Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 139 страниц)
И вот вокруг этого маленького вожака прыгает кузнечиком голоногий мальчишка – в одной рубахе до колен, правда, чистенькой, отглаженной и даже расшитой у ворота бисером. Мальчику этому лет восемь на вид; он смугл, как гипси, черноволос и черноглаз.
– Ну, Эллис! Ну возьми меня с собой! Не хочу сидеть тут, хочу бить уличных! Ну Э-эллис!
Он не ноет – он упрямо тянет его имя вожака. А тот улыбается светло и треплет его по макушке:
– Нельзя, Баст. Война – дело взрослых мужчин. Вот будет тебе тринадцать лет – тогда посмотрим. Эй, Марки, утри сопли! – и весело отвешивает долговязому легкий подзатыльник. – Вон там доска от забора валялась. Бери ее и пошли бить уродов. Пусть знают, как наших колотить.
– Но так не честно, – робко возражает Марк. – У них нет оружия. Даже палок нет.
– Зато у них этот… численный перевес, – нараспев, явно за кем-то повторяя, говорит маленький вожак. – А ты куда, Баст? А ну, сиди тут! Со двора чтоб один ни шагу! Мало, что Мэтью-уличный пропал и в реке утоп… Уйдешь один – ты мне не друг! – заявляет категорично и жестоко.
Баст поникает. Пока Марк и его воинственный приятель, ухватив покрепче свое «оружие», идут через двор к воротам, плечи его подрагивают. А потом он поднимает голову и долго-долго смотрит вслед ребятам… пока не оборачивается ко мне – и не расцветает улыбкой:
– Лайла! Ты меня обещала в булочную сводить. Отведешь, а?
– Ага, – соглашаюсь я радостно ухватываюсь за протянутую ладошку, горячую и слегка влажную. И сразу же босые пятки начинают ощущать мелкие камушки, а ноги обдувает теплый летний ветер. – Я там вчера перед витриной улицу подмела и порог вымыла… Мне хлеб обещали дать. Свежий. Идем?
А потом все тонет в черноте и детском смехе.
Просыпаться было… мучительно.
Обычно сны я запоминала плохо – смутные образы, незаконченные фразы, какие-то разрозненные картинки и весьма размытое представление о сюжете. Причем было так не всегда. Началось это, кажется, с той осени, когда меня отправили в пансион Святой Генриетты; монахини не слишком-то поощряли рассказы о красочных ночных видениях, а уж мне-то после волшебных бабушкиных историй о путешествиях на воображение жаловаться не приходилось… Наверное, именно тогда и сложилась привычка забывать сны тотчас же, как наступало утро.
Но на сей раз в памяти четко отпечаталась каждая деталь, всё – от запаха свежего хлеба до бледных веснушек у Эллиса на носу. Когда я открыла глаза в душной спальне, то некоторое время не могла осознать, где нахожусь и как сюда попала. Потом разглядела в полумраке очертания балдахина над кроватью, трюмо у дальней стены – и успокоилась.
Судя по солнцу, слабо пробивающемуся сквозь щель в портьерах, было уже около восьми утра – самое время, чтобы встать и заняться делами.
Так я и поступила.
Но странный сон все никак не выходил у меня из головы. После завтрака я засела за отчеты по аренде, но никак не могла толком сосредоточиться, и в конце концов все же сдалась своей навязчивой идее.
– Магда, будь любезна, принеси мне из библиотеки подборку «Бромлинских сплетен» за прошлый месяц, – попросила я служанку, явившуюся на звон колокольчика.
– Да, леди, сию секундочку сделаю!
– Благодарю… погоди, еще и за позапрошлый месяц захвати.
Через полчаса на моем столе лежали две толстые подшивки газет. В верхней, более свежей, не оказалось ничего интересного. Зато во второй же газете из другой подшивки сразу обнаружилась нужная статья. На первой полосе, с продолжением еще на трех листах, с фотографиями…
– Вот оно, – торжествующе прошептала я, проводя пальцем по скверной желтоватой бумаге. – «Герцог Саффолк с супругой посещают детские приюты»! – на фотографии герцогская чета стояла на фоне приземистого двухэтажного здания с множеством узких темных окон. – Вот где я видела приют при храме Святого Кира Эйвонского. В газете!
Можно было бы пролистать статью дальше и полюбоваться на фотографии седой благообразной герцогини, угощающей приютских ребятишек сладостями, и наверняка среди множества детских лиц, скорее всего, отыскалось бы похожее на лицо Эллиса из сна. Но я не стала ничего искать. Наверно, просто боялась наткнуться на что-нибудь еще, уже необъяснимое…
Тем же днем я отправила с посыльным письмо в приют при храме Святого Кира. Учитывая мой титул и положение в обществе, ответ могли дать сразу же, без раздумий и согласований – и, скорее всего, положительный. Поэтому следом отправилась в Управление и подтверждающая записка для Эллиса. А я занялась подготовкой к визиту в приют.
С определением суммы благотворительного взноса мне помогла леди Клэймор, благо у нее опыт был огромный.
«Для графини – не меньше ста хайрейнов, не больше трехсот, – заявила она уверенно. – Меньше – прослывете скупой, больше – привлечете слишком много внимания. Лучше захватите побольше конфет, какие-нибудь красивые ленты для девочек, книги с картинками – непременно, можете даже почитать что-нибудь вслух».
Таким образом, перед визитом мне нужно было с помощью миссис Хат и Мэдди приготовить всяких сладостей в «Старом гнезде», купить для девочек красивых лент, для мальчиков – каких-нибудь игрушек. Например, солдатиков – кажется, у Дагвортских Близнецов в детстве был прекрасный набор, «Войска Аксонские и Алманские». А насчет книг… Что там читал Энтони Шилдс? Кажется, «Приключения странствующего принца Гая?» Что ж, ребенку виднее, что интересней для детей.
Оставалось только найти эту книгу. Нелегкая задача, учитывая количество книжных лавок в Бромли и мою нелюбовь к художественной литературе…
В кои-то веки Эллис действительно был удивлен, а не разыгрывал спектакль:
– С вами Мадлен? Вот так неожиданность! Признаться, я не рассчитывал на такую большую компанию и на… э-э… А что это, собственно? – и он повел рукой, указывая на Лайзо, вытаскивающего из автомобиля приличных размеров коробку, и на корзины у меня и у Мэдди.
– Подарки для детей, разумеется, – пожала я плечами. – Что же еще?
– Ваш подход поражает своей, гм, масштабностью, – прокашлялся Эллис и сунул руки в карманы, глядя на меня исподлобья. – И что за подарки такие?
– Ленты и гребешки для девочек, три набора солдатиков для мальчиков, два географических атласа, одна «История Аксонской Империи» – иллюстрированное издание, четыре тома сказок и любимая книга Энтони Шилдса – про принца Гая, – невозмутимо перечислила я. Мэдди робко дотронулась до моего плеча, испрашивая разрешение. Потом махнула Эллису рукой, привлекая его внимание, и приподняла крышку объемистой корзины. – Ах, да, еще выпечка сладкая и несладкая, пирожные и апельсины, – дополнила я скрупулезно список даров.
Взглянув на пирожные, Эллис машинально облизнулся, но тут же посуровел и нахмурился:
– Виржиния, вы повторяете ошибки всех благотворителей. Пирожные – это, конечно, хорошо, но гораздо нужнее детям теплая одежда на зиму и ботинки. И зачем, скажите на милость, приютским сорванцам географический атлас и «История»?
К щекам у меня прилила кровь.
– Этими книгами я сама в детстве зачитывалась. К тому же они пробуждают желание учиться и повышают образованность. В общем, это полезно. А что касается теплой одежды, – тут я слегка повысила голос, потому что Эллис явно хотел меня перебить, – то ее лучше купит содержатель приюта – кажется, он же является и настоятелем храма. На деньги, которые я передаю в помощь сиротам.
– Сколько? – быстро сориентировался детектив.
– Двести восемьдесят хайрейнов. И еще десять дарит лично Мэдди, да, дорогая? – улыбнулась я подруге. – Все же она не служанка, а моя воспитанница, имеющая собственный доход. А значит – и возможность пожертвовать немного денег на нужды бедных детей.
– Значит, всего получается почти три сотни? – присвистнул Эллис. – Вот это славно! Можно не приют – армию одеть на такие деньги! Кстати, вы сегодня обворожительны. Обе! – на радостях расщедрился он на комплимент. – Все, идемте, отец Александр ждет. Вон он, видите, у ворот?
Отец Александр, немолодой уже священник, встретил нас радушно. Одет он был бедно: положенный по чину зеленый шарф пошит из дешевой бумажной ткани, а не из тонкой шерсти, зимняя накидка – сплошь в заплатках, сапоги – ношеные и не раз ремонтированные. Невысокий, но коренастый, с грубоватыми, как рублеными, чертами лица отец Александр скорее походил на фермера или рабочего, чем на настоятеля храма. Невольно я вспомнила фразу из газетной статьи про Саффолков и благотворительность – «…когда-то этот человек и сам был воспитанником приюта». Другого, правда, но, так или иначе, родителей своих не знал.
И, наверное, детям чуточку легче становилось при мысли, что наставник тоже в полной мере познал горечь сиротства и теперь понимает их чувства.
Приняв со всеми положенными формальностями чек и коробки с подарками, отец Александр благословил меня и Мэдди, вручив нам по освященной веточке жасмина. Высохший за зиму стебелек легко крошился в руках, но пряный запах цветов был сильным, как будто их сорвали только что. Следуя ритуалу, я приколола жасмин к накидке над сердцем. Мадлен последовала моему примеру. А священник вдруг шагнул к Эллису – и стиснул его в таких крепких отеческих объятиях, что у того, кажется, даже кости хрустнули.
– Давненько тебя не видать было, Эллис, – с укором произнес отец Александр. – Уж полгода не заглядывал к детишкам. Это ж чем они такую немилость заслужили?
– Ничем, – сконфуженно ответил детектив и дернулся, пытаясь вырваться из медвежьих объятий. – Работа у меня ответственная, все время жрет. Но я вас не забываю, к Сошествию денег послал, сколько наскреб!
– Да разве ж в них дело? – тяжко вздохнул отец Александр и наконец отпустил Эллиса. Тот инстинктивно шагнул назад, покашливая и потирая бока. – Милостью Небес у нас и еды всегда хватает, и крыша над головою есть. А детям-то чего надо? Игрушек, думаешь, подарков? Как бы не так! – и священник отвесил Эллису душевный щелбан прямо по лбу. – Вниманья им надо, да заботы, да совет вовремя дать. Кто к нам обещал на Сошествие прийти?
– Ну, я, – неохотно признался Эллис, потирая ушибленное место.
– Обещал, да не пришел.
– Ну, не пришел. Но это не моя вина была. У меня опасная служба, – пробормотал Эллис и скосил на меня глаза. – И срочные задания.
Отец Александр вздохнул, скрестив на груди ручищи.
– И что же, все за убивцами гоняешься?
– Гоняюсь, – ответил просто Эллис и вдруг посерьезнел. – Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Джеральд не вернулся?
– Нет, – священник нахмурился и быстро взглянул на меня. – Мы все были бы рады твоей помощи, Эллис, Небеса видят. Но сейчас я должен…
– Глупости, – резко махнул он рукою. – Леди Виржиния сама может себя развлечь и в светских танцах вокруг да около не нуждается. Поверьте, она человек разумный… и знает достаточно много. В том числе и обо мне. И о моей работе.
Выражение лица у отца Александра сделалось странным.
– Так вот оно что, – почесал он подбородок задумчиво. – Значит, вот кто та «молодая особа знатного происхождения, имеющая недурственные способности к сыску»? Ты хоть понимаешь, окаянная голова, что с тобою будет, ежели у этой леди хоть волосок с головы упадет?
Священник говорил так тихо, что я, находившаяся шагах в четырех от него, едва различала слова.
– Леди Виржиния не будет рыдать из-за одного волоска, – вызывающе громко отчеканил Эллис, не глядя на меня. – И постоять за себя она сумеет получше некоторых дурней из Управления. И она знает, зачем я приехал сюда.
Священник вздохнул.
– Годы идут, а ты, Эллис, все таков же. Дерзишь, меры не знаешь…
– Нет, он прав, – вмешалась я. Мне изрядно надоело быть всего лишь фоном для диалога старых знакомых. – Отец Александр, я понимаю, что сейчас самое важное – найти пропавших детей. Поэтому оставим на время этикет и традиции. Поговорите с Эллисом… то есть с детективом Норманном, это важнее. Единственное, о чем я попрошу – это дать мне сопровождающего, чтобы тот помог найти общий язык с детьми… и самих детей, – добавила я шутливо, кивнув на темное здание приюта.
– Сестра Мария об этом позаботится. Я попрошу ее, – священник улыбнулся мне тепло, словно это и не он только что сурово отчитывал Эллиса. – Прошу прощенья, что так вышло. Вы сюда пришли с благими намерениями…
– Благие намерения не нуждаются в почестях, – прервала я его мягко. – К тому же здесь нет газетчиков, которые жаждут запечатлеть графиню в толпе благодарных за помощь монахинь или счастливых детей. Поэтому считайте просто, что я хочу узнать немного о месте, где вырос человек, который спас мне жизнь. И, если сумею, – помочь нынешним воспитанникам приюта.
Мэдди торопливо выступила вперед, похлопала сначала по корзинке, потом указала на темное здание приюта, потом изобразила, будто ест что-то, вопросительно вздернула бровь – и заулыбалась.
– А моей компаньонке Мадлен не терпится узнать, понравится ли детям ее выпечка, – невозмутимо перевела я пантомиму подруги в нормальную речь.
На лице священника отразилось замешательство.
– Ваша спутница не может говорить?
– Нет, – коротко ответила я, давая понять, что разговора на эту тему не будет. – Однако она очень хотела бы хоть немного помочь бедным детям, которым повезло в жизни еще меньше. С вашего позволения, мы пройдем внутрь? – указала я рукою на приют. – Здесь все же немного холодно…
Спохватившись, отец Александр повел нас к приюту. Забавная получилась процессия: первым шел священник, рядом с ним Эллис – оба в изрядно потрепанных одеждах и сердитые друг на друга; затем мы с Мэдди, в похожих темно-голубых платьях – разве что мое было дороже, и на накидку пошел мех, а не плотная шерсть; и, наконец, Лайзо с двумя большими коробками.
Вот уж кому приходилось труднее всех – по скользкой тропинке и без всякой ноши подниматься было нелегко.
В самом приюте оказалось не намного теплее, чем снаружи. То есть ветер, конечно, не дул, и мелкий, колючий снег не сыпался на наши головы, но все равно снять верхнюю одежду я не отважилась. Окна от сквозняков были забраны плотными ставнями, щели между створкой и стеною забиты старыми тряпками, поэтому света отчаянно не хватало. Горели газовые светильники. Низкие потолки, сырые стены – не лучшее место для детей.
Я сглотнула.
– Здание старое, обогревается печами, – тихо произнес Эллис за моим плечом, отвечая на так и не высказанный вопрос. – Зимою всех воспитанников переселяют на нижний этаж, в дальний конец здания. Отец Александр уже несколько лет откладывает пожертвования, чтобы сделать котельную и водяное отопление. Но в позапрошлом году была эпидемия, пришлось оплачивать врачей и лекарства. А в прошлом рухнула часть крыши. Ее всем миром перестилали, но много ли дети сделают? Да и починить хочется так, чтоб долго простояло… Так и живём.
«Живём».
Эллис до сих пор считал приют своим домом.
Отец Александр ненадолго отлучился и вернулся уже со спутницей. Это была монахиня – женщина хмурая, с потухшими глазами и теми особенными морщинами у рта, которые бывают у рано состарившихся людей. Увидев нас, она улыбнулась, вроде бы и приветливо, но без теплого чувства.
– Кочерга, – почти беззвучно пробормотал Эллис и скривился. А потом с явным усилием воли растянул губы в кислой улыбке и громко поприветствовал женщину: – Сестра Мария, а я-то думал, вы уже бросили с детьми возиться. Неужто решили на год-другой остаться еще?
Монахиня дернула плечом. В глазах ее промелькнула тень раздражения.
– Если я уйду, то кто же будет учить арифметике и чтению всех этих скорбных умом? Кто еще сможет держать их в строгости, направлять на верный путь? Они же так и норовят сбежать, чтоб пополнить ряды попрошаек и воришек!
Священник кашлянул.
– Сестра моя…
– Что? Разве я не права? – и с этими словами она уперла руки в бока и вызывающе вздернула подбородок. – Когда Сьюзен сбежала с тем проходимцем, кто ее за косы приволок обратно? Вы? Нет, я! И хоть она кричала на меня поначалу, потом спасибо сказала, и не раз. А вы, вы все можете только потакать их скверным наклонностям. Детям нужна строгая рука! – тут монахиня наконец удостоила меня своим вниманием и сухо кивнула: – Добрый день, леди. Позвольте помочь вам освоиться тут у нас… К слову, кошелька у вас собою нет?
– Есть, – созналась я, несколько обескураженная напором.
– Уберите подальше. У Нэнси очень шустрые ручки, а Моррис в прошлый раз стащил у врача серебряные часы из кармана. Было очень, очень неловко. Впрочем, нам нужно спешить. У детей скоро обед, а распорядок дня нарушать нельзя. Это подрывает дисциплину.
Признаться, тут я задумалась, почему Эллис назвал эту женщину «кочергой». Уж не из-за несгибаемого ли характера?
Отец Александр с Эллисом благополучно сбежали, бросив нас на растерзание суровой монахине. А она времени зря не теряла. Сразу велела Мэдди выйти на порог отряхнуть накидку от снега – «чтоб не натекло на пол», мне – сделать «лицо построже, а то эти детки вам сразу на шею сядут». Разузнала, что в коробках, что в корзинах, на какую сумму был подаренный чек… Потом обернулась к Лайзо, так и застывшему с коробками в руках, и приготовилась, видимо, и ему сделать замечание. Но он то ли от растерянности, то ли по привычке, вдруг улыбнулся ей и глянул из-под ресниц так, что даже у меня жар прилил к щекам.
Сестра Мария закашлялась, но быстро справилась с собою, выстроила нас в колонну и повела – по коридору темному и холодному, сквозь запахи газа и сырости.
– Не волнуйтесь, там будут не все дети. Только младшие. С четырнадцати мы их устраиваем подмастерьями и помощниками к надежным людям. Мы не бросаем своих воспитанников на произвол судьбы, как в других приютах. И не наживаемся на них. Но к работе приучаем строго! – бубнила монахиня себе под нос. Она производила странное впечатление – отталкивающее и притягательное одновременно. Я никак не могла понять, ненавидит монахиня приютских детей – или же любит, но намеренно держит в строгости, не позволяя себе сказать о них доброго слова даже за глаза. – Только работа может исправить дурную кровь. Отец Александр слишком добр, он любит этих детей, и не хочет помнить о том, что на них скверна от самого рождения. А они думают, что мы живем плохо, и убегают в поисках лучшей доли… Итак, леди Виржиния, подарки я распределю сама, мне лучше знать, у кого какие нужды, – монахиня бросила на меня быстрый взгляд через плечо. – Пирожные все не отдавайте, угостите самыми простыми. Остальные пойдут на десерт. Да, к слову, было бы прекрасно, если б вы остались с нами на обед и показали этим негодникам, что такое хорошие манеры.
– Да, конечно, с удовольствием, – ответила я без малейших раздумий. Во-первых, нам еще надо было дождаться Эллиса. Во-вторых, я все же хотела улучить момент и подловить эту монахиню для разговора наедине. Судя по реакции детектива, он хорошо знал ее; а значит, и она его. – Долго ли нам еще идти?
– Уже пришли.
Монахиня замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась – у тяжелой деревянной двери, в самом конце коридора. В наступившей тишине стал отчетливо слышен взволнованный многоголосый шепот. Сестра Мария прислушалась к нему – и нахмурилась.
– Леди, будьте так добры, подождите минутку здесь. Я пока наведу порядок.
– Конечно, – немного растерянно согласилась я. – Если вы настаиваете…
Она вытащила из поясного мешочка на монашеском одеянии небольшой потрепанный молитвенник и, сурово поджав губы, толкнула дверь.
– Джим Уэллс, я все вижу! Нора, Берта, сейчас же наденьте передники! – створки хлопнули, но трескучий голос сестры Марии был слышен даже через толстые дубовые доски. – Лиам О'Тул, живо показывай, что у тебя в мешке? Подарок? Кому подарок? Леди? – В голосе ее появились грозовые нотки. – Дай-ка, я развяжу тесемки… Святой Кир Заступник! Лиам, негодник, ты где взял дохлую крысу?!
– Святой Кир и указал. Самолично, – глухо донеслось до меня смиренное.
Я поспешила отступить подальше, чтоб больше не услышать ничего лишнего. Мэдди беззвучно захихикала – кажется, от волнения. Шум нарастал, становился неразборчивей… А потом вдруг все стихло. Монахиня открыла дверь, шикнула напоследок на детишек и любезно обратилась ко мне:
– Прошу вас, леди Виржиния. Проходите.
Сразу вспомнился первый день в кофейне – не в качестве помощницы леди Милдред, а как полноправной хозяйки. Тогда тоже было очень страшно: как меня примут, не станут ли сплетничать или смеяться, что скажут о бабушке и смогу ли я сдержать слезы, когда о ней заговорят… Но то были взрослые люди; их действия и слова еще возможно предугадать, а значит – и справиться с ними.
Но дети совершенно непредсказуемы.
Когда я вошла, то сразу оказалась под прицелом множества взглядов – напряженных, ожидающих, радостных, предвкушающих, мрачно-настороженных, откровенно злых; только скучающих не было.
– Дети, поприветствуйте леди, – приказала монахиня и угрожающе похлопала по ладони молитвенником.
– Здравствуйте, леди Виржиния, – откликнулся нестройный хор голосов.
Лохматый мальчишка лет двенадцати-тринадцати, голубоглазый, с золотисто-рыжими вихрами, слегка напоминающий Эллиса лисьей остротой черт, напоказ зевнул и отвернулся, сунув руки в карманы штанов.
Глубоко вздохнув, я постаралась представить, что нахожусь у себя в кофейне, и дружелюбно улыбнулась:
– Добрый день. Я очень рада, что смогла сегодня приехать к вам…
– А уж мы-то как рады, – пробурчала смуглая чернокосая девчонка в мятом сером платье с наспех повязанным передником. – Ну, может, хоть пожрать чего принесла…
– Нора! – еле слышно прошипела сестра Мария.
Девчонка тут же сделала наивно-глупые глаза и, ступив вперед, выпалила:
– Леди-позвольте-вам-рассказать-стих-пронашужизнь! – последние слова вообще слились в одно. – Мы едим пустую кашу и на завтрак, и на ужин! С каждым годом поясочки мы затягиваем туже! Подзаборные собаки – даже те счастливей нас! Леди, дайте нам монетку, это наш последний шанс! – и она присела в неуклюжем реверансе.
Судя по стремительно краснеющему лицу монахини, сольное выступление Норы было чистейшей воды экспромтом.
– М-м… Как интересно! – Улыбка у меня стала нервной. – И кто же автор этих стихов?
Смуглая Нора переглянулась с подружками, обменялась с ними странными знаками и, смущенно потупившись, заявила:
– Святой Кир Эйвонский ниспослал.
– Нор-р-ра! – уже не скрываясь, рявкнула монахиня и обернулась ко мне: – Леди, простите, они в последнее время взяли дурную привычку все свои проказы валить на Святого Кира. Ух, задаст он вам, святотатцы! – и она пригрозила молитвенником хихикающим воспитанникам. – Леди, не желаете присесть? Вот там есть кресло…
– На нем дохлая крыса лежала! – громким шепотом сообщил кто-то. Я инстинктивно обернулась – и дети разом потупили взгляды.
Одинаковые серые платья и переднички, брючки и курточки, лохматые головы, напоказ скромно сцепленные в замок руки, хитрые взгляды искоса и – ожидание: ну когда же, когда же она ошибется?
– Хорошо, – немного растерялась монахиня. – Тогда… Бриджит, принеси одеяло из спальни, постелем на кресло.
– Слушаюсь, – пропела девочка с длинными светлыми косами и сделала книксен и бросила на меня злорадный взгляд из-под ресниц. – Леди, а можно вопрос?
– Да, конечно, – ответила я как можно приветливее. Уже начало сводить скулы от натянутой улыбки.
– А почему у вас короткие волосы? Я вот хотела стричь, а сестра Мария говорит, что короткие волосы бывают только у блудниц. Простите…
И снова этот взгляд и неловкий книксен.
Стало смертельно тихо.
Монахиня побагровела лицом.
Я поняла, что пора брать ситуацию в свои руки.
– Короткие волосы? – рассмеялась я, сдернула шляпку и эффектно тряхнула головой. – Мне их отрезал сумасшедший убийца прошлой весной. И в память об этом событии я решила сделать стрижку.
Бриджит выпучила глаза.
– Врешь же!
– Честное слово, не вру, чтоб мне сдохнуть, – вспомнила я оборот из речи Лайзо; услышав это, он придушенно раскашлялся у дверей. – Не верите – спросите у детектива Эллиса. Именно он пришел за мной в жуткий подвал, чтобы спасти от сумасшедшего убийцы-парикмахера, который хотел скормить меня своей мертвой жене! – зловеще произнесла я, наступая на Бриджит. Та испуганно ойкнула и спряталась за свою чернокосую подружку.
Злорадство в ее глазах постепенно сменялось чистым восторгом.
– А что потом было? – робко спросил совсем маленький мальчик, лет восьми, не больше.
– Гм… – я сделала вид, будто задумалась. – Ничего интересного. Убийцу поймали, посадили в тюрьму, и там он умер. А мертвую жену еще раз разрезали на кусочки и похоронили на старом кладбище, а сверху посадили куст жасмина, и он теперь, говорят, цветет красными цветками. Каждую весну.
Это было художественное преувеличение, конечно, но оно того стоило – и изумленно распахнутых детских глаз, и онемевшей от избытка чувств монахини.
Самое время переходить в наступление.
– Кстати, кто хочет чаю с шоколадом? Мы принесли немного гостинцев, – заманчиво произнесла я и напоказ приподняла корзину со сладостями повыше. – Сестра Мария, вы, кажется, говорили, что после обеда хотели устроить чаепитие, верно? Может, провести его прямо сейчас?
Под добрым десятком умоляющих взглядов монахине оставалось только согласиться:
– Пожалуй. М-м… Наверное, тогда нам следует пройти в трапезную.
– Прекрасно, – улыбнулась я ослепительно. – Но сперва – подарки. Мистер Маноле, подойдите ближе и поставьте коробки на пол. Сестра Мария, вы не поможете мне?..
Если до этого многие еще относились ко мне подозрительно, то теперь смягчились даже самые суровые сердца. С помощью Мадлен и Лайзо – к моему удивлению, знакомого со многими приютскими ребятишками – мы раздали все подарки. Я немного волновалась: выходило, что каждой девочке досталось по маленькому, но отдельному сувениру, а вот мальчишкам – несколько больших наборов игрушек, делить которые надо было на всех. Но обошлось; дети остались довольны.
А самые бурные восторги, к моему удивлению, вызывали книги – географический атлас и иллюстрированная «История». Пока я вплетала бирюзовые ленты в чудесные косы Бриджит, Нора, та самая бунтарка с талантом к стихосложению, с упоением зачитывала вслух описание животного мира Черного Континента, то и дело тыкая пальцем в картинки и восклицая:
– Лиам, придурок! Я же говорила, что слон огромный, как башня, а ты – «крыса с хоботом, крыса с хоботом»! Сам ты крыса!
А голубоглазый лис Лиам шумно шмыгал носом и старательно подпихивал ногою под кресло какой-то подозрительный мешок.
Потом мы всей толпой отправились в трапезную, попутно выясняя, где это я успела познакомиться с Эллисом, приютским кумиром, почему Мэдди ничего не говорит, но строит смешные рожицы, и правда ли к чаю будут «всамделишные пирожные». Сестра Мария, кажется, больше не сердилась; иногда уголки ее губ вздрагивали, будто она хотела улыбнуться, но по привычке одергивала себя, и принималась бормотать что-то под нос.
Случайно поравнявшись с нею, я услышала странный обрывок фразы:
– …Святые небеса, все так хорошо сейчас… Пусть Кир Заступник охранит нас и не даст истории повториться…
И от этих простых слов на мгновение стало так жутко, как бывает ночью в пустом доме, когда сухая ветка снаружи царапает по ставням.
Трапезная оказалась большим и светлым, но очень холодным залом. Потолок в нем был высокий, на два этажа, не меньше. На восточной стене я насчитала одиннадцать окон; ставнями они не закрывались, а потому сквозило от них ужасно.
– Эту часть здания пристроили позже, лет двадцать назад, – негромко пояснил Лайзо, заметив, как я оглядываюсь. Сестра Мария в это время командовала ребятишками, пытаясь рассадить их за длинным столом, а Мэдди увлеченно объясняла что-то новообретенной подружке – Бриджит. – Эллис рассказывал. При нем ведь строили.
– Здесь все такое… серое.
– Да, – согласился тихо Лайзо и подошел ближе, становясь прямо у меня за плечом. – Пристройку возвели из кирпича и оштукатурили изнутри и снаружи. В то время в приюте помогал один человек, учитель и художник. Вроде преподавал искусства – музыку, стихосложение, живопись… Особенно талантлив он был именно в последнем. Отец Александр, который и тогда уже был настоятелем, попросил его расписать стены в храме. Художник согласился и даже начал работу… Ай, это все плохо кончилось, – оборвал вдруг себя Лайзо. Глаза у него потемнели. – Не будем вспоминать.
– Мистер Маноле, если уж начали говорить, извольте и закончить, – сердито одернула я его, но он только одарил меня одной из самых своих впечатляющих улыбок – той, немного виноватой и снисходительной, от которой мысли становились томными и ленными, как от чашки горячего шоколада с ванилью. – Да мистер Маноле же!
Взгляд у него стал хитрым:
– Назовите меня по имени, тогда, может, и расскажу, – жарко прошептал Лайзо.
У меня мурашки по спине побежали.
– Вы слишком много себе позволяете.
– Ай-ай, раскаиваюсь, весь раскаиваюсь. Вот пойду да и займу полагающееся мне место – среди прислуги, – подмигнул он мне и сбежал помогать сестре Марии – расставлять чашки и выкладывать пирожные из корзин на большие деревянные блюда.
Я разозлилась на него и добрых пять минут обдумывала, что скажу, когда мы вернемся в особняк. Или сколько вычту у него из жалования – за дерзость… И лишь потом, когда сестра Мария и Мэдди заварили чай с мятой и начали делить на всех пирожные, я сообразила, что Лайзо просто схитрил – и отвлек меня от расспросов.
За столом мы с монахиней оказались рядом. Наверное, она нарочно так подгадала, чтобы защищать меня от разыгравшихся детишек. Однако ее опасения были напрасны: во-первых, упоминание приятельства с Эллисом благотворно подействовало на маленьких хулиганов, а во-вторых… Во-вторых, все стало для них абсолютно неважно, когда сестра Мария после короткой молитвы кивнула:
– Что ж, приятного аппетита.
И чудесные, чудесные сладости из далеких и эфемерных подарков приюту превратились в десерт, который можно было съесть. Вот прямо сейчас.
В «Старое гнездо» приходило множество гурманов, знающих толк в деликатесах, тонких ценителей редких сортов кофе и сладкоежек со стажем. Однако никогда еще я не видела, чтобы простые эклеры или корзиночки с джемом доставляли столько счастья! Пирожные не просто съедались – они смаковались… И мы с Мэдди наблюдали за этим священнодействием с улыбками ровно до тех пор, пока не заметили, как Нора осторожно прячет недоеденное пирожное в карман передника.
«Неужели не понравилось?» – пронеслось у меня в голове.
Я растерянно оглянулась на сестру Марию и тихонько спросила у нее насчет Норы.
– Не нравится? – переспросила монахиня и украдкой вздохнула. Взгляд ее, брошенный на меня, был далек от одобрительного. – Что вы, леди. Просто дети у нас очень… неизбалованные. Многие из них никогда не ели таких сластей. Конечно, мы стараемся кормить воспитанников хорошо, но сами понимаете, если встает вопрос, что купить, лишнюю теплую юбку для девочки или эклер, корзину рыбы для супа или шоколадку – выбор всегда будет не в пользу сластей. Поэтому я не удивлюсь, если кто-то из детей захочет припрятать часть угощения. Ведь его потом можно будет съесть и растянуть удовольствие. Или обменять у друзей на услугу или какую-нибудь вещь… Не знаю, смогу ли я вам объяснить, почему, но…
