Текст книги "Хроника"

Автор книги: Салимбене Пармский

О том, что в наше время было четверо сильных звероловов [2519]2519
  Ср.: «Он был сильный зверолов пред Господом», Быт 10, 9.


[Закрыть] пред Господом, то есть притеснителей людей

Заметь, что те четверо, о которых речь была выше, были сильными /f. 460b/ звероловами пред Господом, то есть притеснителями людей. Так, папа Мартин упорно желал подчинить себе Романью и добился того, чего хотел. Добиваясь своего, он многих обрек на смерть «от острия меча» (Лк 21, 24) и истратил много золота. Король Карл собрал войско против принца Манфреда и против Конрадина и одолел их. Король Педро Арагонский выступил против Карла в Сицилии и занял королевство и вступил в Апулию. А король Франции с целью отомстить за дядю своего Карла с большим войском французов отправился воевать в Испанию против Педро Арагонского. И в один и тот же год все они покинули этот бренный мир.

О земной жизни, которую прекрасно описал блаженный Августин

О земной жизни Августин говорит так:

«О, жизнь! Скольких ты обманула, скольких соблазнила, скольких ослепила! Пока ты бежишь, ты – ничто, когда на тебя смотришь, ты – тень, когда тебя возвеличиваешь, ты – дым. Ты сладостна для глупцов и горька для мудрецов. Кто тебя любит, тебя не знает, а кому ты ненавистна, понимает тебя. И бояться тебя надлежит, и бежать от тебя; ты сродни тени и опасна, словно сон. Коротка ты, и нет в тебе истины. Ты – путь, для кого длинный, для кого просторный, для кого тесный, для кого радостный, а для кого и горестный. Можно тебя вопрошать, но ответам твоим не следует доверять. Жалкая ты, преходящая и обманчивая. Беги, беги, мудрец, избегай того, чего надлежит избегать. Жизнь эта – словно человек в чужом доме. Не ведает он, в который день, в который час скажут ему: "Изыди отсюда, ибо дом, где ты пребываешь, не твой!" О, мирская суета, как много ты нам обещала и как нас обманула! Кто захочет водить с тобой дружбу, тот станет врагом Бога. Дружба с этим миром враждебна Богу. Плоть, /f. 460c/ за что ты губишь нашу душу?

Почему ты не желаешь служить только Богу? Грех до того, как его совершают, слаще меда, а после он – грязь, горче желчи»[2520]2520
  S. Augustini Ad fratres in eremo sermo 49 («Братьям-пустынникам», проповедь 49) // Opera. Ed. Mauritius. Т. VI. Appendix. Col. 362.


[Закрыть]. Здесь кончаются слова Августина.

О земной жизни, как это сказано у Примаса

У Примаса[2521]2521
  См. прим. 369. Приведенные стихи опубликованы: Levis Eug. de. Anecdota sacra. P. 119–121; Edelestand du Meril. Poesies populaires Latines du moyen age. Paris, 1847. P. 108–114; Mone F. Lateinische Hymnen des Mittelalters. Т. I. Freiburg i. В., 1853. S. 411–415.


[Закрыть] есть славные рассуждения о земной жизни, где говорится:

 
Горе мне, о жизнь земная!
Чем ты мне мила – не знаю.
Коль меня ты обижаешь,
что ж моей любви желаешь?
 
 
Жизнь, ты – беглая воровка,
вероломней рыси ловкой!
Выносить тебя нет мочи,
что ты, жизнь, меня морочишь?
 
 
В пору смерть в тебе нам видеть,
не любить, а ненавидеть.
Нет добра в тебе ни грана,
что же ждать даров обманных?
 
 
Жизнь, игралище несчастий,
словно жалкий лист в ненастье,
коль ты так хрупка и тленна,
что мне мило в жизни бренной?
 
 
Жизнь, бессонных сонм страданий,
страхов, мук и ожиданий,
коль твое столь тяжко бремя,
что мне тратить труд и время?
 
 
Жизнь, зов смерти неминучей,
замок на песке зыбучем,
коль осталось так чуть-чуть,
стоит ли пускаться в путь?
 
 
Жизнь, соринка во Вселенной,
ты соломинки никчемней,
но тлетворней, чем чума,
вон из моего ума!
 
 
Жизнь, вместилище чудовищ,
ты ничьей любви не стоишь.
Думаешь, ты станешь лучше,
коль мою погубишь душу?
 
 
Жизнь, предательства твердыня
и безудержной гордыни,
лишь себя ты обесславишь,
коль меня грешить заставишь!
 
 
Жизнь, беспутная девица,
негодяйка и блудница,
алчна, падка до обмана,
что в тебе уж так желанно?
 
 
Жизнь, отравленное яство,
яд даешь, суля лекарство.
Коль твои обеты лживы,
как мне быть с тобой правдивым?
 
 
Жизнь, бранчливая чудачка,
неприступная гордячка,
что ты злишься, что хлопочешь,
от меня чего ты хочешь?
 
 
Жизнь, /f. 460d/ забытое кладбище,
проклятое пепелище,
ты сама – червей добыча,
что во мне добычу ищешь?
 
 
Жизнь, болтливая сорока:
много шуму, мало проку,
что ты, жизнь, топорщишь холку,
нет в твоих угрозах толку!
 
 
Жизнь ленива и беспечна,
бестолкова, быстротечна.
Непутевая разиня,
сгинь! С тобой не по пути мне!
 
 
Жизнь, бесчестна и развратна,
ты лишь грешникам приятна.
Ты – кормилица пороков,
нет в тебе ни капли проку!
 
 
Жизнь, слепая побирушка,
похотливая пьянчужка,
утопаешь в нечистотах –
где, скажи, твои красоты?
 
 
Жизнь, назойливая муха,
непотребная старуха,
до любой поживы падка,
прекрати свои нападки!
 
 
Жизнь, бессовестная лгунья,
неприглядная хвастунья,
ты противна добрым людям,
нет, друзьями мы не будем!
 
 
Жизнь, горчайшая приправа,
у тебя дурная слава:
ты слукавишь, ты обманешь –
для чего ты, жизнь, нужна мне?
 
 
Жизнь, ты лишь личина смерти,
мука вечной круговерти.
Полно жизнью называться,
за меня не смей цепляться!
 
 
Жизнь, ты мерзости обитель,
душ несытый похититель.
Мне тяжка твоя обуза,
нашему не быть союзу!
 
 
Мне претит с тобою дружба,
и даров твоих – не нужно,
прекрати меня тревожить,
мы одно любить не можем!
 
 
Мне узор твоих обманов –
будто соль на свежих ранах.
Убирайся, злая лгунья,
прочь, бесстыжая хвастунья!
 
 
Твою ласку проклинаю,
Твою дружбу отвергаю.
Ненавижу твою славу,
не люблю твои /f. 461a/ забавы.
 
 
Мне любить тебя негоже,
верить – не поверю тоже,
не пойду на зов сирены,
я – твой недруг неизменный!
 
 
Жизнь, клянусь тебе – тобою,
честь твоя – гроша не стоит:
ведь дары твои – не розы,
а мучения и слезы!
 
 
Слушай, маета земная,
я тебе не докучаю –
не гонись за мной повсюду,
пусть тебе я мерзок буду!
 
 
Мне твоя краса постыла,
ласки страстные – не милы.
Жизнь, ужель того не знаешь
ты, когда меня лобзаешь?
 
 
Что ж, бесстыдница, с позором
уходи, потупя взоры:
коль сама не уберешься,
горя, знай, не оберешься!
 
 
Вон из сердца, прочь из мыслей –
сам Христос меня очистит!
И назад глядеть не надо:
больше нет тебе пощады!
 
 
Ты, злодейка, удивилась,
что душа моя взъярилась?
Да ведь ты одна в ответе
за все гнусности на свете!
 
 
Ты мой разум помрачила,
слух душевный притупила,
обрекла меня на муки,
ты добру связала руки!
 
 
Удушить меня хотела,
а когда в глазах темнело,
ты толики даже малой
воздуха мне не давала!
 
 
Что творил я – стыдно молвить,
весь твоей покорен воле:
за любое ослушанъе
страшным было наказанье.
 
 
Мысль похвальную сначала
ты ощерившись встречала,
угрожать ей начинала –
и бедняжка убегала.
 
 
Если я хотел говеньем
упражнять свое смиренье,
ты шептала без стесненья:
«Тяжки муки истощенья!»
 
 
Если нищему монету
я давал, твоим советом
было: «Эй, не дело это:
сам пойдешь с сумой по свету!»
 
 
С бедными хотел быть вместе –
ты с притворным благочестьем:
«Тот спасти сирот сумеет,
чья мошна не оскудеет!»
 
 
Если плакал безутешно
над своим уделом грешным,
ты смеялась: от рыданий,
мол, слепым болваном станешь!
 
 
Если я радел о душах
бедных грешников /f. 461b/ заблудших,
ты ворчала: «Эй, послушай,
сам себя спасал бы лучше!»
 
 
Если обличал беспутных,
Мне шептала поминутно:
«Ты порок исправил вряд ли,
а врагов нажил заклятых!»
 
 
Коль смирить старался гордость,
слышал вновь знакомый голос:
«Глупо кланяться, пойми же,
тем, кто хуже или ниже!»
 
 
Увидав меня за чтеньем,
ты бросала мне с презреньем:
«Ты бы лучше поработал,
по миру пойдешь в два счета!»
 
 
Коль работать принимался,
шепот твой не унимался:
мол, нельзя себя калечить,
слабы силы человечьи.
 
 
Если уступал при споре,
ты подзуживала к ссоре:
трусом, мол, того считают,
кто себя не защищает.
 
 
Если, не смыкая очи,
проводил в молитвах ночи,
слепотой меня пугала
и безумцем величала.
 
 
Коль, устав от трат бездумных,
вел расходам счет разумный,
насмехалась: «Эй, бедняга,
не прослыть бы в людях скрягой!»
 
 
А когда без сожаленья
стал я тратить сбереженья,
всполошилась:«Осторожней,
так ни с чем остаться можно!»
 
 
Бесконечному презренью
незнакомо снисхожденье.
Гнусностей сосуд, тебя я
бесконечно презираю.
 
 
Знай, погибших душ отрада,
глупых простаков услада,
пусть мне смерть глаза закроет –
не пойду к тебе слугою!
 

О том, как пармцы выгнали из местечка Кампеджине наследников господина Гиберто да Дженте

В том же, а именно в 1285, году пармцы выгнали из местечка Кампеджине всех без исключения наследников господина Гиберто да Дженте, как сыновей[2522]2522
  Пино и Ломбардино. Подробнее о них рассказано ниже (с. 660–662).


[Закрыть], так и внуков. А выгнали их из местечка Кампеджине не только из-за застарелой ненависти к их отцу, то есть к господину Гиберто да Дженте, но также и потому, что возненавидели его потомство. О ненависти к отцу можно сказать словами Иезекииля, 18, 2: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». О том же сказано /f. 461c/ у сына Сирахова, 41, 10: «Нечестивого отца будут укорять дети, потому что за него они терпят бесславие». О ненависти к потомству сами дети могут сказать словами из Первой книги Царств, 12, 19: «Ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех».

О недостатках господина Гиберто да Дженте. Смотри о том же лист 397

Кроме тех недостатков господина Гиберто да Дженте, из-за которых его возненавидели пармцы и о которых выше было сказано достаточно, смотри лист 397[2523]2523
  А также лист 396 b, с и 398 а, b.


[Закрыть], были еще и другие, о которых никак нельзя умолчать. Так, когда он правил в Парме, папа Иннокентий IV, проживавший в то время в Неаполе, прислал за господином Бертолино Тавернери, который был женат на его племяннице госпоже Елене, чтобы сделать его подеста города Неаполя. Обратился господин Бертолино к господину Гиберто да Дженте с просьбой отпустить его, и тот позволил, но потом забрал выданное уже разрешение, причем после того, как тот уже запасся всем необходимым для путешествия и весьма поиздержался. Более того, он отправил его в ссылку в местечко Ночето, где у того были владения, и там он провел в неизвестности множество дней и ночей, со страхом ожидая козней со стороны врагов, и особенно ненавидевшего его Паллавичини, который был в то время правителем Кремоны.

Как-то ночью услышал он шум, который частенько ему доводилось слышать, вскочил на коня и ускакал в поля, и всю ночь провел без сна под открытым небом, готовый к бегству.

Убедился господин Бертолино, что господин Гиберто да Дженте не желает менять гнев на милость и возвращать его в Парму, как ему до того обещал, и поэтому он самовольно /f. 461d/ покинул место ссылки и отправился к папе Иннокентию IV, который за ним посылал, и тот сделал его подеста и правителем города Неаполя. При нем папа встретил свой последний день и был погребен в кафедральном соборе этого города.

Благодаря господину Бертолино, подеста Неаполя, был избран папа Александр IV, ибо он распорядился не выпускать кардиналов из города, пока они не изберут нового папу. Александр IV не забыл, сколь многим он ему обязан, и вплоть до самой его смерти[2524]2524
  В лат. оригинале стоят слова «mortis sue», которые могут быть поняты и как «до своей (т. е. папы Александра) смерти», но дальнейший текст указывает, что Салимбене имеет здесь в виду смерть Бертолино. Это, по-видимому, ошибка его памяти, так как Бертолино пережил папу Александра IV, умершего в 1261 г. В ноябре 1263 г. папа Урбан IV вместо владений, подаренных Бертолино Александром в королевстве Апулии и захваченных Манфредом, предоставил ему другие источники доходов. См.: Registres d'Urbain IV. Т. III. Reg. ordinaire. II. P. 127. № 1158; P. 129. № 1161. См. также прим. О. Гольдер-Эггера. P. 604. № 5.


[Закрыть] лично опекал господина Бертолино; да упокоится душа его в мире, ибо был он человеком щедрым, могучим и влиятельным; и был он моим близким другом. Поговаривали, что не кто иной, как Уберто Паллавичини[2525]2525
  Уберто (или Оберто), маркиз Паллавичини, родом из города Пьяченцы (умер в 1265 г.). В 1236 г. его изгоняют из родного города. В Ломбардии – он один из видных деятелей лагеря гибеллинов. Император Фридрих II назначает его своим викарием в Луниджане. В эпоху, о которой ведет речь Салимбене, он был подеста города Кремоны.


[Закрыть], приказал отравить господина Бертолино.

А господин Гиберто да Дженте повелел разорить владения Бертолино и снести его дворцы за то, что он [самовольно] покинул место ссылки и отправился к папе, который за ним посылал. И этим господин Гиберто да Дженте проявил не только величайшую грубость, но и глупость, ибо если старший повелевает, а младший возражает, то слушать следует старшего. Вы можете прочитать, что сказали апостолы первосвященникам, Деян 4, 19: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?» Заметь также, что «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян 5, 29). И поэтому пророка, который пришел из Иудеи в Вефиль, умертвил лев за то, что он не повиновался устам Господа, и не было ему оправдания в том, что он повиновался человеку, который его и обманул. Эта история рассказана в Третьей книге Царств, 13.

Далее. Господин Бертолино не /f. 462a/ оставил после себя детей, и его брат господин Якопо также вскоре умер бездетным, оставив все свое богатство тамплиерам. Вот так полностью исчез дом господина Бартоло Тавернери из Пармы, который во времена императора Фридриха был могучим бароном. Весьма уместно сказать о нем: «Собирает и не знает, кому достанется то» ( Пс 38, 7). И еще: «Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается: ибо умирая не возьмет ничего; не пойдет за ним слава его» (Пс 48, 17–18).

О том, как Паллавичини правил в Кремоне, а Гиберто да Дженте – в Парме

В то время, как господин Гиберто да Дженте правил в Парме, Паллавичини, в свою очередь, правил в Кремоне. Как-то раз разговорились они по душам, и сказал Паллавичини Гиберто: «Ну скажи на милость! Разве не мне надлежит управлять Пармой?» И дабы показать, сколь он разгневан, стукнул что есть сил о землю мечом в ножнах. А господин Гиберто да Дженте не желал ему уступать власть над Пармой, а хотел сохранить ее за собой, ибо это давало ему не только почет, но и величайшую выгоду. Тем не менее он оказал милость Паллавичини и позволил ему войти в Парму[2526]2526
  Выше (см. с. 496) Салимбене говорит, что Гиберто не позволил Паллавичини войти в Парму.


[Закрыть] с пятьюстами вооруженными всадниками, с которыми тот «не раз и не два» (4 Цар 6,10) проехал верхом по городу как бы забавы ради. Арбалетчики с натянутыми арбалетами разъезжали верхом вместе с Паллавичини и, казалось, были готовы пустить стрелу в любого, чтобы запугать народ и заставить его убраться прочь. Многое бы дал господин Гиберто да Дженте, чтобы они покинули город, ибо боялся, как бы те его не свергли, /f. 462b/ если останутся в Парме.

Как-то раз Паллавичини должен был со своими воинами проследовать через предместье Кодипонте, где жили маркизы Лупи, и один из них приказал своему слуге вымыть себе ноги в лохани прямо на улице под портиком своего дома, ибо хотел показать, что боится Паллавичини не более, чем хвоста козы. Когда-то маркизы Лупи жили вместе с маркизами Паллавичини в местечке, что зовется Соранья, и расположено оно в Пармском епископстве, в пяти милях к северу от Борго Сан-Доннино, и с той поры повелось между двумя семействами соперничество неуемное.

Паллавичини так и не сумел стать повелителем Пармы, хотя этого и домогался, а господин Гиберто да Дженте со временем потерял и то, что имел. В общем, господин Гиберто да Дженте совершил это и вышеназванные злодеяния, из-за чего пармцы всей душой его возненавидели. Вот почему не следует тому, кто власть имеет, стараться всячески досадить своим врагам, ибо случается иногда, что

 
Луна на полпути – фортуне вспять идти!
 

Сказано у сына Сирахова, 7, 1: «Не делай зла, и тебя не постигнет зло». Там же, 7, 3: «Не сей на бороздах неправды, и не будешь в семь раз более пожинать с них». О том же, Ис 3, 11: «А беззаконнику – горе, ибо будет ему возмездие за дела рук его».

О том, как господин Гвидо да Полента достаточно отомстил за себя и явил при этом чувство меры. Отчего и говорится: «Есть мера в вещах» [2527]2527
  Гораций. Сатиры. I, 1, 106.


[Закрыть] . А также: «Важно во всех...» [2528]2528
  Генрик из Сеттимелло. Указ. соч. (см. прим. 573). IV, 95. Полный текст стиха: «Praevalet in cunctis discreta modestia rebus» – «Во всех делах важны сдержанность и умеренность».


[Закрыть]

Более достойно поступил господин Гвидо да Полента, живший в городе Равенне, который достаточно отомстил за себя и явил при этом чувство меры. Когда он был младенцем, а император держал его отца заложником в оковах, добился господин Гвидо Малаброкка, брат графа Руджеро да Баньякавалло, /f. 462c/ чтобы император отсек своему заложнику голову, то есть чтобы приказал его обезглавить; а сын заложника, когда вырос, поступил точно так же с самим Гвидо Малаброкка. Когда по истечении времени он как-то раз отправился в Баньякавалло со множеством ратников и столкнулся по пути с графом Руджеро, с которым было всего лишь нескольких человек, и когда спутники, что были вместе с ним, стали его убеждать, что он может теперь навсегда избавиться от графа Руджеро, чтобы впредь его не опасаться, он ответил им следующее: «Мы сделали довольно, и давайте довольствоваться тем, что сделано! Злодеяния можно вершить всегда, но когда они уже совершены, вернуть что-либо назад не в нашей власти», и с этими словами позволил ему свободно удалиться. Об этом же, как мы читаем, сказал Саул, когда Давид его несколько раз пощадил и не захотел убивать, хотя прекрасно мог это сделать: «Благословен ты, сын мой Давид! Кто, найдя врага своего, отпустил бы его в добрый путь?» (1 Цар 26, 25; 24, 20).

О злодеяниях наследников господина Гиберто да Дженте, из-за чего их возненавидели жители Пармы

О том, почему возненавидели наследников Гиберто да Дженте, можно сказать следующее. Да будет известно, что у него был сын по имени Пинотто. Он своими черными делами восстановил пармцев сверх всякой меры против наследников господина Гиберто да Дженте. Во-первых, он против воли пармцев вторгся в Гуасталлу, захватил ее и пожелал ее удержать [за собой]. Во-вторых, он взял себе жену, которую затем приказал убить, и Бог воздал ему за это убийство великими несчастьями. Эту женщину хотел взять в жены его отец, пребывавший в Анконе, куда его сослали пармцы, но Пинотто, побуждаемый любовью к богатству и красотой женщины, выкрал ее и увел у своего отца, опере/f. 462d/див его.

Как Пинотто приказал задушить свою жену

Она звалась госпожой Беатриче, и родом она была из Апулии, и жила она в Анконе, и была она госпожой состоятельной, красивой, бойкой и веселой, радушной и приветливой, превосходно играла в шахматы и в кости. И поселилась она вместе со своим мужем Пинотто в замке Бьянелло, принадлежавшем некогда графине Матильде. И она зачастила вместе с другими знатными женщинами в обитель братьев-миноритов из Монтефальконе ради наставлений и бесед с ними. И я как раз жил там в это время. И поведала она мне в дружеской беседе, что ее намереваются убить. И понял я, о ком она говорит, и проникся к ней состраданием, и сказал, что ей надлежит исповедаться и жить в добром расположении духа, чтобы всегда быть готовой принять смерть, ибо, как свидетельствует блаженный Бернард, всякий должен быть готов умереть в любой миг. Тогда же Пино удалился из Бьянелло в крайнем гневе против своего родственника господина Гвидо, как видел я собственными глазами, и привез с собой свою жену в местечко Корреджо, что в Реджийском епископстве, и там по его приказу ее задушил подушкой его оруженосец по имени Мартинелло, и там же ее похоронили. И остались после нее три дочери, которые отличаются величайшей красотой.

О несчастиях Пинотто и о его злодеяниях

Сказано, что «Бог не позволяет уйти безнаказанным» (Иов 24, 12)[2529]2529
  Переведено по Вульгате. В синод. переводе соответствующее место звучит несколько иначе.


[Закрыть]. Вот почему следует кое-что сказать о несчастиях этого человека. Во-первых, он стал ненавистен не только пармцам, но и своим кровным /f. 463a/ родственникам и племянникам. Во-вторых, его схватили наемники из Сассуоло, которые взяли у него в качестве выкупа лошадей и двести имперских либр. В-третьих, так как он в отместку стал грабить путников, следующих пармской дорогой, то послали пармцы в местечко Кампеджине, где у того были владения, людей, и они на быках перепахали все его посевы, то есть устроили потраву, засыпали всходы землей, а также снесли «до основания» (Пс 136, 7) не то четырнадцать, не то двадцать из принадлежавших ему там строений. В-четвертых, после смерти первой жены, которую он приказал убить, он взял в жены другую женщину, которая женой ему быть не могла, ибо тому было множество препятствий как с его, так и с ее стороны. Звали ее, как и первую, госпожа Беатриче, и была она очень пригожей, и была дочерью господина Бонаккорсо, сына господина Якопино де Палуде. Пинотто посватался к ней, когда она овдовела после смерти ее первого мужа Аттоне да Сессо. Пятое и последнее – это то, что он схватил несколько человек, которых заковал в цепи и посадил в темницу, домогаясь от них выкупа, а были эти люди из тех, которые никогда не чинили ему обид и ничем ему не были обязаны.

Итак, хотя он был изгнан из Пармы и тем не менее никак не мог отстать от дурных дел, у пармцев появилось основание изгнать как его самого, так и всех наследников господина Гиберто да Дженте из местечка Кампеджине. Этого Пинотто звали также господином Якопино, и был он из себя пригожим, бесстрашным, доблестным и беспечным, и по обычаю пармцев весьма надменным. И были у него две сестры, одна из которых, по имени госпожа Айка, вышла замуж за Герардо, сына господина Бернар/f. 463b/до ди Роландо Росси. Вторую звали госпожа Мабилия, и она была женой господина Гвидо да Корреджо, и была она по природе надменной и чванливой. Она заболела болезнью, от которой потом и умерла, когда никто этого не ждал, потеряв способность говорить. Осталось после нее множество дочерей и два сына. Еще был господин Ломбардино, их брат, который взял себе жену из Павии, писаную красавицу по имени Альдессона, родившую ему сыновей и дочерей. И был господин Ломбардино старшим сыном господина Гиберто да Дженте, которого тот с почетом возвел в рыцарское достоинство, так как в то время властвовал в Парме. Всякий, кто мог, его щедро одаривал и за великую милость почитал, если тот соглашался принять [его дар]. Так же вел себя и господин Якопо Тавернери, когда стал рыцарем, а его отец господин Бартоло процветал тогда под покровительством императора в Парме.

О болезни и море, поразившем кошек

В том же году величайший недуг и мор поразил кошек. Они заболевали и покрывались чем-то вроде коросты и парши, а затем подыхали.

В том же году в ноябре месяце, в день святого Каликста [14 октября], в восточной части небосклона ближе к рассвету показались две соединенные друг с другом звезды. И так они появлялись всякую ночь в течение многих дней, но незадолго до дня Всех Святых [1 ноября] они начали расходиться и отделяться друг от друга.