сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 133 страниц)
Сначала он подумывал о том, чтобы пойти к Лорду Северных Провинций, какому-то очередному дурачку, согласившемуся рисковать собственной шеей за не такую уж и большую плату и делать вид, что он здесь хоть чем-то управляет, но потом отбросил эту мысль. Лорда никто не станет слушать, ни одна живая душа, просто потому, что он представлял здесь центральную власть, до которой местным не было никакого дела. А вот связаться напрямую с пиратами – людьми крайне суеверными и опасливыми, которые не понаслышке знали, что такое гнев Марн, - это было уже гораздо более удачной идеей, и, взвесив все за и против, Гардан все-таки решил поступить именно так. Да, пираты были сумасбродны и вольнолюбивы, да, им все было нипочем и никто не указ, но они должны были устрашиться гнева Марны. В конце концов, лишь самые удачливые из них доживали до того, чтобы качать на коленях своих внуков, остальных забирало ревнивое море. А даже волны плескали по воле Марн, и по их же воле рождались попутные ветра и вскипали шторма. Так что пираты должны были согласиться. Во всяком случае, Гардан верил в это всей душой.
То, что случилось три с половиной недели назад в деревушке на подступах к Ронтису, до сих пор не шло у него из головы. Перед глазами как живое стояло лицо Провидца и громадный глаз, с интенсивным стремлением и подчиняющей волей разглядывающий насквозь существо самого Гардана. Никто в той деревне не усомнился в словах мальчика, никто не посмел и рта раскрыть, оспорить хоть что-то, из переданного им послания. И полетели по всем дорогам Мелонии во все стороны слухи, один другого страшнее. О Марнах, что предрекли Танец Хаоса, о Конце Мира и новой войне. О том, что Мелония падет, о том, что Боги прогневались на Мелонию, потому и уничтожили короля, а Рада была карающей рукой Марн. Нет, это Сети’Агон переманил ее на свою сторону, и именно по его воле она убила короля и Лорда-Протектора, чтобы приблизить Конец Мира. Нет, она была Аватарой, и не была ей. Что только не наслушался Гардан за последнее время в тавернах от трактирщиков и торговцев, и от всех этих слухов волосы на голове шевелились. Одно только было странно: несмотря на то, что никто не знал имени Провидца, его рода и происхождения, однако все настойчиво увязывали его пророчество с Радой, и Гардану оставалось только хмуриться. Было ли это совпадением? Или и на этот раз Марны передавали свою волю, только уже другими устами и в другой форме?
Естественно, что после того, как Провидец изрек свое первое пророчество, церковь Кану буквально атаковали со всех сторон деревенские, кинувшиеся к нему за исцелением, благословением или чем-то подобным. Мальчик находился без сознания в первые часы, и старому жрецу удалось вытолкать всех любопытных прочь, не позволив им взглянуть на него. А в полночь он забрал с заднего двора тощую лошаденку, нагрузил на нее нехитрых пожиток и заявил, что поедет вместе с Гарданом и Провидцем на север. План его состоял в том, чтобы отвезти мальчика в Дер, в тамошний известный на всю Мелонию монастырь, но прежде всего – под надежную защиту каменных стен самого города, в котором Провидца не потревожат бестолковые паломники и фанатичные верующие. Гардан был донельзя удивлен здравостью хода мысли жреца – до этого ему попадались лишь зажравшиеся толстосумы, которые из всего пытались извлечь выгоду, прикрывая свой зад знаменем Молодых Богов. А этот старикашка по имени Илан чистосердечно стремился лишь защитить мальчика и говорящих через него Марн, не требуя ничего взамен. Поколебавшись, Гардан все-таки согласился взять его с собой, и следующие две недели они ехали вместе.
Провидец пришел в себя спустя сутки после того, как через него заговорили Марны. Только теперь это был уже совершенно не тот улыбчивый и скромный мальчик, так странно похожий на Черного Ветра и не имеющий ничего общего со своим отцом. Да, глаза Провидца вернули себе привычный чистый голубой цвет, а око во лбу закрылось до поры, став похожим на большую шишку, но теперь взгляд его был все время затуманен, мальчик казался погруженным в себя, почти не разговаривал и смотрел в пространство перед собой, словно видел что-то, не видимое больше никому. На расспросы он отвечать отказался, смиренно проговорив, что отныне принадлежит Марне Деве, и своих собственных мыслей в его голове больше нет, а тревожить ее и звать из-за какой-то мелочи он не будет. Во всем остальном он выглядел так же, как и раньше: ел, спал, трясся в седле рядом с ними, только все больше молчал. Насчет того, чтобы укрыться в Дере, Провидец лишь кивнул, стерпел, когда Гардан с Жрецом перевязали ему голову шерстяным шарфом, чтобы скрыть око во лбу и избежать толп паломников, бредущих за ними по дороге. Вот только Гардан все равно чувствовал себя рядом с ним уже совершенно иначе, и его не отпускало ощущение, словно даже сквозь закрытое веко, сквозь толстый шарф Марна Дева все равно наблюдает за ними из головы мальчишки.
С тех самых пор он чувствовал себя словно бы вывернутым наизнанку. Как будто в тот миг, когда пророческие слова сорвались с губ Провидца, все его прошлое обрушилось карточным домиком, рассыпалось в труху, и ветра перемен унесли ее прочь, развеяв над полями. Никогда еще за всю историю Этлана не случалось, чтобы Марны напрямую вмешивались в жизнь людей, и Гардан и не чаял, что это случится на его глазах. И сейчас он чувствовал себя флюгером, который отчаянно мотает из стороны в сторону ветер, с этой стиснутой волей Марны кожей и приказом, что был ему дан. Возможно, я тоже теперь не принадлежу самому себе, как и Провидец. Возможно, теперь я тоже лишь фигурка в руках Марн, которую они двигают по собственному желанию. Гардану было не по себе от этого.
По большому счету, в людских государствах вообще-то и не верили в Марн. Все знали, что они существуют, когда нужно было помянуть злой случай или оправдаться за собственную глупость, дураки сразу же начинали клясть Марн и говорить, что это они неправильно сплели их нить. Кому-то было утешением, что Единоглазые Пряхи решили его судьбу за него и послали беды, а вовсе не сам он все себе испоганил своей глупостью, кому-то – счастьем, что они щедро одарили его удачей и богатством. Но одно дело: благодарить великие силы мира, зная, что они есть, но никогда тебя не коснутся, и совсем другое – напрямую контактировать с их дробящей камни волей, противиться которой невозможно. И теперь Гардан то и дело думал о том, что все эти сказки, которые он слушал в детстве, что вся легендарная история мира, Фаишаль, Король Солнце, Аватары Создателя и Молодые Боги – что все они были правдой. И что они никуда не делись, не исчезли, не закрылись от мира, как отовсюду вечно говорилось, что они были совершенно равнозначными обитателями той реальности, которую Гардан называл привычной, и лишь людская ограниченность и неспособность смотреть трезвым взглядом на вещи, а может, и эгоизм, желание стать властителями мира, единственными и неповторимыми, не давало человечеству увидеть своих соседей и ужиться с ними в одном мире. Как многого мы не знаем, как многого не видим буквально перед своим носом. И когда оно обрушивается на нас в один прекрасный день, то становится настоящим чудом. А на самом-то деле это не более, чем реальность.
Теперь ему казалось, что весь мир качается под ногами, что все меняется. Даже в запахе соли, которую нес с собой северный ветер, Гардан ощущал что-то новое. Что-то пробуждалось, начиналось, развертывалось, и те чудеса, которые уже успели произойти, походили на первые толчки ребенка в утробе, когда он только-только пробовал силу своего тела, еще даже не осознавая того, что уже жив. Моя жизнь уже никогда не будет прежней. Будет ли вообще хоть что-то как раньше? И почему именно мне выпала честь увидеть это первому?
Дер остался далеко позади, а в нем, в каменной крепости за толстыми стенами из гранитных блоков – маленький мальчик, первый вестник нового мира. Гардан оставил его на попечение жреца Илана, торопясь дальше на север, и уже вечером того же дня услышал в трактире первую сплетню о том, что Провидец предсказал великое будущее Мелонии, ее возвышение и особую судьбу, а также избрал своей резиденцией Дер и приглашает паломников, чтобы ответить на их вопросы. Скорее всего, это была очередная чушь, неправильно переданная из уст в уста или услышанная кем-то и исковерканная в меру собственной глупости, однако одно в ней было верно: теперь мальчик был в безопасности. А это означало, что свою клятву Черному Ветру Гардан выполнил и долг отдал. И теперь его держала другая клятва, гораздо более серьезная и тяжелая, чем предыдущая.
Чалый, устало спотыкаясь, вывернул из-за холма, и Гардан невольно вздохнул. Впереди, не более чем в километре к западу, по берегам широкой бухты раскинулась Лебяжья Гавань. Он наконец-то добрался.
Никакой крепостной стены у города не было: если на него кто и нападал, то только с моря, да и вообще рыбаки всегда держали одну единственную сторону во всех конфликтах – свою собственную. Если они считали верным примкнуть к мятежникам, то открывали для них порт, если к правительственным войскам (что бывало крайне редко), - то для них, а так по большей части только ловили рыбу да торговали с пиратами. Своего флота у Мелонии не было, потому все, кто приплывал к ее берегам торговать и причаливал не в Алькаранке – официальном порту для сбора налогов, - считались пиратами, хоть их товарами с большим удовольствием пользовалась даже мелонская корона. И сейчас у берега на приколе стояло несколько десятков больших крутобоких кораблей – морских парусников, отчаянные капитаны которых рисковали оплывать все побережье Этлана Срединного с севера, запада и юга, везя сюда пряности, редкости, поделочную кость, масло, специи и прочие южные диковинки. Между громадными боками морских кораблей виднелись более узкие суденышки поменьше: вертлявые речные корабли, ходящие в основном по рекам материка, но порой рискующие выходить и в открытое море, держась у самой береговой линии. По всей водной глади Северного Моря были разбросаны маленькие и большие лодки местных рыбаков, чей труд был тяжел и горек. И сейчас, до наступления сезона Штормов, до которого оставался еще месяц, они напрягались изо всех сил, чтобы вытянуть как можно больше рыбы и отработать себе на зиму, пока еще море не вздулось, полное зимней ярости и ледяных брызг, а рыба не ушла прочь, в более спокойные места.
Что же касается самой Лебяжьей Гавани, то городок кольцом огибал бухту и состоял из невысоких каменных домишек, лепившихся друг к другу как можно плотнее, словно это хоть немного согревало их от вечных промозглых морских ветров. Над однотипными крышами из темной черепицы стелился черный дым, и Гардан издали разглядел подводы с дровами, что неторопливо тянулись к городу по проселочной дороге с юга. На городском рынке дрова и рыба считались самыми ходовыми товарами, все остальное было местным или не по карману, или без надобности. Здесь жили просто: лишь бы что было в кастрюле, да горело в печи, значит, дом уже и полон. И такая жизнь нравилась Гардану, во всяком случае, она была гораздо честнее даже самой маленькой золотой рюшечки на самом захудалом дворце Латра.
В воздухе стояла такая привычная и знакомая вонь: соль и рыба, гниющие у берега водоросли и горький запах дыма. Надрывными голосами вопили висящие в воздухе над волнами чайки, и Гардан вдруг улыбнулся, поняв, что все-таки соскучился по всему этому. Чем ближе он подъезжал к городу, тем крепче становился запах. Теперь к нему примешалась вонь дегтя и смолы, запах пеньковых веревок, краски и сырой доски, аромат свежих лепешек из дрянной муки, которые выпекали местные, и еще – тонкий-тонкий запах парусов, напитавшихся морем, ветрами и влагой, такой неповторимый, манящий дальними странствиями и всеми теми приключениями, о которых так любили заливать матросы. И самое приятное было в том, что здесь, в отличие от Латра, совершенно не пахло дерьмом или отбросами, и это заставило Гардана вновь довольно ухмыльнуться.
Улицы города были вымощены круглой крупной галькой, которой по берегам можно было найти в избытке. Грязи здесь не было, и конские копыта громко цокали по мостовой. Несколько худющих псов приветливо помахали Гардану хвостами, пробегая мимо, но котов здесь было гораздо больше: они сворачивались клубками на подоконниках и крылечках домов, лазили на мягких лапах по крышам, заглядывали в дождевые бочки. Да оно и неудивительно: где еще жить котам, как не в городе рыбы? Да и народ здесь был под стать четвероногим обитателям: такие же худющие, жилистые, с просоленными и морщинистыми от вечных ветров лицами, дочерна загорелые, двигающиеся слегка вразвалочку из-за вечной корабельной качки. Мужчины носили простые коричневые куртки и штаны, завернутые в высокие, выше колена, сапоги, женщины – темные платья под горло, чтобы ветер не мог добраться до их кожи. Горожане спешили по своим делам, но вид у них был какой-то расслабленный, не такой напряженный, как в столице, да и лица гораздо более спокойные, и какие-то теплые, словно в любой миг готовые широко улыбнуться.
Навстречу попадались и гости из дальних стран, которыми всегда были набиты все порты мира. Мимо неторопливо едущего вперед Гардана прошли двое лонтронцев – черноволосых и усатых, с заплетенными в косу на затылке волосами. Следом вприпрыжку, явно куда-то торопясь, пробежал бернардинец – русоволосый парень с гладко выбритыми щеками, одетый в долгополый кафтан, плотно облегающий тело, почти такой, как таскали эльфы. Гардан едва шею не вывернул, разглядывая южную пиратку: смуглую женщину с кудрявыми черными волосами и проколотым в нескольких местах носом, завернутую во множество ярких отрезов тканей, которая двигалась, слегка переваливаясь с боку на бок, словно по земле ей было ходить сложнее, чем по палубе. Впрочем, за ее широким кушаком виднелся искривленный заточенный с одной стороны тесак, да и черные глаза зорко стреляли по сторонам, давая понять, что она не какая-нибудь потаскуха из местных борделей, и на предложение пройтись до ближайшей таверны запросто может выпустить тебе кишки. Гардан подумал, что, наверное, рискнул бы угостить ее крепким местным пойлом, которое мелонцы почему-то упорно называли ромом, хоть и делалось оно из пшеницы. Женщины у него не было почитай что с самого Латра, а он никогда не страдал особой тягой к воздержанию. Однако сейчас тиски, которыми перехватила всего его Марна, стягивали так, что он просто не мог позволить себе расслабиться или отвлечься. Ему нужно было выполнить дело, которое поручила ему Единоглазая Пряха, и только после этого он мог спокойно гулять по борделям и тавернам.
Потому Гардан свернул в первый же переулок сразу после большой кисло воняющей дубильни и остановил чалого перед ничем не примечательным домом с кривым забором, на жердины которого были одеты две оббитые по краю глиняные кружки и большой рыбий череп с лупастыми глазами.
Здесь жил Лавай, его старый знакомый, с которым Гардана связывала парочка совместных убийств и долгие годы сотрудничества. Когда он приехал в Лебяжью Гавань, не помнил уже никто, даже старожилы только чесали в затылках да пожимали плечами. Вряд ли имя его тоже было настоящим: несмотря на испещренное морщинами, просоленное лицо и смуглую кожу, Лавай не слишком-то походил на большеглазых крикливых южан, да и акцент его был вовсе не таким, как у жителей теплых морей. Не говоря уже о том, что Лебяжья Гавань явно не подходила по масштабам для такого дельца, как Лавай. Ему уж скорее уютнее было бы в просторном Ламелле или даже в Дере.
Лавай торговал самым тонким и дорогим товаром, какой можно было найти по всем дорогам и городам Мелонии – секретами, и за информацией к нему не раз приплывали корабли с других берегов, приезжали закутанные в темное, переодетые дворяне и даже особы королевской крови. Иногда Гардану думалось, что Лавай знает все на свете буквально о каждом человеке, что может прочитать секреты любого по одному взгляду или движению бровей. О нем говорили, что за свою долгую жизнь он успел сместить пять королей и развязать как минимум три локальных войны, но Гардан подозревал, что на самом деле это были лишь крупицы правды. Скорее всего, Лавай сам позволил просочиться слухам об этом, чтобы набить себе цену. А каковы на самом деле были масштабы его вмешательства в мировую политику, оставалось только гадать.
