сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 133 страниц)
Гардан одним махом соскочил с коня и подбежал к кобыле мальчишки как раз вовремя, чтобы успеть подхватить его. Руки паренька разжались на поводьях, и он без сил сполз с седла, конвульсивно подергиваясь всем телом, словно уже началась агония. Закусив губу, Гардан прижал его к себе поближе и вбежал в приоткрытую дверь церкви.
Здание было небольшим, всего с одним медным куполом-луковицей. Полутемное внутреннее помещение наполнял тяжелый густой запах ладана, стены покрывали фрески с изображениями Кану Защитницы, молодой женщины со светлым ликом и сложенными на груди в молитвенном жесте ладонями. У дальней стены помещения чадили большие подсвечники, в которых горело множество свечей, и один старенький жрец, кряхтя, бормотал молитву.
Сапоги Гардана загрохотали по деревянным полам церквушки, на куски разорвав царящую тут густую тишину, и жрец вздрогнул всем телом, оборачиваясь. Это был невысокий мужчина с выбритым до зеркального блеска черепом и испещренным морщинами лицом. Одет он был в простой белый балахон, подпоясанный куском веревки, как и полагалось носить жрецам Молодых Богов, а его длинная борода спускалась на грудь, перевязанная посередине мелкими разноцветными веревочками, на концах которых болтались крохотные изображения серебряных голубок – птиц Кану.
- Что ты так шумишь, окаянный? Это же храм! – жрец свел к носу кустистые седые брови и начал угрожающе подниматься, но Гардан не дал ему возможности закончить свою отповедь.
Подбежав к жрецу, наемник упал на пол на колени и осторожно уложил содрогающегося мальчика на покрытые пятнами воска доски.
- Отче, беда! – пальцы так дрожали, что развязывать узел повязки он был просто не в состоянии, а потому ухватился за промокшие от крови бинты и содрал их с головы Далана одним рывком. Кровь из раны на лбу сразу же хлынула ручьем, и жрец с криком отшатнулся назад. – Помоги, отче! – взмолился Гардан, держа мальчика за плечи и пытаясь хоть как-то остановить неконтролируемые судороги рук и ног. – Он жаловался на головную боль уже несколько дней, а потом на лбу у него вскочил этот свищ! Только вот это не свищ, это…
Договорить Гардан не успел. Рана во лбу мальчика вдруг сама по себе раскрылась, и оттуда выглянул глаз.
В один миг в помещении стало так душно и холодно, что Гардан ощутил, как у него отнимаются руки. Откуда-то издалека раздался вскрик жреца, но ему уже не было до этого никакого дела. Во лбу Далана между бровей зияло третье око, вертикальное, с двумя большими веками, которые до этого он принял за опухоль свища. Один черный зрачок посреди большого белка, и этот зрачок смотрел прямо в душу Гардана.
Весь мир затих, словно звук высосали из него вместе со светом и запахами. Гардан не мог шелохнуться, глядя, как завороженный, в черную беспросветную ночь зрачка, которая притянула его сознание, будто смола. Этот взгляд был физически ощутимым, сильным, настойчивым. Он проникал сквозь его кожу и кости, доходил до самой сути его сердца и внимательно рассматривал все, каждый самый дальний уголок сознания, каждый далеко запрятанный темный секрет, каждый страх и каждую радость. Под этим взглядом Гардан чувствовал себя обнаженным до предела и вывернутым наизнанку, и ничего не осталось в мире, кроме бездонного колодца во лбу мальчика.
В этом колодце, далеко-далеко, плескалось дымное море. Гардан видел волны, перекатывающиеся одна за другой, волны странного серебристого света с росчерками разноцветных молний. Он видел отблески света на серых стенах каменной пещеры, видел Золотое Веретено, светящееся так нестерпимо ярко, что на него было больно смотреть, видел мотки золотистой мягкой пряжи, похожие то ли на облака, то ли на нестриженные бараньи бока. А еще он видел ножницы: громадные, ржавые по краям, ослепительно-острые по самой грани лезвия.
Он вскрикнул, когда обычный свет вернулся, ударив по глазам. Зрачок изо лба мальчика все еще смотрел на него, но Далан прекратил дрожать. Он медленно открыл свои собственные глаза, в которых тоже больше не было голубой Радиной радужки, а только черное маковое семечко, сжавшееся в точку. А потом мальчик заговорил, и голос его не принадлежал человеку.
Уши Гардана звенели от напряжения, готовые в следующий миг просто взорваться, и он слышал скорее чем-то внутри, слышал этот голос буквально всем своим существом, а не ушами. Тугие могучие волны, подобные морской буре под кипящим серым небом, сотрясали все тело наемника, держащего в руках мальчишку с тремя глазами, губы которого шевелились, а с них слетали слова, впечатываясь прямо в кровь Гардана, в плоть его сердца:
- ГОЛОСОМ ЧИСТОГО РЕБЕНКА БУДЕТ ГОВОРИТЬ ДЕВА. МЫ ЗАЯВЛЯЕМ ПРАВА НА НЕГО ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ ВЕКОВ. ОН НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ НИ ЖЕНЩИНЕ, НИ МУЖЧИНЕ, НИ СТРАНЕ, НИ БОГАМ. НА НЕМ – ПЕЧАТЬ МАРН, И ИХ ЛИШЬ ОКОМ И ГОЛОСОМ ОН БУДЕТ.
Звук вырастал, словно гигантское дерево из крохотной почки, заполнял помещение маленькой церкви, и от его грохота завибрировали стены, закачались подсвечники, заплясало пламя тысяч тонких церковных свечей. Звук поднимался вверх, все выше и выше, пока не тронул тяжелый литой колокол под самой луковицей церкви, в который звонили по особым праздникам, и который теперь утробно загудел в ответ. Гардан ощутил, как саднят зубы в его деснах, когда губы мальчика вновь приоткрылись, и тот же Голос произнес:
- ВЕТРА ПЕРЕМЕН ИДУТ С ВОСТОКА, А ВМЕСТЕ С НИМИ – СТРАХ И НАДЕЖДА, КОТОРОЙ НЕ ЗНАЛИ ДОСЕЛЕ. НЫНЕ ВОЗВЕЩАЕТСЯ, ЧТО ВСКОРЕ БУДУТ РОЖДЕНЫ ТЕ, КОМУ ПРЕДНАЧЕРТАНО РАЗРУШИТЬ ВСЕ ЗАКОНЫ И ПРОЯВИТЬ ВОЛЮ, ИВЗЕЧНУЮ ИСТИНУ И ПЕРВОПРИЧИНУ ВСЕГО. ГЛАШАТАИ БОГА ВНОВЬ СТУПЯТ НА ЗЕМЛЮ, И ЗЕМЛЯ СОДРОГНЕТСЯ ПОД ОГНЕННОЙ ПЯТОЙ АВАТАР.
Гардан ощутил, как пережимает в груди. Холодный пот выступил крупными каплями по всему телу, а все мышцы сжало в судороге, словно чья-то громадная рука обхватила его со всех сторон и давила, давила. Он мог только молча смотреть в Око Марны Девы и слушать ее голос, который стал уже громче весеннего бурлящего от грозы неба, громче морских штормов и лютого зимнего бурана. Словно могучая волна выплеснулся этот звук сквозь двери и окна старой церквушки и хлынул наружу, и откуда-то Гардан знал, что сейчас вся деревня до последнего жителя слышит пророчество о приходе Аватар и тоже не может двинуть ни единым мускулом, подчиняясь тяжелой, как гора, непреклонной воле Марн.
- ВСЕ СТАРОЕ БУДЕТ РАЗРУШЕНО, И ПЕЛЕНА ЛЖИ ПАДЕТ. РАССЫПЯТСЯ В ПРАХ ЦЕРКВИ, ГОСУДАРСТВА И ЗАКОНЫ, И В ЧАС БОГА ВСЕ НАРОДЫ ВСТАНУТ ОБНАЖЕННЫМИ ПЕРЕД ИСТИНОЙ, РАСПУСТИВШЕЙСЯ КАК БУТОН ЦВЕТКА. ИМ БУДЕТ ДАН ВЫБОР: ИЗМЕНИТЬСЯ И ШАГНУТЬ В БЕСКРАЙНИЕ МИРЫ ВЕЧНОСТИ ИЛИ УЙТИ В ПРОШЛОЕ, СТАВ ЛИШЬ ПЫЛЬЮ БЕСКОНЕЧНЫХ ВЕТРОВ ВРЕМЕН, КОГДА ОГНЕННОЕ КОЛЕСО ПЕРЕТРЕТ САМО СЕБЯ, И ВЫСШАЯ ИСТИНА ЯВИТ СЕБЯ МИРУ.
Давление стало невыносимым, и Гардан ощутил, что плачет. Слезы текли по щекам, смешавшись с потом, а его обнаженная, беззащитная, оголенная душа трепетала в благоговении крохотной букашкой перед затмившим полмира Оком Марн.
- ГРЯДЕТ ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ ХАОСА, ЧТО СТАНЕТ КОНЦОМ НЫНЕ ЗРИМОГО МИРА. И ГОРЕ ТОМУ, КТО ЗАЙМЕТ В ЭТОМ ТАНЦЕ НЕВЕРНУЮ СТОРОНУ. НАСТАЕТ ЧАС БОГА, И ВСЕ НАРОДЫ ДОЛЖНЫ СКЛОНИТЬ ГОЛОВУ ПЕРЕД ЕГО ВЕЛИЧИЕМ И ИСКРЕННЕ ОТКРЫТЬ ЕМУ СВОЮ ДУШУ, ИБО ТОЛЬКО ТОГДА ОНИ СМОГУТ ВОЙТИ В ЗОЛОТЫЕ ДВЕРИ ВЕЧНОСТИ И СТАТЬ ТЕМ, ЧЕМ ИМ ПРЕДНАЗНАЧЕНО СТАТЬ С ИЗНАЧАЛЬНЫХ ВРЕМЕН. СКЛОНИТЕСЬ ПЕРЕД СВОИМ СОЗДАТЕЛЕМ И ВЕЛИКОЙ МАТЕРЬЮ, КАК СКЛОНЯЕМСЯ МЫ, ИБО ВАС ЖДЕТ ВЕЛИКАЯ СУДЬБА – ВИДЕТЬ КОНЕЦ МИРА И РОЖДЕНИЕ НОВОГО ДНЯ.
Голос замолчал, но волны силы продолжали сотрясать все окружающее пространство, и Гардан чувствовал себя лишь сухим осенним листом на ураганном ветру, который не в силах сопротивляться могучей воле. Глаз Марны Девы сконцентрировался прямо на нем, и губы Далана вновь зашевелились. Голос больше не звучал вслух, он лишь тихо-тихо шептал в сознании Гардана, прямо в глубине его груди, и от этого все тело насквозь прошивали золотые солнечные лучи.
- А ТЫ, ЧЕЛОВЕЧЕ, ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ НИ ОДИН ПИРАТСКИЙ КАПИТАН В БУХТЕ СЕВЕРНОГО МОРЯ НЕ ПОКИНУЛ ПОРТА И НЕ ОТПЛЫЛ НА ЮГ ДО НАСТУПЛЕНИЯ ПЕРВОГО ДНЯ СЕЗОНА ШТОРМОВ. ПОТОМУ ЧТО ИНАЧЕ ВСЯКАЯ НАДЕЖДА БУДЕТ ПОТЕРЯНА.
В следующий миг грандиозная мощь, заполнившая весь мир, схлынула прочь, как отступающая после наводнения вода. Сердце Гардана успело ударить лишь три раза, и ничего уже не было, только звенящее ощущение где-то на границе сознания, будто неумолимый приказ вплавился прямо в его плоть и кровь, стал его частью, пережав каждую клетку изнутри.
Гардан захрипел, опрокидываясь на спину и дрожа, когда все сведенные судорогой мускулы распустились, как желе. Он больно ударился затылком об пол, и это слегка привело его в чувства, позволив восстановить координацию движений. Наемник завозился на полу, моргая полуослепшими глазами. В помещении стоял все тот же сумрак, все так же кружились пылинки в приглушенном оранжевом сиянии свечей, все так же смотрела со стен кроткая Кану Защитница, сложив ладони на груди и слегка улыбаясь, так понимающе, так нежно.
Наемник кое-как смог сесть и взглянул на распростершегося перед ним на полу мальчика. Тот лежал, мирный и тихий, и, судя по спокойному дыханию, крепко спал. Его измазанное кровью лицо тоже было расслабленным, а око во лбу закрылось до поры до времени, два вертикально расположенных века с кровавой полосой между ними.
- Светлые боги! – бормотал рядом жрец, кое-как поднимаясь с пола.
Гардан взглянул на него, ощущая, насколько потрясающе пуста его голова, словно отродясь в ней не было ничего, кроме гуляющего между ушами ветра. Жрец шарил дрожащими руками по полу, пытаясь опереться о него ладонями и то и дело наступая на собственную бороду, что и мешало ему подняться на ноги, и чего он совершенно не замечал. Его взгляд был прикован к спящему на полу мальчику, который был выбран Единоглазыми Марнами собственным голосом, а губы тихонько шевелились, шепча молитвы.
- Как зовут этого ребенка? – разобрал в болезненном дрожании его голоса Гардан несколько связных слов.
- Теперь этот ребенок принадлежит Марнам, - с трудом ворочая языком, проговорил он в ответ. – И он Провидец. Вряд ли его имя имеет значение.
Внутри у Гардана разливалось теплое море покоя, по которому пробегала мелкая рябь – приказ Марны идти на север и остановить пиратских капитанов от отплытия, впечатавшийся в его плоть и кровь. Это требование было единым и неумолимым, хоть он и не понимал, почему оно так, да и не стремился понять это. Прости, Рада, я не уберег твоего сына, - рассеяно подумал Гардан, во все глаза глядя на мирно спящего мальчика. Его забрали себе Марны. Вряд ли я смог бы хоть что-то им противопоставить, ты же понимаешь это. Надеюсь, ты поймешь меня.
========== Глава 24. На подступах к Серой Топи ==========
День ото дня становилось все холоднее. Дождь то прекращался, то снова начинал накрапывать, и осеннее небо было беспокойным, растревоженным, словно большой зверь, никак не желающий засыпать в своей берлоге и все бесцельно бродящий туда сюда. Облака тянулись низко над землей, и из них то и дело выглядывало точно такое же низкое солнце. И ветер, пронзительный ветер с востока все дул и дул, толкая между плеч, и Рада чувствовала себя так, словно он специально пытается поскорее выгнать ее из страны, словно ему не терпится, чтобы она покинула наконец Мелонию.
Ваэрнский лес кончился, и теперь дорога тянулась через просторные поля с убранной пшеницей. Вдоль нее как грибы вырастали деревни и деревушки, в отдалении среди полей виднелись одинокие фермерские дома в окружении хозяйственных построек. Беспородные псы, мотая хвостами-баранками, иногда подбегали оттуда к дороге, завидев путников, и беззлобно брехали, зарабатывая себе на кость.
Пожалуй, в эти дни псы были единственными созданиями, которые вообще рисковали подходить к четверым путникам. Остальные встреченные на дороге старались держаться от них как можно дальше или вообще, только завидев их издалека, сворачивали с пути и ожидали, пока ведомый Реноном отряд проедет мимо.
Раду всегда поражала скорость, с которой распространялись слухи. Казалось, что у них были крылья, и передвигались они буквально с порывами холодного ветра, потому что во всех селениях по дороге на Онер еще до их приезда знали, что именно на них охотится Свора с Пастырем, и именно они навлекли беду на тот постоялый двор в двух неделях пути к востоку. Это одновременно и облегчало им путь, и осложняло его.
Рада теперь ни при каких обстоятельствах не рискнула бы останавливаться на постоялых дворах или в других людских селениях, а потому спали они так же, как и в начале своего пути: на земле возле походных костров. В дождь это было не слишком-то приятное занятие, но после той ночи погода пошла на поправку, и даже если с неба и накрапывало, то недостаточно сильно, чтобы им помешать. А потому Алеор вел их со всей возможной скоростью, поднимая еще до света и разрешая привал на ночь уже тогда, когда Рада почти что замертво из седла валилась. И как бы ни было разбито усталостью Радино тело, как ни стонала бы Улыбашка, проклиная на чем свет стоит себя за то, что вообще связалась с Алеором, как бы ни перебрехивались все путники с вечно недовольным и едким эльфом, а скорость дала свои плоды, и к Онеру они приближались гораздо быстрее, чем изначально рассчитывал Алеор. Да и от погони вроде бы оторвались, во всяком случае, пока что ни намека на Свору или других слуг Сети’Агона им не встретилось. Да оно и немудрено, учитывая предосторожности, которые предпринял Алеор.
Благодаря Песне Земли, которую он использовал, чтобы сбить Свору со следа, ноги Рады больше не оставляли никаких следов на земле. Конские копыта отпечатывались в грязи у обочины дороги, а вот от ее собственных ног следов не оставалось вообще, будто она ничего и не весила вовсе. Рада заметила это случайно во время вечернего привала, и некоторое время внимательно разглядывала свои ноги, пытаясь понять, не померещилось ли ей. Даже потопталась в грязи в низинке возле дорожного полотна, чтобы точно убедиться. На размокшей земле не осталось ни следа, будто ее сапоги буквально втекали в грязь, сливаясь с ней и становясь ее частью.
Однако помимо следов, которые могли учуять Гончие, были еще и птицы, следящие за ними своими черными глазами-бусинками. Тут Алеор уже ничего не мог поделать и обратился за помощью к Лиаре. Рада понятия не имела, что она сделала, только теперь Алеор утверждал, что на них наброшена какая-то сеть из света, которая отводит глаза тварям, рыщущим для Птичника по окрестностям. Никаких особенных изменений в своем состоянии Рада не чувствовала, за исключением разве что мелкой щекотки, которой стянуло всю кожу. Ощущение было странным: словно она целиком обмазалась маслом. Рада просыпалась и засыпала только с этим чувством, гадая, как же Лиара провернула такую штуку, и главное, когда же наконец в этом уже не будет необходимости. На ее взгляд, они двигались достаточно быстро и ушли уже очень далеко от того места, где погоня пошла по ложному следу, чтобы немного расслабиться. Не совсем потерять бдительность и перестать оглядываться через плечо, - Рада прекрасно помнила, какой ценой это обошлось в прошлый раз, - но, во всяком случае, уже не гнать во весь опор, изнашивая и себя, и животных. С другой стороны, в одном Алеор был прав: Сети’Агон никогда не отпускал своих жертв с поводка. Если уж он хотел кого убить или поймать, то этот несчастный рано или поздно умирал, а это означало, что перспективы у них у всех не слишком радостные.
Рада нахмурилась, прокручивая в голове все, что услышала за это время от эльфа. И невольно ее взгляд уперся в спину искорки, что ехала вновь на своей гнедой кобыле справа от Рады, стараясь держаться как можно ближе к ней. Плечи ее закрывал серенький плащ, купленный ими по дороге у первого же торговца, который не успел еще услышать новости о Своре и нападении на постоялый двор. Кудряшки большой пушистой шапочкой охватывали голову искорки, и Рада поймала себя на мысли, что вновь хочет запустить в них пальцы и ощутить эту странную мягкость, от которой внутри все пронзала звенящая нежность. Не могло быть так, чтобы эта девочка была Аватарой, это было бы слишком жестоко. Да и она клялась всеми Богами, что не имеет ничего общего с Источниками, что никогда не соединялась с ними, и что та огненная женщина, что пришла на помощь во время нападения Гончих, тоже с этим никак связана не была.
Если вы слышите меня, боги, сделайте так, чтобы так оно все и было. Пожалуйста, не дайте ей оказаться Аватарой, уберегите ее. Лиара почувствовала ее взгляд и обернулась, и в ее серых задумчивых штормовых глазах тоже был невысказанный вопрос и тревога.
