Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 139 страниц)
– Да, да, – жарко подтвердил Лоренс. – Я и сейчас ей отдам... что угодно.
Джулия под его взглядом смущенно потупилась, сцепив пальцы в замок.
– Что же касается ложного свидетельства, то по законам Аксонии близкие родственники могут и не свидетельствовать друг против друга, – продолжила я невозмутимо. – Жених и невеста – достаточно близки друг другу, разве нет? Конечно, мисс Дюмон и мистер Уэст официально не обвенчаны, но это, право, формальность, которую легко исправить. Вы можете проехать в собор Святого Валентина и совершить все необходимые церемонии, – я глянула на часы, чтоб убедиться. – Сейчас еще достаточно рано, весь день впереди. Если захотите – то успеете все сделать до полудня. А там уже и мистер Норманн подъедет к собору и, если пожелает, арестует вас прямо на ступенях.
– Ну уж нет! – искренне возмутился Эллис. – Никуда я не буду подъезжать! Знаю я этих подозреваемых – отвернешься на секунду, а они тут же сбегут из Бромли, а то и вовсе из Аксонии. Нет уж, – повторил он сердито. – Если и поедете в собор для венчания, то только под моим присмотром... и на машине Управления!
Я поперхнулась глотком кофе.
– Простите, что?
– Что слышали, – неласково буркнул Эллис, скрещивая руки на груди. – И вообще, для венчания нужно два свидетеля, со стороны жениха и со стороны невесты. Кстати, вы, леди Виржиния, свободны на ближайшие несколько часов?
– Нет.
– Прекрасно, значит, будете свидетельницей со стороны невесты. А я, соответственно, со стороны жениха, – подытожил детектив и напустился на замерших в полном недоумении Лоренса и Джулию: – А вы что глазами хлопаете? Или передумали уже? Как трагедию ломать про несбывшиеся мечты и несвершившуюся свадьбу – так вы первые, а как брать судьбу в свои руки и что-то делать – так сразу шаг назад?
– Мы согласны ехать немедленно, – быстро ответил Лоренс, перегнувшись через стол и взяв Джулию за руку. – Правда ведь, любимая?
Мисс Дюмон недоверчиво моргнула – и вдруг улыбнулась. На мокрых еще от слез щеках заиграли ямочки, и от этого она стала одновременно и старше, будто разом догнав свой настоящий возраст... и невыразимо прекраснее.
– Да, – произнесла она негромко и хрипло, но уверенно. – Едем хоть сию секунду... Ох, а как же вуаль? И цветы? Красную ленту для обряда нам дадут в соборе, но вуаль...
Я мысленно попросила прощения у леди Милдред за то, что посягаю на ее память, а вслух сказала:
– Полагаю, что в сундуках Валтеров найдется одна подходящая вуаль. А что до цветов... Как вы относитесь к белым розам?
– Это символ любви, – мечтательно вздохнула Джулия, прикрывая глаза. Я кивнула довольно и подхватила колокольчик, подзывая служанку:
– Магда! Возьми цветы из моей спальни и перевяжи их лентой! Мне нужен букет, и немедленно.
За вуалью я отправилась сама. Вслед за мною выскользнул из гостиной и Эллис, оставив влюбленных наедине – условно, разумеется. Бдительный Прайм ведь так и стоял у дверей, сторожа "подозреваемых" и нервно пощипывая вислые усы.
– Эллис, что вы творите? – прошипела я, сердито одергивая платье на ходу и чувствуя себя донельзя глупо. – Ладно – у меня случилось помутнение рассудка, но вы-то как в это ввязались? Какой демон подговорил вас поддержать глупую затею?
– Моя тетушка Сибил говорила, что если не можешь остановить бунт – возглавь его, – весело подмигнул детектив. – А кроме того, это было забавно. Виржиния, вы не возражаете, если я на кухню загляну? От этих издевательски маленьких пирожных только аппетит разыгрывается.
– Не возражаю, – вздохнула я. – Только, ради всех святых, не врывайтесь туда сами. Попросите Стефана проводить... Нет, не Стефана. У меня же теперь новый дворецкий, то есть помощник дворецкого... Чемберс его зовут, Говард Чемберс. И в лицо вы его пока не знаете. Словом, стойте здесь, я пришлю к вам человека!
Разумеется, безумная свадьба все же состоялась.
Мы с Эллисом были свидетелями, рассевшиеся по церковным скамьям "гуси" сошли за гостей, а священники из собора Святого Валентина традиционно не удивлялись никаким странностям венчающихся – в конце концов, и не такие чудные парочки оказывались в этих стенах. Так или иначе красная лента связала руки счастливых влюбленных, в храмовой книге появилась новая запись, а в Управление поехали сдаваться и писать добровольное признание уже мистер и миссис Уэст.
Газеты мусолили эту историю недели две, не меньше, хотя официальная версия отличалась от известной мне так же, как принарядившаяся к балу леди – от невыспавшейся угрюмой служанки.
В "Старом гнезде" каждый вечер собиралось столько любопытствующих гостей, что и яблоку негде было упасть.
Я же заранее предвкушала, что скажет теперь дядя Рэйвен, и придумывала запутанные оправдания.
Словом, все было как всегда.
«Бромлинские сплетни»
Выпуск от ... дня ... месяца ... года
ВСЕПОБЕЖДАЮЩАЯ СИЛА ЛЮБВИ, ИЛИ НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО
(отрывок)
...свои мотивы обвиняемая объяснила просто: головокружение от любви.
Новоиспеченная миссис Лоренс Уэст (прежде – мисс Дюмон, прим.ред.) утверждает, что подделку разоблачила не сразу. Роковую роль сыграли два обстоятельства. Во-первых, среди искусствоведов и поклонников Нингена давно ходили слухи о так называемой "утерянной Островитянке", о которой точно известно было лишь то, что на картине якобы присутствовало изображение туземной лодки. Во-вторых, подделка была написана еще при жизни самого мастера – как сейчас выяснилось, одним из его учеников, Эриком Пулом. Есть версия, что Эрик Пул не преследовал никаких преступных целей, рисуя свою "Островитянку", а всего лишь подражал любимому мастеру. После смерти Эрика талантливая имитация попала к его брату, Льюису Пулу. Тот долгое время хранил ее как зеницу ока, но, увы, грех винопития оказался сильнее памяти о покойном родиче. Льюис Пул продал подделку мистеру Уэсту-старшему, выдав ее за оригинал.
Конечно, на слово владелец галереи подозрительному продавцу не поверил и отнес картину для экспертизы в знаменитую мастерскую Дюмон. К сожалению, талант Эрика Пула и год написания картины, совпавший с последним годом жизни Нингена, затруднили процесс распознания подделки. Чтобы удостовериться в принятом решении, мисс Дюмон втайне от заказчика, Лоренса Уэста, направила письмо своей кузине Эстер Бонне, младшей дочери Нингена...
...преследовал свои цели. Умолчав изначально о том, что его «Островитянка» – всего лишь имитация работы Нингена, Льюис Пул решил шантажировать мистера Уэста разоблачением, когда понял, какая шумиха поднялась вокруг картины. К счастью или к сожалению, но обратился шантажист не к хозяину галереи, а к его сыну, Лоренсу, который отмахнулся от угроз, сочтя их бреднями пьяницы. Тогда, в порыве гнева, Льюис Пул вступил в преступный сговор со своим приятелем альбийского происхождения, неким Шоном по прозвищу «Лохматый»...
...ответ пришел незадолго до выставки. Мисс Дюмон поняла, что картина на самом деле – подделка, и испугалась, что если этот факт станет известен широкой общественности, то будет испорчена репутация не только реставрационно-экспертной мастерской, но и галереи – а значит, пострадает и Лоренс Уэст, к которому мисс Дюмон испытывала глубокие романтические чувства. Со свойственной влюбленным безрассудностью, мисс Дюмон решила спасти репутацию Уэстов самостоятельно, не ставя их в известность об этом. Выкрав ключ у Лоренса Уэста, отважная девушка пробралась накануне выставки в галерею и забрала злосчастную подделку...
...не обнаружив картину на месте, пришел в ярость и убил своего подельника и наводчика. Перед смертью Льюис Пул то ли в приступе раскаяния, то ли из желания отомстить попытался написать своей кровью подсказку для Управления спокойствия – «всё ложь», то есть сообщить о том, что картина на самом деле – поддельная.
...обнаружил пропажу ключа и понял, кто мог его забрать...
...не в силах ни обвинить возлюбленную, ни смотреть на муки отца, решил взять вину на себя...
...благодаря самоотверженным действиям детектива Норманна, убийцы Люиса Пула были схвачены...
...уничтожила картину, чтобы скрыть все следы...
...и после венчания написали совместное признание. Приняв во внимание сложные личные мотивы обвиняемых и их искреннее раскаяние, присяжные постановили оправдать новоиспечённую чету Уэст полностью.
Вашему покорному слуге удалось застать молодоженов перед их отъездом в свадебное путешествие по материку и перекинуться с ними словечком. Уэсты выглядели очень счастливыми. А мистер Лоренс Уэст и вовсе сказал:
"Знаете, а я благодарен судьбе за то, что картина оказалась подделкой. Если б не вся эта суматоха – Одним небесам ведомо, когда б мы решились обвенчаться!"
Долго надоедать молодым людям, перенесшим за последние недели так много, я не стал и вскоре откланялся.
"А как же страховка?" – воскликнет какой-нибудь дотошный читатель, добравшись до этих строк. Ответ очень прост – никак. Картина была уничтожена Джулией Дюмон, а намеренное уничтожение произведения искусства лицом, могущим получить впоследствии выгоду от сего деяния, страховым случаем не является.
Впрочем, Уэст-старший при содействии мистера Дюмона подал против страховой компании два иска – о защите чести и достоинства и о нанесении ущерба здоровью вследствие заведомо лживого навета.
Памятуя о связях мистера Дюмона с крупнейшей адвокатской конторой Бромли "Льюд, Ломм и Ко", могу сказать, что велика вероятность выиграть оба иска.
Так пожелаем же удачи всем Уэстам – и старшим, и юному поколению.
Да здравствует любовь – и Искусство!
Ваш покорный слуга
(ныне настроенный романтически),
Луи ла Рон
Газету с трехстраничной статьей ла Рона Эллис принес мне вечером в среду – как нарочно подгадал день, когда я хотела уйти из кофейни пораньше. Дело было в том, что дядя Рэйвен еще накануне прислал мне записку, что в четверг возвращается в Бромли и хочет непременно встретиться со мною. Зная характер маркиза, я предположила, что «особо важный гость» заявится в особняк Валтеров на Спэрроу-плейс с самого утра, а потому решила лечь пораньше и хорошенько выспаться – разговор предстоял не из легких.
...Решить-то решила, но из-за Эллиса с его газетой зачиталась и совершенно позабыла о времени. Сам детектив, которому скучно было наблюдать за мною, ушел на кухню – поговорить по душам с Лайзо. Последний, к слову, в минувшие две недели вел себя просто безукоризненно – не дерзил, не лез с расспросами, не высказывал свое Чрезвычайно Ценное Мнение без любезных просьб с моей стороны. Я бы даже сказала, что взбучка от маркиза пошла ему на пользу... если б где-то в глубине души не скучала по прежнему, докучливому Лайзо.
Самую малость, разумеется.
Было уже около полуночи, когда от вдумчивого перечитывания статьи меня отвлек настойчивый стук в главные двери кофейни. Отложив в сторону газету, я поднялась и хотела уже было кликнуть Георга, когда услышала знакомый голос, изрядно приглушенный перегородками:
– ...ждите здесь, Майлз, автомобиль мне еще понадобится. Нет, коробку я донесу и сам.
"Дядя Рэйвен!"
Я метнулась к забранному ставнями окну, быстро поправила прическу, глядясь в темное стекло, стянула с плеч неряшливую черную шаль, совершенно не подходящую к нежному светло-лиловому платью с серебристыми вставками, разгладила складку на юбке, сняла с рукава неизвестно как прицепившуюся к нему нитку, слегка покусала губы, чтоб они стали поярче, поровнее переколола брошь...
Стук повторился, уже требовательнее.
Мысленно обругав себя, я вздохнула и наконец подошла к двери.
Святая Роберта, и кто придумал установить здесь четыре замка и щеколду вдобавок?
– Добрый вечер, дядя Рэйвен, – улыбнулась я, открывая дверь. – Не ждала вас сегодня, да еще так поздно.
– Я сам не думал, что зайду, – признался он, проходя в кофейню. От него пахло дождем, дорожной пылью и дымными восточными пряностями – как и всегда, впрочем. И запахи эти, слабые и тонкие, удивительным образом перекрыли густые и сладкие ароматы кофе, ванили и корицы, витающие в зале. – Но потом, уже в автомобиле, решил почитать свежую прессу и восполнить пробелы, которые образовались в моей картине мира за последние две с половиной недели вынужденно изоляции. Что ж, восполнил, жаловаться не на что, – в голосе маркиза мне почудился слабый укор. – В итоге я приказал водителю свернуть к "Старому гнезду", несмотря на то, что сейчас уже скорее "доброй ночи", чем "добрый вечер".
Я опустила взгляд. Не то чтобы мне действительно было неловко или, упаси Небо, стыдно, но иногда лучше соблюдать такие формальности, чтобы немного облегчить себе жизнь.
– Вы так спешили поделиться со мной какой-то срочной новостью, дядя? – смиренно поинтересовалась я.
Маркиз оглянулся по сторонам, щурясь на свет даже сквозь темно-синие стекла очков, составил на ближайший столик две коробки, помятый длинный сверток и немного распустил шейный платок, оборачиваясь ко мне.
– Нет, Виржиния. Я хотел обсудить с вами, какой безответственный мерзавец посмел втянуть вас в... – я поджала губы, и дядя Рэйвен невозмутимо оборвал себя и поправился: – Впрочем, это может и потерпеть. В первую очередь я хотел вернуть вам кое-что, Виржиния. Лично. Майлз утверждает, что пытался передать вам эту коробку уже несколько раз за последние дни, однако ваш дворецкий упорно отсылал его прочь.
– О.
Вот тут-то мне стало по-настоящему стыдно. Признаться, я уже и забыла о том, что когда-то невообразимо давно, почти месяц назад, приказала слугам ничего не принимать от посыльных Рэйвена. Тогда во мне говорила обида. Но после примирения такое поведение прислуги выглядело по меньшей мере... некрасиво.
– Полагаю, что это всего лишь досадное недоразумение, вызванное давней размолвкой, Виржиния, – продолжил дядя тем же ровным тоном. – Однако недоразумения лучше разрешать сразу, не откладывая их в долгий ящик. Полагаю, эти вещи вам знакомы? – добавил он шутливо, протягивая мне продолговатый сверток.
Ручку, торчавшую из влажной оберточной бумаги, я узнала сразу.
– Моя трость! Святая Генриетта, я ведь недавно о ней вспоминала – пошел дождь, а у меня не было даже зонта, ведь вторая трость – это просто палка, а я привыкла, что раз беру трость с собой, то и зонтик мне не нужен, потому что можно расстегнуть кольца на ней и раскрыть... Простите, – смутилась я, обрывая сбивчивую речь. – Эта вещь действительно дорога для меня – она ведь осталась от леди Милдред, а та в свою очередь привезла ее из Чжанской Империи, в первое свое путешествие. Я уже и не наделялась вернуть трость...
Маркиз нахмурился. Кажется, мои слова его задели.
– Что вы такое говорите, Виржиния, – укорил он меня. – Это же ваши вещи, как я мог оставить их у себя? В свертке, к слову, еще и ваша накидка, а здесь, – маркиз протянул мне большую из коробок, – лежит шляпка, которую вы забыли у меня. Премилая вещица, неужели сейчас такое носят?
Я только склонила голову, пряча улыбку.
– Не лукавьте, дядя Рэйвен. В моде вы точно разбираетесь лучше меня, даже в женской, – я присела в подчеркнуто-придворном реверансе. – И позвольте поблагодарить вас за то, что сохранили мои вещи, оставленные по растерянности в вашем доме.
– Не стоит благодарности, Виржиния, – дядя протянул руку, словно хотел прикоснуться к моим волосам, но тут же и отвел ее в сторону, не завершив жеста, и отступил. – Я хотел вернуть вам еще кое-что. Это тоже ваша собственность. Впрочем, я пойму, если вы откажетесь.
– Что это?
Я осторожно приняла меньшую – и последнюю – коробку. Она была весьма тяжелой.
– Сувениры из Алмании. Те самые.
– О. Понимаю.
Значит, сапфировый гарнитур и старинная книга рецептов... Я растерянно огладила картон коробки. Надо же, влажный – наверное, снег все еще идет. Идет – и тает, потому что на улице тепло. Вот потом будет каша на дороге... такая же скользкая, как мои мысли сейчас.
– Виржиния?
И я наконец решилась.
– Спасибо за подарок, дядя, – на сей раз мой реверанс не был таким уж правильно-формальным, зато я постаралась вложить в свои слова искреннюю благодарность и уважение. – Это просто чудесно.
– Могу я рассчитывать на то, что на балу вы появитесь с одним из этих скромных даров? – шутливо поинтересовался дядя Рэйвен, но я чувствовала, что он совершенно серьезен и от моего ответа зависит многое.
Однако от маленькой шпильки удержаться не смогла.
– Конечно, да – если вы говорите об украшениях, а не о книге. Читать, пока все танцуют, было бы крайне невежливо.
Дядя Рэйвен улыбнулся и протянул руку, проводя кончиками пальцев вдоль моей скулы. Меня тут же кинуло в жар – не от смущения, а потому что... потому что...
Не знаю, почему.
– Если вы собираетесь танцевать, дорогая невеста, то один танец точно будет за мной.
– Непременно, – чопорно кивнула я, с трудом удержавшись от смешка. – Леди Милдред, к слову, говорила, что вы танцуете ужасно.
– С ее точки зрения все, что я делал, внушало ужас, так что волноваться вам не о чем, Виржиния.
Только когда маркиз отнял руку, я осознала, какие холодные у него были пальцы. Святые небеса, он же, наверное, замерз, как последний бродяга, пока добирался до кофейни – в своем-то щегольском сюртуке да по такой погодке!
– Полагаю, наш договор нужно скрепить – хотя бы чашечкой горячего чая с пряностями, как вы считаете? – настойчиво предложила я и взяла маркиза за руку, уводя его к свободному столику. – Отказ не принимается, так и знайте.
– И не думал отказываться, – серьезно кивнул Рэйвен. – К тому же нам еще есть, что обсудить. Возвращаясь к статье в газете... Виржиния, как вам могло прийти в голову участвовать в подобном безумии? Зачем вас понесло в этот собор?
Я принужденно рассмеялась. Опять дядя Рэйвен за старое... Он неисправим.
– А с каких это пор собор является неподобающим местом для пребывания молодой особы?
Не успев присесть за столик, я подскочила и едва не налетела на дядю, любезно отодвинувшего для меня стул.
– Эллис! То есть мистер Норманн! Так вы еще здесь?
– А куда бы я делся? – детектив с веселым нахальством поглядывал на нас с маркизом, спрятав руки в карманы. Волосы у него были растрепаны и казались сейчас однородно-серыми – всего лишь оптический эффект в тусклом освещении от смешавшихся темных и седых прядей. – Газета моя лежит здесь, да и плащ – вон, на крючке висит... Доброй ночи, лорд Рокпорт, не смотрите на меня так грозно. Честное слово, я ничего дурного не замышлял – по крайней мере, сегодня, – дотошно уточнил Эллис.
Маркиз крепко, почти до боли сжал мое плечо – не иначе, как от избытка чувств. Я раздраженно дернула рукой, чтобы освободиться.
– Не могу сказать, что рад видеть вас, мистер Норманн, – холодно произнес он. Дышать отчего-то стало труднее, как будто воздух стал острым и колким.
Детективу, впрочем, любые слова были нипочем.
– А я вот рад вас видеть, – шкодливо ухмыльнулся он и шагнул ближе. – У меня к вам разговор. Точнее, сделка.
– Обязательно обсуждать ее здесь и сейчас?
Голосом маркиза, думаю, можно было уже резать металл, как мягкий сыр.
– Конечно. Она ведь и Виржинии касается, – светло и беспечно улыбнулся Эллис. И, прежде чем Рэйвен успел что-либо возразить, продолжил скороговоркой: – Тот парикмахер, который покушался на нее, Халински, умер в тюрьме через два дня после задержания. Он совершенно точно был безумен. Он то рыдал, то смеялся, то сыпал угрозами, то звал покойную жену, то просто кричал – до сорванного горла, а потом беззвучно шептал что-то сжавшись в комок. Я дважды пытался допросить его – и все безрезультатно, ни одного внятного ответ. Но одна вещь накрепко засела у меня в памяти... – Эллис сделал паузу. Но маркиз теперь и не думал его перебивать. Он внимательно слушал, с каждым следующим словом детектива неосознанно подтягивая меня все ближе к себе, так, что к концу тирады я оказалась в плотном кольце объятий, то ли сдерживающем, то ли защищающем. – Я задавал Халински обычные в подобных случаях вопросы. Цель нападения, замыслы, сообщники... И всякий раз Халински начинал нести какую-то ерунду, всегда разную. И лишь ответы на один вопрос всегда повторялись, хотя я не сразу понял это, потому что отвечал безумец... на древнероманском. Но не так давно я додумался показать протоколы допросов одному знающему человеку, и тот нашел в потоке бессвязного бреда схожие по смыслу выражения. "Респонсум эспентактес" – ищущий ответа, и "коллигере дебита" – взыскивающий долги, и "коллигендис мессем" – собирающий урожай, и "прессор" – преследователь, и "кадавер" – мертвец, и "хоспитиум ноктем" – ночной гость, и "канус" – седой, и "окулис альбис" – белоглазый, – монотонно и жутко цитировал Эллис по памяти, закрыв глаза. Веки у него подрагивали. – Каждый раз, когда я спрашивал Халински о сообщнике, повторял это. А позже... позже выяснилось, что покойная жена безумца не была так уж похожа на Виржинию или на Эвани Тайлер. И еще, – Эллис открыл наконец глаза. – Женщина из лавки напротив дома, где жил Халински, была очень дружна с его покойной женой. По словам этой торговки, Халински сразу после смерти обожаемой супруги впал в черную меланхолию и сумел прийти в себя только через полтора месяца. И он однажды обмолвился, что ему в этом помог какой-то человек – "благородный господин с черной служанкой".
Маркиз резко выдохнул. Сердце у него заколотилось в бешеном ритме. Но если б я не стояла так – вплотную прижавшись, то даже и не заметила бы этого. Когда маркиз заговорил, голос его был ровным и холодным.
– Вы уверены, что торговка сказала именно это?
– Да. Я нарочно переспросил ее несколько раз. Но, видимо, слова Халински были слишком необычными и крепко запали ей в голову. "Благородный господин с черной служанкой" – нечасто такое можно встретить, даже в нашем Бромли, да? – внезапно усмехнулся Эллис. – А вот вы, маркиз, кажется, уже видели такого человека.
– Нет. Не видел, – произнес дядя Рэйвен с неожиданной болью в голосе. – Если бы я хоть раз увидел того человека, то Иден был бы жив.
Я резко отпрянула, выворачиваясь из дядиных объятий.
– Постойте, – я уперлась рукой ему в грудь. И жесткий, царапающий кожу сюртук, и пышный шелковый воротник сорочки сминались под пальцами одинаково легко. – Вы же не хотите сказать, что тот человек... устроил пожар четыре года назад?
"Убил моих родителей", – этого я выговорить не сумела.
– Я не знаю, – ответил маркиз, глядя будто бы сквозь меня. – Леди Милдред было что-то известно, уверен. Но она молчала до самого конца и теперь уже точно ничего не расскажет. Я искал этого человека, Виржиния. Сначала десять лет, а потом еще четыре года. И все, что смог найти – скупые свидетельства, туманные описания и одну старинную, растрескавшуюся лаковую миниатюру. На ней девочка, очень похожая на леди Милдред, держала за руку чернокожего ребенка, а за их спинами стоял человек в зеленом. Поперек его лица шла трещина. Это все.
Эллис, вот уже с полминуты молча наблюдавший за нами, вдруг быстрым шагом пересек комнату – до тех пор, пока не встал вплотную к нам. Я оказалась буквально зажата между ними – невысоким, по-женски хрупким детективом, в чьих волосах седины было больше, чем темного цвета, и возвышающимся над ним на целую голову Рэйвеном.
– Я могу найти того человека, – тихо произнес Эллис и медленно положил руки маркизу на плечи. Низким и маленьким он в тот момент не выглядел. – Я справлюсь. Еще ни один убийца не сумел меня обмануть. Рано или поздно я настигаю их всех. И сейчас я предлагаю вам сделку, Ричард Рэйвен Рокпорт, маркиз Рокпортский, глава Особой службы Его величества Вильгельма Второго. Я найду того, кто убил Идена и Ноэми, кто преследовал Виржинию, и отдам его вам. А вы взамен поможете мне дотянуться до тех, кого высокое положение хранит от правосудия. Сделка?
И Рэйвен ответил тихо, но в голосе его звенел раскаленный металл:
– Сделка.
Я думала, что вот прямо сейчас потеряю сознание и упаду между ними, сложившись пополам, как пустое платье, но крепко сомкнутые руки Рэйвена не позволили. А потом Эллис улыбнулся – сумасшедше, мальчишески и светло.
И сказал:
– Ну, и еще, дополнительным пунктом к сделке. Я хочу, чтоб вы перестали отгонять меня от Виржинии и постоянно вызывать на всякие там "профилактические допросы", надоело уже. Все равно я от нее не отвяжусь. Где я еще найду благородную леди, которая будет поить меня кофе бесплатно, угощать всякими десертами, выслушивать абсолютно все, что придет мне в голову, временами называть меня негодяем и идиотом, шипеть на меня, хвалить меня... и при этом ни капли, ни на грамм не влюбляться?
– Неправда, – не выдержала я и возмутилась. – Я вас очень люблю, Эллис... – оба, и маркиз, и детектив застыли, будто памятники сами себе. Я невозмутимо выпуталась из объятий маркиза, подлезла под поднятой рукой Эллиса, отошла на пару шагов и только тогда уточнила: – Как брата, разумеется.
И оглянулась.
И Эллис, и дядя Рэйвен смотрели на меня одинаково... неодобрительно. Мягко говоря.
Что ж, пожалуй, они сработаются – и, возможно, даже не сведут друг друга с ума.
Я улыбнулась и начала медленно обходить зал по кругу, гася светильники.
– Доброй ночи вам, господа. Кофейня закрывается. Спасибо, что были моими гостями сегодня.
Дядя, к счастью, в последующие несколько дней был занят, и поэтому я могла лелеять надежду, что он за это время немного поостынет и не станет выговаривать мне за выходку в кофейне. Что же касается Эллиса, так тот обиделся страшно, о чем и поспешил крикнуть мне вдогонку – правда, не уточняя, за что обиделся. Так или иначе, вот уже половину недели он никак не давал о себе знать.
Я, признаться, немного скучала по нему. Это заметила даже Глэдис, но истолковала по-своему – и пригласила на выставку картин из частной коллекции, которые какой-то лорд из Марсовии, граф де Ларнак, любезно привез в Королевскую галерею Бромли.
Но мои надежды на веселое времяпрепровождение, увы, не оправдались. Глэдис почти сразу встретила каких-то своих друзей, настроенных не менее возвышенно, и они всей дружной компанией пустились в обсуждение настолько тонких материй, что у меня скулы от зевоты свело. Поэтому я позволила себе маленькое отступление от правил этикета и отправилась бродить по галерее в одиночестве, оставив Глэдис в обществе единомышленников.
Полагаю, она от этого не слишком страдала.
Предаваясь меланхолии, я бродила из зала в зал, отстраненно разглядывая картины, пока одна из них не привлекла мое внимание.
Это было не очень большое полотно; меньше человеческого роста в высоту, на взгляд. В отличие от других картин, краски здесь были темные, но издалека чудилось, будто от нее исходит свет. Наверное, из-за искусно прорисованной луны: я даже нарочно остановилась и подошла ближе, чтобы ее рассмотреть, и лишь потом разглядела изображение целиком. И тут же в памяти у меня зазвучал размеренный, глубокий голос мисс Дюмон.
Ночь, лунный свет, степь и три дороги, которые сходятся у большого камня. На камне сидит, положив ногу на ногу, красивый светловолосый юноша лет двадцати, босой, но закутанный в темно-синий плащ. В правой руке у юноши трубка с длинным-длинным мундштуком из белой кости. Трубка украшена резным изображением диковинных птиц и цветов. Черты юноши тонки и немного женственны. На правой руке у него несколько колец с синими камнями. На коленях у него раскрытая книга. Под левой ногой дремлет белая змея, и хвост ее обвивается вокруг щиколотки, тело скрыто под пятою, а голова покоится на стопе. Над правым плечом у юноши цветут белые розы, и лепестки осыпаются на плащ. Когда вы смотрите на картину, появляется неясное ощущение, будто бы юноша глядит куда-то поверх вашей головы. На что-то у вас за спиной. Или на кого-то.
На кого-то.
Приступ суеверной жути прошил меня, подобно удару молнии. Не владея собою, я отпрянула – и натолкнулась на кого-то.
И быть мне покрытой позором из-за трусливого вопля, но этот кто-то вовремя закрыл мне рот рукою в надушенной перчатке.
– Тише, тише леди, – произнес незнакомец – или, точнее, проворковал. Голос у него был на редкость нежный и умиротворяющий. Я бы сказала – сладкий, но для сладкого в нем звучало слишком много иронии. – Вижу, вы сражены силою искусства, но не стоит это демонстрировать столь откровенно.
Спустя три или четыре заполошных удара сердца я все же справилась с приступом и вернула себе хотя бы видимость самообладания. И уже тогда можно было отстраниться, изображая воплощенное Достоинство и Утонченность, и повернуться к своему спасителю со светской улыбкой.
– Благодарю вас за помощь, мистер... – я осеклась, недоговорив. На меня смотрел молодой мужчина – почти точная копия того, кто был изображен на картине, только чуть старше... и человечнее, что ли?
Воспоминания о снах, продолжавшихся весь последний месяц, обрушились, как лавина. Я стояла, ошеломленная, и едва могла дышать.
– Кто вы?
Он улыбнулся, опуская ресницы – бледный и белокожий, больше похожий на тень, чем на живого человека.
– Так, никто. Просто незнакомец, случайный прохожий. Может, чья-то мечта – или чей-то кошмар... Но к чему все эти представления? Мы ведь с вами уже встречались, юная леди, любительница смотреть чужие сны? – он протянул руку и легонько коснулся моей щеки. – Не пугайтесь, я не сержусь. Что привело вас в галерею? Любовь к искусству?
– Нелюбовь к скуке, – честно призналась я и отступила на шаг, уклоняясь от прикосновения. Не то чтобы это было неприятно – просто слишком странно. – Откровенно говоря, я ничего не понимаю в искусстве.
Он засмеялся, и морщинки вокруг его глаз обозначились четче. Все же... человек?
– Я тоже. Хотя и обязан искусству жизнью, – он бледным призраком проскользнул мимо меня, к картине, и почти прикоснулся к полотну – рука застыла на волосок от поверхности. – Чаще всего искусство и жизнь идут порознь, бесконечно отражаясь друг в друге, и лишь великие мастера способны переплести их друг с другом... Ноэль был именно таким. И потому он сгорел слишком рано... Раньше сама мысль об этом отдавалась болью во мне. Но знаете, что я думаю сейчас? Он все еще жив. Подобные ему не уходят бесследно, не ушел и он. И теперь Ноэль смотрит на нас отовсюду – глазами "Островитянок", из торжественной океанской дали... даже моими глазами, – незнакомец провел рукою вдоль изгиба змеиного тела на картине, и мне померещилось слабое шипение. – А что вы думаете об этом, леди?
Сначала я не знала, что ответить, а потом вспомнила счастливые лица Лжулии и Лоренса во время венчания – и улыбнулась.
– Его картины меняют судьбы людей – за это я могу поручиться. А значит, так или иначе, он жив. И... – я поколебалась. – Наверное, он был хорошим человеком, если картины приносят удачу, да?
В глазах у незнакомца мелькнуло странное выражение.
