Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 139 страниц)
– Энтони – это ваш...
– Сын, – быстро ответил Шилдс, не дав мне договорить. – Он весьма необычный мальчик. Не показывайте удивление слишком открыто. Это может его ранить.
– Более необычный, чем ваши слуги? – осторожно спросил Эллис.
Только Эвани все так же помалкивала, со сдержанным любопытством оглядываясь по сторонам.
– Слуги? О, вы об этих? – сэр Шилдс повел рукою, указывая на юношей в балахонах, уводящих лошадей по еле заметной тропе за угол особняка. – Они не слуги, а добровольные помощники. Мои... студенты. Я одно время преподавал в Бромлинском Университете. А когда вынужден был уйти из-за того... из-за того, что случилось с моей женой и с Тони, они последовали за мною. И, да, не обращайте внимания на их странные одеяния, – растянул Шилдс полные губы в улыбке. – Они просто прониклись моими лекциями о культе природы и здесь, в блаженном спокойствии нетронутых лесов и лугов, наслаждаются Истинной Жизнью. Наиграются, думаю, и вырастут из этого – потом. А пока – почему бы и нет? – развел он виновато руками.
Эллис сочувственно закивал.
– Да, да. Вы правы! Это безобидное чудачество, почему бы не потакать ему? Дети и есть дети...
– Они все время живут с вами? А как же их семьи? – вдруг подала голос Эвани.
– Нет, конечно, – нахмурил брови Шилдс. – У них, как я понял, что-то вроде смены. Четверо или пятеро человек живут тут по два месяца. Что ж, пребывание на природе в этом возрасте идёт только на пользу, – снова улыбнулся он умудрённо. – Да и знания, коими набивают их головы в институте, лучше укладываются после отдыха.
За беседой я и не заметила, как мы подошли к порогу. Внутри особняка не было ничего необычного. Та же классическая обстановка – гобелены, картины, пастельные тона, мягкие линии. И – знакомый-знакомый запах: пыль, старое дерево и ещё что-то сладковато-земляное, свойственное исключительно древним домам.
У высоких резных дверей Шилдс вновь остановился и тихо напомнил:
– Прошу, не удивляйтесь сильно. Ведите себя так, словно всё в совершеннейшем порядке. Энтони слишком нежный... но так любит гостей!
И – распахнул торжественно створки.
– Папа! – звонко выкрикнули мальчишечьим задорным голосом, едва Дуглас Шилдс переступил порог. – А я как раз книжку успел дочитать! Можно мне теперь кусок пирога за чаем?
– Да, да, конечно, можно, – растроганно отвечал Шилдс, и в уголках глаз у него что-то подозрительно блеснуло.
Я, подгоняемая любопытством, шагнула вперед.
У окна сидел мальчик лет четырнадцати или пятнадцати – самый очаровательный из всех, кого мне приходилось встречать. Волосы цвета льна едва доставали до шеи и лежали пышной волной. Кожа, кажется, никогда не знала солнца – белая, как молоко, и наверняка нежная, как у младенца. О руках верней всего было бы сказать "соразмерные" или "гармоничные" – длинные пальцы, изящная линия запястья...
Мальчик улыбался, будто святой с иконы – светло и капельку грустно.
Ноги его, несмотря на жару, укрывал плед. А к креслу по бокам были приделаны нелепо огромные колеса. Я видела такое устройство в первый раз и не понимала, зачем оно нужно... Но отчего-то сердце мое сковала ледяная жуть.
– Леди Виржиния, мисс Тайлер, мистер Норманн, – деревянным голосом произнес Дуглас Шилдс. – Счастлив представить вам своего сына и единственную отраду в этой жизни – Энтони Френсиса Шилдса.
Мальчик перевел взгляд на меня и вдруг потемнел.
– Здравствуй, – сказал он просто. – А я тебя давно ждал.
– Правда? – только и сумела переспросить я, не в силах собраться с мыслями.
– Конечно, – кивнул он и, прокрутив с силою колеса, подъехал ближе на своём чудном кресле. Меня пробрало ознобом – этот мальчик был... калекой? Он не мог ходить? – Отец мне про тебя много-много рассказывал. Ты ведь Виржиния, да?
– Леди Виржиния, Энтони, леди, запомни, пожалуйста, – поспешил вмешаться сэр Шилдс и склонился к сыну, торопливо шепча: – Вспомни, что я говорил тебе об этикете. Эта особа – графиня, нельзя обращаться к ней так фамильярно и...
– Полно, он всего лишь ребёнок, – вмешалась я, и Шилдс отстранился от сына с выражением бесконечной вины на лице. – Пусть Энтони зовет меня, как пожелает. Ты ведь Энтони, верно? – улыбнулась я мальчику.
– Можно Тони, – с детской непосредственностью ответил он. – Мне четырнадцать. Только мне всё время кажется, что одиннадцать. Это потому что когда мы разбились и мама умерла, я стукнулся головой. Только я этого не помню, – солнечно улыбнулся Тони и, прокрутив колеса, подъехал ближе – и замер: – Ой, от вас так вкусно пахнет! – он поймал мою руку и поднес к лицу, прикрывая глаза. Кожу опалило горячее дыхание. – Что это?
Я немного растерялась.
– Духи.
– Вкусно... – повторил Энтони, выпустил мою руку и отклонился. Солнечный свет пятнами лег на его лицо, вызолачивая ресницы. – Пахнет, как в церкви и как в кондитерской лавке. Такое... и ладанное, и сладкое, и свежее, как воздух утром. А вы, мистер, пахнете кровью, – произнес он просто и в упор посмотрел на Эллиса. – Кто вы?
– Убийца убийц, – зловеще произнес детектив, скорчив жуткую рожу, и тут же рассмеялся, обернувшись к Шилдсу: – А у вашего сына хорошая интуиция. Впрочем, возможно, моя одежда просто пропиталась запахом из морга... Ох, уж это убийство, одно беспокойство от него! Кстати, я надеялся на ваше содействие. Такой труп удивительный! Думаю, уж не стала ли бедняжка Бесси жертвой какого-нибудь культа?
Сэр Шилдс нервно оглянулся на сына и быстро отёр выступившую каплю пота на виске.
– Я к вашим услугам, мистер Норманн. Но, прошу, давайте позднее? Чай вот-вот подадут и...
– И не стоит говорить о таких вещах при детях, – понятливо закивал Эллис и добавил задумчиво, стрельнув глазами в меня: – И не при женщинах. Кстати, юноша, – вдруг оживился он. – А чем пахнет вот от этой леди? – и он поманил Эвани.
Видимо, никак не полагающийся мисс Тайлер титул "леди" уравновесил обычное пренебрежение Эллиса, и она не стала противиться, сразу выполнив его просьбу. Энтони неуверенно наклонился – плед начал сползать с его ног – и бережно, как к тончайшему фарфору, прикоснулся к ладони мисс Тайлер.
Склонился.
Вдохнул запах.
И улыбнулся.
– А вы пахнете точь-в-точь, как моя мама, – погладил он кончиками пальцев запястье Эвани. Она вздрогнула, но сумела улыбнуться в ответ. – Розы. И фиалка. Жаль, что я помню только запах, а не саму её...
Мальчик не договорил: двери столовой распахнулись, и на пороге появились странные слуги Шилдса. Они вкатили в комнату две грохочущие сервировочные тележки и принялись накрывать на стол. Пространство наполнилось мягкими, уютными ароматами: ваниль, корица, миндаль, свежая выпечка; загремели блюдца и чашечки, зазвякали серебряные приборы... Один из молчаливых слуг подвинул кресло с Энтони к столу. Я улучила момент и тихо спросила у Шилдса:
– И всё-таки, что случилось с вашим сыном?
Учёный тяжело вздохнул. На секунду мне померещились – из-за освещения, верно – болезненные тени у него под глазами.
– Это долго объяснять, леди Виржиния. Я виноват, наверное. Не смог поехать с ним и с Ирэн, они отправились за город в одиночестве... Погода была скверная. Экипаж сорвался с обрыва и несколько раз перевернулся, к счастью, не докатившись до Эйвона. Кучер погиб сразу же, Ирэн тоже. А Энтони пролежал несколько часов, прижатый сломанной скамьей. В ту ужасную ночь он потерял память о трёх последних годах своей жизни. И ноги. Сначала врачи говорили, что у Энтони что-то со спиной, но теперь только отмалчиваются. А кое-кто советует положиться на Небеса... Он здоров, но словно проклят, словно проклят! Иногда, во сне, когда он забывается, его ноги двигаются... Всем нам было бы легче, если бы мы смирились, леди Виржиния, – произнёс он вдруг с неизбывной тоской, и у меня на языке стало горько. – Я здесь пытаюсь дать Энтони лучшее образование, какое только можно представить. Ведь профессору не так уж нужны ноги, а значит, он сможет получить признание в обществе, даже если и останется... калекой. Но, возможно, лучше нам перестать мучить друг друга и наконец сдаться.
– Ни за что! – с испугавшей меня саму страстностью прошептала я. – Даже не думайте об этом. Сдаваться нельзя никогда!
Шилдс одарил меня странным взглядом.
– Знали бы вы, что стоит за этим "не сдаваться", Виржиния. Сколько крови и слёз... Простите. Это слишком личное. – На мгновение он прикусил губу. – Мне до сих пор снится Ирэн. И Энтони. Такой, каким он был раньше.
– Оте-е-ец! – звонко крикнул мальчишка.
Солнце на ресницах, солнце в глазах, солнце в каждой его улыбке... Внезапно я ощутила острую жалость. Энтони не казался страдальцем, пусть и не мог ходить. Может, потому, что Дуглас Шилдс страдал за двоих?
Я боялась, что Эллис вновь начнет вести себя, как тогда в Управлении: станет говорить о трупах, убийствах и отпускать циничные шутки. Но он словно бы ощутил витающее в воздухе трагическое чувство и держался очень сдержанно. Даже вопросы задавал благопристойные. Как давно Шилдсы переехали в здешние места, как нравится мальчику местный климат, подружился ли он с кем-нибудь из соседей, чем занимается сам Дуглас в свободное от обучения сына время... Вскоре я потеряла нить разговора, к счастью, светские навыки позволяли мне время от времени вставлять подобающие реплики, не особенно отвлекаясь от собственных мыслей. Эвани быстро нашла общий язык с мальчиком, и отчего-то смотреть, как они смеются вместе, было тяжело. Поэтому когда наступило время уходить, я ощутила приступ постыдной радости.
– Энтони – настоящее чудо. Такой чистый и светлый мальчик, – с изрядной долей благоговения произнесла Эвани, когда мы отъехали от поместья. Тихо позвякивала сбруя, вгонял в сон ритмичный перестук копыт, фыркали негромко лошади, словно переговариваясь – звуки, даже самые простые, казались сейчас исполненными тайного смысла, точно складывались в грустную мелодию. – Глядя на него, я впервые подумала, какое счастье – быть матерью... Если когда-нибудь Небеса пошлют мне сына, то пусть он будет похож на Энтони!
– Главное, чтоб он безногим не был, а там пусть хоть маленьким чертёнком растет, – пробормотал Эллис себе под нос и нахмурился, словно что-то вспоминая.
К счастью, Эвани его не услышала.
– А вы, Эллис? – обратилась я к нему. – Для вас эта поездка была полезна?
– О, да! – расцёел он. – Исключительно полезна. Во-первых, я обзавёлся личным консультантом по ритуальным убийствам. Во-вторых, убедился, что Дуглас Шилдс вполне мог совершить убийство, все предпосылки в наличии. Вы слышали, что он преподавал вместе с историей? Астрономию и, внимание, медицину! – Эллис торжествующе воздел палец к небу. – Конечно, чтобы разобраться в дурацких полузабытых культах и обрядах нужно и то, и другое, и ещё математика не помешает – расчёты движения небесных тел и прочее... Но так или иначе, это даёт нам возможность. Точнее, ему.
Эвани гневно стиснула поводья:
– Вы подозреваете безутешного отца...
– Я знаю, на что способны безутешные отцы, – насмешливо перебил её Эллис. – Боюсь, мисс Тайлер, я видел слишком много людских пороков, чтобы верить исключительно в свет.
– Думаю, священник на исповеди тоже слышит всякое и знает о многих грехах. Но я не представляю, чтобы отец Марк сказал то, что сказали вы, – холодно заметила Эвани. В глазах её появился металлический блеск.
– Марк просто наивный дурак! – в сердцах рявкнул детектив. И добавил спокойнее: – Каким был, таким и остался, к счастью для этого мира – ему такие люди нужны.
Эвани поджала губы, отвернулась и хлестнула лошадь, посылая её рысью.
– Я не буду извиняться. И не надо смотреть на меня этим своим фирменным взглядом "вы-ещё-пожалеете-об-этом", Виржиния. Я всего лишь делаю свою работу, – цинично развёл руками Эллис. – Если бы я не подозревал каждого, находясь при исполнении, то в половине случаев преступники уходили бы от правосудия.
В памяти моей воскресло лицо Дугласа Шилдса, искаженное от горя.
А потом – образ Бесси Доусон. Мёртвой.
– Понимаю, – кивнула я осторожно. – Но, не обессудьте, сейчас я не стану составлять компанию вам, а лучше нагоню Эвани. Я-то как раз не при исполнении, а потому имею право на чувства. – Я помолчала. – А перед Эвани все же извинитесь.
– Я не виноват ни в чём, – буркнул обиженно детектив и взъерошил волосы, и без того пребывающие в беспорядке.
– Извиняются не всегда те, кто виноват или неправ, Эллис. Иногда – ровно наоборот... Увидимся за ужином.
Эвани я догнала быстро. Но до самого дома мы так и не обменялись ни единым словом.
А Эллис к ужину не явился.
– Мистер Джонс, будьте так любезны, напомните мистеру Норманну, что трапезничать в моём доме принято вместе, за одним столом.
Дворецкий склонился, прижав руку к груди. На воротнике у него темнели влажные пятна – жаркий день перешел в не менее душный вечер. Точнее сказать, в летнем платье было очень даже удобно, а вот в униформе – нет; её бы сменить на что-нибудь полегче, тем более приемов в особняке пока не намечалось, но Джонс оказался на редкость педантичным.
– Я бы с радостью, леди, – прокряхтел он. – Однако мистер Норманн соизволил уйти из поместья сразу же после того, как с прогулки вернулся.
– Мистер Брэдфорд? – обернулась я к доктору, почитывающему позавчерашнюю газету.
– Сожалею, леди, но не имею ни малейшего понятия, где может быть Эллис, – улыбнулся он тонко и, свернув газету, отложил её в сторону. – Могу лишь предположить, что он направился в деревню, чтобы вновь потребовать доступ в архивы.
– Так поздно? – удивилась я.
– Почему бы и нет? Дела, как говорят у нас, в Бромли, никогда не спят, – пожал плечами доктор и вдруг опять потянулся к газете. Достав карандаш, он черканул что-то на полях небрежно и передал её мне через Эвани. – К слову о столице, леди Виржиния. Думаю, вам приятно будет почитать заметку... Ту, что я отметил.
– Непременно, – я отложила газету, но Брэдфорд обезоруживающе улыбнулся:
– Нет-нет, посмотрите сейчас. Там маленькая заметка.
Удивленная его настойчивостью, я всё же развернула шуршащий лист.
На полях мелким и неразборчивым почерком было написано:
"Эллис в саду, беседует с Л.; новости дурные".
В недоумении я посмотрела на Брэдфорда. Тот не проронил ни слова, но глазами указал на замершего у дверей Джонса, потом – на миссис Стрикленд, накрывающую на стол... Больше ничего пояснять и не потребовалось. Подозревать собственных слуг, конечно, было дико. Дворецкий – ещё ладно, в бульварных детективах виноватыми частенько оказываются дворецкие, но горничная? Однако кое с чем я всё же согласилась: лучше соблюдать осторожность, ведь слуги могут проболтаться, к примеру, по глупости.
– Действительно, любопытная заметка. – Я свернула газету надписью внутрь и отложила в сторону. – Какой ароматный бульон! Недолюбливаю рыбу, но это нечто чудесное!
Самое трудное было дождаться конца ужина, степенно выпить чашечку кофе и только потом отправиться в сад – якобы подышать свежим воздухом. Около клумб с розами я услышала тихие шаги у себя за спиной и обернулась, сжимая кулаки, но почти сразу разглядела доктора Брэдфорда.
– Простите, если напугал вас, леди, – повинился он без видимых угрызений совести. Лицо его белело в густых сумерках, словно у привидения. Только глаза были сумрачными провалами за тонким стеклом очков. – Но мне подумалось, что кое-что вам не помешает... Ночи здесь прохладные, река близко, – и он накинул мне на плечи мягкую и лёгкую шаль.
– Спасибо, – растерянно поблагодарила его я. – Не помню у себя такой вещи...
– Это подарок моей бабки. Руки у неё золотые, и возраст не помеха, – пояснил Брэдфорд и практично добавил: – Разумеется, я рассчитываю, что шаль вы потом вернёте. Бывает, что на дежурствах в Управлении она спасает меня от сквозняков.
– О... Разумеется, – с облегчением кивнула я. Только подарков от посторонних мужчин не хватало! А так получается простая, ни к чему не обязывающая галантность. – Вы собираетесь составить мне компанию?
– Конечно, – подтвердил доктор невозмутимо. – Вдруг убийца прячется именно в вашем саду? Или... – сощурился он. – Или вас смущает, что вы останетесь наедине с тремя мужчинами, да ещё ночью? Может, стоит позвать компаньонку?
Во мне тут же взыграла бабушкина бунтарская кровь.
– Смущаюсь? Нет. Во-первых, я в своём поместье и вольна вести себя, как мне заблагорассудится, а болтливые слуги вылетят с треском, в одну секунду и без рекомендаций. Во-вторых, Эллис вполне сойдет за дуэнью, – добавила я.
– Не вздумайте ему такое сказать, всё-таки он мужчина, – с улыбкой предупредил Брэдфорд. – К слову, вы не туда идете. Я бы стал искать Эллиса в самой тёмной части парка. Там.
И он указал на лабиринт можжевеловых зарослей. Я пригляделась – и различила за густыми ветвями неясный свет.
Потайной фонарь.
– В таком случае поспешим, мистер Брэдфорд. Невежливо будет заставлять мистера Маноле излагать свою историю несколько раз.
Интуиция не подвела доктора Брэдфорда. За очередной оборонительной стеной из можжевельника мы обнаружили и Эллиса, и Лайзо. Детектив сидел прямо на земле, подстелив свой пиджак. Не слишком аккуратно... Впрочем, эта деталь туалета явно и не такое переживала – и давно уже потеряла приличный вид. А Лайзо и вовсе устроился на низкой ветви старой яблони, свесив одну ногу вниз и опершись на ствол. Тусклый огонек оплывшей свечи в фонаре трепетал, то выхватывая расстегнутый ворот белой рубахи, то вновь погружая Лайзо во тьму.
– А, Виржиния, Нэйт! – махнул рукою Эллис, ничуть не удивившись нашему появлению. – А мы вас как раз дожидались. Видите ли, рассказ слегка затянулся, потом мы немного поспорили, обсудили кое-какие версии, а когда я вспомнил о времени, то вам уже, наверное, подавали десерт. Я до сладкого не охотник, так что решил дождаться вас здесь. Вы не догадались принести что-нибудь съедобное, чтобы я ночью не разграблял кухню? Ну, и Лайзо тоже разумеется.
– Я принес пирог с мясом, – ответил доктор, прежде чем я успела возмутиться: графине – и заботиться о пропитании для собственного слуги и для детектива! – Был ещё другой, с зеленью и с сыром, но ты вроде бы не любишь такое.
– Ну, можно было бы Лайзо скормить, – пожал плечами Эллис и, улыбаясь, протянул руки к пирогу. – Давай сюда. Лайзо, не возражаешь, если сначала я поем? Этот пирог не разломаешь, крошится...
– Ешь тогда уж весь, – усмехнулся Лайзо, и белые зубы влажно блеснули в полумраке. – Меня-то в таборе угостили. Влади, главный у них, человек хороший. Принял меня ласково, хоть я и не из кочевых... – сделал он многозначительную паузу. – А может, Нана подсказала, как обойтись со мною, когда своего разглядела.
– А кто такая эта Нана? – Доктор, нисколько не сомневаясь, уселся прямо на траву.
Я замерла в нерешительности. Юбку было жалко. Эллис вздохнул, а потом подвинулся, пуская меня на край своего пиджака. Поколебавшись недолго между перспективами нарушить немного этикет или единственной стоять стоймя, как маяк на берегу, я присела рядом с детективом. Правда, теперь приходилось смотреть на Лайзо снизу вверх. Зато бок мне грела тёплая спина Эллиса, и рядом с ним любая, даже самая абсурдная ситуация переставала быть неловкой.
– Нана? Шувани она, ведьма, – небрежно качнул ногою Лайзо. – Так вот, угостили меня на славу, да и рассказали немало любопытного.
– Излагай, – милостиво разрешил Эллис, дожевывая корочку от пирога. И когда успел с ним расправиться? – То же самое, о чем ты говорил последние часа полтора, но кратко. Описания красоток из табора можешь опустить. – Эллис бросил на меня странный взгляд. – Как и свои домыслы.
– Табор в здешних местах с самой осени стоит, – неторопливо начал Лайзо. – Беда всю зиму вокруг ходила, а на излёте в двери постучалась. К весне ближе Янко пропал, слепец. Он пел знатно, его в таборе любили. До сих пор себе Нана простить не может, что не уследила. Ушел на реку, прогуляться, да и сгинул – вместе со своим псом. Искали-искали, но так и не нашли, решили, что утонул. А в самом начале лета, когда поля зацвели и табор с места сниматься стал, пропала Шанита. Тут уж все не на шутку взволновались. Шанита ведь за себя постоять могла. Она, бывало, по ярмаркам ходила, гадала... Руки у неё были ловкие, – добавил Лайзо таким голосом, что сразу стало ясно – Шанита этими руками творила вещи не совсем законные. – Однако же сгинула. Влади, Нана и мать Шаниты ходили в деревню, пытались выспрашивать, не видал ли кто девушку. Так Уолш с доктором на них людей натравили вместо помощи! Еле ноги унесли. Всем табором искали Шаниту, но без толку. Потом уже, когда через месяц она не вернулась – оплакали по нашему обычаю. А там уже и ярмарка в Бромли на носу была, решили до конца лета подождать, а потом откочевать дальше от этого злого места. Вот такие дела, – подытожил он.
Повисло молчание. Большой ночной мотылёк, прилетевший неведомо откуда, бился в мутное фонарное стекло, рискуя опалить крылья. Мне было жутко смотреть на это, и я отвернулась. Но покоя не было даже в небе. Густо-фиолетовое на западе, иссиня-чёрное на востоке... Тревожное, тёмное, злое.
– И что же станешь теперь делать? – негромко спросил Эллиса Брэдфорд, разбивая хрустально хрупкую тишину.
– Как что? – неприятно улыбнулся детектив. – Выписывать обученных собак из Бромли. Пусть вышлют хотя бы трёх. Будем искать старые трупы... Вдруг нам повезёт. Как вы думаете, Виржиния?
Я вообще никогда не думала, что найти старый труп – это везение, но заставила себя кивнуть:
– Непременно повезёт.
– Вот и славно, – подытожил Эллис и встрепенулся: – Кстати, Нэйт, что там с анализом крови? Утром результатов не было, а сейчас?
– Почему же, были, но приблизительные, – сдержанно возразил Брэдфорд. – Я провёл дополнительные анализы крови, тканей, мозга и содержимого желудка, и теперь могу сказать со всей уверенностью, что Бесси Доусон во время так называемой операции находилась под воздействием морфия. Раствор был введён внутривенно. Вероятно, жертву сначала оглушили ударом по голове – об этом свидетельствует гематома, и только потом сделали инъекцию морфия. В деревне наркотик достать невозможно, на это жаловался доктор Максвелл. – Брэдфорд размял травинку пальцами и рассеянно вдохнул терпкий запах. – Приходится ездить в Бромли или в один из пригородов – Найтскраун или Вуден.
Эллису эта новость понравилась необычайно.
– Значит, морфий? Приятно слышать. После того, как герцога Горинга обманутая служанка пыталась отравить морфием, Парламент обязал аптеки вести учет покупателей, которые берут значительные дозы этого наркотика или приходят за ним постоянно. Надо потом съездить в Найтскраун и Вуден, проверить записи за последние пару лет. В Бромли-то проверять – дело гиблое, там аптек как грязи. Кстати, а Максвеллу-то морфий зачем? Для обезболивания на операциях вроде используют хлороформ.
– Я поинтересуюсь у него, – пообещал Брэдфорд.
На этом разговор был окончен. Доктор любезно проводил меня до особняка, а Лайзо с Эллисом задержались ненадолго в саду. Я же, вернувшись в свои комнаты, не сразу легла спать, а сперва написала несколько писем – мистеру Уоткинсу, миссис О'Бёрн, а еще – Кэтлин Хэмбл: обращаться к самому баронету у меня не было ни малейшего желания. С Пауэллами мы уже давно договорились о встрече на этой неделе, а в остальных случаях требовалось лишь уточнить дату, что я и сделала. И, придирчиво просмотрев свое расписание, нахмурилась. Получалось, что мне придется выезжать из поместья каждые два дня. Утомительно, если учесть, что Лайзо по просьбе Эллиса занят в расследовании, и на автомобиль рассчитывать нельзя.
Значит, снова лошади. Как же я не люблю верховую езду!
Осень. Бромли тонет в ледяных туманах. Промозглая сырость сочится изо всех щелей, и от неё одеяла делаются влажными и тяжёлыми. Единственное спасение от холода – камин. В самой маленькой гостиной особняка на Спэрроу-плэйс, в Семейной, как зовут её слуги, всегда тепло и приятно пахнет. Иногда – подогретым хлебом и кофе, иногда – специями и дымом.
А сегодня – горячим шоколадом. Котелок подвешен высоко, и рыжий огонь до него не достает; тягучий напиток не булькает, закипая, а томится на сильном жару.
– Замёерзла?
Леди Милдред – в плотном, жёстком платье из багряной шерсти, которое весит, кажется, как целая карета. Ворот его глухой, а юбки старомодно длинны. На плечо падает одна-единственная прядь, выбившаяся из гладкой «анцианской раковины» на затылке. На правой руке у бабушки скромно поблескивает кольцо – роза из чернёного серебра.
Зябко переступаю с ноги на ногу. Детское домашнее платье мне, взрослой женщине, коротко и узко.
– Да. Можно? – киваю на котелок с шоколадом.
Ковш медный, а ручка у него из красного дерева, как у моей любимой турки в «Старом гнезде». Чашка – фарфоровая, тонкая, белая; снаружи она расписана голубым и золотым. Шоколад не льётся из ковша – тягуче перетекает бархатно-коричневым языком.
На вкус – горьковато-пряный. Милдред любит добавлять в напитки перец и мускатный орех. Но сейчас это сочетание отчего-то меня не греет.
– Мир – бесконечная зимняя ночь, Гинни, – задумчиво произносит она. – Те, кого мы любим и кто любит нас – дар тепла и света. Без них жизнь становится борьбою и мукой... Но те, кто никогда не знал тепла и света, страдают без них куда меньше тех, кто знал, но утратил...
Заставляю себя улыбнуться.
– Со временем к морозу привыкаешь и перестаешь ощущать его укусы. А глаза начинают видеть в темноте.
Милдред качает головой. Зыбкие тени колеблются.
– Самообман, Гинни. Не мороз перестает кусать тебя – нет, это ты немеешь, а онемение – первый знак смерти. Глаза начинают видеть в темноте, верно; однако цветов они не различают. Мир становится унылым и тусклым.
– И что же делать? – раздраженно отставляю чашку – слишком резко, и горячий шоколад выплескивается мне на пальцы. – Ох...
– Конечно, искать другой источник тепла и света, Гинни. Сначала тебе покажется, что ты предаёшь память о своих близких самой любовью к другим людям; но потом осознаёшь, что эти другие нуждаются в тебе не менее, чем ты в них.
– Ты говоришь о Дугласе Шилдсе? – Голос мой звенит от волнения.
Она улыбается. Я не вижу, но чувствую.
– Нет, Гинни. О тебе.
Эллис придержал свою лошадь и с интересом развернулся ко мне.
– Итак, Виржиния. А теперь поведайте мне, что это за люди – Пауэллы? Что в них необычного? Материалы из архива в Бромли придут только завтра, а сейчас я целиком и полностью зависим от вас.
На сей раз Эвани осталась дома; Пауэллы – старинные друзья Эверсанов, и рядом с ними можно оставить некоторые светские условности, вроде компаньонки или подруги. Детектив только обрадовался такому повороту. Да и Эвани, кажется, была счастлива, что может выгадать несколько часов и провести их за непринужденной беседой с Оуэном.
А я тоже наслаждалась прогулкой, несмотря на то, что спина уже начала побаливать от напряжения. Шелестели бумажно выгоревшие на исходе лета высокие травы; сухо трещали цикады, выводя бесконечную свою песню; темнела вдалеке громада леса – дуб, вяз, граб, ясень... Поговаривали, что хоть Бромли и подобрался уже совсем близко, дикие звери ещё не перевелись в округе, и встречались тут не только зайцы и косули, но даже и лисы, и волки, а особенно невезучий путник мог столкнуться и с медведем.
Впрочем, как показали последние дни, в здешних местах водились хищники и пострашнее.
– Что необычного? – с некоторым трудом вернулась я из сумрачных мыслей к действительности. – Пожалуй, что и ничего. Обыкновенная семья. Эрик Пауэлл – сын древнего рода. Титул и земли первый барон Пауэлл получил за сражение при замке Рок, когда спас жизнь Георгу Второму Счастливчику. С тех пор, правда, Пауэллы не воевали. Что же до Черити, то её отец – богатый промышленник, и ныне здравствующий, к слову. Девичья фамилия у нее Дэвис, приданное к свадьбе давали очень щедрое. Брак был совершен по уговору, однако вскоре супруги с удивлением обнаружили, что "терпеть" друг друга им вовсе не нужно – они, оказывается, успели влюбиться, взаимно и накрепко. Черити до сих пор обожает своего "драгоценного Эрика", хоть он и облысел, а он и рад бы носить супругу на руках, да вот беда – она после рождения трёх сыновей изрядно пополнела, – улыбнулась я, вспомнив забавную пару.
Эллис расхохотался от души:
– А вы говорите – "ничего необычного"! Виржиния, да такая любовь, пронесённая через годы – это самое настоящее чудо, без преувеличения! Ну, скоро я смогу наблюдать его воочию. Долго ли ещё до особняка Пауэллов?
– Обогнём холм, проедем по Дубовой аллее и как раз окажемся у порога. Пауэллы живут весьма скромно. Для баронов, разумеется. Поместье у них обширное, но ничем не огороженное и нисколько не облагороженное – дубы растут, дикие нарциссы по весне, трава по пояс... Впрочем, вы сами увидите, и уже очень скоро.
Как ни готовила я себя к встрече с Пауэллами, но, как обычно с ними и бывало, всё пошло не по плану.
Когда мы проезжали мимо густых зарослей шиповника, послышалось негромкое пение. Не знай я Черити так хорошо, то так и поехала бы дальше. Но...
– Эллис, будьте любезны, помогите мне спешиться. Я познакомлю вас с баронессой Пауэлл.
Детектив скептически выгнул брови, но возражать не стал и любезно исполнил мою просьбу. Закрепив шлейф амазонки, я привязала повод к молодому дубку и решительно направилась вглубь зарослей по еле заметной тропке. Колючие ветви шиповника цеплялись за ткань, точно не хотели пускать меня дальше, но когда это мелкие неприятности могли переломить упрямство Валтеров?
Пение подозрительно стихло.
– Черити, дорогая! – окликнула я негромко, и спустя всего мгновение окрестности огласились радостным:
– Гинни, малютка!
Черити сложно было перепутать с кем-то – только она говорила, как девочка десяти лет, таким же чистым, дрожащим и тоненьким голоском.
– Гинни! – Кусты шиповника опасно заколебались, отмечая путь маленькой баронессы. – Как же я соскучилась, деточка! Дай-ка, я тебя обниму! – и из шиповниковой арки вынырнула немолодая уже, полненькая женщина на две головы ниже меня.
Она носила странный костюм, какой обычно надевают садовники, только из более плотной ткани. Голова у Черити была завязана ярким платком, на манер гипси. За спиной у баронессы мотался ивовый короб, в котором ворохом лежали ароматные лепестки.
– Ах, милая! – Она стиснула меня в самых сердечных объятиях, уткнувшись носом куда-то в подмышку. – Давно же ты нас не навещала, совсем забросила стариков! А как похорошела-то, как похорошела – чисто фея!
– А вы ничуть не изменились, Черити. – Я обняла ее в ответ. – Кажется, время обходит вас стороной... Я тоже скучала. Как поживает Эрик?
– Чудесно! – Черити запрокинула лицо и счастливо рассмеялась, жмуря желтоватые, словно у кошки, глаза. – Всё так же охоч до моих домашних настоек. Я как раз собираю шиповник – замечательный из него ликёр получается, честное слово! Кстати, а ты сама не хочешь опрокинуть рюмочку-другую? Моего фирменного? – и она задорно подмигнула.
