Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 139 страниц)
– Возможно, – согласилась я. Предположение было разумным. – А сейчас, господа, давайте пересядем за другой столик. Здесь скатерть перепачкана кофе. Эту Мадлен унесет, а мы пока можем продолжить обсуждение…
Эрвин только сейчас понял, что он натворил со столиком, и принялся смущенно извиняться. Обменявшись традиционным «Я был так неловок…» – «Ах, оставьте…», мы продолжили разговор. Точнее, это Лайзо продолжил рассказ, а мы стали внимательно слушать.
Эсмонд Палмер воистину оказался кладезем всевозможных сплетен о Мореле. Пожалуй, если бы я не устраивала вечера памяти, а пригласила его одного, мы узнали ровно столько же о покойном, сколько от всех остальных гостей вместе взятых. Правда, розыгрыши, в которых так яростно обвинял Эсмонд своего соперника, выглядели по большей части невинными совпадениями. Подумаешь, запер случайно товарища в кладовке для инвентаря – время-то было позднее, да и Палмер там уснул, и заметить его было сложно. Подпорченный костюм? Так, может, это и не Морель постарался… И так далее, и тому подобное. Складывалось впечатление, что Палмер действительно помешался на сопернике.
А с какой тщательностью он запоминал возлюбленных Мореля! Всех девушек Палмер назвал поименно, и список этот, заботливо составленный Лайзо, перекочевал в руки Эллиса.
– Эмма Милз, – громко прочитал детектив последнее имя. – Ну, что, мистер Калле, так звали невесту вашего друга?
– Нет. – Взгляд у художника стал рассеянным. – Кажется, она была Мэри… В разговорах он называл ее «моя милая Мэри».
– Здесь целых три Мэри, – хмыкнул Эллис, пробегая глазами список. – Которая?
– Фамилию я не помню, но… Можно ведь поинтересоваться у квартирной хозяйки?
– Вы знаете, где жила эта несчастная девушка, но не помните ее фамилию? – удивился Эллис. – Вот уж точно, люди искусства – странные все до одного. Откуда вы вообще узнали, где она жила?
– О… – Он словно растерялся на мгновение. – Я расспросил мальчишку, помощника гримера в театре. Он весьма смышлен, и Пэтси иногда передавал мне с ним записки. Оказалось, что мальчик в последнее время часто носил послания для одной красивой девушки. По описаниям она очень похожа на невесту Пэтси! – уверенно закончил художник.
– Обязательно потом потолкую с этим, гм, смышленым мальчуганом, – задумчиво пообещал Эллис. – Укажете мне на него?
– Непременно.
– Вот и договорились. Итак, Лайзо, что там еще у тебя осталось из сплетен? – весело поинтересовался детектив.
– Ничего особенного, – с деланой небрежностью пожал тот плечами и вдруг посмотрел на художника, внимательно и с нетерпеливым ожиданием, как рыбак смотрит на дрогнувшие поплавки. – Эсмонд Палмер говорил, что свой выигрыш Морель боялся хранить дома. Воры, грабители… Мало ли что. Зато у его друга был, мол, подходящий сейф.
– У друга? – эхом переспросил Эллис.
– У Эрвина Калле.
Художник, кажется, совсем растерялся.
– Да, сейф у меня был. И есть, разумеется, – я там храню дорогие краски… А почему вы так смотрите на меня? – Он беспомощно переводил взгляд с довольного Лайзо на хмурящегося Эллиса и в конце концов обернулся ко мне, словно за поддержкой. – Леди Виржиния?
– Морель отдавал вам на хранение деньги? – спросила я, и Эллис поморщился, бормоча: «Ну как же можно так в лоб».
– Нет, что вы, – непонимающе моргнул Эрвин, и вдруг лицо его залила смертельная бледность. – Вы же не хотите сказать, что я…
– Возможно, кто-то вас пытается подставить, мистер Калле, – быстро перебил его детектив и подкупающе улыбнулся. – Не стоит нервничать. А теперь подумайте хорошенько и постарайтесь вспомнить, не отдавал ли вам Пэтси каких-нибудь вещей на хранение? Не обязательно денег. Может, это был сверток? Или коробка, или старинная книга – словом, что угодно, лишь бы туда можно было спрятать несколько банкнот.
– Тогда уж не «несколько», а целую пачку, – не удержалась я от комментария. – Если выигрыш Морелю выплатили не чеком, а в банкнотах, то она должна выйти солидной по объему. Самая крупная банкнота имеет достоинство в пятьдесят хайрейнов, выигрыш у нас составляет около двух тысяч. Итого получается сорок банкнот, жестких и плотных, на шелковой бумаге. Просто так между листами книги такую пачку не заложишь.
– Ценные наблюдения, леди Виржиния, – с неуловимым оттенком иронии заметил Эллис. – Вы обладаете редкой способностью к месту сообщать общеизвестные факты. Разумеется, никто не будет прятать пачку между листами книги, но ведь можно же и вырезать выемку для нее! Впрочем, это пустые измышления. Мистер Калле, так передавал ли вам что-либо ваш друг незадолго до смерти? – повернулся он к художнику – и спиною ко мне, фактически исключая из разговора.
Кофе отчего-то стал отдавать солью.
Я медленно выдохнула и растянула губы в той бездумно-загадочной улыбке, от которой на щеках появляются умильные ямочки, а взгляд становится пустым, будто у куклы. Паршивенькая гримаса, зато ее можно держать часами без всякого напряжения.
– Нет, он не передавал ничего.
– Гм. И даже не заговаривал об этом?
– Нет.
– Хорошо. Возможно, Палмер просто пересказывает слухи. А может, оговаривает вас. У него есть мотив?
– Не знаю.
Изнеможенное бесконечным днем солнце медленно склонялось к горизонту. Лучи его приобретали все более насыщенный ржавый оттенок и ползли вверх по стене; в медово-прозрачном свете парили легкие пылинки. Мне казалось, что при каждом вдохе они царапали горло, но это, конечно, была просто иллюзия.
Как и равенство людей, сидящих за этим столом.
Детектив Управления спокойствия, свободный художник, бывший аферист – и дурочка графиня, возомнившая себя сыщицей.
Поделом тебе, Гинни.
– …Леди Виржиния? – Слова Лайзо донеслись как через вату. Я повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Зеленые, что у кошки, глаза следили за мною пристально. – Что-то случилось?
– О, нет, – опустила я ресницы. – Просто вспомнила об одном деле, не терпящем отлагательств. Прошу прощения, мне надо перемолвиться словом с мистером Белкрафтом.
– Идите, идите, – махнул рукой Эллис, так и не посмотрев на меня. – И пришлите, пожалуйста, несколько листов бумаги и карандаш, мне нужно сделать кое-какие пометки.
– Вызовите Мадлен, – указала я на серебряный колокольчик и поднялась. – Покидаю вас, господа. Если вам понадобится что-то еще – просите Мадлен или Георга.
Держа спину ровно, как учили монахини в пансионе, я пересекла помещение. В галерее между залом и кухней остановилась. Здесь было сумрачно и тихо. От черного входа, с улицы, доносились негромкие голоса – это Георг что-то втолковывал слугам. Мэдди бойко стучала каблучками наверху – то ли убиралась, то ли раскладывала вещи. Я прислонилась к стене и медленно выдохнула сквозь зубы, чувствуя спиной все изъяны дерева – каждую трещинку, каждый скол.
Эллис не сказал ничего особенного. Он вел себя как обычно. Отчего же чувствую себя так глупо? Слишком увлеклась, пожалуй, поверила в свою ценность, открыла душу… и позволила сесть себе на шею. И кому – безродному выскочке из Управления, возомнившему о себе невесть что?
Ученые мужи пишут, что наш век сломал сословные предрассудки. Возможно, так и есть. Деньги нынче стали важнее титула, скандальную известность ценят выше скромности и благопристойности, а практичность и умение сколотить состояние любой ценой, невзирая на средства, уважают больше меценатства.
Может, Эллис считает меня благородной бездельницей, великосветской пустышкой и потому позволяет себе такие выходки?
Право, не знаю.
Да, возможно, мой ум не так изворотлив, как у него; я не так смела, не умею обращаться с оружием, за исключением шляпной шпильки и старинного револьвера. Но и Эллис вряд ли справится с управлением кофейней, с нерадивыми арендаторами, с фабриками, с объединенными землями графств Эверсан и Валтер, в конце концов! А ведь мне приходится помнить еще и о светских обязанностях – о непременных званых обедах и ужинах, о появлении на балах и прочих публичных мероприятиях «в сезон», о ежегодном посещении «Старого гнезда» особами королевских кровей, о налаживании свежих и поддерживании давних связей среди знати. На плечах моих лежит ответственность за судьбы Мадлен и мисс Тайлер, Магды и миссис Хат, Георга – в меньшей степени, нужно признать, и многих, многих слуг в особняке, загородном поместье и в замке Валтеров.
И все это – лишь часть моих обязанностей, наложенных происхождением и положением в обществе. Пусть я не великолепная леди Милдред, чья слава гремела по всей Аксонской Империи и за ее пределами, но и меня уважают среди аристократов – так же, как Эллиса уважают среди тех, кто связан с Управлением спокойствия.
Можно сказать, что у нас обоих – особое положение. Только для меня оно – как корсет, заставляющий постоянно держать спину прямо и стараться быть лучше и сильнее, чем я есть.
Звание леди обязывает.
А Эллис… Эллис свою исключительность использует как некое орудие, позволяющее подняться над правилами и плевать на головы тем, кому бы он в ином случае кланялся до земли. Получается, что гений его… развращает?
– Леди Виржиния, простите великодушно, но вы уже с полчаса стоите тут камень камнем. Не случилось ли чего? Если вам дурно стало или еще что приключилось, вы скажите – чем смогу, тем и помогу.
Я подняла глаза. Против света мало что можно было увидеть, но то, что Лайзо искренне обеспокоен, чувствовалось и по голосу. Мой водитель остановился на подобающем расстоянии от меня, в трех шагах, не пытаясь, по обыкновению, сократить его до одной вытянутой руки. Сквозь широкие рукава белой рубахи просвечивало оранжевое солнце – или, вернее, его рассеянные, отраженные от стен кофейни лучи. Лайзо скрестил руки на груди, а голову по-кошачьи наклонил вбок.
– Очень любезно с вашей стороны проявить заботу, мистер Маноле, но не беспокойтесь. – Губы у меня вновь растянулись в той же пустой улыбке. – Я всего лишь задумалась о том, что же отличает людей благородных от низких.
– И к каким же выводам вы пришли, леди Виржиния? – Кажется, Лайзо улыбнулся, но мой ответ заставил его помрачнеть:
– К такому, что рождение в определенной среде и надлежащее воспитание во многом определяют наше поведение в дальнейшей жизни. Не зря люди разделяются на аристократов и чернь, и порой пропасть между леди и выходцем из трущоб – не только в титуле.
– А эту пропасть… – Лайзо запнулся. – Ее можно преодолеть как-нибудь?
– Чаще всего она непреодолима.
– Леди Виржиния, я…
– Ступайте в зал, мистер Маноле, – безразлично махнула я рукой. – Этим вечером вашими услугами будет пользоваться мистер Норманн. А я, пожалуй, вернусь домой.
Этот диалог словно отрезвил меня и вернул ясность рассудка. Обижаться на Эллиса или ставить расследованию палки в колеса было бы неразумно и недостойно леди. Но и помогать детективу как ни в чем не бывало – тоже. Поэтому я, как и сказала Лайзо, вернулась в особняк на Спэрроу-плейс и посвятила остаток вечера личным делам, выбросив из головы всех художников, актеров, убийства и самоубийства.
Следующий день вышел у меня крайне насыщенным. С утра я провела деловую встречу с одним из поставщиков какао, взяв с собой ассистента мистера Спенсера в качестве секретаря. Потом написала письмо леди Клэймор, в котором намекнула на то, что изрядно соскучилась по ней и не прочь была бы посетить ее поэтический салон. Позже, в кофейне, размышлять на печальные темы и вовсе было некогда – после вечера памяти Патрика Мореля и посвященной ему статье в «Бромлинских сплетнях» мое «Старое гнездо» стало в некотором роде местом паломничества. Многим посетителям пришлось отказать, а потом и вовсе ввести на время заказ столиков только по предварительному письму – разумеется, это не касалось постоянных клиентов.
В таком же быстром, не терпящем пауз и заминок темпе прошла и оставшаяся неделя.
Утром – личные дела, днем – кофейня, вечером, изредка, – визиты к друзьям или посещение интересных мероприятий. Время свое я старалась планировать так, чтобы не сталкиваться с мистером Норманном и мистером Калле, до сих пор приходившими в «Старое гнездо» после полуночи для обсуждения расследования. Лайзо совсем перестал со мной заговаривать и развозил по делам исключительно молча.
Взгляд у него день ото дня становился все более задумчивым и мрачным.
Не знаю, сколько времени могло бы продлиться это затишье. Две недели я старательно держалась в стороне от расследования и постепенно привыкла к размеренной, не отягченной загадками и кровавыми тайнами жизни. Скучать было некогда – о, нет, только не в Бромли, пусть бы и жарким летом. Но в тот самый момент, когда я почти уже выкинула Эллиса из головы, он появился на пороге моего дома.
– …Сказать, что вас туточки нету, леди Виржиния? – переспросила Магда с робким недоумением. – А ежели спросит, куда вы изволили отправиться, что отвечать?
– Говорите, что не знаете. Он не имеет права вас расспрашивать. Будет настаивать на ответе – позовите Стефана, пусть выведет мистера Норманна из дома, – пожала плечами я. – Ступайте, Магда. Мистер Норманн ничем не отличается от других излишне навязчивых гостей.
Горничная вышла, а я вернулась к своим бумагам. Срочных дел не было. Новостей тоже, если не считать за таковые донесения адвокатов с вялотекущего судебного процесса об определении границ владений: один эсквайр, чей клочок земли граничил с моими лугами для выпаса овец недалеко от Грин Хани Роук, все никак не мог смириться с тем, что старый граф Эверсан выиграл у него часть надела в кости. Но суд этот длился уже целую вечность и завершиться должен был, похоже, лишь со смертью истца, потому как наследников тот не оставил.
Магда вернулась быстрее, чем я успела заскучать.
– Вы, это, не ругайтесь, леди Виржиния, – неловко переступила она с ноги на ногу, – но мистер Норманн вам передать просил. Говорит, он так и знал, – и Магда с опаской вручила мне свернутый вчетверо клочок бумаги.
На нем было начертано всего три слова – «Эрвин Калле мертв».
У меня сердце едва не остановилось.
Я, будто пробка из бутылки с игристым вином, выскочила из-за стола. Деловые письма разлетелись по комнате белыми голубями. Коридор, лестница и галерея промелькнули в одно мгновение, а в голове моей была, кажется, всего одна мысль: «Лишь бы он еще не ушел».
– Вы! – Я вихрем влетела в гостиную, и Эллис, стоявший у залитого солнцем окна, обернулся. Волосы его были растрепаны, и вокруг головы словно горел ореол. – Почему вы не сообщили раньше?
– День добрый, леди Виржиния, – церемонно поприветствовал меня детектив и шагнул ко мне. Выражение лица у него разглядеть было сложно – солнце било мне в глаза. – Все очень просто. Я не рассказал вам потому… – Еще один шаг, еще и еще. – Потому… – Последний шаг, и Эллис крепко взял мои дрожащие руки в свои. – Потому что это неправда, леди Виржиния. Я солгал, но прошу меня простить – иначе вы не стали бы со мною разговаривать.
Я бы с удовольствием залепила бы Эллису пощечину, но этот предусмотрительный подлец легко удержал мои руки.
– Отпустите.
– Вы не будете драться?
Я призвала на помощь все свое самообладание.
– Что вы, леди не опускаются до драк.
– Надеюсь, что это так, – без улыбки ответил Эллис и разжал пальцы. – Но логика подсказывает мне, что… Ох! Вы слукавили, леди Виржиния. А кольца на ваших изящных пальцах довольно тяжелы.
– Поделом. – Ладонь горела от силы удара, но о сделанном я не жалела. – Есть вещи, мистер Норманн, с которыми не шутят.
– Это была не шутка, а психологический прием, – въедливо уточнил детектив, и в голосе у него не было ни малейших следов раскаяния. Я вдруг почувствовала себя невероятно усталой, словно целое утро тащила в гору тяжелый камень, а он у самой вершины сорвался вниз, обратно к началу пути.
– Вам виднее, мистер Норманн. Если на этом все, то прошу вас покинуть мой дом – у меня множество неотложных дел, да и у вас, полагаю, тоже.
Но, конечно, Эллис не позволил мне просто так уйти. Не такого сорта был этот человек – если уж ему что-либо требовалось, он получал желаемое любой ценой, не особенно считаясь с приличиями, чужим мнением и даже с законами.
– Да постойте же! – Детектив схватился за верх моей юбки, и дымчато-зеленый лен с золотой нитью предупреждающе натянулся. – Выслушайте меня! Я, право, не знаю, за что вы на меня дуетесь, леди Виржиния, но готов принести вам самые искренние мои извинения – хоть бы и на коленях, на площади перед вашим особняком, при всем честном народе.
– Не утруждайте себя, – торопливо откликнулась я, пытаясь выдернуть юбку из цепких пальцев детектива. С него сталось бы выполнить обещанное, а мне это было ни к чему.
– Так хоть скажите, на что вы сердитесь! – Глаза Эллиса казались сейчас пронзительно-голубыми, как весеннее небо где-нибудь в провинции, вдали от фабричных труб Бромли, и такими же невинными. – Неужели я оскорбил вас после вечера памяти Мореля? – Я поджала губы, не собираясь жаловаться, но взгляд сказал за меня все. – О, так значит, я угадал. А мне-то казалось, что вам просто нездоровится, – тяжело вздохнул Эллис. – Честно говоря, я тогда был слишком увлечен разработкой версии о причастности Палмера к нашему делу и не слишком-то следил за своими манерами. Но, право, я ни за что не захотел бы вас обидеть, Виржиния, – проникновенно произнес он и отвел взгляд. – Судите сами. Разве разумно с моей стороны было бы ссориться с графиней? Даже если отбросить в сторону личные чувства, а я вас глубоко уважаю за ум и характер – и, конечно, восхищен вашей красотой… Словом, даже если отбросить это, остается чистая выгода от знакомства со столь влиятельной особой. Помощь, которую вы оказываете мне в расследованиях, воистину неоценима. Без ваших связей и, что греха таить, средств я бы не сумел раскрыть ни дело об убитых дочерях баронета Куиннсли – да, да, то, для которого я брал платье мисс Мадлен, ни поймать сумасшедшего, который охотился исключительно на седых джентльменов, питающих страсть к театру… Леди Виржиния, не держите на меня зла! – Ошеломленная потоком уверений и комплиментов, я не заметила, как Эллис выпустил мою юбку, но завладел рукою и теперь осторожно, будто успокаивая пугливую зверушку, поглаживал раскрытую ладонь кончиками пальцев. – Честно сказать, я с юности отличаюсь тем, что не всегда способен осознать, почему людей обижают те или иные слова. Прийти к этому знанию логически – могу, но вот прочувствовать – увы. А потому просто скажите, какие мои слова показались вам оскорбительными, и я никогда больше их не произнесу.
После такой впечатляющей речи вспоминать, с чего начиналась наша ссора, было до крайности глупо. К тому же Эллис, по всей видимости, не лгал – он действительно упорно не понимал, что меня обидело… Кроме того, я чувствовала, что сейчас он во мне нуждался.
Или в моих деньгах.
– Отпустите мою руку… Эллис. – Я колебалась всего секунду, но все же сменила гнев на милость. Детектив, услышав свое имя вместо прохладного «мистер Норманн», просиял. – Извинения приняты, а что до причины… Позвольте мне умолчать. Теперь же присядем. Расскажите, что за дело вас привело в мой дом.
– Расследование, конечно, – улыбнулся Эллис и начал рассказ. Выяснилось, что за то время, пока я держалась в стороне, следствие продвинулось ненамного.
Тем же вечером, когда мы расстались, детектив в компании Эрвина Калле отправился в апартаменты загадочной «невесты» Мореля. Темные пятна на полу оказались именно пятнами крови.
– Реакция с перекисью водорода, Виржиния, реакция с перекисью водорода, – наставительно произнес Эллис и добавил с сожалением: – Правда, сказать, была ли эта кровь человеческой или, скажем, коровьей, я не могу.
Детектив тщательно осмотрел комнаты, однако не обнаружил больше следов, указывающих на вероятное убийство. Конечно, на первый взгляд все смотрелось крайне подозрительно. Беспорядок можно было бы принять за признак яростного сопротивления жертвы. Отсутствие ценностей – украшений, денег и манто из белой лисы, которое Морель, по словам художника, дарил «невесте», – могло указывать на преступление, совершенное с целью наживы. Но разгром царил везде, а не лишь там, где обнаружились подозрительные пятна. Да и к тому же пропали не только ценные вещи, но и мелочи, вроде нательного белья, повседневной одежды и духов; конечно, кое-что осталось, но в количествах, явно не соответствующих нуждам молодой и неплохо обеспеченной женщины.
– Я почти уверен в том, что она сбежала, – подвел итог Эллис. И, подумав, добавил: – Или ее вынудили сбежать, или кто-то все же убил ее, но сымитировал побег. Последнее, впрочем, маловероятно – редкий дурень-преступник забудет замыть кровавые следы. Да еще такие… Они буквально бросаются в глаза при входе в жилище и кричат: «Здесь произошло что-то страшное!» Нет, я склоняюсь к версии, что «невеста» сбежала, прихватив самое необходимое, а кровью пол запятнала нарочно, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И, да, мы не нашли ни единой капли «любовного зелья». Может, его подсовывала Морелю и не невеста, но что-то мне подсказывает, что это была именно она. А я всегда верю своей интуиции, Виржиния.
Эллис коротко пересказал мне и результаты опроса свидетелей. В общем-то, там и говорить было не о чем. Соседи, как всегда, ничего не видели и не слышали, квартирная хозяйка и не подозревала, что жилица сбежала – или стала жертвой убийцы. «Милая девушка была, – расстроенно всхлипывала она. – Бледная, как леди, ну, и глаза то ли голубые, то ли серые. Улыбалась так светло…»
– Увы, стены в этом доме оказались без ушей и без глаз, – со вздохом перефразировал Эллис известную поговорку. – Никаких значимых сведений от хозяйки я не получил, за исключением приблизительного описания внешности «невесты». А вот мальчишка-газетчик сообщил нечто любопытное: якобы недавно собаку, которая жила недалеко от мусорной кучи за домом, нашли дохлой – кто-то не поленился перерезать ей глотку. Это, впрочем, мог быть любой прохожий. Озлобленный пьянчуга, вор, просто жестокий человек или неразумный ребенок – вы знаете, каковы нынче дети, ради забавы вполне могут порезать бродячего пса. Но я допускаю и то, что в апартаментах «невесты» мы видели собачью кровь.
– Какой ужас, – зябко передернула я плечами, представив себе, как «невеста» – в моем воображении невысокая девушка без лица, но с руками по локоть в крови, – хладнокровно лишает жизни бедное животное. – Так вы теперь ищете возлюбленную Патрика Мореля?
– В том числе и ее, – подтвердил Эллис. – Лайзо же сдружился с Эсмондом Палмером. Ну и невезучий же он парень, этот Эсмонд! И дня не проходит, чтобы не ввязывался в какую-нибудь передрягу. Он, к слову, полностью уверен в том, что Морель повесился сам – именно потому он и назвал его трусом. Палмер кое-что слышал о пропавшей «невесте» и даже видел ее раз или два – издалека, потому что Морель, заметив его, переходил на другую сторону улицы, а его спутница прятала лицо за полями шляпки. Я склонен считать, что Эсмонд – не убийца, но весьма ценный свидетель. Например, он сообщил Лайзо, что Морель очень не хотел браться за последнюю роль. Из суеверия – ведь пришлось бы играть повешенного. На репетициях эту сцену брал на себя дублер, но режиссер настаивал на том, чтобы Морель сыграл ее сам. Тот долго отказывался, грозясь даже уходом из Королевского театра, но потом согласился. Правда, так и не успел провести ни одной репетиции – на следующий день его нашли мертвым.
Вот тут-то мне стало по-настоящему жутко. Эллис, заметив это, рассмеялся непринужденно и хлопнул рукой по столу:
– Не берите в голову, Виржиния. Возможно, просто совпадение вышло – уж я-то и не на такие странности насмотрелся, поверьте. Лучше послушайте, что я разузнал о Макмаффине.
…Семью несчастного эсквайра долго не оставляли в покое. Трижды после смерти мистера Макмаффина в дом пробирались воры. К счастью, красть им было нечего – дорогих украшений у осиротевшей матери и ее дочерей не водилось в силу стесненности в средствах, а выигрыш покойного сына предусмотрительная миссис Макмаффин хранила в банке. Старыми платьями и десятком отнюдь не шикарных шляпок неведомые воры, конечно, не прельстились.
Впрочем, в нашествии визитеров из трущоб Смоки Халлоу миссис Макмаффин винила исключительно газеты. Мол, они растрезвонили на весь Бромли, что у вдовы после смерти сына осталось солидное состояние. Впрочем, признавала женщина, была от статьи и польза. Невеста Макмаффина узнала о его смерти из газеты и заявилась вся в слезах вскоре после публикации. Бедняжка была так потрясена гибелью жениха, что решила постричься в монахини. Как миссис Макмаффин ни уговаривала девушку – к слову, ее звали мисс Сьюзан Беркли, – та была непреклонна. «Уйду, мол, в монастырь Святой Марии Защитницы, и все тут, даже если пешком придется добираться до него», – передразнил рассказчицу Эллис.
Растроганная миссис Макмаффин, конечно, не могла позволить, чтобы невеста ее покойного сына шла пешком, как бродяжка, и выписала ей чек для покупки железнодорожного билета, ссудила тремя хайрейнами на пропитание и даже презентовала свой старый дорожный плащ. Мисс Беркли сердечно поблагодарила старую женщину, еще раз оросила слезами ее воротник и отправилась в путь.
Больше ее, разумеется, никогда не видели.
– Я написал телеграмму в монастырь Святой Марии Защитницы в тот же день, – скептически хмыкнул Эллис. – Но, конечно, никакой послушницы, в миру звавшейся Сьюзан Беркли, у них нет. Впрочем, я допускаю, что меня намеренно ввели в заблуждение – в монастырях есть дурной обычай укрывать подозрительных особ, если те примут постриг, и игнорировать запросы из Управления. Впрочем, это вечный конфликт властей светских и духовных, – горестно вздохнул он.
– Я неплохо знаю настоятельницу монастыря Святой Генриетты в графстве Эверсан, а она весьма дружна с епископом – он приходится ей троюродным братом. В случае крайней нужды можно будет поднять связи, – пожала я плечами.
Эллис посерьезнел.
– Благодарю, Виржиния. Однако пока я не воспользуюсь этим щедрым предложением, потому что должен попросить вас о другом одолжении. Видите ли, я выяснил, что существует престранное совпадение. И Макмаффин, и Морель, и даже Шарль Дикон, который отравился в прошлом году – из-за карточного проигрыша, как говорят, – все они были клиентами букмекерской конторы Ярби. Более того, все они входили в один и тот же клуб…
– «Счастливое число Ярби»?
– Да, да, он самый, – обрадованно закивал детектив и вдруг сощурился подозрительно: – Позвольте, Виржиния, как вы догадались?
– Лорд Клэймор состоит в этом клубе, а леди Клэймор – моя добрая подруга, – пояснила я. Мысль о том, что мне удалось хоть бы и в мелочи, но удивить Эллиса, приносила глубокое удовлетворение.
– Прекрасно! – хлопнул в ладоши Эллис, и лицо его озарилось солнечной улыбкой. – В таком случае, Виржиния, вам не составит никакого труда попасть на собрание этого клуба и выполнить одно маленькое и несложное поручение.
Горький опыт подсказывал, что если уж Эллис начинает просьбу с комплиментов и авансов, то в дальнейшем она принесет множество неприятностей, а выполнение ее будет, возможно, сопряжено с нешуточной опасностью. Однако я не была бы графиней Эверсан, внучкой Той Самой Милдред, если бы не ответила без малейших сомнений:
– Пожалуй, мне давно не приходилось общаться с леди Клэймор, так почему бы и не встретиться нам в элитарном клубе? Изложите суть вашей просьбы, Эллис. Насколько я помню, любители скачек собираются каждую среду, а нынче уже воскресенье. Ненавязчиво добиться приглашения в закрытое общество – дело не одного дня.
– А иным путь за заветные двери и вовсе закрыт, – подхватил детектив и тут же сделался серьезным, как священник на похоронах. – На самом деле ничего сложного, Виржиния. Просто присмотритесь в этом клубе ко всем женщинам, которые постоянно его посещают, будь то жены участников, экстравагантные особы, увлеченные скачками, или просто слишком смышленые служанки. Запомните всех, кто подходит под это описание – молодая темноволосая женщина со светлыми глазами и бледной кожей. Впрочем, оттенок волос и кожи можно легко изменить краской – иная дама как смоет свои белила, так сразу станет похожа на уроженку Романии, – усмехнулся он цинично. – Словом, отмечайте каждую особу, внушающую подозрения. А еще… – Эллис запнулся, будто бы сомневаясь. – А еще обороните невзначай, что мистер Калле якобы получил от покойного мистера Мореля крупную сумму на хранение.
Благодушное мое настроение как рукой сняло.
– Опять играете в свои любимые игры, Эллис? Кто на этот раз приманка – бедняга художник? Или я?
– Эрвин, – без тени улыбки ответил детектив. – Но не беспокойтесь. За ним присмотрят.
Связаться с леди Клэймор было делом нетрудным. Напроситься на приглашение – уже сложнее. Рассудив здраво, я решила, что лучше сделать это при личной встрече. Недавно в разговоре моя подруга обмолвилась, что хотела бы посетить в понедельник выставку морских пейзажей, прибывших – всего-то на месяц с небольшим – с самого материка, из Марсовийской Республики. Раньше эта коллекция хранилась исключительно в Музее изящных искусств в Лютье и нигде более не выставлялась. И, конечно, леди Клэймор, ценительница редкостей, не могла пройти мимо такого события. Зная обычный распорядок ее дня, я предположила, что стоит навестить галерею д’Арви около одиннадцати часов, – и не прогадала.
– Леди Клэймор, какая встреча!
Ленивое солнце вскользь огладило корону из волос цвета меда и теплого янтаря и яркой искрой зажгло розовый бриллиант в фамильном перстне.
– Леди Виржиния, – скорее утверждая, нежели приветствуя, улыбнулась старинная моя знакомая. – Добрый день. С каких пор вы заинтересовались искусством?
– С тех самых, как вы упомянули об этой выставке, – в тон ей ответила я. – Вы, полагаю, только что подъехали?
– Нет, уже возвращаюсь – на час пополудни у меня назначена встреча с портным, – небрежно взмахнула она веером. Я непритворно огорчилась:
– Право, жаль! Хотелось бы мне прогуляться по этим залам с вами вместе, – повела я рукою, указывая на черепахой прижавшееся к земле монолитно-серое здание галереи. – Где еще я найду такого искушенного критика, как вы?
– В любой второсортной газете, леди Виржиния, – со всей серьезностью ответила леди Клэймор. – По крайней мере эти писаки судят об искусстве с такой уверенностью и непреклонностью, что мне начинает казаться, будто бы я в нем ничего не смыслю. Впрочем, и мне жаль, что сейчас мы не сможем поговорить, как прежде. Кажется, с каждым годом жизнь становится быстрее и я за нею не поспеваю. Раньше хватало времени на все, да еще и оставалось, а теперь сложно найти один час для задушевной беседы.
