Текст книги "Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 77 страниц)

Тот факт, что каждый отряд, да и каждый человек, должны были сами заботиться о себе, означал, что тяготы похода распределялись очень неравномерно. Самые богатые солдаты и те, кто был связан с семьей знатного господина, часто могли поддерживать уровень личного комфорта в проживании и передвижении. Мы не можем знать, как долго продержался бы французский обоз с припасами, если бы армия высадилась в Англии в 1386 году, но свита герцога Бургундского пережила бы это лучше, чем большинство других. В списке запасов для нее было 812 бочек вина, 105 говяжьих и 447 бараньих туш, 450 копченых гусей и 100 живых, 4.550 рыб, 294 окорока, 22.000 яиц, 840 цельных французских сыров и 136 английских. Герцог был одним из самых щедрых командиров, но его обеспечение, вероятно, лишь в некоторой степени отличалось от обеспечения других высокопоставленных командиров. Филипп де Мезьер обличал тех командиров армий, которые накрывали роскошные столы для своих гостей, устраивали пиры продолжавшиеся несколько часов и ели с серебряных тарелок среди убожества военного лагеря. Нам рассказывают, что в разгар бедствия, постигшего англо-португальскую армию в Кастилии в 1387 году, король Португалии Жуан I "никогда не отказывался от трех блюд говядины в день, тушеной, жареной или вареной". Однако для основной массы солдат, во второй половине XIV века, поход через вражескую территорию был физически изнурительным испытанием, связанным с серьезными трудностями, даже если не было никаких боевых столкновений. Те старые солдаты, которые записали свой опыт, хорошо помнили больные ребра и спины, неудобства от сна на земле, одежду, которую они носили неделями не снимая, сильный холод зимой, жаркие летние дни, когда солнце палило людей, одетых в толстую кожу и металл, долгие периоды голода, нечистоты и переполненные лагеря[1045]1045
  Inv. mobiliers Bourgogne, ii, nos. 1545–56; Mézières, Songe, ii, 402; Lopes, Crón. D. João, ii, 234. Невзгоды: см. e.g., Charny, Book, 122–8; Livre Chev. de La Tour, 225; Deschamps, Oeuvres, i, 75–6.


[Закрыть].

Многие из них наверняка помнили также скуку долгих дней проведенных в седле или бессонные часы, проведенные на стенах городов и замков. Скука военной жизни лежала в основе большинства проблем с дисциплиной. Солдаты занимали себя болтовней и воспоминаниями. Они пели песни, из которых записано лишь несколько, а многие другие когда-то знали наизусть. У королей и принцев, а также их приближенных были свои развлечения. Эдуард III охотился на кабана со своими главными капитанами во время бретонской кампании 1342–43 гг. Для кампании 1359–60 годов он привез с собой из Англии свору гончих и команду сокольников. Сообщается, что несколько капитанов Джона Гонта привезли своих охотничьих собак и соколов с собой в Кастилию в 1386 году. Другие брали с собой собак для компании, как, например, французский рыцарь, убитый в Пуату в 1372 году, чья престарелая гончая отказалась покинуть его могилу. Герцог Беррийский заплатил 10 франков близлежащему домовладельцу, чтобы тот кормил животное до конца его дней[1046]1046
  Песни: Taylor, 264–6. Собаки: Knighton, Chron., 44; Le Bel, Chron., ii, 313; Froissart, Chron. (SHF), xii, 311–12; Menagier, 69.


[Закрыть].

Очень редко можно услышать о супругах, сопровождающих своих мужей в походах. Супруга Джона Гонта, Констанция, сопровождала его в Кастилию в 1386 году в качестве претендентки на престол, а супруги его капитанов служили для украшения ее двора. Но они также приняли участие, предположительно по своему выбору, в исключительно тяжелом походе через равнину северной Кастилии, хотя они могли бы остаться в комфорте в Португалии. Обычно женщины были вместе со своими мужьями служившими в гарнизонах. Сэр Ричард Тотешем взял с собой супругу в цитадель Ла-Рош-Деррьен во время осады в 1347 году. Она едва не погибла, когда ядро выпущенное французским камнеметом попало в комнату, в которой она кормила их ребенка. Некоторые из этих женщин сами по себе были грозными личностями. Супруга сэра Роберта Ноллиса Констанция помогала ему управлять гарнизонами в Бретани, ездила от его имени в Англию за припасами и подкреплениями. Супруга Джеймса Масси взяла на себя командование цитаделью Мийо во время отсутствия мужа. Супруга сэра Дигори Сэя, француженка, активно участвовала в обороне Жансе против своих соотечественников, поддерживаемая своей дочерью. Рено, сеньор Понса, оставил свою супругу командовать городом. И она же оборонялась от него, когда Рено перешел на сторону французов в 1371 году. Эта дама, несомненно, заслужила золотой кубок с символом Ланкастеров – белым оленем, который Джон Гонт преподнес ей в знак благодарности. Другие предпочитали заводить любовниц на месте, как сэр Джон Крессвелл в Люзиньяне, если верить автору Mélusine, или сэр Джон Деверо, который присвоил себе супругу местного дворянина, когда был капитаном в Ла-Сутеррене. Большинство солдат, несомненно, находили облегчение, как это всегда делали солдаты, в изнасиловании или проституции, но некоторые имели сильную и длительную привязанность к своим наложницам. Английский наемник Уильям Голд, один из лейтенантов Хоквуда в Италии, был в смятении, когда его французская подруга, с которой он прожил два десятилетия, бросила его. В архиве сеньоров Гонзага из Мантуи хранятся письма, в которых Голд пытался заручиться их помощью, чтобы вернуть ее. "Сладкая любовь покоряет самые гордые сердца…, – писал Голд, – она побеждает сильных, рушит самые высокие башни, толкает людей на насилие и все это постигло меня ради Джанет, так сильно мое сердце тоскует по ней"[1047]1047
  Lopes, Crón. D. João, ii, 236 (Констанция); Lescot, Chronique, ed. J. Lemoine (1896), 77–8 и Grandes chroniques de France, ed. J. Viard, ix (1937), 298–9 (Тотешам); Foed., iii, 480 (Констанция Ноллис); Doc. Millau [2], no. 337, 341 (Масси); Rec. doc. Poitou, iv, 364–7, 402–4 (Сэй). Дама де Понс: Froissart, Chron. (SHF), viii, 18–19; John of G. Reg. (1372–6), no. 1090. Любовницы: Rec. doc. Poitou, iv, 114–15 (Девере); Jean d'Arras, Mélusine, 811 (Крессвелл); Cal. S.P. Venice, i, nos. 67, 69–71, 74 (Голд).


[Закрыть].

Пожалуй, кроме секса, было только одно развлечение, которое объединяло почти всех солдат, независимо от звания, – это азартные игры, которые достигали огромных масштабов в полевых армиях и гарнизонах обеих сторон. Во время похода в Лангедок в 1355 году у Черного принца был специальный кошелек для хранения игорных денег. Филипп Бургундский, Бертран Дю Геклен и Оливье де Клиссон были заядлыми игроками в кости. Граф Савойский в 1386 году проиграл в азартные игры не менее 2.000 франков, ожидая отправки французской армии в Англию. Это были известные личности, и их проигрыши, вероятно, не принесли вреда никому, кроме как им самим, но среди простых солдат азартные игры стали серьезной дисциплинарной проблемой. Солдаты играли во все, как правило, в кости, но также в стрельбу из лука, лапту и любые другие виды спорта и игры, где они могли найти кого-то, кто мог бы поставить деньги против них. Как заметил Жоффруа де Шарни, игры переставали быть играми, когда в них играли на деньги. Ссоры из-за ставок и выигрышей были причинами бесчисленных драк и небрежения к службе. Сообщалось о поразительном количестве крепостей, которые были потеряны, а военные лагеря атакованы неприятелем, пока дозорные были заняты игрой[1048]1048
  London, Duchy of Cornwall Office, Journal of John Henxteworth, fol. 1; Letters B. du Guesclin, nos. 496, 515, 522, 720, 763; Itin. Ph. le Hardi, 489; Pitti, Cron., 72–3; Charny, Book, 112. Дозорные: e.g., Walsingham, Chron. Maj., 172; Chron. Bourbon, 91, 125.


[Закрыть].

"Копье, мина и штурмовая лестница" были главными орудиями войны, по словам авторов Les Cent Ballades (Ста баллад), которые были опытными профессиональными солдатами[1049]1049
  Cent Ballades, 14.


[Закрыть]. Поведение людей в бою трудно реконструировать. Немногочисленные рассказы очевидцев, если они вообще опускаются до деталей, редко поднимаются выше нагромождения отдельных подробностей. Фруассар, великий описатель тех лет, умел впитывать чужой опыт и вводить в него свои собственные образные представления. Но, насколько можно судить по его работам, он никогда лично не видел штурма города и не был свидетелем сражения. Единственной армией, за которой он, возможно, следовал в походе, была французская армия, действовавшая во Фландрии и Артуа в 1383 году. Тому, кто никогда не принимал участия в битве, нелегко представить себе коллективное мужество и безразличие к смерти, которые позволили французскому гарнизону Лиможа сражаться на улицах города против имеющего подавляющее превосходство противника, или англичанам взбираться вверх по лестницам, приставленным к стенам Ипра, когда артиллерийский огонь обрушивался на них с флангов, а люди лезшие впереди них падали в ров внизу.

Прежде всего, физическая близость противников в этих сражениях отличает их от большинства современных военных действий. Хронист Джеффри Бейкер, который получил свои сведения, по крайней мере, от одного очевидца, рассказывает, что в битве при Пуатье граф Солсбери "светился от теплой крови, покрывавшей его меч", а люди вокруг него "топтались в собственных кишках и выплевывали зубы". Рассказ Томаса Уолсингема о столкновении около Монтебура, в 1379 году, 500 или 600 французских солдат с английским рейдерским отрядом из Шербура, вероятно, был взят из частного письма и приукрашен тем, что хронист слышал от других о реальности сражения:

Французы, которых было намного больше чем нас, заставили нас отступить при первой же атаке. Наши лучники защищали нас, покрывая французов плотным облаком стрел, которые ранили многих из них и убили еще больше. Но они не дрогнули и продолжали наступать на нас, сражаясь с мужеством, пробивая себе путь вперед своим оружием, решив, что если смерть – их судьба, то они умрут достойно. Когда две армии встретились, раздался невероятный шум, мечи обрушились на шлемы, затрубили трубы, и повсюду царило смятение. Сэр Джон Харлестон, английский командир, пал первым. Он бросился на французский строй и был срублен, когда враги роились вокруг него, как пчелы. Ошеломленный, он остался лежать полумертвым на земле, растоптанный ногами людей и лошадей… Когда битва разгорелась и французы начали одерживать верх, сэр Джеффри Уорсли, опытный и решительный рыцарь, подошел к нам с резервом. Со своими людьми он атаковал позиции французов, прорвав их строй. Каждый из них был храбрецом, и рубил французов своим топором, истребляя их, как скот. Ни один удар не пропал даром. Ни один человек не опустил свое оружие напрасно. Ни разу не пришлось добивать врага вторым ударом. Самые крепкие шлемы были разбиты. Некоторые были так сплющены, что две половинки как бы сплавились между собой… и голова человека внутри была раздавлена до основания. Тем временем другой отряд людей, которым было поручено охранять наших лошадей и обоз в тылу… схватил свое оружие и прошел по телам французских солдат, лежащих на поле, чтобы обрушиться на врага сзади. Люди сэра Джеффри, прорвавшись через французский строй, рассеяли их и вынудили сдаться.

В этой схватке было убито около 120 французских солдат и столько же взято в плен, почти половина всего войска[1050]1050
  Chronicon Galfridi le Baker, ed. E.M. Thompson (1889), 148, 152; Walsingham, Chron. Maj., i, 284–8.


[Закрыть].

Несмотря на жестокость сражений XIV века, число убитых было на удивление низким. Большинство погибало уже после битвы во время преследования разбитого неприятеля, когда побежденных добивали, когда они беспомощно лежали на земле или пытались бежать с поля боя. В битве при Роозбеке французская армия сама понесла скромные потери, но, как говорят, перебила 3.000 фламандцев, когда они лежали раненые на земле, и еще больше, когда они спасались бегством по дорогам. Но если погибших было непропорционально больше у побежденных, то ранения получали все. Оружие, использовавшееся в средневековых сражениях, наносило ужасающие травмы, которые оставляли выживших навсегда обезображенными или инвалидами. Сэр Хью Гастингс, умерший в возрасте менее сорока лет от болезни, при осаде Кале в 1347 году, изображен на знаменитой латунной пластине в приходской церкви Элсинга в расцвете сил и здоровья. Но недавняя эксгумация его останков показала, что он был человеческой развалиной. Он страдал от воспаления суставов, а большинство его передних зубов были выбиты. Сэр Уильям Скроуп Старший стал инвалидом в возрасте около двадцати двух лет в результате ранения, полученного в битве при Морле (1342), и умер два года спустя, так и не оправившись от ран. Оливье де Клиссон знаменит тем, что потерял глаз в битве при Оре (1364). Восстановление после тяжелого ранения редко было полным, и профессиональных солдат было легко узнать по шрамам. Список, составленный в Провансе в 1374 году, в котором, что необычно, записаны не только имена, но и описана внешность, свидетельствует о том, что по крайней мере у четверти из упомянутых людей были шрамы от ран, полученных в прошлых кампаниях, как правило, на руках или лицах. Современник описывал бретонских солдат, возвращавшихся с войны, как обезображенных, изуродованных, часто окривевших и хромых, с лицами, похожими на кору дерева, а из их стеганных курток, пробитых мечами, все еще вываливалась пенька[1051]1051
  Роозбек: Chronographia, iii, 307; Chron. r. St.-Denis, i, 220. Гастингс: S. Hooper et al., 'The grave of Sir Hugh de Hastyngs, Elsing', Norfolk Archaeology, xxxix (1984), 88–99. Скроуп: Controversy Scrope Grosvenor, i, 51, 127, 145; Cal. Inq. P.M., viii, no. 546. Клиссон: Froissart, Chron. (SHF), vi, 165. Прованс: Hébert, 21, 22, 23. Бретонцы: St.-André, Libvre, 396.


[Закрыть].

Немногие аспекты военной жизни XIV века столь же малоизвестны, как лечение болезней и ран. Средневековые врачи работали в традициях, заложенных греческим теоретиком второго века Галеном, и их преемники продолжали это делать вплоть до XVIII века. Хотя они, должно быть, часто дополняли свою науку народными средствами того или иного рода, мы знаем о них очень мало, кроме того, что они, похоже, были в основном неэффективны. Дизентерия и другие инфекционные заболевания распространявшиеся в переполненных военных лагерях, были одними из основных причин потерь в средневековых армиях. Процент выздоровления был очень низким. В отношении ран дело обстояло лучше. Они были уделом хирургов, людей, которые не имели формального образования и профессионального престижа врачей, но, вероятно, были более полезны. Их обучение в значительной степени основывалось на наблюдении обращения с ранами, большая часть которых была получена во время сражений. Анри де Мондевиль, знаменитый французский хирург начала XIV века, по крайней мере, часть своих знаний почерпнул на службы в войсках Филиппа IV Красивого. Его трактат по хирургии, написанный примерно в 1312 году, был одним из первых, в котором был предложен вполне современный подход к лечению ран, основанный на остановке кровотечения, очистке раны и наложении швов в сочетании с питательной диетой и отдыхом. Некоторые идеи Мондевиля оставались спорными в его время и в течение долгого времени после него. Древнее представление (заимствованное, в конечном счете, у Галена) о том, что раны следует держать открытыми и поощрять их нагноение с помощью едких веществ, густых мазей или припарок для получения "похвального гноя", с помощью которого якобы изгоняются злые духи, продолжало пользоваться поддержкой большинства академических преподавателей и писателей вплоть до конца средних веков[1052]1052
  Henri de Mondeville, Die Chirurgie, ed. J.L. Pagel (1892), 140, 206, 332; M.C. Pouchelle, The Body and Surgery in the Middle Ages, tr. R. Morris (1990), 58–9; Rawlcliffe, 75–6.


[Закрыть].

Как и во многих других средневековых науках, теория зафиксирована лучше, чем практика, которая, возможно, была более впечатляющей. Фрагментарные свидетельства говорят о том, что современники умели отличать одни раны от других и применять методы лечения, соответствующие условиям. Было хорошо известно, что главным приоритетом является промывание раны чистой водой или природным дезинфицирующим средством и поддержание ее в чистоте. Герцог Ланкастер, тесть Джона Гонта, знал, что грязь и мухи – главные враги раненого, что раны следует промывать проточной водой и перевязывать компрессами с мазью и чистыми белыми бинтами. Современный французский хирург-врач Ги де Шолиак, чья знаменитая и влиятельная Grande Chirurgie (Большая хирургия), как говорят, отбросила академическое изучение лечения ран на два столетия назад, с усмешкой заметил, что подобные нелепые приемы были обычными среди профессиональных военных. По словам Ги, в их практике было принято очищать раны вином, духами или маслами из измельченных трав, прикладывая к ним тампоны из шерстяной ткани или капустные листья. Это подтверждается и другими свидетельствами. Правила снабжения города Монтобан во время осады в 1348 году предусматривали, среди прочего, запас хлопчатобумажной ткани, ваты, оливкового масла и мази (swint) для перевязки ран, а также перец, имбирь и специи, сушеный виноград, инжир и миндаль для припарок. Мази, в основном травяные, были основным элементом аптечек, которые брали с собой в поход, и хранились наготове в гарнизонных городах и замках. В качестве дезинфицирующих средств использовались экзотические смолы, натуральный скипидар, мед и даже, для ран, недоступных для скальпеля, разбавленные соединения мышьяка. Ги де Шолиак называл людей, которые следовали таким методам, простыми ремесленниками или эмпириками, но они, несомненно, делали то, что казалось эффективным. Они также были удивительно внимательны к преимуществам хорошей диеты и полноценного отдыха. Должно быть, в полевых условиях это было трудно обеспечить. Но мы располагаем сведениями Филиппа де Мезьера о том, что усиленное питание было доступно больным и раненым, по крайней мере, во французских армиях. Во время своего похода вокруг Парижа в 1360 году Эдуард III даже организовал отвод больных английских и союзных солдат в Бургундию для восстановления сил вдали от боевых действий, что является редким примером заботы о раненых, которых чаще всего оставляли ослабевать и умирать на обочине дороги[1053]1053
  Lancaster, Livre, 202, 207–8; Chauliac, Gr. Chirurgie, 15–16; *E. Forestié, 'Hughes de Cardaillac et la poudre à canon', Bull. Soc. Archéol. Tarn-et-Garonne, xxix (1901), 193, 217–18 (Монтобан). Мази, дезинфицирующие средства: e.g., Doc. Clos des Galées, ii, no. XXVII (542); Inv. mobiliers Bourgogne, ii, no. 1343; Lang, 121–30; Secousse, Preuves, 503 (мышьяк). Диета: Mézières, Songe, i, 513. Rest: Foed., iii, 473.


[Закрыть].

Ги де Шолиак подразумевает, что солдаты лечили раны друг друга. В большинстве случаев они, вероятно, так и поступали. Бретонский рыцарь Жоффруа Будес был тяжело ранен во время неудачного штурма стен Юсселя в феврале 1371 года. Когда он взбирался по приставной лестнице, на него обрушились большие камни, сброшенные сверху, и он упал в крепостной ров со сломанной рукой, переломом и вывихом бедра и рваными ранами по всему телу. Жоффруа был спасен и доставлен в Клермон, где его кости были скреплены битумом без медицинского вмешательства, по всей видимости, его спутниками. Хирурги, которые позже осмотрели его в Париже, обнаружили, что некоторые рваные раны еще не зажили, но переломы срослись идеально. Очевидно, что были случаи, когда профессиональная помощь была необходима. Принцы брали с собой на войну личных хирургов. Хирург Филиппа Бургундского был срочно вызван к нему, когда он отправлялся в кампанию в Пуату в 1372 году. Хирург Джона Гонта оставался при нем, чтобы служить ему везде, где он может понадобиться, "хорошо и правильно снаряженным для войны". Но эти люди лечили своего господина, его домочадцев и личных помощников. Лишь изредка мы слышим о том, что хирургов предоставляли более скромным людям. Некоторые гарнизоны брали местных врачей на постоянную службу. Но нет никаких свидетельств организованного медицинского обслуживания до 1415 года, когда корпус из почти двух дюжин хирургов служил в английской армии при Азенкуре. Большинство солдат, получивших на поле боя переломы от ударов мечей или топоров, вероятно, умерли от гангрены или других быстро распространяющихся инфекций задолго до того, как к ним подоспела помощь[1054]1054
  Будес: Mon. proc. canonisation Ch. de Blois, 281–2. Личные хирурги: PRO C81/333/19764 (Эдуард III); Foed., iii, 403 (Черный Принц); Inv. mobiliers Bourgogne, i, nos. 1411n3; Itin. Ph. le Hardi, 494, 495, 558; John of G. Reg. (1379–83), nos. 48, 691. Менее знатные: BN PO 2490 Riquelme/2 (осады в Гароннской кампании, 1346); Doc. Clos des Galées, i, no. 591 (ранения, полученные в результате "различных нападений", 1363). Хирурги, служившие в гарнизонах рутьеров, часто утверждали, что были стеснены в средствах: AN JJ90/385 (Creil, ca. 1358); *S. Luce, 'Négociations des anglais avec le roi de Navarre', Mems. Soc. Hist. Paris, i (1875), 113, 122–5 (St.-Cloud, 1358). Азенкур: Rawcliffe, 141.


[Закрыть].

Среди тех, кто выжил, раны от стрел и арбалетных болтов были, вероятно, самыми распространенными травмами, требующими хирургического вмешательства. Арбалетные болты были сделаны из железа. Стрелы имели металлический наконечник, который часто был с зазубринами. Их извлечение из раны было тонкой операцией с высоким риском неудачи. Голова солдата была уязвима, поскольку забрала обычно оставляли поднятыми, чтобы человек мог лучше видеть, что происходит вокруг и слышать или выкрикивать приказы. Ги де Шолиак располагал целым набором инструментов для извлечения наконечников стрел, но предупреждал, что глубокие раны головы обычно неизлечимы. Возможно, это было слишком пессимистично, но результаты хирургического вмешательства были разными. Два цирюльника-хирурга из Йорка тщетно пытались удалить остатки зазубренного наконечника из головы шотландского короля Давида II после его пленения в битве при Невиллс-Кросс в 1346 году. Эти зазубрины оставались там в течение двадцати лет, когда они, как говорят, были удалены чудесным вмешательством Святого Монана. В другом случае, когда стрела вошла на шесть дюймов в голову принца Генриха (будущего Генриха V) в битве при Шрусбери в 1403 году, она была успешно удалена с помощью специально изготовленного инструмента в ходе сложной и длительной операции, о которой сохранился замечательный отчет, написанный самим хирургом. Но вряд ли это был типичный случай. Принц Генрих был важным пациентом, а хирург – одним из самых известных практикующих врачей в Англии. Людям пораженным стрелами чаще всего наивно советовали, что безопаснее оставить наконечник в ране и терпеть дискомфорт.

 
А раны нет, как всем известно, хуже,
Чем та, что подлечил ты лишь снаружи,
Стрелы же смертоносной не извлек.
 

(Перевод О. Румера)

Писал Чосер в Рассказе Франклина[1055]1055
  Chauliac, Gr. Chirurgie, 201, 206–8, 255; Works, iv, 493 (ll. 1114–15). Дэвид: PRO E101/25/10; Bower, Scotichron., vii, 260. Henry: Lang, 121–30.


[Закрыть].

Лошади были еще более уязвимы, чем люди, но мы еще меньше знаем об их лечении. Лошади страдали от ран, нанесенных копьями и стрелами, и частых переломов. Они погибали от лагерных болезней. Они не могли переносить длительные периоды без еды и воды, как это часто приходилось делать людям. Они болели, когда им приходилось пить загрязненную паводками воду. Крупные экспедиции, такие как экспедиции Джона Гонта в 1373–74 годах и графа Бекингема в 1380–81 годах, часто приводили к катастрофическим потерям лошадей. Ветеринарные врачи, насколько мы можем судить, неизменно были ремесленникам, а не учеными людьми, и поэтому они оставили мало следов своей работы. Возможно, некоторые из них были немногим лучше автора краткого руководства по уходу за лошадьми, хранящегося в Колледже Корпус-Кристи, Кембридж, который советовал молиться при всех серьезных заболеваниях. Но определенное количество практических ветеринарных знаний должно было быть распространено среди военных и их конюхов, которые постоянно жили и работали с лошадьми. В Menagier de Paris (Парижском домохозяине или Парижском Домострое), чьи дидактические наставления супруге так много говорят нам о жизни процветающих городских семей, также приведены советы конюхам о болезнях и лечении лошадей, которые автор, предположительно, вывел из многолетних наблюдений. Жан де Беарн, англо-гасконский рутьер, командовавший пиренейской крепостью Лурд большую часть 1370-х и 1380-х годов, заказал трактат по ветеринарии у ученого каталонца и посвятил его Ричарду II. Это академическая компиляция, в основном составленная на основе старых византийских источников, которая не могла иметь большого практического применения, но она, по крайней мере, свидетельствует о серьезном интересе к этой теме. Единственная сохранившаяся рукопись содержит несколько поразительных иллюстраций процедур лечения переломов, ран и других болезней лошадей, которые более поучительны, чем что-либо в тексте[1056]1056
  Cambridge, Corpus Christi Coll. MS 297, cited in Menagier, 306n141; BN Esp. 214, fols. 1–73; Poulle-Drieux, 35; Davis, 104–5. On Jean de Béarn: PRO C61/97, m. 5.


[Закрыть].

* * *

Из всех опасностей, с которыми сталкивались средневековые солдаты, ни одна не была столь важной с финансовой точки зрения, как опасность пленения. В течение долгой профессиональной карьеры выдающийся солдат вполне мог попасть в плен хотя бы один раз, а вполне возможно, что и не один. Бертран Дю Геклен попадал в плен четыре раза в течение восьми лет. Он серьезно рисковал своей безопасностью, особенно в начале своей карьеры, но его опыт отнюдь не был чем-то необычным. Французский рыцарь Тристан де Миньеле был захвачен англичанами в битве при Мороне в 1352 году и еще раз четыре года спустя, когда он нес штандарт Дофина в битве при Пуатье. Гасконский герой Жан де Грайи, капталь де Бюш, был взят в плен французами в битве при Кошереле в 1364 году и снова при Субизе в 1372 году. Бертука д'Альбре был захвачен в плен по меньшей мере дважды. Гасконский рыцарь Бернар де Монте, который в 1382 году обратился за помощью к Ричарду II, утверждал, что за двенадцать лет был захвачен в плен шесть раз[1057]1057
  S. Luce, Histoire de Bertrand du Guesclin. La Jeunesse de Bertrand (1876), 312–14, 149–52; Letters B. du Guesclin, nos. 97–8; Sumption, ii, 555–6. Миньеле: Robert of Avesbury, de gestis mirabilibus regis Edwardi, ed. E.M. Thompson (1889), 416; CPR 1354–8, 235; AN JJ91/499; Foed., iii, 359. Капталь: Sumption, ii, 511, 522, 574. Монте: PRO C61/96, m. 15.


[Закрыть].

Обращение с военнопленными регулировалось сложной смесью правовых норм и обычаев, которая постепенно совершенствовалась по мере продолжения войны. Пленники были законным военным трофеем в той же мере, что и доспехи, снаряжение или лошади и пленители обходились с ними довольно милостиво. На заключительных этапах любой крупной битвы выжившие солдаты побежденной армии, истощенные, раненые или бежавшие с места происшествия, подвергались обычной хладнокровной резне, если только их снаряжение не показывало, что они достаточно богаты, чтобы быть достойными пленения. Если человек сдавался в плен, пощада была актом милосердия. Сделка рассматривалась как договор, по которому он отдавал себя в распоряжение победителя в обмен на свою жизнь. Сделка обычно завершалась четким соглашением, которое было понятно всем, и скреплялось передачей залога, например, шлема или правой перчатки пленника, которые служили наглядным доказательством в случае спора. "Стань моим пленником, и будешь спасен, сеньор Лангуаран, или ты умрешь", – крикнул Берару д'Альбре пленитель, устроивший ему засаду на гасконской границе в 1379 году, и сорвал с его головы шлем, когда тот лежал на земле. Берар, который знал, что его соратники находятся где-то рядом и  ожидал, что его спасут, ничего не ответил, после чего его враг вогнал кинжал в его глазницу и убил его[1058]1058
  Bonet, Tree, 152; Keen (1965), 156–7; Black Book, i, 457 (xxii); Froissart, Chron. (SHF), ix, 122; xv, 146, 154.


[Закрыть].

Не все пленники освобождались за выкуп. Некоторые были присвоены королем, как правило, после выплаты компенсации пленителю, и удерживались неопределенное время по политическим причинам. Знатные шотландцы, взятые в плен в битве при Невиллс-Кросс в 1346 году, находились в плену в течение длительного времени, поскольку Эдуард III считал, что, удерживая их, он уменьшит способность шотландцев к сопротивлению. Сыновья Карла Блуа были заключены в Англии более чем на тридцать лет по очень похожим причинам. Энрике II известен тем, что после битвы при Ла-Рошели отказался отпускать за выкуп своих английских и гасконских пленников и годами держал их в тюрьме в Кастилии. По обычаю, король Франции имел право забрать себе любого пленника стоимость выкупа которого была более 10.000 франков. Он пользовался этим правом более сдержанно, чем его соперник, но был вполне способен на это, когда это было выгодно. Когда капталь де Бюш был захвачен в первый раз, в 1364 году, Карл V отпустил его без выкупа в надежде переманить того на свою сторону. Во второй раз, в 1372 году, король вообще отказался освободить его, даже за соответствующий выкуп, пока тот не согласится отречься от верности английскому королю. Капталь протестовал, заявив, что обращение с ним противоречит законам ведения войны. Так же поступили и несколько придворных Карла V, среди которых был и французский рыцарь пленивший капталя. За своего пленника он получил от короля всего 1.200 франков, что было гораздо меньше его стоимости на открытом рынке. Но с точки зрения закона король был прав. Таким образом капталь оставался в мрачной тюрьме Корбея до самой своей смерти в 1377 году[1059]1059
  Sumption, i, 553–4, 574; Contamine (1972), 198; Timbal, Régistres, 306. Капталь: Froissart, Chron. (SHF), viii, 239–40; Istore, ii, 124.


[Закрыть].

Суть этой истории в том, что практика выкупа пленников поднимала множество вопросов, помимо денежных. Вне рыцарского сословия она всегда была спорной. Меньшинство церковников считало, что таким образом милосердие становится способом наживы и превращает человека в движимое имущество. Более конкретная критика, поскольку она была шире распространена, заключалась в том, что освобождение пленных солдат за выкуп способствует усилению врага и затягиванию войны. Перспектива выкупа также способствовала недисциплинированности в армии, поскольку солдаты нарушали строй и пренебрегали приказами командиров в погоне за пленными. Когда после катастрофического поражения при Пуатье в 1356 году мнение французов ополчилось против всего рыцарского сословия, одним из главных обвинений в их адрес стало то, что система выкупов была заговором между военными обеих сторон. Говорили, что они имеют больше общего друг с другом, чем с остальным населением, которое их кормит, и предпочитают наживаться на враге, чем уничтожать его. Подобные мнения звучали и в Англии, когда в конце века люди стали выступать против войны. Однако, по большому счету, рыцарские традиции преобладали. Даже такие значительные фигуры, как Карл Блуа и Бертран Дю Геклен, выкупались, если удавалось назначить подходящую цену. "Среди христиан, великих и малых, – писал Оноре Бонэ, – принято брать выкуп друг с друга"[1060]1060
  Bonet, Tree, 152; 'Complainte sur la bataille de Poitiers', ed. C. de Beaurepaire, BEC, xii (1851), 257, 261.


[Закрыть].

Как пленник не имел гарантий быть освобожденным за выкуп, так и сам факт сдачи в плен не подразумевал обещания заплатить выкуп. Для этого требовалось дополнительное соглашение. Поскольку содержание пленника могло быть дорогостоящим, незначительных пленников на практике отпускали довольно быстро, часто в течение дня или двух после пленения, после примерной оценки их стоимости и обсуждения условий у лагерного костра. В таких случаях обе стороны частенько блефовали. Пленитель угрожал оставить пленника в плену, когда они не в состоянии были договориться о цене. Со своей стороны, пленники зачастую давали низкую оценку собственной значимости, как, например, французский рыцарь, захваченный Джоном, лордом Невиллом, при Карлайле во время кампании Жана де Вьенна в 1385 году, который лгал о своем статусе и назвался вымышленным именем. Этот человек был разоблачен товарищем по плену, предателем, который рассказал своим пленителям, кто этот человек и сколько с него можно взять. Но, как правило, пленители были вынуждены назначать выкуп за пленных по их собственной оценке, что обычно приводило к довольно скромным суммам. Хронист Жан Лебель сообщает, что большинство из огромной массы французских пленников, взятых в битве при Пуатье, отделались легким выкупом именно по этой причине. У более знатных пленников дела с этим обстояли хуже. Их лошади и снаряжение были слишком дорогими, а гербы на сюрко легко опознавались герольдами. Их почти всегда задерживали на какое-то время, пока наводили справки, договаривались о полном выкупе и получали гарантии его выплаты. Этот процесс мог быть трудным и длительным, поскольку пленники, содержались в изоляции в чужой стране, без друзей и советников, которые могли бы их поддержать[1061]1061
  Карлайл: Reg. crim. Châtelet, i, 383; PRO C61/70, m. 32. Пуатье: Bel, Chron., ii, 237–8.


[Закрыть].

Традиционно существовали пределы того, что мог потребовать пленитель. Когда пленитель Жана де Грайи обратился к Карлу V с просьбой освободить того с "финансовой куртуазностью", он ссылался на широко распространенное убеждение среди дворян, что выкуп должен составлять разумную сумму. Папа Григорий XI высказал ту же мысль, когда потребовал, чтобы выкуп его племянника Роже Бофора (который был захвачен при взятии Лиможа) был снижен до уровня, соответствующего "законам войны и практике дворян". Хотя существование такого принципа было общепризнанным, никогда не существовало твердого консенсуса относительно того, что такое "финансовая куртуазность". Согласно Оноре Боне, выкуп должен быть:

… разумным и рыцарским и таким, какой пленник способен заплатить в соответствии с обычаями войны и своей страны, и назначаться в таком размере, чтобы не лишить наследства его жену, детей, родственников и друзей, ибо справедливость требует, чтобы у них были средства к существованию после выплаты выкупа.

Это определение порождает множество вопросов, и, как заметил сам Боне, на практике оно часто игнорировалось. Большинство пленителей делали приблизительную оценку того, что пленник мог выручить от продажи имущества, и добавляли что-то на взнос, который можно было ожидать от его родственников и друзей, а в случае с политически важными пленниками – от его государя[1062]1062
  Froissart, Chron. (SHF), viii, 239–40 (Грайи); Foed., iii, 923 (Бофор); Bonet, Tree, 153.


[Закрыть].