Текст книги ""Фантастика 2024-21". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Сам рудник располагался с правой стороны от Великанова Рта на границе владений рода Земли и Могучего Утеса. У Камня болезненно сжалось сердце. Именно его предки, славившиеся на весь Сольсуран своими горными мастерами, знатоками золотоносных, медных и серебряных жил, около полутора веков назад обнаружили это месторождение, с которого до сей поры на весь Сольсуран и в окрестные земли поставляли медь и самоцветы. Именно они начали первые разработки, терпеливо, как старший брат младшему, передавая секреты мастерства своим родичам, детям Земли. Теперь былое богатство и слава стали достоянием всепоглощающей реки забвения. Скоро, очень скоро, ее воды поглотят последнего в роду.

Камень понял, что возвращением в родные места Небесный Кузнец замкнул последнее звено в цепи его жизни, связав с самым первым звеном. Лучшей кончины он для себя и не желал. Сольсуранская царевна и скрижаль стоят того, чтобы за них умереть! Только пересадить девушку на спину к Гривастому – если силы совсем оставят Ветерка, она не даст ему упасть. К завтрашней ночи, если позволит Великий Се, они достигнут Гнезда Ветров.

Предание гласило, что души воинов, оставшихся без погребения, забирает туман. Камень этого не боялся. Он знал, что рано или поздно примкнет к их числу. Хотелось бы, конечно, позднее, нежели раньше, но это уж решать Небесному Кузнецу. Кроме того, говорили, что воины, погибшие за правое дело, пируют в надзвездных чертогах Великого Се.

Он повернул Крапчатого, дабы осуществить свое намерение, когда его слух уловил новый звук. Навстречу им со стороны невидимого пока Земляного града, наперерез преследователям мчались всадники – воины рода Земли, и их было не меньше сотни.

В первом ряду, на крупном, пегом зенебоке ехал хозяин Земляного града Дол, окруженный сыновьями. А рядом с ним – двое мужчин, облаченных в одежду воинов травяного леса, но отличающиеся от сольсуранцев так же, как изящный кинжал с серебряной насечкой, игрушка в руках богатой женщины, отличается от доброго тяжелого меча. В одном Камень признал остробрового Глеба, а другого, коренастого, горбоносого богатыря, от ногтей до макушки заросшего черными, кудрявыми волосами, Могучий Утес еще не встречал, но его нездешний вид и особая манера держаться красноречиво говорили о том, что и он принадлежал к вестникам.

Лихие Синеглазовы охотники замедлили темп преследования, перейдя с галопа на рысь, а затем и вовсе пустив зенебоков шагом. На лицах наемников застыли неуверенность и страх: они не ведали, что их ожидает, и на ласковый прием не очень-то надеялись. В том, что появление людей Земли не случайно, не сомневался никто – среди воинов, лихо гарцуя на Чубаром, летел Обглодыш. С надиранием ушей, пожалуй, стоит повременить! Непонятно только, почему Синеглаз и Ягодник улыбаются с таким неприкрытым торжеством?

Завидев царевну и ее усталых спутников, вестники приветственно заулыбались, а горбоносый еще и замахал огромными волосатыми ручищами. Однако стоило беглецам приблизиться, как острые брови Глеба двумя блуждающими скалами сошлись на переносице, а его короткая верхняя губа задралась, искажая надменное лицо гримасой ярости.

– Вот он! – завопил Глеб, указывая на Ветерка. – Взять его!

– Он невиновен! – вскричала царевна, видя, как воины рода Земли смыкают вокруг ее возлюбленного ряды, к вятшей радости Синеглаза и уцелевших наемников. – Оставьте его, я сейчас все объясню!

– Ну, конечно! Все как в прошлый раз! – издевательски рассмеялся Глеб, подъезжая ближе.

– Но он действительно ни в чем не виноват!

– А кто же тогда разрушил станцию? Я еще пока не ослеп, да и Синдбад тоже. Впрочем, если ты нам не веришь, спроси у детей Земли! Они видели этого предателя и его сородичей! Это они, узнав Синдбада, отбили нас. Непонятно только зачем его хозяевам-змееносцам понадобилось впутывать в это дело дикарей из рода Ветров! Впрочем, если хорошенько подумать, Ураганы могли затаить на нас злобу за то, что мы отказались помочь им в их грязных интригах, и решили одним махом убрать докучливых вестников, а заодно захватить царевну и скрижаль!

– Ты можешь меня наконец выслушать?! – голос царевны звенел, по лицу катились горячие слезы ярости. – Это была провокация! Станцию разрушили наемники, переодетые в травяные рубахи рода Урагана! Они шли по нашим следам и преследовали нас от самой Пустыни Гнева!

– Ты бредишь, сестра, – покровительственно протянул к ней руку, подоспевший Синеглаз. – Я всего лишь пытался тебя спасти от этого негодяя!

Он попытался ее обнять, но царевна с гневом его оттолкнула:

– Оставь меня! Это ты негодяй! Я требую справедливого суда! Олег, что ты молчишь? Скажи им, что ты и твои братья невиновны!

Она повернулась к Ветерку, но он ее не слышал, как и не видел воинов Земли, подступивших к нему с копьями. Упав ничком на холку зенебока, он медленно сползал на землю, и его кровь, вытекая из многочисленных ран, окрашивала непривычным для травяного леса алым цветом шерсть Гривастого и стебли травы.

Шкура оборотня

Похоронные обряды в Сольсуране обычно совершаются после заката, когда побежденный Владыка Дневного света тонет в океане Времени, чтобы к утру, пройдя очищение в его водах, возродиться вновь и вновь отвоевать мир. Пламя костра раздвигает фиолетовую тьму, устремляясь высоко до самых звезд, и огненная колесница уносит душу усопшего к надзвездным чертогам Великого Се.

Сольсуранцы не льют слез, никто не бьется в показной истерике. Суровые мужчины кривыми ножами делают надрезы на руках, обильно кропя землю вокруг костра, женщины раздирают ногтями лица, и только тот, кого великий Се и духи предков наделили даром сладкозвучного слова, заводит поминальную песнь, которую строфа за строфой подхватывает все племя. Песня звучит торжественно, в ней почти не чувствуется скорби, ведь смерть – это только переход…

– Господа исследователи! Признавайтесь, кто из вас лазил в системные файлы главного компьютера?

В дверном проеме по диагонали разместилась тощая, длинная фигура, в своей нелепости похожая на оживший экспонат музея готики. Это был киберинженер Вим Люциус.

– Твои шутки, Вим, как всегда умопомрачительны! – не отрывая взгляд от монитора, тряхнул упругими рыжими кудрями Вадик Куницын. Он в который раз прокручивал запись поминального обряда, пытаясь обнаружить сходство с аналогичным индуистским обрядом или ритуалами древних египтян.

– Да не мучайся ты, переведи на рапид, – предложил ему, проходивший мимо с парой каменных орудий Глеб.

– Или, еще лучше, сделай скриншоты, – посоветовал гидролог Эжен.

– И па-адключи, па-ажалуйста, наушники! – добавил геофизик Смбат, которого из-за сугубой непроизносимости его имени чаще называли Синдбадом. – Работать, па-анимаешь, рядом нэвозможно!

Птица предпочла промолчать, с сочувствием глядя на Вима. Что этот безобидный, но совершенно лишенный воображения человек делает в такой удивительной стране как Сольсуран? Впрочем, для работы с системами жизнеобеспечения станции лучшего сотрудника трудно себе было бы представить, если бы только не его умопомрачительная рассеянность. Он постоянно терял сменные блоки, путал программы кухонного комбайна и климат-контроля, а исследовательское оборудование, побывавшее у него на профилактике, приходилось потом заново настраивать. Повинуясь долгу руководителя проекта, Глеб вкатывал ему по выговору чуть ли не ежедневно, но на Вима они действовали не больше, чем хворостина на зенебока.

Видя, что на него никто не обращает внимания, Вим вошел в комнату целиком, водрузился на стул в какой-то дико неудобной для нормального человека позе и повторил свой вопрос.

– А что такое системные файлы? – Вадик продолжал острить. Он окончательно выбился из контекста и выключил запись.

Остальные тоже на время прервали работу. Вим на станции давно стал предметом всеобщих шуток, и все были рады редкой возможности развлечься. Одна лишь Лика продолжала смотреть в окуляры микроскопа. Да Обглодыш, которому Смбат до этого объяснял строение ядра планеты, зачарованно водил отмытым пальцем по сенсорному экрану.

– Анжела, кажется, вчера просматривала данные биометрии… – задумчиво почесал высокий залысый лоб Глеб.

– Ну и что с того, – бросив на начальника уничтожающий взгляд, отрезала та, – контролировать ваши биометрические параметры и сопоставлять их с данными большого компьютера входит в круг моих должностных обязанностей.

После окончательного и бесповоротного «нет» отношения между ней и Глебом стремительно приближались к точке замерзания, рискуя из молчаливой конфронтации перетечь в более серьезный конфликт. Уязвленное самолюбие руководителя проекта побуждало его нападками, придирками в работе и разного рода намеками на нее и сольсуранского княжича платить гордой красавице за ее нелюбовь. Лика же в ответ возводила между ним и собой все новые и новые бастионы из железа и льда. Сегодня, впрочем, она была настроена почти миролюбиво. Пришла ее очередь дежурить на орбите системы, и, собираясь отбыть после обеда, она предвкушала две недели спокойствия и свободы от необходимости общения с ним.

Поправив идеальную, волосок к волоску уложенную прическу, Лика строго глянула на Глеба:

– Конечно, я занималась биометрией. Сегодня я отбываю на орбиту, а в один из ближайших дней сюда должны приехать Арсеньев и этот, как его, Камень из рода Могучего Утеса. Вот я и вносила их параметры в систему.

Ассиметричное лицо Глеба приобрело выражение досадливой надменности:

– Я такого приказа не давал, – вздернул он острую бровь.

– А разве ты не приглашал Могучего Утеса погостить на станции? – вопросительно глянув на Птицу и Вадика, поинтересовалась Лика. – Или, может быть, ты собираешься принимать его на речном берегу?

– Какой берег?! – Вадик аж подскочил с места. – Он же последний в своем роду! Его необходимо записать! Птица говорила, он сведущ в Предании. Вдруг в его родовом эпосе обнаружатся какие-нибудь новые варианты мифа о Великом Се, предании о царе Арсе и истории заселения травяных лесов! Если я не ошибаюсь, их родовые владения располагаются как раз где-то в районе гор Трехрогого Великана, как раз там, куда смотрит найденный нами сфинкс. Нет, мы просто обязаны его хорошо принять!

– Да принимайте этого последнего из могикан сколько угодно! – раздраженно пожал плечами Глеб. – Только санобработку потом не забудьте провести! Я говорил в основном об Арсеньеве, этом приемном сыне Ураганов. Наличие его параметров в системе ставит под угрозу всю безопасность станции! Это то же самое, что отключить щит и впустить внутрь князя Ниака и его людей!

– Но он спас жизнь Ларисе и сохранил скрижаль! – напомнил Вадик, как обычно называя Птицу ее земным именем.

Глеб только отмахнулся от него:

– Это могла быть просто дешевая инсценировка. Вам не кажется странным его эффектное появление в самый подходящий момент?

– Не вижу ничего странного! – энергично тряхнул кудрями Вадим. – Он просто хотел увидеть Ларису, и он увидел ее.

– Да откуда, собственно, взялась эта навязчивая идея о том, что Арсеньев работает на Альянс? – поинтересовался Эжен. – У нашего командования и до Ванкувера дела шли не самым лучшим образом! И всем известно, кто в этом виноват.

– Я ва-абще считаю, что с парнем абашлись нэ-эсправедливо – высказал свое мнение Синдбад. – Более вэрный товарщ, чем Алег, я нэ встрэчал! Он и в плэн папал только патаму, что нас с Тигром прикрывал! Ну-у сбрэндил послэ плэна немножко, с кэм нэ бывает.

Птица взглядом поблагодарила вставших на защиту близкого ей человека мужчин и повернулась к Глебу:

– Довожу до твоего сведения, – ледяным тоном проговорила она. – Что Арсеньев и сам не горит желанием возобновлять общение!

– Если это такой принципиальный вопрос, – поддержала ее Лика, – я удалю его параметры, а Лариса встретится с ним на берегу и передаст малыша.

«И уедет вместе с ним», – про себя добавила Птица.

– Да что вы все привязались к этому Арсеньеву и его параметрам, – неожиданно подал голос забытый всеми Вим. – Я хотел сказать совсем о другом! Систему пытались взломать! И кто мог это сделать, я ума не приложу!

Все замолчали: Вим никогда не шутил.

* * *

Птица смотрела в окно. Над травяным лесом, подобный его призрачному отражению, висел дождь. Тонкие струи, точно натянутые на гигантский ткацкий стан стеклянные нити, цепляли кончики травы и тянули их вверх к небесам, стекали на землю, пробуждая к жизни проспавшие всю зиму семена, и в извечном таинстве зарождения жизни вновь и вновь скрепляли союз Неба и Земли.

Пробуждающий травяной лес к жизни дождь, казалось, смывал с него краску. Видимый сквозь частую водяную сеть пестрый узор сейчас выглядел приглушенным, пастельным и ненавязчиво-чинным. Но стоило показаться солнцу, как от сдержанной строгости не осталось и следа. Усыпавшие стебли дождевые капли, преломив солнечные лучи, засветили такую радугу невероятных красок, которая не приснилась бы ни одному безумному художнику или аниматору даже в самом безудержном, наполненном освобожденной творческой энергией фантастическом сне.

Птица сощурила заслезившиеся от яркого света глаза и улыбнулась. За свою не очень долгую, но богатую событиями и встречами жизнь она посетила немало прекрасных мест, но по-настоящему счастливой чувствовала себя только здесь. Эта земля раскрывала перед ней подлинность настоящей жизни, заставляла почувствовать ее запах и вкус, пробуждая желание жить и бороться. Особенно отчетливым и ясным это ощущение стало две недели назад, когда мудрая, извечная трава Сольсурана вернула ей, казалось, навсегда утраченное счастье.

Счастье это было непростым и имело солоновато-горький вкус, но променять его на что-то другое, возможно, более складное и разумное, Птица не согласилась бы даже за все восемь молний Великого Се. Глядя на травяной лес, где пятна багрового, лазоревого, лимонного, точно фруктовое мороженое, лизал многокилометровым, мокрым языком весенний дождь, она думала об одиноком страннике, затерявшемся где-то там в лабиринтах нетореных дорог. Завтра днем, самое позднее вечером он должен приехать. Ее Ветерок, ее Олег.

«И уедет вместе с ним», – повторил она, глядя на дождь. Сегодня, особенно после этой неприятной сцены с Глебом, она как никогда была близка к принятию окончательного решения.

Тогда среди скал, куда они укрылись от навязчивого любопытства Обглодыша, обветренные, рассаженные губы и заскорузлые, мозолистые руки Олега поведали о его любви и верности лучше всяких слов. Тело и сейчас отзывалось сладкой истомой при воспоминании о тех блаженных мгновеньях. Да и потом во время завтрака они словно вернулись в ту пору, когда понимали друг друга с полуслова без недомолвок и взаимных обид. Но потом так некстати явился руководитель проекта, и Олег вновь замкнулся в своей отверженности, точно схимник.

Пытаясь все взвесить еще раз, Птица вновь вспоминала последние слова возлюбленного, адресованные ей: «Дети Урагана будут рады принять в своем доме сольсуранскую царевну». Являлась ли эта формулировка просто вежливым приглашением погостить или за сухим почти официальным контекстом скрывалось что-то более важное?

Сзади послышались легкие шаги, и двумя цветками лилий ей на плечи легли руки Лики.

Птица улыбнулась и, не оборачиваясь, прижалась щекой к ее щеке. После Олега Лика была для нее самым близким человеком. Рожденные от разных отцов, сводные сестры росли вместе, окруженные двойной заботой бабушек и дедушек, не делавших разницы между ними и переносивших на внучек свою любовь. И хотя самоопределение в профессии каждая из девушек сделала согласно личным предпочтениям: что говорить, рассматривать под микроскопом крыло мотылька Лике всегда нравилось больше, чем слушать древние легенды – это не помешало им оставаться задушевными подругами.

Вот и сейчас Лике не составило труда угадать ее мысли:

– Ждешь его? – с улыбкой спросила она.

– Он обещал приехать за три недели до праздника первых побегов, – с готовностью пояснила Птица. – Праздник начинается в день Весеннего равноденствия, ровно через двадцать один день, а от Гнезда Ветров до нас около двух-трех дней пути.

– Сильно же он тебя любит, если решился еще на одну встречу с такой свиньей, как наш Глеб!

Птица мысленно просияла. В устах Лики эти слова звучали наивысшей похвалой. Сестра с самого начала безумно ревновала ее к жениху и пыталась доказать, что он ее недостоин. Единственная позиция, по которой они с Олегом безоговорочно сходились – это отношение к Глебу.

– Глеб не так уж плох, – начала Птица, но Лика ее перебила:

– Только не для того, кто является предметом его неприязни или любви. Поверь, я это говорю исходя из собственного опыта!

Они вышли из лаборатории и поднялись в жилой отсек. В комнате, которую они вдвоем занимали, как обычно, несмотря на сборы, царил безукоризненный порядок. Вещи, которые Лика брала с собой, и оборудование находились уже на борту корабля, оставалось захватить только последние мелочи.

Птица присела на краешек дивана, чтобы не мешаться сестре. Убедившись, что все на месте, Лика присела рядышком, как говорили в старину, «на дорожку», и доверительно заглянула Птице в глаза:

– Ты полагаешь, это удачная идея? – взволнованно спросила она.

– О чем ты? – удивленно повернулась к ней Птица.

– Думаешь, я не поняла? – усмехнулась сестра. – Ты собираешься уехать вместе с Олегом в Гнездо Ветров.

– Он меня пока особо не звал, – опустив голову, пробормотала Птица.

– Глупая! – Лика восторженно чмокнула ее в щеку. – Да он бы тебя еще в прошлый раз увез, просто понял, что ты пока не готова.

Птица почувствовала, что сердце ее тает. В таких вещах она привыкла доверять сестре.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Ну, знаешь, – Лика откинулась на спинку дивана, сцепив руки замком на затылке, – я всегда считала его сумасшедшим дикарем, – она забавно наморщила нос и лукаво глянула на сестру. – Особенно после той истории с несуществующей статьей. Однако дедушка почему-то его ценил, говорил, что он самый лучший из всех, кто когда-либо у него учился.

– Глеб, кажется, до сих пор полон решимости доказать, что это не так, – усмехнулась Птица.

– Пусть даже не надеется! – не без злорадства усмехнулась Лика. – Выше потолка не прыгнешь. А он у Глеба далеко не такой высокий, как ему представляется, даже со всеми его дипломами и званиями! Впрочем, я сейчас говорю о другом.

– Ты прекрасно знаешь, трудности жизни среди народа травяного леса меня никогда не пугали, – догадавшись об опасениях сестры, безмятежно улыбнулась Птица.

Лика укоризненно покачала головой:

– Да при чем здесь трудности?

– А что же тогда?

– Синеглаз! Думаешь, твой отъезд для него останется тайной? Представь, как это отразится на детях Ветра!

Птица в ответ только рассмеялась:

– Ты начала разбираться в местной политике?! Дети Урагана все равно знают, что война неизбежна, – продолжала она уже серьезно. – Присутствие в Гнезде Ветров царевны Сольсурана наоборот только укрепит их дух и привлечет к ним другие народы, дав хоть какой-то шанс на победу!

Ох, зря она это сказала. В синих глазах Лики отразился страх:

– И ты так спокойно об этом говоришь! – воскликнула она.

Птица пожала плечами:

– На станции тоже не так уж безопасно.

– Но здесь, по крайней мере, есть энергетический щит!

– Покои царицы Серебряной тоже находились под охраной такого же щита! – сухо заметил Птица. – И все же князь Ниак нашел возможность его преодолеть.

Лика вскочила с дивана и нервно прошлась по комнате. В глазах ее блестели слезы. Упоминание о гибели их матери, сколько Птица помнила Лику, всегда вызывало у нее такую острую реакцию. А ведь все должно было бы быть наоборот. Обидно, но об этом периоде своей жизни Птица не сумела сохранить в памяти почти ничего, и даже своего тогдашнего спасителя Могучего Утеса узнала только благодаря архивным снимкам.

– Не все так плохо! – Птица взяла Лику за руку и усадила обратно на диван. – Возможно, Синеглаз только будет рад моему отъезду! Ведь если я стану женой Урагана, это даст ему возможность беспрепятственно ухаживать за тобой!

– Очень он мне нужен! – энергично фыркнула Лика. – Вот уж кто точно дикарь без всяких принципов и устоев! Ты только вспомни, как отвратительно он вел себя в последний раз на пиру. «Я беру в жены обеих!» И взял бы, если бы не Эжен с Синдбадом!

– Он был пьян, – усмехнулась Птица.

– Что у трезвого на уме, у пьяного на языке!

– Законы Сольсурана этого не запрещают!

– Ну, знаешь ли! – Лика вспыхнула, как синтрамундский цветок огня. – Почему бы тебе тогда не присоветовать Олегу взять второй женой эту, как ее, дочку хозяина медной горы? Для укрепления дружественных связей между народами!

– К счастью для меня и Олега, его приемным отцом является не князь Ниак, – рассмеялась в ответ Птица. – Неужели ты не понимаешь, что все ухаживания Синеглаза за мной – это сплошная политика? Он же всякий раз, если его отец не видел, искал с тобой встречи, помогал во всяких зоологических изысканиях, включая ту авантюру с поимкой горного кота.

– Надеюсь, ты не думаешь как Глеб, что я дала ему повод?

Во взгляде Лики появилось трогательное страдальческое выражение, и Птица еще раз для себя отметила, что Лика испытывает к княжичу чувства куда более теплые, чем сама готова признать. Глеб недаром желтел и зеленел от ревности, было с чего. Всего через пару дней после приключения с горным котом, Птица, гуляя по саду царского дворца, случайно увидела в глубине тенистых зарослей, привезенных из страны тумана гигантских папоротников, соединившуюся в страстном поцелуе чету. То были Лика и Синеглаз.

– Упаси меня Великий Се от подобных мыслей! – Птица сердечно обняла сестру. – Возможно, и у княжича есть своя светлая сторона. Вопрос только в том, как до нее добраться, не попавшись в ловушки, которые расставляет окружающая его тьма.

– Впредь постараюсь быть бдительнее! – пообещала Лика. – А ты в своем горном Гнезде не забывай, что где-то в этом мире у тебя есть еще и сестра!

Она чмокнула Птицу в щеку и убежала на корабль.

* * *

После отлета сестры, дабы отогнать тревожные и гнетущие мысли, Птица вернулась в лабораторию, намереваясь еще немножко поработать. Дело, впрочем, не клеилось. Для того, чтобы процесс наконец сдвинулся с мертвой точки, ей нужны были стены Гарайи, ибо даже самые подробные фотографии и голограммы несли неизбежные искажения, а в таком сложном деле малейшая шероховатость, выпуклость или незначительная выемка могли стать тем ключом, который все безуспешно искали не один десяток, а кое-кто уже и сотню лет. Она втайне надеялась повторить попытку в компании Олега, но для этого сначала надо было разобраться с князем Ниаком и его сыном с их необузданными и необоснованными притязаниями.

Через какое-то время, когда остальные сотрудники станции уже либо разошлись отдыхать, либо общались с этнографами-разведчиками Палием и Иитиро, обычно нечастыми гостями на станции, к Птице присоединился Вадик. Он долго мялся, не зная с чего начать, рассеянно смотрел на травяной лес, выписывая тонкими пальцами невероятные кренделя, затем набрался решимости и повернулся к Птице:

– Послушай, – произнес он смущенно. – Это вы серьезно говорили об удалении параметров Арсеньева из системы и о передаче мальчика за пределами защитного поля?

– Более чем.

– Ну и скарлатина этот Глеб! Я ведь как раз хотел пообщаться с Арсеньевым по известному тебе вопросу.

– Он не является носителем традиции, – напомнила Вадику Птица.

– Но он же продолжает собирать фольклор! Ты сама об этом недавно говорила!

– Его нынешние записи сделаны с голоса или даже по памяти и могут содержать неточности.

– Да брось ты! Со своим абсолютным слухом Олежка записывал с голоса точнее, нежели иные со студийной оцифровки. Не совсем же он одичал в этих травяных лесах!

– Тебе не кажется, что это называется таскать каштаны из огня чужими руками? – строго глянула на него Птица.

– Да брось ты, – тряхнул кудрями Вадик. – Твоими же записями я пользуюсь.

– Со ссылкой, – уточнила Птица. – К тому же у меня есть диплом магистра и утвержденная тема кандидатского исследования.

– Но я же не виноват, что его тему закрыли! Какую ахинею он нес про эту свою публикацию, я бы на месте руководства его кафедры тоже не выдержал!

– Ну, не знаю, попробуй, конечно, с ним поговорить, но не думаю, что его записи тебе помогут: ни в предании, ни в фольклоре не содержится даже малейших намеков на твоего сфинкса.

– А как же сказание о вару? – не сдавался Вадик. – Тебе ли его не знать!

Птица задумалась. «Не к добру, коли встретишь вару». Этим колоритным словечком, созвучным старофранцузскому «гару», сольсуранцы называли оборотней, к которым относились с прямо-таки суеверным ужасом, ибо качествами вару могли обладать лишь духи-прародители, великие воины и могущественные колдуны. К последним, если верить молве, принадлежал князь Ниак.

Если вару не принимал обличье родового тотема, то чаще всего его видели в образе горного кота роу-су, безжалостного хищника с глазами человека, вернее, наделенного свободной волей, способного произвольно менять свой внешний облик разумного существа. Под сводами дворца среди сановников и слуг вот уже двадцать лет бродила легенда о том, что царь Афру в день своей гибели видел в покоях вару, горного кота, и что именно оборотень разрушил невидимый щит.

Девушка неодобрительно тряхнула кудрями. То, что было приемлемо для невежественных сольсуранцев, веривших в посланцев Великого Се и в надзвездные края, как здесь именовали те запредельные дали, которые располагались над небесной твердью, было совершенно недопустимо для серьезного исследователя:

– Ты рассуждаешь антинаучно! Вадим! Оборотни существуют только в сознании тех, кто в них верит!

Однако Вадик продолжал упорствовать:

– А народ Сема-ии-Ргла? – выложил он последний козырь, точнее, извлек его из рукава. – Скажешь, они тоже вымысел?

На это Птица не сумела возразить, ибо видела Сема-ии-Ргла собственными глазами, когда они выступали во время переговоров с Альянсом Змееносца. Уроженцы системы Регула, Сема-ии-Ргла в процессе многовековой духовной эволюции приобрели над материей такую неслыханную власть, что просто не нуждались ни в какой физической оболочке. Дабы не шокировать хомо сапиенс своим бестелесным видом, вступая в контакт, они либо имитировали человеческий облик, либо появлялись в виде благородного зверя, похожего на льва, вероятно намекая тем, что на земном небосклоне Регул – самая яркая звезда именно этого созвездия.

Дабы окончательно закрепить достигнутое преимущество, Вадик вывалил еще один аргумент:

– Не знаю, в курсе ли ты, но в звездных мифах Сольсурана Регул относится к созвездию Горного Кота, хотя чаще его называют Вару.

Птица задумчиво поводила курсором по голограмме, разглядывая сделанные Вадиком фотографии так называемого сфинкса. Фигура действительно имела сходство с марсианской, но также, как и та, больше напоминала удивительную игру природы, нежели творение разума. Пытаясь понять логику Вадика, она сопоставила оба рисунка и высветила рядом изображение знаменитой древнеегипетской скульптуры.

– Стало быть, ты считаешь, что всех сфинксов изваяли Сема-ии-Ргла?

Вадик сейчас же воодушевился:

– Понимаешь, – доверительным тоном начал он, – Сема-ии-Ргла или их далекие предки встали на защиту племени асуров, подвергшегося агрессии со стороны так называемых богов. Видя, что гибель цивилизации неизбежна, Сема-ии-Ргла собрали уцелевших и эвакуировали их сначала на Марс, а затем на эту планету, а может быть, и далее. Сфинксы служили путеводными указателями тем, кто шел к своему спасению, пробираясь через пустыни. Но злобные боги настигли асуров и здесь. Тогда кто-то из Сема-ии-Ргла, известный на этой планете под именем Великого Се, дал их вождю, этому царю Арсу (я думаю, это имя происходит от искаженного Асур) оружие, для защиты от агрессии!

Птица кивнула головой. Всю эту нелепицу и несуразицу она уже в различных интерпретациях неоднократно слышала. Вадик и поддерживающий его с некоторых пор Глеб по много раз теоретизировали по этому поводу. В отсутствии Глеба, она попыталась вернуть Вадика с его радужных небес на бренную землю:

– Создатели гипотезы об асурах, так, кстати, и не получившей признания в академических кругах, полагали, что те не являются предками нынешних землян, а, между тем, население планеты относится к абсолютно тому же биологическому виду, что и мы. Структура ДНК жителей Сольсурана и близлежащих стран идентична земной. Этот факт, как ты знаешь, – она красноречиво ткнула пальцем себя в грудь, – подтвержден эмпирически. Кроме того, в древнеиндийской и ведической мифологии асуры выступают в роли демонов, почти что темных сил.

Но Вадик и слышать ничего не хотел:

– Их просто оклеветали. Кто победил, тот и пишет историю! Тебе ли этого не знать. А что до россказней о великанах и лилипутах, живущих на внутренней поверхности Земли, так этой белибердой только потчевать сольсуранских старух и детей – земные засмеют нас с первых же слов.

– Но почему тогда, в то время как земляне, пережив, как ты полагаешь, в глубокой древности глобальную ядерную катастрофу, вновь поднялись по спирали прогресса от палки-копалки до космического корабля? В то время как здешняя цивилизация так и застряла на уровне традиционной культуры и, в лучшем случае, раннего феодализма и военной демократии?

Вадик растерянно наморщил лоб. Похоже, мысль о несоответствии ему в голову не приходила:

– Нет, ну здесь надо еще поработать, возможно виновата малочисленность первой колонии, да и время жизни царя Арса пока уточнить не удается. В пустыне Гнева тоже произошло что-то страшное, и гораздо позже, чем на Земле. Тут волей-неволей произойдет откат назад и едва ли не распад этносистемы.

– Время царя Арса здесь называют золотым веком! – возразила коллеге Птица. – Именно тогда был открыт секрет выплавки железа, изобретен гончарный круг, построен Царский Град, завершился переход от кочевого, скотоводческого и охотничьего способа ведения хозяйства к земледельческому. Храмовые свитки повествуют об этом более чем подробно. Кстати, начало использования храмовых знаков, как и постройку Храма, относят тоже к этому периоду.

– Обычная история о культурном герое, – недовольно скривился Вадик, как обычно отбрасывавший факты, мешавшие его построениям. – Спустился из надзвездных краев, дал народу различные блага, взял в жены женщину из клана хранителей, чтобы оправдать происхождение династии царей… Я о другом. Кто с кем воевал по версии «Махабхараты» и древнеиндийской мифологии, и в какую сторону совершался исход, нам еще предстоит выяснить. Ясно одно: Сема-ии-Ргла или, пользуясь здешней терминологией – вару, в истории обеих цивилизаций замешаны несомненно! С чего это вдруг они, высокоразвитые негуманоиды, снизошли до нас, простых смертных, и встали между нами и змееносцами? Ясно же, что они, по какой-то таинственной причине забывшие или, что можно также предположить, утратившие доступ к своему сверхоружию, вспомнили о нем вновь и теперь с нашей помощью желают получить назад раньше Альянса!