
Вид у всех троих был не то что не уверенный, а почти что истерический: лица напряженные, брови хмурятся, глаза мечутся вокруг, словно в любой момент из ниоткуда может появиться какой-нибудь наемник с мечом, только и мечтающий о том, чтобы свести их коней или перерезать глотки им самим. Грязно-рыжая форма городской стражи под кожаными коричневыми жилетами делала их похожими на трех упитанных домашних котов, которые впервые в жизни вылезли на помойку и увидели своих дальних родственников с драными ушами, тощими боками и скверным характером, и теперь пытались любым способом убраться поскорее с их пути.
Заметив в конце переулка троих всадников, стражники на миг застыли в недоумении. Переулок был слишком узким - две лошади не разойдутся, - да и выглядел отряд во главе с Алеором явно подозрительно. Их командир, лопоухий паренек с побитым оспой лицом, которому не посчастливилось первым въехать в это бутылочное горлышко, на миг замялся, неуверенно оглядываясь через плечо на своих людей, потом вновь развернулся навстречу Алеору и, приосанившись, прикрикнул:
- Дорогу городской страже! Посторонитесь!
Впрочем, на последнем слове он дал петуха, и глаза его расширились от страха, а кадык нервно дернулся. Рада знала, почему это: Алеор приподнял голову, и из-под чернильной тьмы капюшона блеснули его темно-синие, ледяные глаза. Обычно, одного его присутствия было достаточно для того, чтобы люди начинали нервничать и дергаться, даже не зная, кто он, а этому стражнику не повезло еще и приказывать эльфу что делать.
Только ситуация не располагала к сопротивлению, им нужно было покинуть город как можно быстрее и тише. Потому Алеор, заставив капитана стражи попотеть несколько секунд от страха, все же слегка склонил голову в знак согласия и приглушенно бросил через плечо:
- Сдавайте назад. Пропустим стражников.
Рада обернулась, также тихо передавая его приказ Лиаре, и глаза той, расширились от тревоги. Ей-то стражу видно не было: спины Рады и Алеора перекрывали обзор. Она подобрала поводья, дергая свою гнедую кобылу за уздечку и заставляя пятиться, а сама во все глаза смотрела на Раду, и лицо у нее было едва ли не таким же перепуганным, как у рябого капитана стражи. Рада только поморщилась. Все это было не очень хорошо. Люди, испытывающие страх, были больше всего склонны к идиотским необдуманным поступкам, а им нужно было выехать из города без шума и как можно быстрее, пока никто из этих остолопов не додумался, что она может попробовать изменить внешность.
Злыдень заартачился, не желая сдавать назад, Рада мысленно покрыла его всеми известными ей добрыми словами и изо всех сил дернула уздечку. Храпя и высоко взбрасывая черную морду, конь попятился-таки, но Рада все равно не ослабляла хватки, пока упрямая скотина не вышла из узкого переулка. В любой момент Злыдень мог начать бить задом, или попытаться укусить ее, или сделать еще что-нибудь назло ей. Проклятая скотина! Тебя, должно быть, изрыгнула бездна мхира, не иначе! Силой Рада отволокла его подальше от проулка и увесисто похлопала по шее, чуть сильнее, чем надо было. Конь настороженно поднял уши и покосился на нее, не понимая, то ли она его успокаивает, то ли бьет. Рада широко оскалилась в недовольный карий глаз. А вот теперь поломай себе голову над этим, бхара чернозадая! Посмотрим, додумаешься ли ты до чего-то или нет!
