Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 139 страниц)

– Не стоит, – опустила я глаза. – Я… все понимаю. Сестра Мария, а на что живет приют?

– В основном на пожертвования, – ответила она, наблюдая за ребятишками.

Мадлен, сидевшая напротив нас, жестами объясняла Бриджит, как правильно есть слоеные пирожные – с помощью десертных ножа и вилки, и учила держать чашечку с чаем – подушечками большого и указательного пальцев – на верхнюю часть ручки, слегка согнутый средний – под ручкой, мизинец и безымянный прижать к середине ладони. Бриджит хихикала и уже нарочно прихлебывала чай с неприличным шумом, обхватив чашку двумя ладонями.

– Но жертвуют, насколько я понимаю, не так часто, как принято думать?

– Совершенно верно, леди, – подтвердила монахиня и нахмурила тонкие седые брови. – С деньгами люди расстаются неохотно. Конечно, есть и добрые люди, но как правило, желание помогать редко сочетается с большим капиталом. К тому же наш приют… – Она прерывисто вздохнула. – Приятно помочь красивым и умным девочкам в белых фартучках, воспитанницам приюта Святой Генриетты. Или, например, облагодетельствовать сиротский хор при храме Сошествия… Но помогать тем, кто уже своим рождением принес матери горе, кто родился напоминанием о кошмаре насилия… Нет, мало охотников заниматься благотворительностью в приюте Святого Кира Эйвонского. Поэтому мы живем на церковные пожертвования, на редкие подарки от случайных благодетелей – и за счет старших воспитанников. У нас принято до двадцати лет отдавать половину заработка приюту; исключение составляют лишь те, кто сам женился и завел детей.

– И многие помогают?

– Больше, чем можно подумать, – улыбнулась монахиня. – Вот взять того же Эллиса Норманна. Уж на что был хулиган, я с ним сладить не могла – то поколотит кого-то из уличных под видом восстановления справедливости, то наловит голубей и отправится торговать ими на рыночную площадь, то сбежит, якобы чтоб стать моряком и отправиться в кругосветное плаванье… Эх! – покачала она головой, вспоминая проказы Эллиса. – Однако он оказался на удивление благодарным воспитанником. Уже много лет Эллис отдает все свое жалование приюту, а сам умудряется жить на пять-шесть хайрейнов в месяц…

В груди у меня кольнуло.

Так вот почему он всегда ходит в обносках… И вечно голодный… Святая Роберта, а я еще возмущалась его привычкой торговаться и экономить на всем!

– Ох, а вот и он! – вдруг сказала сестра Мария. – Легок на помине!

– Кто? – не поняла я поначалу, но почти сразу же оглянулась – и увидела, что в дверях стоит Эллис, собственной персоной.

Я отвела глаза. Встречаться с ним взглядом сейчас было выше моих сил. Ох, пусть только Георг попробует еще хоть раз назвать Эллиса «нахлебником»!

– Какая удача, я как раз успел к обеду! – жизнерадостно объявил детектив, проходя к столу и усаживаясь рядом с Лайзо. – Хм… А уже что, десерт? Какая досада, я совершенно не люблю сладкое, – причмокнул он с фальшивым сожалением. – Сестра Мария, а у вас каши не найдется случайно? Помню, в мои годы вы подавали что-то такое сопливое, несъедобное… Ух, прямо ностальгия замучила!

«Не хочет объедать воспитанников», – догадалась я. Конечно, они ведь прежде не ели таких пирожных, у них каждое на счету, а Эллис может утолить голод и кашей.

– «Сопливое»? «Сопливое»?! – грозно повысила голос сестра Мария. – Как ты можешь так отзываться о пище, ниспосланной нам щедрыми Небесами! И, в конце концов, это просто неуважительно по отношению к кухарке, а ей уже, между прочим, семьдесят девять лет. Делаю тебе замечание, Эллис.

– Что, и в угол поставите? – оживился он.

Среди воспитанников началась эпидемия хихиканья.

– И поставлю! – упрямо воскликнула монахиня.

– Ужас, – просто ответил Эллис. – Не надо меня наказывать, я тут по работе. Кстати, о работе, – и он прищелкнул пальцами: – Леди Виржиния, нам потом стоит зайти к отцу Александру, он хотел что-то спросить о статье в газету – хотите вы, чтоб она была, или нет… Ну, что-то в этом роде… Э, куда это вы? Я же сказал «потом»!

– О, лучше решать такие вопросы сразу, – сказала я и поднялась, ослепительно улыбаясь. Новости об Эллисе оказались слишком… неожиданными. Мне нужно было пройтись и обдумать все. Еще леди Милдред говорила, что во время ходьбы мысли лучше укладываются в голове. – Где я могу найти отца Александра?

– Он сейчас в храме… Леди Виржиния, да постойте, я хоть провожу вас!

Эллис подорвался с места, но я остановила его жестом:

– Не стоит. Неужели вы думаете, что я здесь могу потеряться?

– Нет, но…

– Я скоро вернусь. Прошу прощения, что вынуждена ненадолго покинуть вас.

На самом деле, такое поведение было уже на грани приличий, но все равно этикета в приюте никто не знал. Поэтому меня ничто не остановило, когда я покидала трапезную.

В гулком и пустом коридоре стало немного лучше. Мысли по-прежнему скакали с новостей об Эллисе – на бедственное положение приюта, с лицемерных «благодетелей», сторонящихся «дурных» детей – на мировую несправедливость… Мне очень хотелось тут же по возвращении приказать каждую неделю отправлять в приют по корзине пирожных, но я понимала, что сладостями проблему не решить. Сестра Мария абсолютно права – теплая одежда и сытная еда каждый день куда важнее, чем какие-то десерты. Лучшим решением было бы поговорить с отцом Александром и условиться, к примеру, о ежемесячном отчислении на приют некой суммы… Но мне хотелось сделать что-то личное, что-то, что связало бы меня с этим местом прочнее, чем просто деньги.

«Святые Небеса, – подумала я, чувствуя головокружение. – Пошлите мне какой-нибудь знак… Нет, глупо как-то звучит. Слишком возвышенно. Может, все же сперва посоветоваться со священником?»

– Девочка, тебе помочь? – весело спросил кто-то у меня из-за спины.

– Я… э-э… Хотела побеседовать с отцом Александром, – машинально ответила я и только потом осознала, как именно ко мне обратились. – А вы, простите, кто?

– Живу я тут, – лукаво улыбнулся незнакомец.

Он был не слишком высок, худ, как жердь, носил мятые черные штаны, серую рубаху и зеленый жилет – явно с чужого плеча. Чудовищный ансамбль дополняла шляпа с высокой тульей и двумя чахлыми перышками. В руке у незнакомца была массивная курительная трубка с затейливой резьбой.

– Очень интересно, – вежливо улыбнулась я и на всякий случай отступила на шаг назад. Больше всего незнакомец напоминал бродячего циркача, но откуда в приюте взяться циркачу? – Пожалуй, мне пора.

– Куда! – рассмеялся незнакомец и без всякого почтения схватил меня за рукав. – Храм-то в той стороне. Вот что, девочка, дай-ка я тебя провожу. А то ведь заплутаешь здесь, а мне потом отвечать. Ну, пойдем, ты чего упрямишься? Боишься меня, что ли? И-и, смешная!

И, не слушая никаких возражений, он потащил меня прямиком по каким-то бесконечным запутанным коридорам. Я не успевала запоминать повороты и только диву давалась – неужели все это безобразие помещается внутри небольшого с виду приюта? А потом вдруг коридоры кончились, мы выскочили из неприметной дверки на улицу – и оказались буквально в десяти шагах от храма.

– Ну, дальше сама, – подмигнул мне чудной провожатый. Глаза у него оказались по-восточному раскосые, а сам он был смугл, как гипси, и рыж, как коренной альбиец. – Старик Александр там, скамейку в храме чинит. И, кстати… Ты не торопись, лады? Само все разрешится. Сразу поймешь, когда оно самое придет. Ох-хо-хо, как же я не люблю эти вдохновительные разговоры… – вздохнул он и, почесывая затылок, неспешно удалился за угол здания. От курительной трубки расходился белесоватый дымок, хотя я не могла припомнить, когда незнакомец умудрился ее раскурить.

Так или иначе, на улице было слишком холодно, чтобы просто так стоять на месте. Сделав мысленную пометку – спросить о странном незнакомце, я направилась к храму.

Пожалуй, нам с отцом Александром действительно было о чем поговорить.

Храм Святого Кира Эйвонского построили не так уж давно – девяносто лет тому назад. Не сравнить, конечно, с пятивековым собором Святого Игнатия, покровителя города. Да и вид не такой внушительный – добротное здание, крепкое, но без изысков. Ни скульптур, ни изящных каменных медальонов, ни затейливых узоров, обрамляющих окна и двери… Вся красота – беленые стены да сине-зеленые витражи.

Внутреннее убранство тоже не отличалось богатством. Цветы были все больше сухие, курильницы – медные. Перед алтарем теплились две свечи; рыжие огоньки трепетали на сквозняке, и при взгляде на них становилось тревожно и зябко.

Отец Александр, подоткнув одеяние, стоял на коленках у скамьи и осторожно подбивал молотком гладкий брус, выскочивший из паза в скамье. Увлеченный работой, он не сразу заметил меня.

Многозначительное покашливание не помогло – стук молотка заглушал все другие звуки.

Пришлось прошествовать к алтарю и замереть там ненадолго в молитве. Через некоторое время отец Александр заметил, что он в храме не один, поспешно вскочил и оправил одежду.

– Что привело тебя в храм, э-э… дочь моя? – смущенно спросил он, пряча за спину молоток.

Правильно, не оставлять же орудие труда, которому, вообще-то, в храме не место, на виду.

Я сдержала улыбку.

– Мне нужно поговорить с вами. О приюте и пожертвованиях.

– Ох… Тема, конечно, интересная, но слишком уж мирская для места сего, – с намеком произнес отец Александр и, вздыхая, развел руками. Молоток загадочно блеснул, ловя отсвет свечных огоньков. – Может, пройдем куда-нибудь, где такие разговоры будут уместнее?

– Как пожелаете, – согласилась я и скромно опустила взгляд. – Но не думаю, что покровитель этого храма возражал бы против разговора о помощи детям. И, к слову, молоток меня не смущает. Как и ремонтные работы в церкви. Любому ясно, что выносить на улицу тяжелую скамью для починки – нерационально.

Священник аж крякнул:

– О как! А я-то думал, что Эллис привирает… – и с облегчением отложил молоток на скамью, задумчиво потирая лоб. – Присядь, дочь моя. Что ты хотела сказать?

– Вы не возражаете против публичных мероприятий по сбору средств? – перешла я сразу к делу.

– Гм… Поясни-ка, – осторожно попросил он и опустился на скамью, держась за поясницу.

– Благотворительный ужин, – коротко ответила я. – Средняя сумма заказа в «Старом гнезде» – два хайрейна. Это две порции особенного кофе и десерт.

– Ох, ни хре… э-м-м… Я хотел сказать, удивительные цифры ты называешь, дочь моя. Прошу, продолжай. Сие очень занимательно.

– Так вот, выручка за день обычно составляет примерно сто хайрейнов. Однако в те дни, когда случается нечто необыкновенное, и кофейня бывает переполнена, мы можем получить и триста, и четыреста хайрейнов, – продолжила я невозмутимо. Глаза у отца Александра все округлялись. – Даже учитывая стоимость редких ингредиентов и затраты на свежие цветы посреди зимы, выходит прибыль в триста процентов… За вычетом налогов получается в среднем двадцать две тысячи хайрейнов в год, вычитаем пять-шесть тысяч, которые уходят на организацию особых мероприятий для поддержания престижа кофейни, и еще по две с половиной тысячи отходит в счет доли мистера Белкрафта, миссис Хат и Мадлен. Таким образом, около восьми с половиной тысяч чистой прибыли кофейня приносит ежегодно, и это весьма солидная часть моего дохода… Впрочем, не важно, – поспешила я оборвать себя, заметив, что глаза у отца Александра уже на лоб полезли. Хотя мне очень хотелось похвастаться, что таких прибылей от кофейни не было даже у леди Милдред. Да и в целом за год самостоятельного ведения хозяйства я сумела неплохо приумножить и без того солидное состояние фамилии Эверсан-Валтер. Увы, практически всю сумму грозила съесть намечающаяся реставрация сгоревшего родового замка и того особняка, в котором погибли родители… Но оставлять в руинах столь важные для меня места не позволила бы сама честь графини и наследницы леди Милдред. – Итак, главное – за один вечер мы вполне можем собрать сумму, достаточную для постройки системы отопления в приюте.

– И настилания нового пола взамен сгнившего в четырех комнатах, – тихонько вставил отец Александр.

– И настилания пола, – согласилась я, подумав. – Мои гости – богатые люди. Можно устроить благотворительный ужин. Все средства с проданного кофе, десертов и прочего отойдут в пользу приюта. Дополнительно в центре зала мы установим коробку для пожертвований. На организацию всего этого мне понадобится… – я задумалась. Некстати же у меня будет день рождения! Два солидных мероприятия в такой короткий срок – это слишком тяжело. – Мне понадобится полтора месяца, если не случится ничего экстраординарного. Кроме того, для меня не будет слишком тяжело отчислять в приют, скажем, сто хайрейнов ежемесячно. В год выйдет тысяча двести хайрейнов. Достаточно много, но в сравнении с моим доходом – терпимо.

«Даже с учетом того, что после восстановления замка много денег будет уходить на содержание приличного штата прислуги там, освещение, отопление и мелкий бытовой ремонт», – добавила я мысленно.

Но и об этих глобальных планах знать никому было также не обязательно.

Отец Александр сделался смертельно серьезным и задумчиво уставился на алтарь.

– Дочь моя, – произнес он торжественно. – А что бы ты подумала о мемориальной доске с благодарственной надписью, вывешенной перед храмом?

– Я бы подумала, что это безрассудная трата денег. По меньшей мере, одиннадцать хайрейнов, если это камень. Или четыре – за хорошую работу резчика по дереву.

– Никак, в святые метишь, дочь моя? – подозрительно осведомился отец Александр.

– Ни в коей мере, – в тон ему ответила я. – Ибо при жизни не канонизируют, а на небеса я не тороплюсь. А если говорить серьезно… Отец Александр, я не пытаюсь произвести на вас впечатление или выторговать для себя какие-то блага. Просто… м-м, можете счесть это впечатлительностью неопытной девицы, но сегодняшний день… поразил меня в самое сердце. И еще… я узнала, куда Эллис девает все свое жалование, – закончила я совсем тихо.

Отец Александр опустил взгляд.

– Так вот оно что…

– Да.

– И вы действительно так дружны, как мне показалось с самого начала.

– Да, – ответила я во второй раз и, чувствуя странную робость, продолжила: – Не подумайте дурного. В наших отношениях нет ничего, что не одобрил бы… да вот даже святой Кир Эйвонский, – священник поперхнулся и подозрительно закашлялся, но я списала это на неловкость момента. – Но мне очень хочется знать, каким он был прежде. И… почему он стал таким, каким стал.

– Ох… – уже в который раз вздохнул отец Александр. Теперь вышло особенно тяжко. – Что именно ты хочешь знать, дочь моя? Он рос обычным мальчиком. Смышленым, но чаще разум свой направляющим на проказы, а не на пользу делу. Добрым, в общем-то, но часто говорящим жестокие вещи и совершающим жестокие поступки. Вокруг него всегда было много друзей, его внимания искали и младшие, и старшие дети… Или ты хотела бы узнать что-то определенное, дочь моя? – он посмотрел на меня так, что стало ясно – тайны Эллиса сокрыты надежнее, чем на дне Мирового океана.

Однако я рискнула спросить.

– Как он попал в приют?

В конце концов, даже сокровища со дна океана иногда попадают в руки людей. Если океан сочтет соискателей достойными награды.

Отец Александр молчал долго. Свечи успели сгореть на треть, а я продрогла до костей, прежде чем он негромко произнес:

– Это случилось примерно тридцать лет назад, летом. Тогда разразилась страшная гроза… А впрочем, не помню, может, и солнышко светило. Так или иначе, на закате к воротам приюта подошла женщина, одетая во все черное и с густой вуалью. В руках у той женщины была корзина, а в корзине – спящий ребенок.

– Эллис? – сорвалось у меня с языка.

Священник грустно кивнул:

– Да. Женщина назвалась служанкой «одной несчастной леди» и попросила присмотреть за ребенком. Мы с сестрой Марией попытались расспросить ее о родителях нового воспитанника и в беседе убедить забрать ребенка обратно. Знаете, некоторые матери, приходящие сюда в отчаянии, после раскаиваются и возвращаются обратно за детьми, – просто сказал он, и сердце у меня пропустило удар. – Но чем больше проходит времени, тем меньше вероятности, что это произойдет. Поэтому мы всегда стараемся убедить страдалиц сразу. Обещаем помощь в пригляде за ребенком, иногда деньги… Кого-то это убеждает. К сожалению, немногих. А некоторые просто ненавидят своих детей. Вот и та служанка сказала… Она сказала: «Заберите его, пожалуйста. Боюсь, что в следующий раз она не отошлет его в приют, а просто удавит». Сестра Мария стала ругаться… Тогда она была куда моложе, а потому нрав у нее был горячей… Но служанка выслушала все молча, затем поклонилась и ушла. А в корзине, под боком у ребенка, обнаружился конверт и мешочек с монетами. Денег вышло ровно сто хайрейнов – по тем временам сумма неописуемая, приют на нее жил год с лишним. А в конверте был один-единственный листок бумаги с именем – «Алиссон». Так мы и назвали мальчика. «Алиссон» – по имени, данному, вероятно, матерью; «Алан» – потому что его принесли в день святого Алана; и «Норманн» – потому что такова была моя фамилия в миру, – скромно закончил священник.

– Вот как…

Отчего-то я не могла вымолвить ни единого осмысленного слова. Все казалось либо слишком напыщенным, либо пустым, либо бестактным.

Знал ли Эллис, как он попал в приют? Пытался ли разыскать своих родителей, семью? Ненавидел ли мать или давно простил ее? Болело ли до сих пор его сердце?

Я долго и бездумно смотрела на медленно оплывающие свечи, на руки свои, кажущиеся мертвыми в синеватом свете, льющемся через витражи. Отец Александр молчал. Несколько раз он порывался сказать что-то, но, взглянув на меня, осекался.

Из оцепенения меня вывел удар грома.

– Святые небеса! – подскочил на месте отец Александр. – Что ж это деется, гроза зимой! Ох, не к добру… Дочь моя, ты уже дрожишь – не лучше ли тебе вернуться в тепло? Идем-идем, негоже так сидеть. Вот за это святой Кир покарать может, причем меня – мол, застудил девицу, так и отвечай по всей строгости… Идем.

– Хорошо, – слабым эхом откликнулась я и поднялась на ноги. Губы у меня подрагивали, словно на улыбку не хватало сил. – Не будем злить святых, это до добра не доведет… К слову, о добре. Когда я шла сюда, то немного заблудилась, и дорогу мне показал один любезный молодой человек. Рыжий, смуглый, в такой забавной зеленой шляпе с двумя перышками. У него еще трубка была… Что вы так на меня смотрите? – недоверчиво моргнула я.

Отец Александр за время моей речи сделался белым как полотно.

– Э-э… Ходит один такой тут, ходит, – со странной интонацией протянул он, глядя почему-то вверх. – Делает… э-э-м… добрые дела делает, как он их понимает. Он ничего не говорил, дочь моя?

Я наморщила лоб.

– Кажется, говорил, что надо подождать. И что я пойму, «когда оно самое придет».

– Вот так и поступай, – со значением выговорил отец Александр. – Так. О чем это бишь я? Точно-точно, хотел я тебя возвернуть в трапезную и напоить горячим чаем…

Гром, кстати, больше не повторился. А когда час спустя все мы – Эллис, Мэдди, Лайзо и я – вышли из приюта и направились к автомобилю, то небо и вовсе почти расчистилось – разрывы среди тяжелых свинцовых туч постепенно сливались в одно прозрачно-голубое полотно.

Снегопад кончился.

Удивительно, но Мадлен в автомобиле почти сразу уснула, уронив голову мне на плечо. Я осторожно укрыла подругу своей шалью и отвернулась к окну.

– Как ее детишки утомили, – негромко произнес Эллис, скосив на Мэдди взгляд. – Да уж, Нора с Бриджит кого угодно заговорят до смерти, этим двум сорокам только дай потрещать… Виржиния, а вы знаете, что они друг дружку сестрами считают? – внезапно спросил он.

Я растерялась немного, не зная, как реагировать.

– Так странно. Они совсем не похожи.

– Зато по характеру сошлись… – Эллис заложил руки за голову и сладко потянулся, жмурясь. – Помню, у меня тоже было двое «братишек» и даже одна «сестричка». Она еще потом в мои невесты метила, и так настойчиво… – тут детектив внезапно осекся и обернулся; взгляд у него был серьезней некуда. – Виржиния, спасибо за все. Отец Александр рассказал мне о ваших планах. Честно говоря, когда я заманивал вас сюда под предлогом расследования, то рассчитывал на что-то в этом роде. Но не думал, что вы возьметесь за восстановление приюта так рьяно и так… по-деловому, – он особенно выделил последнее слово. – В своем непередаваемом стиле. Значит, благотворительный вечер?

– Репутации «Старого гнезда» это пойдет только на пользу, – пожала я плечами и не удержалась: – И кто бы говорил о рьяном подходе, Эллис! Как вы умудряетесь прожить на пять хайрейнов в месяц? Питаетесь воздухом и ночуете на крышах?

– Тише, тише, а то еще нашу мышку разбудите, – хмыкнул Эллис, искоса взглянув на Мэдди, и тихо ответил: – Ну, раньше я снимал комнаты у одной милой старушки-вдовы, всего за хайрейн в месяц. Но потом ее перестал устраивать, э-э, мой образ жизни. И семь лет назад я временно переехал к своему другу, у которого, собственно, и живу до сих пор.

– Сначала он пытался этому самому другу платить за проживание, – вкрадчиво заметил Лайзо. Хитрый его прищур был виден даже в отражении в лобовом стекле. – Но вы мне покажите того изверга, который не постесняется с нашего Эллиса денег стребовать.

– И что это за друг? – полюбопытствовала я.

На секунду ко мне закралась мысль, что они до сих пор живут вдвоем, но это было бы слишком неправдоподобно. Во-первых, насколько мне было известно, Лайзо большую часть времени обитал раньше в родовом гнездышке семейства Маноле или скитался по Аксонии. А во-вторых, детективу жить с аферистом – это немного слишком.

Лайзо, поймав в отражении мой задумчивый взгляд, белозубо улыбнулся.

«Ну, ладно, – мысленно поправилась я. – Не аферистом – авантюристом. Разница невелика».

– Друг? – усмехнулся Эллис, как будто я что-то забавное спросила. – Вы его знаете. Доктор Натаниэлл Брэдфорд, патологоанатом Городского Управления спокойствия. А за комнаты я не плачу, поскольку квартира целиком принадлежит Нэйту, как и подвал, где у него находится домашняя лаборатория. К слову, Виржиния, – вдруг обернулся он ко мне, – а вы не хотите навестить нашего Доктора Мертвых? Прямо сейчас.

Я только брови выгнула в недоумении:

– Эллис, вы предлагаете мне навестить дом холостяка… даже двух холостяков, причем без должного сопровождения? Мэдди, увы, младше меня, она не может считаться дуэньей.

Тщетная попытка достучаться до совести Эллиса. Когда это его, захваченного очередной потрясающей идеей, волновали какие-то там правила приличия и негласные законы поведения молодой леди?

– Да бросьте вы, к чему эти условности, – соблазнительно протянул он и перегнулся через сиденье, порывисто накрывая мою руку своей, и глянул снизу вверх сияющими от азарта голубыми глазами. – Скоро уже смеркаться будет, так что не стоит опасаться случайных свидетелей. К тому же, если что, официально вы совершаете благотворительный визит в приют. Сестра Мэри, конечно, лжесвидетельствовать не станет, но всем излишне любопытным может ответить так, что охота попусту любопытствовать напрочь пропадет. Да и у отца Александра язык подвешен неплохо… Так что вашей репутации ничего не грозит. Ну же, решайтесь, – голос у детектива буквально медом сочился, – неужели вам не хочется посмотреть, как я живу на пять хайрейнов в месяц? Заодно и расследование обсудим.

– А разве доктор Брэдфорд не будет против? – спросила я обреченно и сразу же поняла, что это была ошибка.

Эллис торжествующе улыбнулся:

– Разумеется, нет. Тот день, когда он не обрадуется визиту обворожительной леди… – детектив взглянул на Мэдди и поправился: – …двух обворожительных леди, пожалуй, станет началом конца света!

– Да и аккумулятор зарядить бы, а в тамошнем доме электричество есть, и шнур у меня найдется, – добавил Лайзо как бы между прочим. Глаза у него в этот момент были хитрющие. – А то дом-то наш аж в другой стороне Бромли, как бы не встать, посреди дороги-то.

– Но Мэдди устала и, наверно, не захочет никуда ехать, – прибегла я к последнему, отчаянному маневру.

Но подруга, на которую я так рассчитывала, самым неожиданным образом перешла на сторону коварного врага.

Она проснулась.

И – удивительно! – искренне заинтересовалась домом, где живет Эллис, хоть и постаралась этого не показывать.

Мне не оставалось ничего иного, как капитулировать перед заведомо превосходящими силами противника.

Квартира доктора Брэдфорда занимала три этажа в левом крыле пятиэтажного жилого дома. Само здание было, по словам Эллиса, совершенно новым – еще и десяти лет не прошло со дня, когда хозяева повесили на дверь латунную табличку с табличкой «Плам-стрит, 110 ». Но с тех пор высаженный у фундамента девичий виноград увил его до самой крыши. Наверное, летом это выглядело очень красиво – небольшой палисадник с кряжистыми яблонями, благородная лепнина на фасаде, чистенькие, побеленные стены и на них – темная зелень узорчатых листьев… Но сейчас, зимою, дом почернел от гари из Смоки Халлоу, а виноградные плети уныло обвисли. Где-то справа, в районе пятого этажа, уныло бренчало расстроенное пианино.

– Там живет очень милое семейство, – просветил меня Эллис, увидев, куда я смотрю. – Мать, отец, трое детишек и четверо стариков, родня по отцу. Отец семейства работает на фабрике. Мать, явно женщина с аристократическими корнями, дает уроки музыки. Две бабки-сестры организовали маленькую мастерскую по пошиву дешевого платья. Ну, а их мужья зимой ворчат, а летом целыми днями играют в карты. Вон там, – и он ткнул пальцем в занесенную снегом беседку. – Остальные квартиры снимают студенты, музыканты, один писатель-неудачник и какой-то помощник профессора из Университета Бромли. И знаете, за что я ценю их всех? Им абсолютно плевать на своих соседей, даже когда некоторые из них заявляются домой в окровавленной одежде поздно ночью. Или приводят странную компанию, – добавил Эллис и почему-то быстро взглянул на Лайзо, а потом вдруг мечтательно улыбнулся: – Так, ключ от двери у меня есть. Давайте сделаем Нэйту сюрприз?

– Что-то подсказывает мне, что это плохая идея.

– Вы пессимистка, Виржиния, – фыркнул детектив. – Бросьте. Хоть повеселимся.

Мне стало искренне жаль доктора Брэдфорда. Как там говорил Эллис, «временно перебрался к другу семь лет назад»? Святые небеса, да Брэдфорда, наверно, уже канонизировать можно…

У двери Эллис немного задержался, чтобы выгрести почту из ящика. Вышло прилично – несколько писем в запечатанных конвертах и еще с десяток записок. Торопливо распихав все по карманам, детектив поскребся ключом в замочную скважину, на цыпочках прокрался в квартиру, а потом выглянул – с торжествующей улыбкой – и махнул нам рукой.

– Проходите. Только тихо. Мадлен, позвольте помочь вам с пальто…

Отчего-то Эллис сразу начал ухаживать за Мэдди, и я осталась на милость Лайзо. Тот принял у меня верхнюю одежду, пристроил ее на вешалку, а потом – и это была настоящая неожиданность – опустился на одно колено и посмотрел снизу вверх. Взгляд у него стал бесовской.

Я почувствовала, что щеки у меня теплеют.

– Что такое, мистер Маноле?

– Позвольте протереть ваши ботинки, – невинно предложил Лайзо. Я поперхнулась воздухом. – Нехорошо следить на чистых полах. Служанка приходит сюда только по выходным.

И протянул руку, как будто хотел прикоснуться к лодыжке.

Это привело меня в чувство и развеяло изумленное оцепенение. Я отступила назад, едва подавив желание одернуть юбки пониже, и холодно кивнула:

– Благодарю за заботу, мистер Маноле, но я лучше воспользуюсь ковриком у двери.

– Воля ваша, – быстро пошел на попятный Лайзо.

– И еще. Я бы настоятельно рекомендовала вам не забываться.

Эллис беззвучно расхохотался. Мадлен мышкой шмыгнула ко мне и из-за моего плеча так уставилась на Лайзо, что тот аж отпрянул инстинктивно.

Маленький инцидент был исчерпан, но осадок остался неприятный. Лайзо, хоть и старательно изображал раскаяние, похоже, на самом деле ничего подобного не чувствовал. И вообще, в последнее время он вел себя так, словно у него было некое особое право. Нет, никаких особенно скандальных поступков – но мелочи, но взгляды, но прикосновения, чуть более долгие, чем дозволяется правилами приличия…

Это заставляло меня чувствовать себя неловко.

Но на сей раз поразмыслить о странном поведении Лайзо мне не дали. Эллис сделал приглашающий жест рукой, и мы на цыпочках проследовали на второй этаж. Там стояла темень, и только гостиная была ярко освещена большой электрической лампой, закрытой экраном из желтоватой рисовой бумаги с рисунком в сказочно-никконском стиле – туманные приземистые зеленые горы, облака с четкими завитушками и странная лисица с девятью хвостами, летящая в лиловатом небе.

Но главный экспонат гостиной не был нарисован на тонкой бумаге.

Он спокойно дремал с книгой в кресле, умостив голову на подлокотнике и согнув ноги, и не подозревал, что задумал его коварный друг.

– Так-так, – прошептал Эллис и с предвкушением хрустнул суставами, разминая пальцы. – Приступим…

Доктор Брэдфорд дома предпочитал носить нечто псевдовосточное и остромодное – длинный шелковый халат, расшитый красными драконами. Небольшая проблема заключалась в том, что для сна в неположенных местах такая одежда не предназначалась, а потому полы ее разошлись и задрались неприлично выше колена. Остроносые домашние туфли доктора были аккуратно сложены на столе, ровнехонько между чашкой и кофейником.

– Какой ужас… – севшим голосом произнесла я, отступая на шаг назад. Лицо мое стремительно заливал румянец. Мэдди, бедная девочка, только беспомощно глазами хлопала и даже отвернуться не могла, разрываясь между смущением и любопытством.

– У них, к сожалению, всегда такой беспорядок, – вздохнул понимающе Лайзо.

– Да нет же, мистер Маноле, я не об этом…

Но тут Эллис бесцеремонно толкнул дремлющего приятеля и заявил противным голосом:

– Ты тут спишь себе, сопишь с удовольствием, а кто-то с работы пришел голодный и уставший, как бродячая собака.

Доктор Брэдфорд пошевелился и, не открывая глаз, накрыл лицо книжкой.

– Эллис, сделай милость – сдохни, а? – пробормотал он невнятно.

Нисколько не смущаясь, детектив наклонился и дунул Брэдфорду в ухо.

– Ну, скажи хотя бы, у нас что-нибудь к чаю есть? Хоть рогалик с корицей?

– Какой, мать твою, рогалик? – простонал Брэдфорд, наугад дрыгая ногой. Эллис от пинка с легкостью увернулся. Халат задрался еще выше.

– Что, совсем нет?

– Разрежу и законсервирую в банке с формалином.

В голосе доктора появились уже рычащие нотки.

– Как знаешь… – Эллис пожал плечами и отступил. – Только я не для себя стараюсь. Вообще-то у нас сегодня гости. Две очаровательные леди.