Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 134 (всего у книги 139 страниц)
Мы с Паолой спустились на два пролёта, прошли по коротенькой и очень холодной галерее – и очутились в так бедно обставленной гостиной, что она казалась заброшенной. Здесь имелось два выхода; у второго застыла, стиснув в кулаке помятую перьевую метёлку, мисс Грунинг. На столике у окна, наполовину завешенного выцветшей портьерой, красовалась обстриженная роза в белом фарфоровом горшке – если бы я захотела, то могла бы протянуть руку и прикоснуться к влажной, рыхлой земле или искривлённому колючему стеблю...
Впрочем, довольно шипов на сегодня.
Стоило нам переступить порог комнаты, как спор тут же прекратился. Напряжение, однако, никуда не делось. Роджер улыбнулся несколько неестественно и шагнул навстречу, разводя руки в стороны, точно распахивая объятия:
– Леди Виржиния, как же я рад, что вам стало лучше! Вы всех нас так напугали! Счастье ещё, что Эллис явился по служебным делам и уверил меня, что прежде вы часто лишались чувств, и беспокоиться не о чем.
Надо признаться, его слова меня немного смутили. Конечно, хрупкое здоровье аристократок – притча во языцех, но утвердилось это мнение во времена корсетов и тугих шнуровок, когда женщина знатного происхождения могла глубоко вдохнуть только поздним вечером, в собственной спальне, и то не всегда.
– О, тому есть причины. Родители погибли рано, и воспитанием моим занималась леди Милдред. И, увы, тогда она уже была серьёзно больна и вскоре покинула меня. За несколько лет я потеряла всех своих близких...
– ...а ещё вы взвалили на себя уйму дел, которые любая великосветская лентяйка с радостью передала бы управляющему, – пугающе ласково прервал меня Эллис, напомнив на мгновение дядю Клэра. – Но я-то думал, что те годы тяжёлой работы повредили вашему здоровью, а не уму. Ошибся, видимо.
Будь мы наедине, я бы даже не заметила ядовитого укола, потому что тревога в глазах детектива ясно говорила: он беспокоится обо мне. Но чтобы кто-то отчитывал меня, словно нерадивую служанку, в присутствии посторонних! Кровь Валтеров, ледяная, как гнев, ударила в голову и затуманила взор:
– Объяснитесь, пожалуйста – если вы способны говорить ясно, а не только язвить протянутую руку, как... как... как обезумевший скорпион!
– О, в ход пошла высокая поэзия, – скептически откликнулся Эллис. – Хотя вы правы, не мне упрекать вас – ведь я был тем, кто разбудил ваше любопытство пару лет назад, с меня и спрос. Правда, я никак не мог знать заранее, что в вас дремлет такой неукротимый дух. И что найдутся люди, способные этим воспользоваться в корыстных целях... Я о тебе говорю! – обернулся он к Роджеру, и взгляд его стал сердитым по-настоящему.
На смуглом лице Паолы застыло выражение сдержанного интереса – так, словно она разговаривала с почтенным, но не слишком приятным собеседником, к которому все её душевные качества призывали относиться с уважением. А вот мисс Грунинг совершенно не держала себя в руках: она дико озиралась, переводя взгляд с Эллиса на Роджера, с искорёженной розы – на меня, и лицо у неё сделалось такое, точно она с удовольствием разбила бы злосчастный горшок о мою голову.
А утихший было спор разгорелся с новой силой; надежды не оправдались – я оказалась, увы, тем ветром, который раздул уже поостывшие угли.
– Я пригласил гостью к матери, что такого?
– Ты прекрасно знаешь, что заманил её ради себя. Зачем? Святой Кир свидетель, я уже жалею, что вообще когда-то упомянул твоё имя!
– Леди Виржиния достаточно умна, чтобы самостоятельно разобраться в моих мотивах, и не стоит...
– О, да – умна, прекрасна и вообще просто кладезь добродетелей, но я не припомню, чтобы...
– И она бы не стала меня перебивать, потому что воспитание...
– Куда приютскому выкормышу с приютским же воспитанием лезть в жизнь порядочных горожан! А вот теперь я жалею, что занялся этим делом!
Достойные джентльмены кричали всё громче и размахивали руками всё сильнее – так, что даже роза зашаталась на хлипком столике. Глаза мисс Грунинг потемнели то ли от ужаса, то ли от гнева.
– Когда я упомянул леди Виржинию, то вовсе не собирался укорять тебя...
– Леди Виржиния в этом сумасшедшем доме – единственная достойная упоминания особа, кроме миссис Мариани, разумеется, и поэтому я настаиваю...
Слушать перебранку стало невыносимо, и я решила вмешаться – благо, трость была при мне. Трёх сильных ударов по полу хватило, чтобы паркет треснул – а Эллис с Роджером умолкли и наконец-то посмотрели на меня.
– Господа, – улыбнулась я, стараясь выглядеть кротко и невинно – насколько возможно для наследницы Валтеров. – Умерьте пыл, прошу. И перестаньте упоминать моё имя как аргумент: боюсь, для некоторых из присутствующих это может оказаться слишком серьёзным ударом. Из-за ваших похвал и недостойной ревности некая в высшей степени легкомысленная особа уже мысленно примеряет вон тот красивый белый горшок к моей голове, – и я указала на розу.
Едкая, на грани допустимого шутка произвела неожиданный эффект.
Во-первых, мисс Грунинг вскрикнула и выбежала, уронив метёлку.
Во-вторых, Роджер уставился на трещину в паркетной доске с восхищением, которое доставалось только героям древности – или, вернее, их деяниям.
В-третьих, Эллис вдруг будто бы засиял изнутри и схватил хозяина дома за плечи, выкрикивая сущую бессмыслицу:
– Оно там! То, что потерялось! Точно, там! Наверняка!
Роджер обернулся ко мне, улыбаясь восторженно и светло:
– Леди Виржиния, вы точно провидица!
А Эллис наконец отпустил его, подскочил к цветочному горшку – и с размаху швырнул его об пол. Рыхлая, сырая земля рассыпалась.
Гладкий золотой ободок сверкнул ярко, точно искра в золе.
– Действительно, то самое! – восхитился детектив, подбирая его и обтирая краем шарфа – того, что подарила Мэдди. Хорошо, что она этого не видела! – Поразительно. Нет, я догадывался, разумеется, что из дома его не выносили, но вряд ли бы отыскал без подсказки. Всё же маленькие вещи слишком удобно прятать! – заключил он и вложил кольцо в ладонь... нет, не Роджеру, а мне.
– Что это? – высокомерно и холодно осведомилась я.
И не потому, что действительно испытывала нечто подобное – просто не всегда удаётся скрыть удивление безобидным образом. Смею надеяться, что мои манеры ещё не худший вариант: большую часть неприглядных поступков люди совершают, дабы сокрыть свои слабости, действительные или мнимые. И лишь безупречно страшные создания Небес, вроде маркиза Рокпорта, не стесняются показывать себя такими, какие они есть... вопрос, впрочем – благо ли это, а если благо, то для кого? Не для невольных свидетелей – уж точно.
– Обручальное кольцо! – торжественно объявил Эллис. – Ну же, Роджер, излагай свою безумную теорию, не видишь – леди интересно? – и расхохотался.
К счастью, его несуразное поведение не могло смутить никого из присутствующих. Паола наблюдала за детективом с тем же выражением лица, с каким проверяла сочинения Лиама – с бесконечным доброжелательным терпением и лёгким удивлением, словно говоря: "О, воистину мир богат на трогательные чудеса". Я недоумённо разглядывала перепачканное землёй кольцо – изящный золотой ободок, украшенный гранатовым цветком наперстянки с капельками аквамариновой росы. Тонкая работа, и наверняка сделана на заказ, не удивлюсь, если по эскизу Роджера; подобные вещи всегда чувствуются, словно действительно можно вложить в металл и драгоценные камни тепло своего сердца и нерастраченную любовь.
А Роджер тем временем пустился в объяснения:
– Видите ли, леди Виржиния, некоторое время назад моя мать серьёзно заболела. Её мучил жар, и в бреду она постоянно говорила о каких-то младенцах. Я решил, что матушку беспокоит, что я до сих пор не женат, а значит, нет и наследников. Что ж, поправить это несложно, однако сперва нужно найти подходящую невесту. Или хотя бы обручальное кольцо заказать. Вообще-то, когда не знаешь, с какого конца за дело взяться, лучше начать с деталей, – неожиданно оживился он, и глаза у него заблестели. – Например, когда я хочу узнать человека получше, то беру свою тетрадь с набросками и рисую одежду, которая, как мне кажется, подходит ему безупречно. Не обязательно модную, к слову. Эллиса я всё время наряжаю во что-нибудь старинное, никконское. А вас бы мне непременно захотелось изобразить в мужском костюме... Простите, – смутился Роджер. – Бестактно с моей стороны, да и не о том речь. Итак, твёрдо решив жениться, я в первую очередь пошёл к ювелиру и заказал обручальное кольцо.
С этими словами он забрал у меня золотой ободок – и без труда надел на собственный безымянный палец. И только тогда я заметила, какие изящные у Роджера руки – точь-в-точь как у Эллиса. Из всех моих знакомых мужчин похвастаться такими мог только Эрвин Калле, но суставы у художника от работы стали широковаты, а вокруг безобразно обстриженных ногтей у него темнели пятна въевшейся краски.
– Оно по размеру и вам, – заметила я. Роджер застенчиво улыбнулся, точно получил лучший в своей жизни комплимент:
– Да, разумеется – ведь моей невесте должно подходить то же, что и мне! Иначе какой в этом смысл? И лишь теперь я понимаю, что всё началось с кольца, – вздохнул он вдруг, мрачнея. – Понимаете, у Джудит, то есть у покойной мисс Миллз, был один грех. В остальном она – как подарок Небес, то есть была как подарок, конечно... Трудолюбивая, честная, добрая, умелая, никаких родственников в Бромли. И, что самое главное, Джудит обожала мою мать – всю целиком, с привычками и чудачествами, несмотря на болезнь. Звала ласково даже... даже когда становилось трудно. – Роджер сглотнул и на мгновение отвёл взгляд, но почти сразу сумел взять себя в руки. – А мама это чувствовала – и слушалась её. Беда в том, что Джудит не могла удержаться от воровства. У нас часто пропадали мелкие вещи – сегодня платок с монограммой, через неделю – карандаш или недоделанная мамина вышивка, через месяц – вилка. Если исчезало что-то по-настоящему ценное, например, моя печать, я начинал громко жаловаться на пропажу кому-нибудь в присутствии Джудит, и вскоре вещь отыскивалась в неожиданном месте. Печать, скажем, обнаружилась на дне супницы, – разразился Роджер хриплым, похожим на кашель смехом. – Думаю, в любом другом доме Джудит пришлось бы нелегко, но мама вовсе ничего не замечала, а я не сердился. Вот другое дело, когда управляющий пытается укрыть часть дохода от мастерской и положить себе в карман, а такое случается чаще, чем мне хотелось бы. Вы не представляете, леди Виржиния, сколько соблазнов для вороватого человека в швейной мастерской!
– Довольно, мы уже поняли, – мягко прервал рассказ Эллис и обернулся ко мне: – Вам, учитывая ваши собственные непростые отношения с прислугой, думаю, не надо лишний раз объяснять, почему мисс Миллз так долго проработала в этом доме. И продолжала б дальше, если бы не трагическая случайность. Вы наверняка уже догадались, какая.
Пальцы у меня сами собою сжались на трости; раненую ладонь прострелило болью. Запах сырой земли из разбитого горшка стал вдруг необычайно резким, а февральские лиловатые сумерки за окном обожгли взгляд холодом. Давний сон – тот, с которого всё это началось – предстал перед внутренним взором, застилая действительность.
...На постели, укрытая одеялом, лежит женщина – тонкая, сухая и белая, как бумажный лист. Она умирает – умирает прямо сейчас...
«Ты за мной? Я не хотела его брать, ей-ей. Случайно вышло. Ох, кабы я могла вернуться и не взять его... Всё я виновата, всё я...»
« Не бойся, Джудит. Я ему расскажу».
Похоже, пришла пора исполнить обещание, данное во сне.
– Полагаю, мисс Миллз была очарована обручальным кольцом и взяла его ненадолго, – заговорила я с усилием, точно слова приходилось проталкивать через толщу воды. Собственно, так и было – образно говоря. Мне приходилось преодолевать саму себя. – И перед тем, как вернуть, показала его не тому человеку. И напоследок примерила его – и не смогла снять. А затем попыталась решить дело мыльной водой, но кто-то не вовремя застал её...
В горле у меня пересохло, и пришлось замолчать.
– Здесь никто не осудит вас за ум, Виржиния, – понимающе заметил Эллис в сторону. И, право, я была ему благодарна – и за заботу, и за глупые теории, потому что – видят Небеса! – теперь страшило меня отнюдь не осуждение, а то, что я должна была сказать.
А промолчать... Промолчать или отговориться глупостями стало невозможно, потому что сон об умирающей служанке всё ещё довлел надо мною, а она сама точно стояла за правым плечом и просила избавить от мучающей её тайны. И теперь, когда я поняла, что произошло, непроизнесённые слова жгли гортань.
– Её заметила мисс Грунинг, – сдалась я в конце концов. И, вспомнив рассказ Лайзо о призраке, продолжила: – Скорее всего, на кухне. Заметила и... и отрубила палец, не знаю, как. Святые Небеса, это чудовищно... Может быть, она предложила помочь с кольцом – и поддалась ярости, может, захотела наказать мисс Миллз. Думаю, лучше спросить у неё. Кольцо мисс Грунинг потом спрятала, а палец... Если всё происходило на кухне, то несложно было забросить злосчастный палец в печь. А пол притереть шалью миссис Шелли – оттуда и пятна крови. Не знаю только, почему мисс Грунинг находилась на кухне...
Находись я в так называемом подобающем обществе, и репутация моя после этих ужасных предположений была бы разрушена до основания. А сейчас пошатнулось разве что хорошее отношение Роджера ко мне – и неудивительно, я бы сама не простила таких отвратительных обвинений против моей прислуги. И только Эллис развеселился – впрочем, ему всегда приходился по вкусу хаос, когда рушились одновременно судьбы малознакомых людей и глупые правила поведения.
– Ну, кухню-то как раз проще всего объяснить. Мисс Грунинг – племянница повара, она даже вещи миссис Шелли частенько штопала под боком у любимого дядюшки. Прекрасно! – обаятельно улыбнулся детектив. – Ваша версия незначительно отличается от моей, а это, поверьте, высокая похвала, ни один "гусь" за последний год такой не удостаивался. Что же до расхождения в деталях, то мне кажется, что мисс Грунинг вполне могла не сжечь этот клятый палец, а кинуть его в суп.
Я представила – и накатила дурнота. Паола шагнула ко мне, чтобы поддержать под локоть, потому что трости явно уже не хватало. А Роджер, молчавший всё это время, наконец вспылил:
– Глупости! Эсме никогда бы ничего подобного не сделала! Палец в супе, абсурд! И она бы никогда не смогла никого убить!
Он говорил яростно и убеждённо – ни крупицы лжи, как нашёптывал мне прощальный дар Финолы. Эллис же безмятежно поддел мыском ботинка осколок горшка – белый, как старая, обглоданная временем кость.
– А я и не говорил, что мисс Грунинг кого-то убила, – произнёс детектив многозначительно – и умолк, выжидая.
– И что же ты имеешь в виду? – Щёки у Роджера раскраснелись.
– Что, что... Пока секрет. Вот побеседую с твоей драгоценной мисс Грунинг и скажу.
Терпение у меня кончилось. Я взглянула на сумерки за окном, сгустившиеся настолько, что исчез всякий намёк на цвет, и негромко попросила:
– Миссис Мариани, проводите меня к автомобилю. Доброго вечера, господа, – без улыбки обратилась я к Роджеру и Эллису. – Мистер Шелли, прощу прощения, но я устала и вынуждена вернуться домой. Буду рада навестить миссис Шелли через несколько дней... – "и наконец-то вас выслушать", – хотела сказать я, но не стала – ведь Эллис никуда не исчез, стоял рядом, настороженно наблюдая за мною. И вряд ли бы он одобрил планы Роджера – в чём бы они ни заключались. – ... и продолжить нашу занимательную беседу о розах.
Роджер повёл себя как истинный джентльмен – пока он сопровождал меня к автомобилю, бессмысленный светский разговор о погоде так убаюкал нас обоих, что я почти позабыла обо всём, что сегодня произошло. И лишь на пороге вспомнила, точно обожжённая образом из воскресшего старого сна.
– Мистер Шелли, погодите, – замедлила я шаг перед ступенями. Февральский ветер ударил в лицо – сырой, пахнущий ещё даже не грязной бромлинской весной – обещанием весны. – Насчёт мисс Миллз... Не подумайте только ничего плохого... Если бы мисс Миллз перед смертью могла бы что-то вам передать, то она бы сказала, что не хотела брать его, что это вышло случайно и... – закончить оказалось труднее всего, но исказить или опустить слова погибшей служанки я бы не сумела, если бы и хотела. – И что она виновата во всём.
Это прозвучало чудовищно бестактно, безнравственно – впору сгореть со стыда, развеяться по ветру, как в кошмарном сне. Но Роджер внезапно улыбнулся, нежно и понимающе:
– Спасибо, леди Виржиния. А если бы я мог ответить Джудит, то сказал бы вот что: "Я прощаю тебя, милая. В конце концов, мы все очень тебя любили".
Никогда я не питала пристрастия к святым символам, но сейчас обвела себя знаком круга – не из страха, а из-за странного ощущения, что так правильно:
– Думаю, она вас слышит, мистер Шелли. Ведь у мёртвых есть трудности только с тем, чтобы докричаться до живых; каждый же наш шёпот они слышат ясно.
Роджер остался стоять на верхней ступени, как громом поражённый. А мы с Паолой спустились к автомобилю, опираясь друг на друга и на зябкий ветер. Больше всего я боялась, что Лайзо скажет что-нибудь по дороге домой, но, к счастью, он молчал. И лишь уже в дверях улучил момент, когда мистер Чемберс отвлёкся, а Паола замешкалась – и обнял меня на мгновение, словно собственным теплом изгоняя из меня хмурую февральскую тьму.
Впрочем, возможно, что так оно и было.
На следующий день я сказалась больной и до самого вечера не выходила из своей комнаты. Пила тёплое молоко, как ослабевший ребёнок, и бездумно листала старую книгу из отцовской библиотеки, не понимая ни слова. Водила пальцами по гравюрам, отслеживая чёрные линии на жёлтой бумаге: рыцари и драконы, демоны и единороги, благородные дамы, розы, розы, розы...
Глубокий прокол, оставшийся от шипа, зажил к следующему утру.
Четвёртого февраля моё уединение неожиданно было нарушено. В кабинет постучался мистер Чемберс и сообщил, что меня ожидают супруги Уэст.
– Я взял на себя смелость проводить их в гостиную. Несмотря на то, что вы говорили, будто вам нездоровится и вы никого не желаете принимать, – с таким достоинством заявил дворецкий, словно он был вассалом, нарушившим слово, данное королю, во имя высшего блага. – Однако супруги Уэст, согласно вашим же указаниям, занесены в список друзей семьи, которым рады в любое время. И, кроме того, они доставили некую картину...
Ленивое оцепенение мгновенно слетело с меня. Я решительно захлопнула книгу – "Сказание о деве и разбойнике", вот как она называлась! – и приказала:
– Позовите немедля Юджинию. А мистеру и миссис Уэст скажите, что я буду через четверть часа.
Картина! Они привезли "Человека судьбы"! Воистину хороший знак. И довольно мне отдыхать, так и дела запустить недолго.
С помощью Юджи я сменила скучное домашнее платье, коричневое с розовой отделкой, на изумрудно-зелёное с серыми вставками – строгое и, пожалуй, немного отставшее от моды, но зато безупречно подходящее моему характеру. Сейчас, когда весь свет точно с ума сошёл, облачаясь в легкомысленные, бесформенные, свободные вещи с низкой талией и безвольной линией плеч, мне хотелось чего-то жёсткого, как доспехи.
Что там сказал Роджер – ему-де легко представить меня в мужском костюме? Что ж, мне уже доводилось облачаться в нечто подобное. И, положа руку на сердце, признаюсь, сейчас я была бы не против, чтоб мода сделала очередной безумный кульбит и подарила женщинам брюки...
Глупости, впрочем. Уж такого-то не случится никогда.
Разговор с Уэстами получился гораздо более короткий, чем я полагала. Начать с того, что Джулия изрядно перепугала меня одним своим видом: бледная, похудевшая, с лихорадочно горящими глазами.
– Я спасла его! – заявила она, едва мы обменялись приветствиями. – "Человека судьбы"! И это удивительно, леди Виржиния! Я никогда не ощущала такого вдохновения!
Джулия попыталась привстать; кажется, если б Лоренс не удержал её, она бы пустилась в пляс. Он выглядел сильно встревоженным. Мы обменялись взглядами, и я кивнула, давая понять, что и меня беспокоит состояние его супруги. Говорят, что истинное достоинство настоящей леди или прирождённого джентльмена состоит в том, чтобы не замечать чужих промахов, неприглядных ситуаций и прочего, что обе стороны ставит в неудобное положение. Однако я никогда не владела сим высоким искусством, зато в совершенстве научилась делать вид, что ничего не замечаю – когда это действительно необходимо.
Сейчас же требовалось иное.
– Прекрасно! – горячо ответила я Джулии и села рядом с нею. – И вы непременно мне всё расскажете, я настаиваю. И вы обязательно попробуете один новый удивительный чай, и возражения не принимаются, нет, дорогая миссис Уэст, ни в коем случае!
Я отдавала себе отчёт в том, что веду себя в точности как леди Абигейл, но в данном случае напористые манеры оказались именно тем, что нужно. Джулия несколько успокоилась и села ровно, более не порываясь вскочить каждое мгновение. Подоспевшая Юджи послушно выслушала мои указания: немедленно подать для нашей гостьи что-нибудь укрепляющее. "Посоветуйтесь с мистером Маноле", – напутствовала я Юджинию, не сомневаясь, что она поймёт правильно. И действительно: вскоре дверь едва заметно приоткрылась; за нею стоял Лайзо. Увидев всё, что нужно, он скрылся. А через некоторое время нам подали напитки, всем разные: мне – знакомую бодрящую травяную смесь Зельды, Лоренсу Уэсту – что-то, источающее сильный аромат мяты и мёда, а Джулии – какой-то тягучий настой, тёмный, почти чёрный. Она была так увлечена рассказом о красках, вдохновении и холсте, что выпила почти половину, и лишь потом заметила, что держит в руках чашку:
– Какой приятный запах вербены! – воскликнула Джулия. Лихорадочный блеск в глазах её потускнел, и теперь они казались утомлёнными. Но в то же время ушла и мертвецкая, синеватая бледность, и на щеках расцвёл румянец, а жесты стали более плавными. – У нас дома подают только лучший бхаратский чай, и то раз в день. Возможно, это упущение... Простите, мне внезапно так захотелось спать, – добавила она виновато и растерянно. – Так странно... О чём я говорила?
– О том, что картина спасена, и волноваться не о чем, – накрыла я её руку своей и тепло улыбнулась: – И моя благодарность не знает границ, но, дорогая миссис Уэст, наверное, вам стоит отдохнуть? Вы немного бледны.
– Я не спала все три дня, – ответила она таким тоном, словно сама себе не верила. – Не спала три дня и только работала, работала... У меня было столько идей, как можно спасти картину! А потом я просто взяла и... и... дорисовала то, что пострадало из-за ваксы и ножа. Моей рукой точно водило что-то...
Джулия моргнула раз, другой – ей явно было трудно держать глаза открытыми. Лоренс с радостью ухватился за первый же повод уехать домой. Мы торопливо распрощались; он обратился ко мне, уже посадив супругу в кэб:
– Слава Небесам, что это закончилось, леди Виржиния! Джулия, конечно, иногда не знает меры, если увлекается работой в мастерской, – он скосил глаза на кэб. – Но нынче впору говорить не об увлечённости, а об одержимости. Признаться, я испугался.
– Не беспокойтесь, – произнесла я негромко; Джулия в кэбе уже задремала, кажется. – Всё позади. Я действительно благодарна вам. Леди Абигейл оплатила реставрацию, но я пришлю вам чек. И не вздумайте отказываться, мистер Уэст. Это подарок.
– Но, леди Виржиния...
– Вы спорите с той, кто устроил вашу свадьбу? – шутливо пригрозила я веером. – Как недальновидно!
– У меня сейчас такое чувство, будто вы спасли Джулию, – неожиданно улыбнулся Лоренс. – Спасибо... А в глубине души и я рад, что с творением Нингена теперь всё в порядке.
На этой ноте мы и расстались.
Я же вернулась в гостиную. Сначала мне показалось, что там не было никого, кроме "Человека судьбы" – картины, завёрнутой в грубую ткань и небрежно прислонённой к стене.
– Виржиния.
Лайзо стоял у окна; я заметила его лишь тогда, когда он обратился ко мне. На столике ещё оставались три чашки – пустая Джулии, наполовину полная моя... и чашка Лоренса Уэста, из которой он сделал, самое большое, глоток.
– Спасибо, – тепло улыбнулась я. – Честно признаться, я испугалась за миссис Уэст. Мистер Уэст сказал, что она была похожая на одержимую.
Лайзо пожал плечами, и на лице его промелькнула тень неприязни:
– Он не особенно-то и ошибся. Если доброе дело делается скверным способом – это скверное дело, – парадоксально заключил он вдруг. – В самой картине зла нет, но рядом с простыми людьми ей не место. Хорошо, что её привезли сюда.
Неожиданный поворот! После такого вступления я полагала, что Лайзо станет убеждать меня отправить картину подальше, но вышло иначе.
– Почему ты так думаешь? – вырвалось у меня. Взгляд сам собою метнулся к двери: не подслушивает ли кто? В безопасности ли тайна нашего робкого обоюдного "ты"? Лайзо заметил моё беспокойство – и усмехнулся:
– Нет там никого. А что до картины, то кому с ней совладать, как не тебе? – понизил он внезапно голос и шагнул ко мне. – Во всём Бромли... Нет, во всей Аксонии я не встречал женщины сильнее.
Он оплёл пальцами мою ладонь и поцеловал – в то место, куда двумя днями раньше вонзился шип. Но больше этого поцелуя, лёгкого, как призрак, и горячего, как угли, голову мне вскружили слова. Они точно вторили тому, о чём я думала, когда узнала о неурочном визите Уэстов.
Наверное, из-за странной беспомощности, охватившей меня после недолгого пребывания в доме Шелли, я особенно нуждалась в том, чтобы ощутить себя сильной. А Лайзо... он будто знал это.
– А я никогда не встречала человека, который понимал бы меня настолько хорошо, – тихо призналась я и отступила. – И хотя ты говоришь, что никого рядом нет, меня не оставляет чувство, что кто-то смотрит. Такой пристальный, насмешливый взгляд...
Не сговариваясь, мы одновременно обернулись к картине – и рассмеялись.
– Да, в спальню её лучше не вешать, – произнёс Лайзо в шутку, но глаза у него потемнели.
Мне отчего-то было приятно это видеть.
– И не помышляла об этом, – ответила я и призналась: – Но, кажется, я знаю, где ей самое место.
– И где же? – усмехнулся он. – В библиотеке? Так там детишки играют. Вреда-то им никакого, но вряд ли ему, – Лайзо указал на картину, – шум по вкусу придётся.
– Зато в гостевых комнатах с синими портьерами "Человек судьбы" прекрасно будет смотреться, – уверенно заявила я, хотя больше всего мне хотелось рассмеяться вновь. – Мебель подойдёт по цвету и стилю к раме, да и стена справа от окна всегда казалась мне слишком пустой. А что до шума... Сэр Клэр Черри, насколько мне известно, сам любит тишину. А к этой картине, не сомневаюсь, он отнесётся со всем почтением.
Лайзо ничего не сказал, только молча поцеловал мне руку – во второй раз.
Но глаза его смеялись.
Сны обитателей особняка на Спэрроу-плейс той ночью были причудливы и безмятежны. Мне привиделось, что я в возмутительно коротком детском платье играю на белом песчаном берегу: подбрасываю мяч высоко-высоко, к бездонному небу, а ловит его светловолосая девочка, моя ровесница... и, кажется, подруга по пансиону, Святые Небеса, как её звали? Какое-то нежное, безвольное цветочное имя – Роуз, Лили, Виолетт? Я так и не вспомнила, а спросить побоялась, но пробудилась с чувством сладостного покоя.
Надо же, в пансионе у меня были подруги. А я совсем позабыла...
Лиам за завтраком выглядел задумчивым и отстранённым; светлые глаза подёрнулись мечтательной дымкой. Братья Андервуд-Черри, напротив, перешёптывались и хихикали больше обычного, а к десерту расшалились настолько, что принялись перекидываться сушёной вишней.
И некому было их одёрнуть.
Паола едва притронулась к завтраку и отвечала невпопад. И я уже хотела деликатно осведомиться о её самочувствии, когда она вдруг сказала ни с того ни с сего:
– Я так давно не виделась с матерью. Возможно... возможно, мне стоило бы всё-таки её навестить? Ныне я ведь не та, что была прежде. У меня теперь есть имя и репутация.
От этих слов меня бросило в жар. Не сдержав порыва, я оглянулась на Клэра, но тот явно уделял больше внимания своим мыслям, чем нетронутому кофе и перевёрнутой вверх ногами газете, а разговоров и вовсе не замечал.
Однако тайна Паолы была в опасности.
– О, да, рекомендации от маркиза Рокпорта дорогого стоят. Насколько долгой не была бы ваша разлука с родителями, они наверняка ощутят гордость, узнав, что столь важная особа ценит вас весьма высоко, – с нажимом произнесла я, надеясь привести Паолу в чувство. – Особенно ваш деятельный ум, сдержанность и благородство нрава.
– Всё верно, – кивнула она, с нежностью рассматривая цветочный узор на салфетке. – Непременно попрошу у маркиза рекомендательное письмо для моих родителей. И наведаюсь, пожалуй, в приют имени святого Кира Эйвонского. Матушка набожна, и одно слово от священника значит для неё больше, чем пышные похвалы от маркиза.
Мне понадобилось почти полминуты, чтобы взять себя в руки. Нет, Паола по-прежнему соблюдала осторожность, и для стороннего наблюдателя наши разговоры не должны были показаться крамольными, но истинное их содержание... Святые Небеса, она ведь не собирается вернуться в Романию?!
– Что ж, – сказала я наконец. – Желание восстановить близкие отношения с семьёй, с которой вы были на годы разлучены, заслуживает всяческого поощрения. Верно? – обернулась я к Клэру за поддержкой – о, последний оплот здравомыслия и сарказма!
Но тщетно.
– Когда-то я был влюблён, – мечтательно протянул "оплот", опустив длинные светлые ресницы. – Удивительное чувство. Надо же, а я совсем позабыл...
– Вы были влюблены? – слабым голосом произнесла я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Клэр рассеянно посмотрел на меня – и скривился:
– Что за овечье выражение лица, дорогая племянница? Романтичные девицы теряют рассудок, только услышав слово "любовь", но я надеялся, что вы не из их числа. Впрочем, я не знаю ни одной женщины из рода Черри, которая сохраняла бы здравомыслие в любви, начиная с моей матери и заканчивая младшей сестрой, – сварливо заключил он. – С чего бы вам быть исключением из правила?
– Потому что я внучка леди Милдред, – откликнулась я, не задумываясь. Дядя же наконец заметил, что держит газету вверх ногами, и отложил её, занявшись остывшим кофе.
– Что ж, это аргумент. Не извольте беспокоиться о моём душевном здоровье, – сказал он неожиданно, искоса взглянув на меня. – Просто некоторые сны делают людей сентиментальными, особенно немолодых, а мне уже сорок один год.
– Вы выглядите на десять лет моложе, по меньшей мере, – ответила я, не покривив душой. – Впрочем, я рада, что вы в добром расположении духа. Небольшой подарок в синей гостиной пришёлся вам по вкусу? – отважилась я поинтересоваться. Не станет же дядя давать волю своему языку в присутствии собственных внуков.
