сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 133 страниц)
- Может… - начала Улыбашка, и Лиара жадно, с надеждой взглянула на нее, да так, что гномиха даже сбилась с мысли, кашлянула, и только потом продолжила: - Может, ты просто переслушала всех этих песен? Может, просто кто-то в детстве тебе рассказывал сказки, а ты не помнишь подробности правильно и все перепутала?
- Да нет же! – напряженно вскричала Лиара, и голос ее дрожал. – Я просто знаю это! Я это чувствовала, я это проживала, когда сливалась с Миром! Иначе и быть не может! Я не вру!
- Никто здесь не думает, что ты врешь, искорка, - тихонько проговорила Рада, стараясь добавить в свой голос как можно больше тепла. Лиара беспомощно развернулась к ней, и глаза у нее были огромные и перепуганные. Ободряюще улыбнувшись ей, Рада договорила: - Мы просто пытаемся понять, откуда ты все это знаешь.
- Ну хорошо, - заметил эльф, не дав Лиаре ответить. – А эта женщина, огненная женщина, которую ты видела вчера. Она – тоже из Богов? Или, может, из этих Первосущностей, вроде Марн?
- Я не знаю, - растеряно покачала головой Лиара. – Она чувствовалась, как сконцентрированная сила, и пришла защитить, как только я позвала Великую Мать. Так что я просто не знаю. – Она нахмурилась, задумчиво глядя вперед, и добавила: - Она не похожа по ощущению на Молодых Богов. Те – гораздо более… персональные, что ли. У них есть чувства, ощущения, у них есть амбиции, а эта женщина была полна первозданной силы, она была силой сама!
- Подожди, - замогильным голосом проговорила Улыбашка, - а откуда ты знаешь, каковы по ощущению Молодые Боги?
- Я видела их в своих грезах, - с простодушностью ребенка ответила Лиара.
Раде показалось, что ее почти что закапывают в землю. Внутри что-то оборвалось, и глухое беспросветное отчаяние пало на плечи. Она даже не знала, почему так, но инстинктивно прижала к себе искорку, словно могла этим как-то защитить ее от пронзительного взгляда Алеора или немого удивления Улыбашки. Грозар Громовержец, Ирантир, Богон Светлый и все-все боги, что только есть в мире! Смилуйтесь, прошу вас! Пусть она не будет Аватарой Создателя! Только не она!..
Улыбашка вдруг громко хмыкнула и махнула рукой.
- Алеор, да просто девка со странностями и все. Что тут рассусоливать-то? Большей ахинеи я никогда не слышала в жизни! – Она наставительно взглянула на Лиару. - И на твоем месте, я бы язык держала за зубами, девочка, и никому об этом не рассказывала! Потому что если хотя бы один Жрец услышит про Великую Мать и Отца-Сознание, растворенных в Белом и Черном Источниках, тебя сожгут как еретичку на рыночной площади, и никто не успеет за тебя вступиться.
- Но это ведь правда! – настойчиво проговорила Лиара. – Я ничего не придумала!
Гномиха только махнула рукой, рассмеявшись и буркнув что-то себе под нос про детей-сказочников. Но взгляд, которым смотрел на Лиару Алеор, Раде очень не понравился. Эльф не считал это ахинеей, и вот это уже пугало.
- Насчет Белого и Черного Источника – это уже давно известно тем, кто так или иначе связан с Анкана, - тихо заговорил эльф, и улыбка на лице гномихи растаяла. – Что же касается остального… Я бы не поверил в это, если бы не одно обстоятельство. Я не успел рассказать об этом, когда говорил вам про историю сражения семь лет назад в Роуре между анай, вельдами и армиями Сети’Агона.
- Что еще за сражение? – встрепенулась Улыбашка, и Алеор поморщился:
- Я тебе потом отдельно расскажу. Суть не в самом сражении, а в том, что несколько вельдов-ведунов прошли за Семь Преград к самому Черному Источнику, про которого все и думали, что это Неназываемый. - Улыбашка издала горлом какой-то странный звук, на который эльф не прореагировал. – Один из них хотел открыть прямой доступ Сети’Агону к Черному Источнику через свое тело, а двое других – помешать ему. Им это удалось, вот только оказалось, что внутри Черного Источника со времен Первой Войны Крона спали Эвилид – сильнейшие из его помощников, из среды которых после разгрома его войск уцелел лишь Сет. И этот ведун успел выпустить их в мир, а вместе с ними вышли и оставшиеся в живых Ходячие Грехи, Гротан Кравор.
Рада ощутила себя так, словно на голову ей выплеснули ушат холодной воды. Эвилид, в дословном переводе «Высшие», были едва ли не настолько же сильны, как и сам Сети’Агон, а это означало, что теперь в мире их было тринадцать. Тринадцать при том, что один только Сет держал весь Этлан в страхе семь тысячелетий. А Гротан Кравор были и того страшнее – бледные тени, олицетворения всего самого темного в человеческом сердце, способные свести с ума и подчинить своей воле за считанные мгновения. Никто не мог сопротивляться им, если не лгали сказания, и Аллариэль с Налеаном, эльфийские Владыки древности, отдали свои жизни, чтобы уничтожить лишь двоих из них, самых слабых.
- Поэтому Анкана и обратились к Илиону, чтобы он послал кого-нибудь за Семь Преград и запечатал Черный Источник, пока Эвилид не добрались до него сами, - спокойно продолжил Алеор таким тоном, словно эти вещи его нисколько не волновали. – Дети Ночи в дела Этлана не вмешиваются, поэтому в лице Владыки Лесного Дома они нашли посредника для выполнения такой задачи. Именно этим мы и займемся за Семью Преградами, а это означает, что вполне возможно Эвилид или Гротан Кравор попытаются нам помешать.
- Во имя Камня! – фальцетом пискнула Улыбашка.
- И судьба не просто так привела тебя, Лиара, к нам как раз в тот момент, когда мы собирались за Семь Преград. И ты, Рада, ты ушла из Мелонии, потому что обстоятельства сложились таким образом, чтобы у тебя не осталось ничего, за что ты могла бы держаться. Я, конечно, надеялся, что поход за Семь Преград прельстит тебя, но не был уверен, что ты согласишься. И тут все так складывается, словно сама Судьба повелевала руками Марн, пока они плели твою нить. А эта девочка, - взгляд Алеора переместился на Лиару, и она ощутимо вздрогнула в руках Рады, - оказывается, знает странные вещи, которые неизвестны даже мне. И утверждает, что эти вещи – истина. – Некоторое время Алеор молчал, вглядываясь в их лица и отыскивая на них что-то, и от этого взгляда Рада чувствовала себя физически некомфортно. Словно прямо сейчас эльф подписывал им обеим смертный приговор. – Единственное, чему я научился за долгие полторы тысячи лет своей жизни, так это тому, что совпадений не бывает, - тихо добавил эльф. – Кто-то из вас двоих нужен Сети’Агону, а может, и обе вместе. И это все так или иначе связано с Танцем Хаоса. Так что нам осталось только понять, в чем же тут дело, не так ли?
Губы эльфа растянулись в хищный оскал, и в его глазах просверкнул алый всполох бешенства Тваугебира. Рада знала этот взгляд: он означал, что Алеор теперь никогда не отвяжется от них двоих, раз речь пошла о Танце Хаоса. Ей оставалось только гадать, что же за знаниями была набита голова искорки, и молиться, чтобы она не оказалась Аватарой Создателя. Потому что тогда я потеряю ее навсегда.
- Бхара, - тяжело покачала головой Улыбашка. – Лучше бы Огнезадый сожрал тебя эти долгие восемьдесят лет назад. Или операция по пересадке сердца прошла неудачно. Потому что тогда ты бы не подписал меня на этот поход.
- Но я остался жив, Улыбашка, а ты сама на это согласилась, - улыбнулся ей Алеор. – К тому же, Псарь видел тебя и знает, что ты с нами. И удрать у тебя уже не получится.
- Я знаю, - тяжело вздохнула гномиха, поводя плечами под укутывающим ее тело плащом. – И это самое поганое в сложившейся ситуации.
И сейчас Рада была согласна с каждым ее словом.
========== Глава 23. Провидец ==========
Над головой Гардана из конца в конец тянулось низкое серое небо. Лениво ползли тучи, словно гигантские мокрые слизни, и из них на голову без конца сыпалась серая морось, пропитавшая одежду и все его вещи, да и его самого почти что до самых костей. Мир был мокрым, дрязглым, скрытым за толстой подушкой серой взвеси, которая пожирала очертания лесов и полей, затягивала пеленой горизонт, скрадывала все звуки и шорохи, делая их гулкими и расплывчатыми.
Дорога на Ронтис вилась между невысоких холмов, кое-где поросших довольно редкими перелесками. Большая часть земель была распахана в зиму, урожай уже собрали, и мокрая пашня дышала паром, неуютная и сырая. Гардан терпеть не мог все, связанное с сельскохозяйственными работами. Его дед ковырялся в грязи, его отец ковырялся в грязи, и он должен был бы тоже до конца своей жизни месить навоз в забытом богами захолустье отдаленной провинции Солем, пытаясь выжать из неподатливой и выдыхающейся земли последние соки, которых в ней уже почти что и не осталось. И все вокруг настойчиво твердили ему, что такова уж судьба: коли ты не родился благородным или хотя бы сыном ремесленника, чьи руки всегда пригодятся в большом городе, то сидеть тебе всю жизнь у печи, обнявшись с коровой, запихивая в себя пустой плохонький хлеб да наблюдая за тем, как твои дети тупеют год от года, кажется, уже рождаясь с сохой в руках, только маленькой.
Долго он слушал все это, ровно до тех пор, пока руки не стали настолько крепкими, чтобы удержать меч, а ноги – сильными, чтобы добежать до ближайшего города достаточно быстро, и отец не смог догнать его и приволочь за ухо обратно в родную грязь. К счастью, в мире были добрые люди, готовые нанять длинноногого как аист, но упрямого паренька на самую тяжелую работу: грузить повозки да рыть выгребные ямы во время привалов. А как только в кармане завелась первая, пока еще медная монета, а на плечах – плохонькая кольчуга, оказалось, что плохих людей в мире гораздо больше, чем хороших, и из этого можно извлечь выгоду. По сути, в наемники-то он пошел тогда, когда его ограбили в третий раз за год, просто потому, что очень хотелось есть. Убийства его не прельщали никогда, но оказалось, что эта работа – не хуже других, да и платят за нее неплохо. А еще – что у него определенно есть талант в этой области. И постепенно, выкупившись у своего первого хозяина, Гардан занялся собственной карьерой, а извилистые разбитые дороги окраин Мелонии вывели его не куда-нибудь, а к северному побережью, где ветра были пронзительны и холодны, небо серо, и царил единственный закон - выживание. И там он выучил еще один урок: никогда не доверять тем, с кем делишь деньги, правда, выучил его уже после того, как все его тело исполосовали тонким бритвенным лезвием, бросив умирать на обочине дороги, где его и подобрала Рада.
Эта странная, шумная, простая как пробка женщина стала ему не только счастливым поворотом в новую жизнь, ведь именно ей он был обязан тем, что вообще в живых остался. Каким-то чудесным, даже самому Гардану непонятным образом она стала ему другом, хотя никогда в жизни он не верил в то, что женщина способна иметь достаточно мозгов, чтобы на равных держать себя с мужчиной. Возможно, дело было тут в том, что Рада никогда не позиционировала себя как женщину. Тряпки ей были чужды, как и деньги, она не требовала к себе особого отношения из-за того, что ее тело не настолько сильно, как мужское, она никогда не выставляла свою женственность напоказ, чтобы закрыться ей, как щитом, и она впахивала наравне с другими мужчинами, не жалуясь и не кляня судьбу, а ровно так же, как и все.
Поначалу это было странно для Гардана, и он все никак не мог выстроить с ней хоть какую-то систему взаимоотношений, стараясь держаться в стороне. Женщины Мелонии кардинально отличались от нее, как богатые, так и бедные. Обычно дамы при дворе, имеющие деньгу, только и делали, что возмущались, что их права ограничены мужским миром правления, что королева не имеет никакого веса и слова, что Лордом-Протектором может быть избран только мужчина, и что вообще в Мелонии по сравнению с Бреготтом царит мужской шовинизм и правление, подавляющее и унижающее женское начало. При этом они преспокойно становились содержанками у богатых любовников, устраивали капризные скандалы, когда мужья не дарили им драгоценности, а при одном упоминании равных обязанностей наравне с правами, кривили губы и говорили, что им не по рангу пачкать руки. Что же касается женщин из низов, которые всю жизнь только и делали, что боролись за свою жизнь, тепло в семье и уют в доме, то им и дела не было никакого ни до равных прав, ни до особого веса в обществе. По большей части они тяжело работали, сносили побои своих мужей, считая, что лучше помалкивать, растили многочисленные стада своих отпрысков, заботясь лишь о том, чтобы тем было что есть и что натянуть на ноги в холода. Они не отличались ни большим умом – на это просто не было времени, ни особенной красотой – тяжелая жизнь разбивала тело не хуже палок, какими наказывали солдат, и напоминали Гардану забитых и запуганных до предела мышей.
Он привык строить свои отношения с женщинами между этих двух крайностей: льстиво заигрывать с богатыми заказчицами, молчаливо пропускать мимо ушей глупости, сыплющиеся из ртов обычных крестьянок, и наслаждаться их крепкими, теплыми телами. И тут на его пути встретилась Рада: женщина, напрочь лишенная чего-либо, что напоминало бы желания, не задирающая ни перед кем нос, не спускающая никому оскорблений, и при этом обладающая неплохим чувством юмора и привычкой во все вникать самой. Он очень долго смотрел на нее, пытаясь понять, и в конце концов, через пару лет, до него дошло. Раде и дела не было до всего окружающего мира, до своего титула, имени, пола или эльфийской крови в ее жилах. Глубоко в душе она была ребенком, тем самым карапузом, что наслушался сказок и легенд, сорвал себе ивовый прут и пошел в ближайшую канаву на поиски приключений, воображая, что он герой седой древности, сам Ирантир Солнце с Фаишалем в руках, который идет на подвиг во имя всего мира.
Когда он это впервые понял, это насмешило Гардана, заставив его относиться к Раде слегка свысока. Однако, чем дольше он наблюдал за ней, тем сильнее проникался каким-то необъяснимым ему самому внутренним теплом и признательностью. Буквально чудом эта женщина смогла удержать в клетке из ребер то странное ощущение, которое он забыл уже многие годы назад, то абсолютно детское, наивное, светлое и искристое ожидание великого чуда и чистую радость оттого, что это чудо непременно однажды случится с ней, нужно только подождать. Возможно, она сама не осознавала этого, поэтому и стремилась все дальше и дальше, решая то удрать с пиратами за горизонт, то лезть в горы и выкуривать с самых далеких перевалов отъявленных головорезов, то заливать глотку буквально литрами крепчайшего рома и холодной зимней ночью купаться в леденяще-черном море, с ревом набрасывающимся на скалы. Однако Рада искала, всей собой развернувшись навстречу этому поиску, и она не отчаивалась, не сдавалась, она была уверена.
И рядом с ней Гардан начинал думать о том, что потерял он сам. Он ведь тоже когда-то мечтал о том дне, когда пыльные дороги будут кошачьими спинами ложиться под копыта его коню, когда ветра понесут его на своих крыльях за горизонт, и он обязательно сразит дракона и встретит самую красивую женщину всех времен. И конечно же героически погибнет на пике славы, и менестрели будут еще тысячи лет носить по дорогам песни о нем, и в каждой захудалой таверне за кружкой дешевого мутного пива люди будут поднимать усталые головы и думать о том, что вот он-то, Гардан, уж совершенно точно правильно сделал, что удрал из дома, и посвятил свою жизнь чему-то большему, чем отцовские грядки. Вот только валяясь в той самой канаве, из которой его вытащила Рада, и пытаясь хоть как-то запихнуть собственные кишки обратно в живот, Гардан, кажется, растерял все свои мечты и надежды и стал простым человеком, который просто делал свою работу, делал хорошо и славно, но иллюзий не испытывал. И постепенно Рада стала для него тем самым, чем так и не осмелился стать он сам, а ее мечта – его собственной мечтой.
Сзади послышалось приглушенное шмыганье носом, и Гардан обернулся. На полкорпуса позади его чалого на гнедой кобыле трясся в седле Далан. Он тоже вымок до нитки, русые волосы облепили мокрой шапочкой головенку, а простая деревенская одежда – худые плечи, и теперь мальчишка выглядел совсем маленьким, словно намокший под дождем тощий воробей.
- Как твоя голова? – сипло спросил Гардан. Почти все дни напролет он молчал, совершенно не представляя, что сказать пареньку, и от этого горло стянуло сухостью, а голос с трудом проталкивался наружу.
- Болит, - буркнул мальчик, не поднимая глаз.
