Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 139 страниц)
Гадалку аж перекосило. Губы у нее плотно сжались и даже побелели. Я немного испугалась и поспешила заверить:
– Не волнуйтесь, я не верю в привороты и прочее мракобесие. Однако, согласитесь, после такого случая трудно доверять человеку в лекарском деле. Мало ли, что он подсыплет в бальзам или в чай. Я говорю это не потому, что хочу оскорбить вас, нет, напротив, я...
– Ты, птичка, помолчи, а то расщебеталась тут, – угрюмо перебила меня Зельда и принялась сворачивать в жгут тяжелое полотенце. – Приворот тот – тьфу, а не приворот, одно название. Коли чувства были бы – так они б разгорелись жарче. А коли и искры нет, дуй не дуй – костра не раздуешь... Да что он удумал, дурень, дурень, хуже Бесника! – повысила Зельда голос и развернулась к выходу из комнаты, на ходу засучивая рукава. Жгут из полотенца она, впрочем, так и не отложила. – А я хороша! Я-то думала, он не всерьез это, шутки шутит, а он что задумал! Я ему покажу графиню! Я ему покажу "невесту"! Он у меня запомнит, как выше головы прыгать, дурень, башка дубовая! Я ему уши-то надеру! Балбес, недоросток! Да он не головой, видать, думал, а...
Дальше пошла что-то совершенно непотребное. Зельда давно уже кричала на Лайзо в другой комнате, а я все стояла и краснела, и беспомощно моргала. Через полминуты дверь распахнул Эллис, уже полностью одетый для улицы. В руках у него был мой плащ и перчатки.
– Пойдемте отсюда, Виржиния, – прошептал он, затравленно озираясь. – Все, что нужно, я уже выяснил, не будем же, э-э, злоупотреблять гостеприимством прекрасной хозяйки. Если Зельда сейчас про нас вспомнит – и нам перепадет, а я не хочу потом объяснять маркизу Рокпорту, почему какая-то гипси расцарапала его невесте лицо. Зря вы про этот приворот рассказали. Зельда, э-э, давно Лайзо женить хочет, а он... Давайте, давайте, одевайтесь уже. Перчатки на улице застегнете! Выйдем – и бегом за угол, я знаю, как дворами пройти туда, где можно поймать кэб кэб...
То ли в горячке бега, то ли от избытка впечатлений, Смоки Халлоу уже не казался мне таким зловещим кварталом. Дважды навстречу нам попадались какие-то сомнительные личности, но обошлось. Один, правда, обругал нас "сумасшедшими", но на том дело и кончилось.
Уже позже, пытаясь отдышаться в кэбе, я подумала, что, пожалуй, завтра надо дать Лайзо выходной. По состоянию здоровья.
В конце концов, мы же живем в гуманной, просвещенной стране.
Некоторые черты характера у Эллиса не менялись. Например, для детектива, как и полгода тому назад, было совершенно нормально усадить леди в кэб и отправить ее домой, а самому тут же умчаться куда-то по своим таинственным делам – ничего не объясняя и не обещая. Впрочем, я уже давно привыкла к подобному раскладу вещей, перестав не только сердиться, но даже и удивляться.
Дома взволнованная Магда, после болезни Стефана взвалившая на себя большую часть его прежних обязанностей, сообщила, что вновь приходил посыльный от Рокпорта – с коробкой и письмом. У меня вырвался вздох сожаления. Откровенно говоря, я не собиралась столько времени дуться на маркиза и открыто игнорировать само его существование. Во-первых, это было глупо; во-вторых, он не сказал ничего такого, о чем мне не приходилось бы думать раньше. А что же касается формы, в которую маркиз облек заботу о моем благополучии... Что ж, с тактичностью у него всегда были некоторые трудности.
Еще отец говорил: "Рэйвена испортила служба". Какая именно, он не уточнял, хотя я догадывалась о роде занятий маркиза уже тогда. Но, переняв от отца полезную привычку не лезть слишком глубоко в чужие тайны, никогда не позволяла додумывать эти догадки до какой-то определенной мысли.
Так спокойнее жить.
– Непременно помирюсь с Рокпортом. В самом скорейшем времени, – пообещала я вслух, глядя в глаза своему отражению. Отражение скептически поджало губы и выгнуло бровь, намекая на то, что обманывать себя нехорошо. – Ладно, может быть, не скоро. Но как только разберусь с самыми важными делами – непременно нанесу ему визит или даже приглашу к себе.
От сердца немного отлегло, хотя дурные предчувствия продолжали витать вокруг невидимым душным облаком.
Пообедав и переодевшись в более подобающее графине, нарядное платье я отправилась в кофейню – пешком. Погода не располагала к долгим прогулкам, но Лайзо, увы, еще не вернулся от матери. И у меня были подозрения, что до вечера его ждать не стоит, а то и до утра: мужчины, вопреки расхожей пословице, в действительности вовсе не считают, что их украшают шрамы – и уж тем более какие-то там приземленно-неромантические синяки. А Лайзо, насколько я уже успела изучить его повадки, вообще не любил появляться на публике в непрезентабельном виде.
Впрочем, уж его-то внешность мало что могло по-настоящему испортить. По моему скромному мнению, даже отметины на лице, наподобие тех, что были у Бесника, только придали бы Лайзо шарма.
– Леди Виржиния, в зал только что вошла леди Клэймор, – ненавязчиво выдернул меня из тягучих размышлений Георг. Седые усы у него укоризненно топорщились, как будто он догадывался, о чем я думаю. Лайзо Георгу нравился ровно до тех пор, пока не появлялся в одной комнате со мной. А после этого следовало чудесное превращение из "юноши не без способностей и неглупого" в "этого гипси, мистера Маноле". – Пожелаете выйти к ней?
– Да, да, конечно! – я тряхнула головой, прогоняя сонливость. – Спасибо, Георг! И пусть Мэдди подойдет к нашему столику, как только поднимется из погреба, хорошо?
Зал был сегодня умеренно полон – два-три пустых столика, примерно пять или шесть одиночных посетителей, компания завсегдатаев – миссис Скаровски с мужем, Луи ла Рон, Эрвин Калле с очередной "дамой сердца", полковник Петер Арч и его младший сын Гарольд... С ними я уже перемолвилась словечком, а потому могла сразу направиться к подруге.
– Виржиния, ужасно рада вас видеть! – сходу сообщила Глэдис. – Я сегодня без предупреждения...
– Какие предупреждения! Вас, Глэдис, я рада видеть в любое время.
Начали мы с обсуждения насущных и острых тем, вроде моей обновленной стрижки и свежекупленного аквамаринового гарнитура леди Клэймор, который она собиралась надеть на бал в ночь Сошествия, последнюю и самую таинственную в году.
– Виржиния, а вы будете на балу? Говорят, Его величество собирается устроить маскарад... – заманчиво протянула Глэдис, поигрывая лорнетом. – Светские шумные праздники мне не нравятся, но маскарад пропускать нельзя.
Я улыбнулась и опустила глаза.
Еще бы леди Клэймор его пропустила! Ей такие развлечения всегда были по душе. Маскарад Глэдис полагала игрой разума, мистическим действом, способом не просто взглянуть на окружающих, но увидеть их – настоящих. "Надев маску, мы расстаемся с маской", – сказала она однажды, и эти слова накрепко засели в моей памяти.
– Мне не стоит появляться на таких праздника до истечения года со дня смерти... – начала было я, но внезапно осознала, что в ночь Сошествия будет как раз год и один месяц с тех пор, как леди Милдред покинула меня. И всех нас. – Не знаю. Нужно подумать.
– Думайте, Виржиния, – Глэдис легонько стукнула меня лорнетом по руке и рассмеялась. – У вас еще шесть недель до того, как Его величество начнет рассылать приглашения.
– О, за это время можно решить что угодно, – улыбнулась я и вспомнила об одном деле: – К слову, Глэдис, вы говорили, что одно время интересовались романским языком...
– Нет, это мой драгоценный супруг увлекался, – небрежно взмахнула она рукою и подозрительно сощурилась: – А почему вы спрашиваете?
– Хочу немного расширить круг своих познаний, – уклончиво пояснила я. – А то недавно выяснилось, что даже прислуга образована лучше меня.
– Я давно говорила вам, что всегда готова заняться вашим образованием! – с энтузиазмом откликнулась Глэдис, мгновенно становясь похожей на сестру Анну из пансиона Святой Генриетты. И не важно, что старая монахиня была седой, крючконосой и полненькой, а моя подруга – стройной красавицей с волосами цвета рассветного золота. Этот взгляд, это желание просветить любой ценой, несмотря на сопротивление просвещаемого... о, как знакомо! – Я завтра же составлю список книг, которые непременно должна прочитать леди вашего положения, возраста и ума. А на следующей неделе в Королевском театре дают классическую "Трагедию Карпиты", и мы просто обязаны ее увидеть!
– Весьма благодарна вам, Глэдис, – предприняла я робкую попытку прервать поток красноречия излишне воодушевившейся леди. – Однако для начала мне хотелось бы просто нанять учителя романского. Литература – это удовольствие, а вот иностранный язык может быть полезным для работы.
Глэдис вздохнула.
– Как всегда, вы далеки от искусства и нацелены на дело. Это ваше достоинство, Виржиния, не вздумайте огорчаться, – улыбнулась она. – Но на пьесу мы все-таки сходим.
– Было бы прекрасно, но не хочу пока загадывать на будущее. К слову, об искусстве... Вы ничего не слышали о мистере Уэсте?
– Нет, – Глэдис помрачнела, и шутливые нотки исчезли из ее голоса. – Навещать его в тюрьме я больше не осмелилась, но слышала от доверенного человека, что якобы мистеру Уэсту стало совсем плохо. Даже поговаривают о том, чтобы отпустить его домой, на поруки. Все-таки подозрения подозрениями, а содержать в тюрьме человека его положения и возраста – недопустимо, без серьезных на то оснований. А газеты в последнее время поутихли.
– Я заметила. Последняя статья была два дня назад, – кивнула я, машинально отмечая, что это совпало с последним днем отсутствия Эллиса. – Думаете, их кто-то заставил...?
– Не знаю, – качнула она головой. – Три дня назад я перемолвилась словечком с Лоренсом Уэстом. Он вроде бы наоборот собирался пойти в газету и дать какое-то интервью, но статья так и не появилась.
– Может, ее придерживают пока? – вспомнила я один из излюбленных приемов ла Рона. – Прячут, как карту в рукаве? Или как нож.
– Ну и сравнения, Виржиния! – рассмеялась Глэдис. – Дружба с детективом не прошла для вас даром. К слову, а не могли бы вы нас познакомить? – неожиданно попросила она и добавила: – Говорят, он весьма красив и умен... Такая редкость среди мужчин!
– О, – глубокомысленно ответила я. – И кто так говорит?
– Многие, – не менее значительно откликнулась Глэдис.
Разумеется, после этого ни о каких обсуждениях дел и речи быть не могло.
Романтически-абсурдные сплетни – замечательный десерт к кофе с лимоном и перцем...
Позже, когда Глэдис ушла, я все-таки спросила у ла Рона, приходил ли в редакцию Лоренс Уэст. Журналист сначала удивился, а потом огорчился и посетовал, дразнить его, Луи ла Рона, подобными предположениями должно быть стыдно. Из этого я заключила, что Лоренс не появлялся в "Бромлинских сплетнях". На вопрос о мистере Остроуме ла Рон тоже пожал плечами:
– Кажется, это кто-то из "вольных". Тех, кто пишет статьи в разные газеты под разными псевдонимами, и таким образом зарабатывает деньги. Судя по стилю, Остроум – тот же, кто под именем "Призрак старого замка" освещал ту нелепую историю с привидениями у герцогини Дагвортской. Поздней весной, вы помните?
– Нет, – честно ответила я. – Кажется, мне тогда было не до газет.
– Я могу прислать статью, – услужливо предложил ла Рон, но я отказалась.
А "мистер Остроум" отчего-то начал внушать мне острую неприязнь.
Лайзо и впрямь вернулся только к ночи. Он, как и полагается хорошему слуге, подогнал автомобиль к дверям кофейни точно в срок и без напоминаний. Однако дневное происшествие не прошло бесследно. Лайзо был на удивление молчалив – никаких нахальных вопросов о моих мыслях, самочувствии и прочем; только «Да, леди» или «Нет, леди». Он даже взглядом со мной избегал встречаться, надвинув серое кепи на лоб и спрятав глаза под козырьком.
– Как ваша матушка? – не удержалась я от шпильки.
Лайзо ощутимо вздрогнул – даже автомобиль как-то странно дернулся.
– Велела передать вам мешочек с травами, который вы забыли, и сказать, что платы никакой не надо.
– Действительно? – удивилась я. – Как не похоже на нее! Обычно она очень щепетильно относится к деньгам, – и улыбнулась ему в спину: – Мне кажется, что вы лукавите, мистер Маноле.
Говорила я наугад, и потому очень удивилась, когда Лайзо и впрямь покаялся:
– Лукавлю. Да только и матери не след было моими травами торговать. Не она их собирала, не ей их за деньги отдавать.
Я вздохнула:
– Так вы действительно разбираетесь в травах, я правильно поняла Зельду? Просто кладезь талантов... Езжайте чуть медленней, мистер Маноле, в такую погоду только на тот свет спешить.
Он ничего не ответил, но автомобиль тут же замедлился. До самого дома мы с Лайзо больше не обменялись ни единым словом. Однако сразу по прибытии я записала к себе в рабочую тетрадь напоминание – выплатить в этом месяце мистеру Маноле девяносто рейнов дополнительно.
О такой плате за травы мы договорились с Зельдой.
И, возможно, лавандовый бальзам тому виной, или усталость, или обилие впечатлений – но я заснула сразу же, как укрылась одеялом.
В ночи океан черен, как смола, и невыразимо страшен. Шум его похож на рокочущее, хриплое, больное дыхание. Волны тяжело разбегаются и ударяются в острые сколы камней с бессмысленной силой – так обезумевшие от уколов шпор лошади бросаются грудью на пики и щиты врага. С той лишь разницей, что волны не умирают; они будут биться, пока мягкостью своей не источат камень и не унесут его по песчинке на океанское дно.
А там, в глубине, песок сплавится в новый камень, обрастет водорослями и кораллами, жадно, по крупице соберет ил, что обратится со временем в плодородную землю, что прорастет, как венами, корнями трав, лиан и дерев. Так родится новый остров; и уже на него будут из ночи в ночь кидаться волны.
Я словно парю над бездной – но никакой магии в этом нет. Просто качели, подвешенные между двумя толстыми ветвям. Ветер колышет тяжелые бархатные юбки; сорвись я сейчас туда, вниз – и погибну, даже если провидение убережет меня от падения на скалы: старомодное бабушкино платье все равно утянет на дно.
Но отчего-то страха нет. Я смотрю вниз, на скалы, и покачиваю босой ногой.
На широком уступе, как на ступени, выточенной руками гигантов, еще двое делят со мной океан, тишину и ночь. Один, смуглый, коротко стриженый, сидит на краю, свесив ноги, и неотрывно глядит в смоляную черноту потревоженных вод. Второй раскинулся на еще теплой от солнца скале так, словно хочет каждой косточкой, каждой жилкой врасти в нее; он бледен и волосы его похожи на паутину, такие же легкие и бесцветные.
– Сколько их еще осталось, Ноэль?
– Две.
– А потом ты уедешь домой? Оставишь все это?
У того, чья кожа впитала южное солнце без остатка, кто зовется Ноэлем и пахнет краской, скипидаром и мокрым деревом – у него дыхание беспокойное, в такт с океанским прибоем. Второй, белёсый, кажется, не дышит вовсе.
– Да. Обещаю. Можешь так и передать Вивьен.
– Ты уже видишь их?
Это "их" звучит одновременно с благоговением и ненавистью.
– Не совсем, – Ноэль беспечно запрокидывает голову к небу. Свет ложится причудливо, и на мгновение мне кажется, что мужчина истощен тяжкой болезнью – глаза запали, вокруг них залегла чернота усталости, губы обветренные и сухие, а скулы будто вот-вот прорвут кожу. – То есть надежду я уже вижу, все эти цветы, берег и ее. А любовь... Сложно не быть первым, а быть одним из многих.
– Ты никогда не будешь одним из многих, – белёсый приподнимается на локтях и глядит на Ноэля. – Поверь мне.
Тот заливается лающим смехом.
– Конечно. Ты всегда прав. Ты был прав даже тогда, когда говорил мне уезжать. Меня не картины съели, а этот остров, этот воздух... Я допишу и вернусь. Теперь уже точно.
– Хорошо, – кивает белёсый и жалуется вдруг, беспомощно потершись щекой о плечо: – Жарко. Даже сейчас. Просто невыносимо.
– Так уплывай на материк, Сэран, а то растаешь еще, – беззлобно подшучивает над ним Ноэль. – Из чего ты сделан? Из снега, изо льда?
– Из сахара, – фыркает тот, кого назвали Сэраном. – Из белого-белого сахара... – и добавляет серьезно: – Уеду я завтра, а вернусь через два месяца. Ты успеешь?
– Конечно, – отвечает Ноэль, не усомнившись ни на секунду. – Обними за меня Вивьен.
Они говорят о чем-то еще и еще, но я уже не слышу – тяжелое дыхание океана заглушает все. А потом скалу вдруг захлестывает волна – такая высокая, что даже до моих ног долетают едкие брызги. Когда она откатывается, внизу остается только один человек.
Бледный. Тот, кого называли Сэраном. Он смотрит вверх, прямо на меня.
И вот тогда мне действительно становится страшно.
Глаза у него черные, как ночной океан.
И гораздо, гораздо глубже.
Дзэнг!
– Ох, леди, простите меня, корову старую, – всхлипывала Магда. – Ума не приложу, как я эту вазу опрокинула. Сколько мимо нее хожу...
– О, я сама хотела убрать ее из спальни...
После того, как оглушительный звон пробудил меня от кошмара, я готова была простить Магде не одну разбитую чжанскую вазу, а две. Ни один фарфоровый монстр, пусть и трехсотлетний и принадлежавший когда-то императорской семье, не стоит ни минуты на жутком острове из сна.
Когда Магда наконец успокоилась, а осколки вазы убрали, выяснилось, что время уже близится к полудню. Мистер Спенсер, оказывается, еще с утра приходил по поводу собеседования с соискателем на должность "помощника" Стефана, но я тогда еще спала. Поэтому управляющий просто оставил мне документы, приложив к ним записку, в коей он нижайше просил рассмотреть их непременно до вечера...
Словом, не считая кошмара, день начался, как обычно – с горы деловых бумаг, крепкого кофе и суеты.
До "Старого гнезда" я добралась только к четырем часам, и каково же было мое удивление, когда выяснилось, что Эллис уже ждет меня!
– Добрый день! Неужели что-то срочное?
– В общем-то, нет, Виржиния, но я подумал, что новости вас заинтересуют, – Эллис скромно опустил взгляд. – А еще вспомнил, что в этой кофейне мне обещали чашечку кофе в любое время. Погода нынче премерзкая, а я как раз шел мимо...
– Пройдете в зал? – предложила я, улыбаясь. Эллис сейчас, похоже, действовал исключительно по привычке, а не от голода – Георг сказал мне, что уже угостил его горячим шоколадом и рыбным пирогом.
– Не стоит, – мгновенно посерьезнел детектив. – Я действительно спешу. К тому же дразнить тигров – плохое занятие.
– Что вы имеете в виду?
– Не что, а "кого", – вздохнул детектив. – Это неважно, Виржиния. На самом деле я зашел сказать, что вам лучше пока устраниться от расследования и не предпринимать никаких самостоятельных шагов. Я, разумеется, буду держать вас в курсе положения дел, но собою вам рисковать не надо. Есть вероятность, что в ту роковую ночь в галерее Уэста побывали сразу несколько человек. И кто из них украл картину – неизвестно. Однако убийца среди них только один; остальные же боятся оказаться виноватыми сразу "за всех", потому и будут огрызаться, если почувствуют слежку. И среди подозреваемых есть по крайней мере один человек из тех, с кем вы общались, – он оглянулся на Георга, с невозмутимым видом колдующего над туркой, затем на миссис Хат... – Лучше нам пройти куда-нибудь в более уединенное место. За разглашение тайны следствия меня не похвалят, а я сейчас не могу позволить себе ошибку.
– Тогда поднимемся наверх, – быстро предложила я. – У Мэдди есть некое подобие гостиной. Окна выходят на главную улицу, но снаружи ничего не видно – плети девичьего винограда загораживают стекло.
Хоть Эллис и говорил о "тайне следствия" и безопасности, но все же не выдержал и заговорил еще на лестнице.
– Их было четверо, Виржиния. Четверо! Я знаю это точно, – зашептал он, осторожно притянув меня к себе за локоть. Жар от пальцев чувствовался даже через рукав. – Скупщик Зельды был, к сожалению, почти бесполезен. Картина нигде не всплывала. Возможно, вор затаится на несколько месяцев, прежде чем решится ее продать. А времени у нас нет. Это плохая новость. А хорошая состоит в том, что она... Она – это скупщик, который оказался весьма эффектной дамой, – быстро пояснил Эллис в ответ на мой недоумевающий взгляд. – Не то чтобы она произвела на меня впечатление... Словом, слушайте!
...К скупщику детектив отправился в тот же вечер, благо люди, глухие к велениям закона, обычно и начинали свои дела только с закатом. Впрочем, Эллису, даже "принаряженному" и загримированному для Смоки Халлоу, дверь открыли не сразу. Не помогла ни кодовая фраза, ни выстукивание секретного ритма. А вот монета Зельды, подсунутая под дверь, сразу же возымела действие – Эллису поверили.
Впустили, выслушали – и даже обещали помочь.
– Кажется, эта Неверленд, скупщица краденого, что-то должна нашей очаровательной Зельде, – предположил детектив. – Потом, когда все закончится, обязательно разузнаю подробности, наверняка история была интересная, но сейчас важнее, что Неверленд ответила на мои вопросы.
...Нет, она не слышала о пропавшей картине. Нет, она не думает, что такую вещь понесут продавать, пусть даже и к ней, скорее, вывезут за границу... Но у нее, Неверленд, есть кое-какая идея.
– Вы представляете, Виржиния? Она нашла мне свидетеля! – восторженно сообщил Эллис свистящим шепотом. – Настоящего. Какого-то бездомного побирушку, который имеет обыкновение ночевать недалеко от галереи. Он спившийся любитель искусства – и один из осведомителей Неверленд. Она мне подсказала, где его найти, и я аж затрепетал – вот он, след! И чутье меня не обмануло.
Нищий действительно отыскался быстро – и рассказал занятную штуку. Оказывается, в ту роковую ночь в галерею заглянули в разное время четверо человек.
Бледный изящный господин, пахнущий чем-то странным, похожим на смолу и спирт.
Двое мужчин в неприметной одежде, говоривших с альбийским акцентом.
И – человек в плаще, шляпе и с длинными волосами.
– Тот, последний, единственный вернулся так же, как и вошел, – глаза у Эллиса горели от азарта. – Через главную дверь. Зашел – и почти сразу выскочил, как ошпаренный. Ну, как вам новости, Виржиния?
– Интересно, – только и смогла сказать я. За окном лепил то ли мокрый снег, то ли замерзающий на лету дождь. Жуткая погодка, ничего не разберешь...
– Вот и мне кажется, что интересно, – торжествующе произнес детектив. – И, готов правую... нет, лучше левую руку дать на отсечение, что один из этих визитеров – Лоренс Уэст. Вопрос в том, первым он вошел или последним. Вы ведь понимаете, Виржиния? Первый – это убийца. А последний – это тот, кто его покрывает.
Вот тут таинственность улетучилась. Я почувствовала себя озадаченной и осторожно поинтересовалась:
– А как вы пришли к такому выводу, Эллис?
Он нелепо моргнул:
– То есть – как? Все же очевидно.
– Боюсь, не для меня, – виновато улыбнулась я. – Может, объясните для нелогичной леди ход ваших мыслей?
– Попробую, – вздохнул Эллис и признался: – Давайте порассуждаем. Нищий сказал, что тот, кто вошел последним, воспользовался парадной дверью, а не черным ходом, как первый визитер, или окном, как та парочка. Обозначим последнего посетителя как "Икс". Этот Икс поднялся по крыльцу, неторопливо прошествовал в особняк, где и находится коллекция картин. Скорее всего, Икс открыл входную дверь ключом. Своим или украденным – это уже другой вопрос. Меньше чем через минуту Икс выскочил на улицу, как ошпаренный, забыв даже дверь прикрыть. Какие у вас предположения о том, почему события развивались именно так? – весело поинтересовался Эллис, переплетая пальцы замком и подпирая подбородок.
Сейчас детектив выглядел не то азартным игроком, не то полным дурного энтузиазма студентом, которого нерадивый профессор отправил вместо себя читать лекцию для младшего курса.
Я нахмурилась, собираясь с мыслями:
– Возможно, Икс увидел труп?
Эллис удрученно вздернул брови:
– Ну же, Виржиния, подумайте получше. То, что Икс увидел труп, и ребенку ясно. Скажу вам по секрету – наш славный доктор Брэдфорд после вскрытия заявил, что сторож был убит между двумя и тремя часами ночи. А последний визитер заявился ближе к утру, когда тело уже начало остывать. Ладно, попробую поставить вопрос по-другому: почему Икс вообще пришел в галерею?
– Украсть картину?
– Вполне вероятно, но удобнее было бы это сделать ночью.
– Чтобы проверить перед выставкой, на месте ли картина?
– Возможно, – детектив сыто улыбнулся, по-змеиному сощурив глаза. – Уже не столь очевидная версия, но прав на существование она имеет столько же. Предположим, что Икс – это Лоренс Уэст. Сам или по поручению отца он направляется в галерею и обнаруживает там пропажу картины – и свежий труп. Кстати, вот что бы вы сделали, оказавшись в таком положении?
– В положении трупа?
– В положении человека, нашедшего труп.
В голосе Эллиса не было и тени иронии. Я сдалась и ответила серьезно:
– Полагаю, что тотчас бы позвала "гусей".
– Это самое правильное, что можно сделать, – кивнул Эллис одобрительно и тут же скривился: – Но, увы, так поступают не все. Кто-то боится, что его обвинят в преступлении, для кого-то потрясение из-за страшной находки оказывается слишком сильным. Но вернемся к версии, что Икс – это Лоренс. Предположим, он видит труп, слишком пугается, чтоб позвать на помощь, выбегает из галереи и бежит до самого дома – потрясение, смятение чувств и все такое... Вряд ли в такой ситуации человек сможет изображать спокойствие и неведенье, верно?
– Верно, – согласилась я, скрепя сердце, хотя чувствовала в логике Эллиса какой-то подвох.
– А Лоренс Уэст, если, конечно, последним вошел именно он, вернулся домой, в свою спальню, и спустился к завтраку вместе с отцом и домочадцами. Как утверждала служанка, Лоренс был мрачен, однако на вопрос отца, не случилось ли чего-нибудь, ответил, что все в порядке – мол, ему просто приснился дурной сон. То есть, – Эллис наставительно поднял указательный палец, – Лоренс ни словом не обмолвился о том, что видел в галерее. Даже близким.
– Значит, он не был в галерее? – попыталась я опять мыслить логически, но Эллис только отмахнулся недовольно:
– Нет, нет, мы сейчас рассматриваем другую версию. Где Лоренс – не убийца, но и очевидец. Не забегайте вперед, Виржиния. Итак, предположим, что все же Икс – это Лоренс. Он видел труп, знал о пропаже картины – но никому не рассказал об этом; возможно, даже солгал отцу, если тот действительно посылал его в галерею. На допросах Лоренс также упорно твердил, что всю ночь он провел дома, в своей спальне. Внимание, вопрос: если он лжет, то почему?
– Боится, что его обвинят в убийстве? – предположила я. Эллис хмыкнул.
– И упорствует даже после того, как это убийство повесили на его отца? Скверного же вы мнения о Лоренсе Уэсте, Виржиния. Мне он не показался трусом или негодяем, способным пожертвовать собственным отцом. Конечно, эмоциям и личным впечатлениям доверять не стоит, но тут и статистика на моей стороне: человек может молчать из страха перед наказанием, однако чувство вины делает молчание невыносимым. Подставить близкого – все равно что отрубить себе руку. Это возможно, но крайне болезненно, и мало кто способен хладнокровно проделать подобное. Однако есть одно исключение... – Эллис прикрыл глаза. – Иногда человек оказывается в таком положении, что ему приходится выбирать, какую из двух рук отрубить. Вы понимаете, о чем я?
Мне стало зябко.
– Вы имеете в виду, что Лоренс мог стоять перед выбором, кем из близких пожертвовать?
– Именно, – кивнул Эллис, не открывая глаз. – Это объяснило бы его молчание. До определенного момента. Вопрос в том, кто может быть Лоренсу настолько же дорог, как собственный отец – или даже дороже.
– Мать? – без тени сомнения предположила я, но детектив только хмыкнул:
– Виржиния, как вы представляете себе миссис Уэст в роли убийцы и воровки? Я бы не стал исключать этого полностью, но вероятность крайне мала. Итак, еще варианты?
– Друг?
– Возможно, если бы у Лоренса были друзья. Но все в один голос твердят, что он вел достаточно замкнутый образ жизни, жертвовал всем ради семьи.
– Тогда... – я почувствовала, что щеки у меня заливаются краской: – Может, он молчит ради своей возлюбленной?
– Тоже хорошая версия, – одобрил Эллис, довольно взглянув на меня. – Так или иначе, эта неизвестная персона очень близка Лоренсу Уэсту, если он хранит ради нее молчание. Назовем ее условно "Ди".
– Почему "Ди"? – я растерялась.
– Да потому что мне буква нравится, – ослепительно улыбнулся Эллис. – Итак, предположим, что Лоренсу очень дорог этот таинственный визитер по имени "Ди" – настолько, что Лоренс готов подставить собственного отца, более того, готов позволить отцу думать, что он покрывает убийцу – то есть его, Лоренса. Каково, а? Вздыхаете? То-то же. А теперь откидываем имена в сторону и оставляем только "Икс" и "Ди". Ди приходит первым, делает, что задумал, и исчезает. Затем появляются двое подозрительных типчиков с альбийским акцентом – скорее всего, профессиональные воры. Уходят они спокойно и быстро. Затем появляется Икс. Видит кровь, убитого сторожа, пустое место там, где должна быть картина – и в ужасе убегает. Судя по тому, что Икс открывает парадную дверь ключами, он имеет непосредственное отношение к галерее, а значит наверняка уже был допрошен... но промолчал о том, что видел, – Эллис вздохнул и подытожил: – И это возвращает нас к самому началу. Он либо боится быть обвиненным в преступлении, которого не совершал, либо не хочет своим свидетельством подставлять другого человека. Версии полностью равнозначные, но вторая мне нравится больше, – сознался Эллис. – Вот в этом и заключается, собственно, самая слабая часть моей теории. Достаточно велика вероятность того, что Икс тоже пришел в галерею не для встречи с Ди, например, а с преступной целью – украсть картину, испортить ее, поджечь галерею и прочее. Но интуиция подсказывает...
– А мне кажется, это не интуиция, а лень. Ведь если ваши "Ди" и "Икс" связаны, то найти их будет гораздо легче.
– Может, и так, – согласился детектив, виновато улыбнувшись. – Думайте, как вам угодно. А мне, к сожалению, пора. Нужно показать нашему свидетелю хотя бы некоторых из подозреваемых. В первую очередь Уэста-старшего, Лоренса, реставратора – мисс Дюмон... да-да, и ее тоже, не надо так смотреть. Она же явно что-то скрывает!
– Но все предполагаемые преступники – мужчины, судия по описанию вашего свидетеля, – возразила я, и Эллис скис:
– Да, неувязка. Но все равно мисс Дюмон может что-то знать. А кроме нее под подозрением все потенциальные покупатели картины – Я уже примерно составил список. Воров с альбийским акцентом найти будет проще, у меня есть кое-какие ниточки, за которые можно дернуть... Словом, буду работать и надеяться на то, что молчун, мистер Икс, все же заговорит.
