Текст книги "13 кофейных историй (СИ)"
Автор книги: Софья Ролдугина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 139 страниц)
– То есть вы хотите сказать, что уважение к солнцу эта девица не проявила? – переспросила я, подытоживая. – Тогда, получается, что к культу природы она отношения не имеет.
– Вот и я так думаю, – подтвердил Эллис и вдруг обернулся к Эвани: – Скажите, мисс Тайлер, а вы действительно собираетесь приезжать в "Глубокие воды", чтобы читать Шилдсу-младшему сказочки?
Лицо Эвани заледенело.
– Полагаю, это не ваша забота, мистер Норманн. Что бы вы понимали в нуждах детей!
Эллис миролюбиво улыбнулся:
– Поверьте, мисс Тайлер, я знаю о них достаточно. Вероятно, даже побольше вашего... Но сейчас, клянусь вам, я не собирался обсуждать бедственное положение Шилдса-младшего. Речь о вас. Что если по дороге к "Темным водам" вас перехватит убийца? Уверен, он уже ищет следующую жертву. Вспомните статистику. Убийства происходят чаще и чаще, и злодей не боится замахиваться не только на гипси и калек, но и на свободных, здоровых женщин-аксонок.
– Благодарю за заботу. Однако не думаю, что мне будет что-то грозить, если я поеду на лошади, – невозмутимо возразила Эвани. – К тому же Ричард наверняка не откажется меня проводить.
– Ну, в таком случае возразить мне нечего, – вздохнул Эллис и пустил свою лошадь более быстрым шагом. – Но будьте осторожнее!
Эвани ничего не ответила, только поправила шляпку – и поехала вслед за детективом.
А я вспомнила вдруг злополучный сон о леди Милдред, и мне стало не по себе. Вдруг он пророческий? Может, стоило вмешаться в разговор Эвани с Эллисом и убедить её повременить с поездками до тех пор, пока преступника не поймают?
С другой стороны, Энтони так счастлив, когда Эвани рядом с ним... Я прикрыла глаза, воскрешая в памяти картинку. Белокурый мальчик и девушка в строгом коричневом платье – близко-близко друг к другу, глаза у обоих сияют, он улыбается, а у неё на щеках румянец... Энтони говорил, что Эвани похожа на его мать. На мать, которая погибла. Имеем ли мы право теперь отнимать у него ту тень счастья, которое он обрел, познакомившись с Эвани?
Вопросы, вопросы... Скорей бы уже поймали этого убийцу!
Под конец поездки мы попали под дождь и продрогли. Едва войдя в особняк, я приказала растопить пожарче камин в спальне, а еще – нагреть побольше воды. Нам с Эвани точно не помешает горячая ванна, да и Эллису тоже – чихающий детектив еще нелепей простуженной графини.
В итоге ужин пришлось подавать позже, едва ли не ближе к полуночи. Я с неудовольствием узнала, что Лайзо так и не вернулся от миссис О'Бёрн, а потом забеспокоилась. Не случилось ли чего с моим водителем? Конечно, до сих пор убийца не отваживался нападать на взрослых мужчин, способных за себя постоять, но вдруг одинокий путник показался ему подходящей жертвой? Эллис только отмахнулся от моих подозрений, а потом заверил со странной интонацией в голосе, что у Лайзо свои способы справляться с врагами.
Однако я испытывала смутное волнение, смешанное с чувством вины. Когда мы виделись с Лайзо в последний раз, я пригрозила ему увольнением. Если он после этого погибнет...
Мне вдруг стало холодно и тоскливо.
– Миссис Стрикленд, принесите ещё чаю, будьте любезны. И молока.
– Сию секунду, леди.
Эвани вскоре поднялась наверх – после утомительной поездки ей хотелось лечь пораньше. Мэдди же спала уже давно. Вскоре после того, как ушла Эвани, сослался на некие дела и мистер Оуэн... Так я осталась за столом в компании лишь Эллиса и доктора Брэдфорда.
Повисло неловкое молчание.
– Гм... Эллис, а о чём вы так долго разговаривали с Дугласом Шилдсом, если не секрет? – попыталась я завязать необременительную беседу, но тему, кажется, выбрала не самую удачную. Увы.
– О культах. – Детектив в изнеможении откинулся на спинку стула и посмотрел на меня искоса: – Честно говоря, Виржиния, такой дотошности я от него не ожидал. Он выспросил все подробности убийства, самые мельчайшие. Даты, степень повреждения рук, какие органы были удалены, в каком порядке предположительно... Потом он назвал с десяток культов, но большую часть пришлось отсеять из-за несовпадений по лунным циклам. Да и тела, использованные в ритуалах, обычно не принято просто выбрасывать... Что-то не сходится. – Эллис редко выпрямился и сплел пальцы в замок. – Возможно, Дуглас прав, и наш убийца – всего лишь одержимый, а секты и культы тут ни при чём. Небеса пресвятые, я и не представлял, сколько их!
– Возможно, – скептически откликнулся Брэдфорд. – Но зачем тогда убивать жертву столь изощрённым способом?
Эллис закашлялся. Похоже, версии у него не сходились.
– Не люблю такие дела, – проворчал он. – Может, это необразованный сектант. Может, органы вынимают для коллекции – был же у нас убийца, собиравший глаза жертв? Может, экзотический способ убийства – для отвода глаз, попытка навести нас на ложную версию... Да мало ли что может быть! Знаете, леди, что самое отвратительное? То, что я могу сейчас лишь ждать, когда убийца совершит ошибку. Или надеяться на случайного свидетеля... То есть инициатива у него, у убийцы. А я люблю играть белыми сам.
– Не можешь белыми играть – предложи карты, но не простые, а краплёные, – усмехнулись у двери. – Я тебе от Уллы козырей принес – вдруг поможет?
– Мистер Маноле!
– Лайзо!
Мы с Эллисом обернулись одновременно – он с восторгом, я со злостью. Да, со злостью – чувством неуместным, неправильным... но единственно возможным сейчас.
Он стоял у двери, улыбаясь. Промокший до нитки – дождь разошелся не на шутку. Вода стекала с чёрных волос на плечи, капала на пол с винно-красной рубахи... Лайзо должен был мёрзнуть, по всем законам бытия, но выглядел так, словно никогда не чувствовал себя лучше.
Рубаха была расстёгнута едва ли не до середины груди. И даже на смуглой коже ярко выделялась царапина – наискосок, от шеи и вниз. Свежая.
Эллис, окинув Лайзо внимательным взглядом, присвистнул:
– Выходит, тебя можно поздравить? А царапина откуда? Боевое ранение, что ли? Вдова, видать, рассказала тебе всё, что знала, а ты тут же с нею распрощался? И она, оскорблённая, решила отомстить?
Детектив говорил насмешливо и торопливо, но в глазах его читались совсем другие чувства – азартный интерес и некоторое беспокойство. Но Лайзо только головой покачал, все так же улыбаясь:
– Улла-то? Да она, по правде сказать, почти сразу догадалась, зачем я к ней хожу. – Он быстро глянул на меня. – Но женщина она умная... Таким журавлей в небе не надобно, а вот синицу они, если поймают, не выпустят. Вот и Урсула, хоть и знала, что под венец я её не поведу, а всё ж сердцу своему уступила. А прочее – дело времени. Глядишь, она потихоньку верить мне стала. Сегодня мы вспомнили про Бесси. Мне и нарочно спрашивать не пришлось – Улла сама рассказала, что знала. Боится она очень, что и за ней придут.
Эллис весь подобрался.
– Кто придёт?
Лайзо остро усмехнулся.
– Демоны. Двое их – высокий и тощий, точно жердь, и лысый. А второй – здоровяк с косицей. Когда мальчишку, Янко, вязали, Улла была неподалеку.
– Так чего же она не вмешалась? – не выдержала я. Странная злость, клокотавшая в душе, наконец-то нашла выход. – Почему она позволила его увести? Почему молчала потом, не рассказала сразу обо всем мистеру Уолшу или Эллису позже? Из-за её молчания погибла Элизабет Доусон, она хоть понимает это?
Лайзо склонил голову набок. Волосы, чёрные, блестящие от воды, словно прилипли к его голове – кроме одной непокорной пряди, щекочущей кончиком темные губы.
– Прекрасно она понимает, леди. Потому и сомлела, когда про убийство узнала.
Я ощутила вдруг полную беспомощность – как человек, сорвавшийся в пропасть с обрыва.
– Тогда почему?.. – договорить не получилось, но Лайзо понял.
– Потому что она и впрямь тех мерзавцев за демонов почитает, – тихо сказал он. – И боится. Боится даже вспоминать. Тогда, в тот вечер, Улла не смогла их остановить. Её сердце сковала ледяная, невыносимая жуть... Улла сказала мне: "Если бы я вмешалась, меня бы забрали тоже. От них кровью пахло". – Он помолчал. – И, ручаться готов, Улла не лжёт. Она верит в то, что говорит – без тени сомнения.
Стало тихо – настолько, что было слышно, как вращаются шестерни в больших часах в углу, как где-то невероятно далеко бьётся упорно в крышу дождь, как хрипло и рвано дышит...
...Лайзо?
Я присмотрелась к нему – к румянцу на скулах, почти незаметному на смуглой коже, к тому, как тяжело вздымалась грудная клетка, к крошечным трещинкам на обветренных, сухих губах – и, пересилив глупое стеснение, спросила:
– Мистер Маноле, вы... здоровы?
– Лихорадит маленько, – повернулся он ко мне с совершенно сумасшедшей улыбкой и принялся неторопливо отжимать мокрые волосы.
Вода закапала на пол чаще.
– Дурень, – коротко отозвался о своём бывшем воспитаннике Эллис. – Только не говори, что ты полтора часа бежал сюда под дождём.
– А что, если и так? – Лайзо строптиво выгнул смоляную бровь.
– А нельзя было до утра подождать? Показания не сказать, чтобы сильно ценные были, – ворчливо отозвался детектив.
Он явно соврал – даже я заметила, каким азартом загорелись его глаза, когда Лайзо описывал преступника. А теперь – и вида не показывает. Беспокоится за здоровье своего непутевого воспитанника?
– Нельзя, – коротко ответил Лайзо. – Ещё днем служанки прибежали – мол, мисс Пимпл собственной персоной на вокзале ждёт, пока Улла за ней отправит коляску. Ишь, проверять приехала... И как мне оставаться было? Если эта злыдня увидит мужчину в доме, сразу адвокату насвистит. А тот бы и рад Уллу без наследства оставить, лишь бы предлог найти.
Эллис возвёл очи к небу.
– О, да, спасение женской чести – поступок, разумеется, благородный, но неужели нельзя и о себе подумать?
Лайзо уже взъерошил свои волосы так, что они торчком торчали во все стороны, как вороньи перья. Улыбка стала не сумасшедшей – откровенно распущенной. И смотреть неловко, и глаз не отвести. Я и не отводила – из чистого упрямства, но чувствовала, что лицо у меня начинает гореть.
– А не ты ли учил меня поступать по совести? – Лайзо отвечал Эллису, а смотрел отчего-то на меня. Исподлобья, почерневшими глазами, странными – куда делась прозрачная весёлая зелень?
Эллис скептически поджал губы. Потом перевёл взгляд с Лайзо на меня и обратно, вздохнул... и шагнул вперед:
– Так, дружок мой, пойдём-ка мы укладываться в кроватку. Нэйт, будь любезен, сходи за аптечкой. Сдается мне, что кое-кого тут лихорадит отнюдь не "маленько".
Лайзо нахмурился и скрестил руки на груди:
– В порядке я, не надо со мной нянькаться...
Но Эллис, уже не слушая, крепко ухватил его за руку и потянул за собой – в холл, где за лестницей пряталась неприметная дверца, ведущая в крыло для прислуги. И Лайзо, хоть и был на голову выше детектива и куда сильнее его, подчинился без разговоров.
– Да ты огненный весь... вот же дурень, а? Поискать таких, – донеслось до меня глухое ворчание Эллиса. И, позже, уже издалека, оклик: – Нэйт, не стой столбом, как человека прошу!
– Если уж на то пошло, я сижу, – вполголоса отозвался доктор Брэдфорд. – Ибо не имею привычки вскакивать и бессмысленно торчать посреди комнаты, как только появляется новое действующее лицо. И торопиться тоже не имею привычки! – добавил он громче.
В холле выразительно хлопнула дверь.
Доктор Брэдфорд отставил чашку, снял очки, педантично протер стекла белым платком – и только потом поднялся из-за стола и, совершенно не спеша, отправился в свою комнату наверху.
Я осталась в гордом одиночестве. Миссис Стрикленд с чаем и молоком где-то задерживалась.
Часы начали половину первого.
– Не кажется ли вам, леди Виржиния, – обратилась я к себе, за неимением хоть какого-то собеседника, – что пора бы уже идти спать?
И, согласившись сама с собою, с удовольствием последовала собственному совету.
Весь следующий день Лайзо не выходил из своей комнаты. Эллис сердито сообщил мне, что «этот позёр едва не свёл себя в могилу», потом сухо уточнил, что доктор Брэдфорд позаботился о надлежащем лечении.
– На его счастье, Нэйт не только с трупами возиться умеет, – проворчал детектив. На мой вопрос, как Лайзо чувствует себя сейчас, он ничего не ответил – отмахнулся и сбежал в деревню, якобы в интересах расследования.
Меня не покидало чувство, что я упускаю что-то очень важное. Впрочем, посоветоваться все так или иначе было не с кем, и пришлось отложить размышления на потом.
В остальном жизнь шла по накатанной колее. Утром я разбиралась с деловой перепиской – мистер Спенсер хоть и взял большую часть документов на себя, однако самые важные либо требующие исключительно моей подписи бумаги продолжал отсылать в поместье. Столики в кофейне были расписаны на месяц вперед после возвращения. Старинная тяжба по поводу границы земель Эверсан вышла на новый круг, и семейный адвокат вновь принялся рьяно отрабатывать жалование...
Словом, по возвращении в Бромли меня ждало множество дел.
Что же касалось других, то они наслаждались загородной жизнью и отдыхом – каждый на свой лад. Мэдди гуляла в саду и изредка, в хорошую погоду, убегала на речку с двумя девушками-прачками, которых пришлось взять на подмену заболевшей миссис Мортон. Эвани почти каждый день ездила к Шилдсам. Мистер Оуэн умудрялся так составлять своё рабочее расписание, чтобы провожать её на лошади до самого поместья, а потом – встречать на обратном пути. Из этих поездок Эвани возвращалась счастливой до неприличия, и я гадала, отчего – из-за встреч с Энтони или из-за возможности находиться больше с Оуэном?
Однако не все новости были приятными.
Через три или четыре дня после первой страшной находки на отмели собаки учуяли ещё одно тело. И снова – то же самое. Отрезанные пальцы, удаленные органы... Доктор Брэдфорд в заключении написал также о "врожденном недостатке, возможно, при жизни бывшем причиной хромоты" – и по этому признаку да по рыжим волосам опознали пропавшую дочь О'Брианов.
И вот вчера утром посыльный принес мне записку от отца Марка. Приглашение на заупокойную службу – желтоватый лист бумаги, вычерненный по углам, со стилизованной веточкой можжевельника над текстом. А в самом низу красовалась кривоватая приписка, сделанная неловкими большими руками мистера О'Бриана, безутешного отца – "Очень просим, приходите помолиться с нами за бедную нашу деточку. Завтра утречком, как рассветёт".
Отказать я не могла. Подобающее случаю платье пришлось одалживать – мне самой и в голову не пришло брать траурную одежду с собой за город, а строгие тёмно-серые и темно-коричневые туалеты Эвани были мне впору. Сверху я накинула черную шаль, уложила в корзину срезанные садовником белые розы – и поехала в деревню. К счастью, Лайзо уже оправился от лихорадки и смог сесть за руль. Со мною на похороны пошел и Эллис, хоть он и не был приглашён, и Мэдди – тоже в тёмном платье, одолженном у Эвани, непривычно грустная и подавленная.
У церкви собралась, кажется, целая деревня. Кое-кого я узнавала – мистера Уолша, его помощника, миссис Доусон, доктора Максвелла, мельника – жениха бедняжки Бесси, мальчишек – ровесников Томми, которые иногда приходили играть к нему в дальний угол моего сада... Но куда больше пришло незнакомых людей. Многие плакали, другие выглядели озлобленными, третьи обсуждали что-то ожесточённо. Дорога была сплошь усыпана цветами, белыми и нежно-розовыми. Я удивилась поначалу – откуда столько? А потом увидела, как с рыжей полноватой женщиной, матерью покойной мисс О'Бриан, разговаривает миссис О'Бёрн, разглядела сложенные в сторонке корзины... Кажется, вдова разорила свой великолепный сад, чтобы в последний путь несчастная девушка отправилась как невеста.
– По белым лепесткам невинные души поднимаются прямо в Небеса.
Я вздрогнула. За те несколько минут, пока мы стояли в молчании, я успела позабыть, что со мною не только Эллис и Мэдди, но и Лайзо, и его слова прозвучали неожиданно.
– Вы верите в это?
– Я верю в разные вещи, – пожал он плечами и отвернулся.
Через некоторое время отец Марк открыл двери церкви, и люди стали по одному заходить внутрь. Сначала мистер и миссис О'Бриан; она – утирая слезы, он – хмурясь и бессильно сжимая кулаки. Следом – прочие родственники покойной. Братья, сестры, дяди и тети... Когда семья уже была в церкви и к дверям начали подходить близкие друзья и почётные гости, в дальнем конце улицы показалась странная процессия.
Сначала я заметила только высокую старуху в ярко-красном плаще. Седые волосы свободно рассыпались по плечам, не прикрытые ни платком, ни шляпкой, ни даже лентой не прихваченные. На руках позвякивало множество браслетов – золотые, серебряные, медные и деревянные вперемешку, заметные даже издали, звенящие, броские. Шею увивали в несколько рядов тяжелые бусы. Голые пятки месили грязь... надо же, босая, по такой-то погоде! Чуть отставая, за старухой следовал коренастый мужчина. Черные, словно уголь, волосы он собрал шнурком в "конский хвост". Поверх ярко-зелёной атласной рубахи незнакомец надел жилет со шнуровкой, широкие штаны заправил в щегольские сапоги из блестящей кожи, на шею повязал синий платок.
– Нана? Влади? – выдохнул беззвучно Лайзо – так, что я не услышала имена, а словно прочитала их по губам.
А люди между тем начали оборачиваться к незваным гостям. Отдельные недоуменные шепотки превращались в глухой ропот, в гул, какой издаёт взбудораженный пчелиный рой.
– Гипси? Что здесь гипси делают?
– Их сюда не звали!
– Табор-то с зимы стоит, может, они Рози и уморили?
– Гнать их отсюда!
Мистер Уолш поначалу ничего не делал. Но когда выкрики стали злее и громче, вдруг нахмурился и начал протискиваться к краю толпы, старательно обходя по широкой дуге выстеленную белыми цветами дорожку. В ту минуту, как он выбрался на открытое место, гипси прошли улицу до самого конца. Теперь их отделяло от толпы всего двадцать шагов.
– Утро доброе, кхе-кхе... – закашлялся Уолш. И продолжил уже громче: – Я – инспектор Уолш, Управление Спокойствия, значит, тутошнее. И я хотел бы узнать, – повысил он голос, – по какому праву вы церемонию прерываете?
Однако визитёры его вполне законный вопрос вниманием не удостоили.
– А. Уолш. Тебя-то нам и нужно, – перекрывая гам толпы, произнесла старуха. – Дело есть, говорить надо.
Помощник из Управления, тот самый рыжеусый детина, Джек Перкинс, кажется, выскочил вперед, сжимая тяжелые кулаки:
– Инспектор Уолш, а не Уолш, балбесина! – рявкнул он без всякого почтения. А я же вспомнила, как этот самый Перкинс испуганно вращал глазами, когда Эллис разбил кувшин в Управлении. Видимо, некоторые люди приобретают удивительную смелость, чуя поддержку толпы... Что, увы, не идёт на пользу их нраву. – А вы-то сами кто такие? Назовитесь-ка, а!
На шум из церкви стали выглядывать родственники погибшей. А вскоре показался и отец Марк – в торжественных бело-зелёных одеждах, куда как менее заношенных, чем его обычное платье. Но неуверенные, неловкие жесты остались точно такими же.
Священник застал только конец тирады Перкинса, однако и этого оказалось достаточно.
– Тише, дети мои! – выкрикнул отец Марк тонким, дрожащим, смешным голосом, но, как ни странно, шум и впрямь начал стихать. – Тише. Мы собрались здесь, чтобы помолиться о светлой душе Рози О'Бриан, а не затем, чтобы ругаться. Вспомните, какой доброй была Рози! Разве она захотела бы услышать такие злые слова в день, когда душе её наконец открылся путь на Небеса?
Понемногу толпа замолкла, но в наступившей тишине стало отчётливо слышно бормотание невысокой полной женщины с рыжими волосами, кажется, одной из О'Брианов.
– Чего б не хотела, так это бродяжек у гроба видеть... У-у-у, осквернили... – и слова захлебнулись в глухих рыданиях вперемешку с причитаниями.
И снова начал нарастать ропот.
Издалека мне было не всё видно, но, кажется, отец Марк испугался. Лицо его побелело. Похоже, он понимал, к чему дело идёт, и не чувствовал в себе силы удержать толпу от опрометчивых действий. Я переглянулась с Эллисом и решительно начала пробираться ближе к прочим участникам событий, коротко приказав Мэдди оставаться на месте. Мало ли что. Рискованно, конечно, но у графини Эверсан тоже есть некоторый авторитет. Может, деревенские не станут начинать драку в присутствии высоких гостей?
С другой стороны, я, возможно, слишком высокого о себе мнения. Многое зависит от Уолша и других представителей Управления, а они либо молчат, либо, как Перкинс, подогревают злость.
– Уверен, что имеет место недоразумение, одно из тех, кои нам надлежит принимать со смирением и спокойствием. – Голос у отца Марка дрожал – от волнения, от страха? – Господа, прошу вас, объяснитесь. Что привело вас к церкви в этот день? Может, вы тоже хотели помолиться за нашу бедную Рози О'Бриан, да не будет омрачён ничем путь её на Небеса? – предположил священник с надеждой.
Мужчина-гипси обменялся взглядами со старухой и, после едва заметного кивка, ступил вперед, перехватывая инициативу в разговоре.
– Меня Влади зовут, а это Нана. Из табора мы, что за рекой стоит. Мы скорбим вместе с вами о вашей утрате. Я помню мисс Рози – она к нам ходила, ленты для своих сестёр покупала. Жёлтые, зелёные, синие... И к платку для матери своей присматривалась, – Мужчина безошибочно нашёл глазами в толпе миссис О'Бриан, заплаканную и кутающуюся в черную шаль, и отвесил поклон. – У вас горе – да и над нами оно крыло простерло. Белла пропала, моя младшая сестра. Вчера в деревню пошла, да не вернулась.
– Загуляла, небось! – Перкинс сплюнул в сторону.
Я втайне ожидала, что Уолш его осадит, но тот промолчал. Трус и лицемер!
Отец Марк нервно одёрнул свои одеяния. А я наконец выбралась из толпы и встала в первых рядах, готовая вмешаться при необходимости.
– Значит, ваша сестра пропала? Очень, очень плохо, – покачал головой отец Марк и продолжил неуверенно: – А зачем же вы тогда пришли к церкви?
Влади скрестил руки на груди.
– Так дорога-то главная одна. Кто знал, что сегодня похороны? Мы шли людей расспросить про Беллу, не видел ли её кто, а если видел, то когда. А ещё я слыхал, как говорят про убийцу-нечестивца, – сощурил чёрные глаза Влади. – И что на его, мол, совести и Янко наш, и Шанита, и ваша мисс Рози, стало быть...
– Но-но! – выкрикнул кто-то за моей спиной. – Ты своих побирушек с нашими детьми не равняй! Девки ваши, небось, сами с кем-нибудь сбежали!
Я видела, как у Влади напряглась жилка на виске, как сошлись гневно брови на переносице... Но когда мужчина заговорил, голос его был все таким же спокойным.
– С кем бы они сбежали, с вашими парнями? Они-то, верно, все на месте.
– Ты про убивца не заливай! – раздался другой возглас. – Бесси демоны утащили, она с ворожбой путалась!
– А Рози хромая была, ногу подвернула да в речку свалилась! Так Уолш сказал! – вторил кто-то.
– И правильно, нечего пугать людей сплетнями, – с досадой прошептал у меня под ухом Эллис. – А умники из табора откуда знают про версии следствия? Эй, Лайзо, ты, что ли, растрепал?
– Нане говорил, а та молчать клялась. Знать, Влади сам понял, – так же тихо ответил тот.
А я с удивлением обнаружила, что и детектив, и Лайзо теперь стояли чуть позади меня, словно закрывая от разозленных людей. Мэдди же послушно осталась у церкви – но, судя по сжатым кулакам, готова была чуть что сорваться с места и броситься мне на выручку.
Шум тем временем нарастал. Чаще слышались откровенно злобные выкрики, уже сжималось кольцо толпы вокруг гипси и Уолша. Даже отец Марк увещевал людей уже с отчаянием, а не с уверенностью, как поначалу. А человек – самое чувствительное к чужой уязвимости существо; только почует кровь – и готов разорвать слабого. Мне стало не по себе; если дойдет до драки, священник может попасть под горячую руку какому-нибудь дурню, вроде Перкинса, с молчаливого дозволения таких, как Уолш.
Гипси тоже не желали отступать. Влади становился мрачнее и мрачнее, говорил отрывисто, напористо. Уже не просил – требовал рассказать, кто, где и когда видел Беллу. А Перкинс, при полном попустительстве инспектора, сыпал оскорблениями и подступал к старухе Нане ближе, потрясая огромными кулачищами. И от этого делалось жутко, словно меня увлекала в гибельный водоворот страшная, неодолимая сила. И не заставишь уже замолчать зачинщиков, и вино, выпитое за упокой несчастной души, ударило в дурные головы, и слово цепляется за слово, и каждое следующее – злее, злее, злее... Я перестала различать отдельные слова, когда в какофонию влился вдруг чистый, глубокий и сильный голос.
Солнце упало за гору, солнце ясное.
Ветер седой землю сырую выстудил.
Нет, не вернусь в дом я к отцу да к матери,
Коли сестру не уберег я младшую...
Эллис отчётливо и грязно выругался.
Я обернулась, чувствуя одновременно и сладкий ужас, и безмерное, бесконечное удивление.
Лайзо?
Поёт?
А у меня сестра была всех прекраснее,
Смех у неё, словно журчанье реченьки,
Пенью её птицы учили вольные...
Когда-то, очень, очень давно, я слышала эти слова, но не могла припомнить, где. Напевала ли вполголоса что-то подобное служанка, прибирая детскую? Или кто-то из уличных певцов? Или...
...отчего-то мне вдруг ясно представилось лицо матери и, как наяву, послышался усталый оклик отца: "Ну, довольно. Не приучай Гинни к дурному. Если тебе не хватает музыки – можем сходить в оперу".
Я тряхнула головой.
Нет. Не вспомнить, где и когда звучала песня. Но слова не узнать было невозможно. Каждое отдавалось в груди тянущим, вязким чувством, и в глаза словно солнцем напекло – горячо, колко, но слёз нет. И воздуха почему-то не хватает... Голос Лайзо точно вытягивал душу, по кусочкам, мучительно, упоительно, и хотелось смотреть только в небо, или на светящиеся церковные витражи, или на ворох белых лепестков, которые ветер гнал по дороге...
Сглотнув, я с усилием отвернулась. И поняла, что не меня одну захватила песня. Умолк буян Перкинс и теперь только тянул рыжий обвислый ус, отводя глаза в сторону. Рыдала на мужнином плече миссис О'Бриан – отчаянно, со всхлипами, не скрываясь. Отец Марк стоял, зажмурившись, перебирал бусины на нитке и безмолвно шевелил губами – кажется, молился.
А Влади, не побледневший – позеленевший даже, впился взглядом в Лайзо и покачивался на ногах так, словно вот-вот был готов упасть. Седая Нана удерживала его за локоть и мягко поглаживала по руке: тише, тише...
А ещё – и мне это, верно, померещилось – она сказала: "Колдун".
Я даже не сразу осознала, когда оборвалась песня. Просто по ушам ударила тишина. Абсолютная – даже плач прекратился. А Лайзо, вокруг которого сам собою образовался свободный круг, улыбнулся и сделал шаг, другой, третий – пока не оказался рядом с Влади. Положил ему руку на плечо и всё в той же невероятной тишине произнес негромко:
– Эх, вы, люди... К вас сейчас не гипси пришёл, не бродяга, но брат, который за сестру боится. Кто бы мы ни были, а сердце у всех так же бьётся, и так же мы любим, и так же теряем, и тогда преисполняемся гнева и скорби. – Он замолчал, а когда вновь заговорил, в голосе его появились горькие нотки: – Я-то полукровка. Отец у меня аксонец, а мать – гипси, и сам я себя считаю гипси. Но скажи, Джек Перкинс, думал ли ты об этом, когда звал стаканчик-другой у Рэйфа пропустить? – Перкинс ничего не ответил, но так рванул себя за ус, словно хотел его выдрать. – А ты, Рэйф, вспоминал ли, что перед тобой гипси, когда рассказывал мне про своего младшего сына? – Коренастый мужчина, в котором я узнала одного из подстрекателей, смущённо развёл руками. – А вы, миссис Хантер, когда просили воды принести? Том? Питер? А ты, Хэмфри, старина?
Лайзо спрашивал, называя имена, и переводил взгляд с одного человека на другого. Некоторые сердились или конфузились, другие делались задумчивыми... Снова потянулись шепотки, но на сей раз без злости. Я же поразилась тому, со сколькими людьми успел подружиться Лайзо: ещё и месяца не прошло с тех пор, как мы переехали за город, а его уже вся деревня знает, и многие, похоже, уважают. Слушают, не перебивая – как отца Марка или мистера Уолша, а то и внимательней.
Что это? Обаяние? Удача? Или странное горькое и светлое чувство, свернувшееся клубком в душе после той песни?
...и откуда вдруг повеяло вербеной?
– Вот что я скажу вам, друзья. – Голос Лайзо окреп и зазвенел от решимости. – Мёртвым почести воздать – это хорошо. Это правильно. Но и о живых помнить надо. А потому, как мы с Рози простимся, пойду я Беллу искать. Чтоб Влади потом не пришлось потерю оплакивать, а мне – самому себя стыдиться, за то, что мог бы помочь, но отвернулся от человека.
– Я тоже помогу в поисках! – раздалось вдруг звонкое. Вдова О'Бёрн стояла, выпрямив отчаянно спину и сжимая маленькие кулачки. Взгляд её пылал огнём; в нём было столько искреннего сострадания, что на мгновение эта женщина показалась мне необыкновенно красивой. – И слугам прикажу!
Конечно, теперь и я не могла остаться в стороне.
– Хорошая мысль. Я тоже отправлю слуг на поиски. И, думаю, не лишним будет заручиться поддержкой Управления. Мистер Уолш? – обернулась я инспектору, сжимая рукоять трости.
Он сглотнул, и глаза у него забегали. Святая Роберта, если он сейчас промямлит что-то вроде "мы поду-умаем", я стукну его этой самой тростью!
Ничтожество.
– А куда мне деваться, – пробормотал Уолш. И добавил громче: – Думаю, Управление обязано поучаствовать, да. Всем добровольцам – милости прошу к нам, подходите после похорон. А ежели кто видел Беллу, тоже подходите, нам любое слово полезно.
– Надеюсь, и я могу чем-нибудь помочь? – спросил отец Марк, так утягивая священнический шарф, что он сделался похож на удавку.
И тут же предложения посыпались, как из ведра:
– И я!
– Я её вчера видел, у реки, могу рассказать!
– А я у неё пуговицы покупала, она ещё днём с коробом по округе ходила!
– Конечно, поищем девочку! Я сыновей позову!
– А я собак своих приведу! У них нюх – ух! Авось найдём!
– И я, и я!
Влади уже взял себя в руки и теперь вполголоса обсуждал с Уолшем подробности. Нана с независимым видом поглядывала на деревенских, но чувствовалось, что огромная ноша, давившая на нее, исчезла. Эллис за моим плечом то ли ругал Лайзо, то ли хвалил его на свой, особенный манер...
А сам Лайзо улыбался широко – и смотрел отчего-то на меня.
Странное чувство.
Похороны закончились очень быстро – почти неприлично для таких мероприятий. А потом началась жуткая суета. В итоге командование взял на себя Эллис. Он распределял между людьми участки для поисков, опрашивал свидетелей, носился везде и находился, кажется, в десятке мест одновременно – кого бы я ни спросила, где детектив, всякий указывал в свою сторону. Лайзо же почти сразу отвел Нану подальше, они переговорили и куда-то пропали.
Что касается меня, то поначалу я пыталась помогать Эллису, но он вскоре бросил в сердцах:
