Текст книги "Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 77 страниц)

Практика XIV века сгладила влияние рангов и личностей, сделав командование армиями в определенной степени коллективным занятием. Каждый полководец окружал себя группой советников, которые направляли его и передавали его решения остальной армии. Филипп де Мезьер считал, что Совет командующего армией должен состоять из десяти или двенадцати опытных рыцарей, из которых по крайней мере четыре или пять должны постоянно находиться при нем, а также юриста или двух юристов для разрешения споров между людьми. Подобной практики неизменно придерживались как в английской, так и во французской армиях. Даже опытный и уверенный в себе Бертран Дю Геклен имел небольшую группу доверенных товарищей, "мнениями которых он руководствовался во всем". После 1371 года люди типа Ноллиса должны были применять свои военные навыки в английских армиях в качестве членов военного совета, где их влияние часто было очень велико. Граф Бекингем командовал великим континентальным шевоше 1380 года, не имея за плечами почти никакого военного опыта, а реальное руководство кампанией осуществляли сэр Роберт Ноллис, его собрат по оружию сэр Хью Калвли и два других профессиональных капитана, Уильям, лорд Латимер, и сэр Томас Перси. Крестовый поход епископа Норвича был еще одной кампанией, проведенной под номинальным руководством высокопоставленного прелата, которым руководил военный Совет, состоящий из профессиональных солдат[1029]1029
  Mézières, Songe, i, 514–15; Chron. Bourbon, 91 (Дю Геклен).


[Закрыть].

Большая часть организационных трудностей, с которыми сталкивались армейские командиры, возникала из-за отсутствия эффективной системы командования. В походе и в бою крупные полевые армии формировались в баталии, каждая из которых находилась под командованием своего командира, как правило, крупного дворянина или одного из военных офицеров французской короны. Баталия не имела определенного размера. Она была, как говорил Оноре Боне, настолько большой или настолько маленькой, насколько маршалы решали его сделать. Крупные баталии могли насчитывать несколько тысяч человек. Но баталии, по сути, были временными формированиями. Отряд или рота оставалась основным структурным элементом армий обеих сторон, и между ее капитаном и командиром баталии не было промежуточных офицеров. Роты, как правило, были высоко сплоченными социальными единицами, объединенными мощными узами взаимной преданности и зависимости. Их численность варьировалась от полудюжины до нескольких сотен человек, большинство из которых набирались в определенном географическом районе, где их капитан был выдающейся фигурой. В их состав обычно входило большое количество его родственников, соседей, друзей и арендаторов. Они сражались под его знаменем или вымпелом. Его имя было их боевым кличем: "Геклен! Клиссон! Сансер! Семпи! Лаваль!" Эти люди выполняли приказы своего капитана, даже если это означало бросить остальную армию на поле боя или начать самостоятельные операции. "По законам войны, – говорил Фруассар, – ни один человек не может быть обвинен в том, что он следует за своим господином и капитаном"[1030]1030
  Bonet, Tree, 130; Contamine (1972), 78–81, 224; Froissart, Chron. (SHF), viii, 187–8.


[Закрыть].

В обеих странах были предприняты попытки создать более сплоченные армии, заменив старую солидарность военной аристократии более формальными структурами власти. Во Франции уже было несколько экспериментов в этом направлении, начиная с тщательно разработанного указа Иоанна II 1351 года. Но самая амбициозная схема реформы была разработана Карлом V. Его ордонанс 1374 года об организации армии требовал, чтобы каждый капитан имел поручение от короля или его лейтенантов. Он настаивал на том, что отряд/рота должна состоять из ста человек, не больше и не меньше, разделенных на отряды по десять человек в каждом. Крупные роты должны были быть разделены, а мелкие – объединены и переданы под командование капитана, назначаемого королем. Каждый капитан должен был нести личную ответственность за соблюдение дисциплины его людьми. Никто не должен был покидать армию без разрешения. Эта схема хоть и дала неоднозначные результаты, однако, начала формировать иерархию подразделений, и постепенно укоренила представление о том, что рота является частью более крупного подразделения, подчиняющегося короне, а не только своему капитану. В начале 1350-х годов знаменитый французский паладин Жоффруа де Шарни все еще рассматривал армию не как единое тело, объединенное общими узами дисциплины, а как группу людей, занятых погоней за славой и наградой, подчиняющихся общему кодексу ценностей, который возвышает индивидуальную храбрость и достижения. Он считал, что это спорный вопрос, имеет ли право человек, не подчинившийся приказу в погоне за личной славой, требовать положенное ему по контракту жалование. Мало у кого возникли бы трудности с этим вопросом поколением позже. В 1380-х годах правовед Оноре Боне считал, что солдат обязан под страхом смерти подчиняться командиру армии, в которой он служит. Человек, который преждевременно шел в атаку или покидал армию без разрешения ради собственных приключений, подлежал обезглавливанию по приказу коннетабля, даже если его неповиновение приводило к успеху. Мнение Фруассара о главенстве власти капитана устарело уже тогда, когда он это писал. Дисциплинарные функции коннетабля и маршалов в этот период заметно расширились. В сферу их компетенции попадал все более широкий круг правонарушений: трусость, дезертирство, симулирование болезни и нанесение себе ранений, а также драки[1031]1031
  Ord., iv, 67–70, v, 658–61; Contamine (1972), 81–3, 143–4, 188, 201, 224–5; Bonet, Tree, 122–3, 132–3; Orgeval, 42–50.


[Закрыть].

Очень похожие события происходили и в Англии. В 1385 году, в начале кампании Ричарда II против шотландцев, от его имени был издан полный свод военных постановлений, когда армия проходила через Дарем. Первый же его пункт гласил, что "все люди, какой бы нации, звания или состояния они ни были, должны подчиняться приказам короля, его констебля и маршалов под страхом потери своей жизни и имущества". Большая часть остальной части документа была направлена на ограничение самостоятельности отдельных отрядов и сдерживание бесчисленных проявлений недисциплинированности, на которые людей провоцировала погоня за личной выгодой и славой. Отряды были приписаны к баталиям, командирам которых они должны были подчиняться. Ни один человек не должен был выкрикивать свое собственное имя или имя своего капитана в качестве боевого клича. Никто не должен был без разрешения кричать "Havoc!" (Круши!) – традиционный сигнал к разрыву строя и началу конкурентной борьбы за пленных и добычу. Никто не должен был двигаться впереди своей баталии или отправляться в конные рейды без специального приказа. Ссоры по поводу распределения добычи должны были передаваться на рассмотрение констеблю и маршалам, а не решаться насильственным путем. За нарушения предписывался целый ряд наказаний – от смерти в одном случае до конфискации лошади и доспехов или отрезанию уха в другом. Возможно, в более ранних кампаниях издавались менее продуманные дисциплинарные кодексы, но это самый ранний из сохранившихся английских военных ордонансов, который использовался в качестве образца для всех последующих документов подобного рода[1032]1032
  Black Book, i, 453–8; Keen (1995).


[Закрыть].

Новая солидарность получила зримое выражение во все более широком использовании униформы. Отряды по-прежнему следовали за знаменем с гербом своего капитана и размещали его герб на своих повозках и палатках, как они делали это всегда. Филипп Бургундский в 1383 году изготовил 2.000 миниатюрных вымпелов со своим гербом для распространения среди солдат своей баталии во время кампании во Фландрии. Еще 4.000 были изготовлены в 1386 году для баталии, которую он собирался вести в Англию. Его коллеги-командиры, вероятно, сделали то же самое для своих баталий. Но национальные эмблемы и цвета все больше вытесняли личные герба и цвета ливрей, которые позволяли предыдущему поколению отличать друга от врага. В королевских армиях Франции использование вертикального белого креста на черном или красном фоне, начавшееся в 1350-х годах, к 1369 году стало обязательным для контингентов набранных в городах, а к концу века это стало общей практикой. Даремский ордонанс Ричарда II требовал, чтобы каждый человек в армии, независимо от звания или национальности, носил большой красный крест Святого Георгия на своих доспехах, сзади и спереди, и предусматривал смертную казнь для любого врага, пойманного на ношении такого креста. Гасконцы также носили крест Святого Георгия, как и англичане, чтобы показать, что они на одной стороне. В Шотландии несколько ранее командиры франко-шотландских войск издали несколько похожих указов, призывавших оба национальных контингента носить на своих сюрко крест Святого Андрея[1033]1033
  Inv. mobiliers Bourgogne, ii, nos. 803, 1401, 1614. Французский крест: Cron. Tournai, 167; Contamine (1972), 668–70. Крест Святого Георгия: Black Book, i, 456 (xviii); Chronographia, ii, 391. Крест Святого Андрея: Acts Parl. Scot., i, 554–5.


[Закрыть].

* * *

Для большинства солдат обеих стран история кампании начиналась с заключения договора/контракта (indenture). Это было письменное соглашение с капитаном, по которому солдат соглашался служить в его отряде/роте. В Англии контрактная система к этому времени достигла высокой степени проработки и была практически всеобщей. Солдат обязывался явиться на смотр по вызову, будучи достаточно вооруженным, конным и экипированным. Если он заключал контракт с другими солдатами, то указывалось их точное количество и тип. Если рота должна была служить за границей, то предусматривалась доставка. Указывался срок службы. Оговаривались условия распределения добычи, как правило, соответствующие условиям договора капитана с королем. Согласовывались ставки военного жалованья и вознаграждения, а также интервалы, через которые они должны были выплачиваться. Некоторые из этих документов несут на себе следы напряженного торга, неаккуратные подчистки и вставки на испачканной бумаге.

XIV век был веком законопослушным, и контракт был лишь первым из целого ряда юридических документов, которые необходимо было оформить перед тем, как солдат отправлялся на войну. В эпоху, когда лжесвидетельство было обычным делом, а судебные разбирательства часто проворачивались благодаря благосклонности, подкупу или насилию, судебные записи полны историй о конфискации имущества у людей, ушедших на войну. В обязанности капитана входило получение охранных грамот для любого члена его роты, оставлявшего после себя земельные владения. Эти грамоты, которые выдавались сотнями в течение нескольких недель перед каждой большой континентальной кампанией, приостанавливали все судебные разбирательства против людей, задействованных на службе у короля. Более богатые солдаты с более сложными делами также подавали прошения о выдаче доверенностей, которые позволяли им назначать представителей для ведения своих дел на время отсутствия. Наконец, нужно было составить завещание, часто в спешке в ночь перед отъездом из дома или в порту, пока корабли подводили к берегам и причалам для погрузки. Ричард, лорд Пойнингс, несомненно, был не единственным членом кастильской армии Джона Гонта, написавшим свое завещание de ma main en haste (моей торопливой рукой) в Плимутском заливе, пока он ждал приказа о погрузке на корабли[1034]1034
  Prince (1933), 296–7 (о французской практике см. Contamine (1972), 58–60); Walker (1990)[1], 55n66 (will).


[Закрыть].

Платная служба солдата начиналась на смотре (фр. montre – показывать). Его цель заключалась в осмотре вооружения и снаряжения людей, представленных капитанами рот, а также в проверке их лошадей. Результат записывался писарем в ведомость, на основании которой капитан получал жалование за свою роту. Сразу после смотра капитан имел право получить аванс за своих людей. Во Франции практиковалась выплата месячного жалованья во время смотра с последующими доплатами через регулярные промежутки времени в течение кампании. Английские армии получали более щедрые авансы: четверть жалованья и награды были нормой, а аванс за шесть месяцев – не редкостью. Но в Англии вечная скудость правительства означала, что аванс иногда был единственным, что человек видел из своего жалованья в течение многих месяцев или лет. Процедура прохождения строевого смотра в обеих странах была практически одинаковой. В Англии смотр обычно проводился в порту посадки на корабли камер-рыцарями, которые не входили в состав армии и по этой причине считались более независимыми. Во Франции смотр обычно проводился на открытой площадке под стенами такого города, как Аррас, Анжер или Тур, расположенного на некотором расстоянии от театра военных действий в центре региональной дорожной сети. Смотр проводили офицеры, назначенные коннетаблем, маршалами и магистром арбалетчиков, а также люди, которые поклялись выполнять свой долг и, как и их английские коллеги, были выбраны из тех, кто сам не служил в армии. У Фруассара есть наглядное описание смотра английского гарнизона Ла-Рошели в 1372 году, которое, должно быть, было хорошо знакомо солдатам, читавшим его. Около шестидесяти человек проехали перед офицером на лошадях в полном вооружении, которое они часами начищали до блеска накануне вечером. Офицер прошел вдоль строя, находя недостатки то тут, то там. "Вот вы, где остальное снаряжение? Найдите его, если не хотите, чтобы вам сняли жалованье". "Да, сэр". Были приняты тщательные меры предосторожности против мошенничества. Смотры должны были проводиться под открытым небом при дневном свете. Список личного состава составлялся в нескольких экземплярах, где солдаты перечислялись по именам и статусу. На лошадях ставили клеймо на бедре, чтобы гарантировать, что те же самые животные не будут повторно представлены другой ротой[1035]1035
  Франция: Ord., iv, 68, v, 658–9; BN Lat. 9175, fols. 130–49, esp. at 141–142, 149–149vo (постановление о закрытии Штатов Лангедока, декабрь 1369); Contamine (1972), 86–7, 89–91, 110–11, 146–7. Англия: Prince (1933), 292–3; Ayton (1994), 55–6; Froissart, Chron. (SHF), viii, 78–9.


[Закрыть].

Однако, несмотря на растущую административную проработанность, офицеры, занимавшиеся расквартированием и выдачей жалования, часто были некомпетентны или коррумпированы, а мошенничество было распространено повсеместно. В литературе и постановлениях того периода регулярно встречается описание мошеннических уловок. Одно и то же снаряжение передавалось из роты в роту, когда каждая из них поочередно представала перед офицером для проверки. Капитаны заимствовали людей друг у друга, чтобы довести  свою роту до численности указанной в контракте, и лгали об их статусе. Офицер, проводящий смотр, не мог быть везде и сразу. Значительные роты иногда выставлялись перед клерками, чьи знания о снаряжении и лошадях были весьма ограниченными, и которых, похоже, легко было обмануть. Джон, лорд Невилл из Раби, представил свою роту в Саутгемптоне в 1375 году клерку, который не заметил серьезных недостатков как в количестве, так и в качестве. На этом возможности мошенничества не заканчивались. Капитаны должны были пропорционально уменьшать получаемое жалованье за вычетом дезертиров или умерших после смотра людей, и от них ожидали возврата уже выплаченных таким людям авансов. Но обширные записи английской финансовой администрации свидетельствуют лишь о редких случаях, когда это действительно происходило. Во французской армии, по-видимому, за численностью отрядов осуществлялся более строгий надзор. В ходе кампании регулярно проводились дополнительные смотры, как правило, в первый день каждого месяца, чтобы учесть потери, дезертирство и утрату снаряжения, – практика, которая систематически применялась в английских армиях только в XV веке. Но даже во Франции постоянно поступали жалобы на небрежность и коррумпированность офицеров. Военные казначеи, по общему мнению, брали взятки за то, что не замечали нарушений. В 1373 году Карл V жаловался, что его роты генуэзских арбалетчиков гораздо меньше, чем положено по штату, и что многие из них не генуэзцы и даже не арбалетчики, а "никчемные, низкосортные людишки, нанятые за гроши". Как вспоминал позже Филипп де Мезьер, "было печально известно, что капитаны получали жалованье за 500 человек, а в их ротах никогда не было более 250 человек, а некоторые скрывались с авансами, как только их получали"[1036]1036
  Англия: Parl. Rolls, v, 311–12 (34); vi, 256–7 (93). Франция: Ord., v, 650–1 (23–4, 26); Mézières, Songe, i, 458–60, ii, 401–2, 403–4; Contamine (1972), 92–3, 144–6.


[Закрыть].

Самым дорогим имуществом воина были его лошади и доспехи. Когда Черный принц в своем завещании распорядился, чтобы его тело до могилы сопровождали два его боевых коня и два человека в доспехах, он даже в смерти демонстрировал два главных признака статуса воина, а также следовал обычаю, который становился традиционным среди людей его сословия. Предполагалось, что оруженосец должен иметь "покрытого" боевого коня, а рыцарь – двух. Это были крупные животные, сильные, выносливые и быстрые, способные нести на себе тяжеловооруженного человека. В дополнение к боевому коню латнику требовалась еще одна лошадь для езды в походе и, если он мог получить место для их перевозки, вьючная лошадь для перевозки багажа и лошадь для слуги. Это означало значительные затраты на лошадей. Сохранившиеся оценки лошадей свидетельствуют о том, что среднестатистический рыцарь ездил на лошади стоимостью от 20 до 30 фунтов стерлингов, в то время как его оруженосец имел животное стоимостью около 10 фунтов стерлингов. Самые крупные и лучшие боевые кони (известные как destriers) могли стоить до 100 фунтов стерлингов. Лошадь человека была наглядным признаком его статуса в обществе и от нее зачастую зависела жизнь всадника. Когда сэр Джон Фальконер был убит в стычке под Бенавенте во время кастильской кампании 1387 года, его соратники были уверены, что это произошло из-за его низкосортной лошади[1037]1037
  Royal Wills, 67, 68 (Черный Принц); Ayton (1994), 57–8, 194–8, 202–6, 219–20, 224–7, 229–31; Lopes, Crón. D. João, ii, 216 (Фальконер). Cf., for France, Contamine (1972), 17–19, 655–7.


[Закрыть].

Доспехи становились все более сложными, особенно во Франции, где большое внимание уделялось защите солдат от стрел английского лука. Большинство доспехов по-прежнему состояли из кольчуги, которая была дешевле и легче латных пластин, позволяла свободнее двигаться и лучше пропускала воздух. Кольчуга оставалась "ходовым товаром", как заметил опытный торговец оружием в 1385 году, но ее недостатки были хорошо известны. Раскопки, массовых захоронений в Висбю в Швеции, где в июле 1361 года датская армия уничтожила войско шведских крестьян и горожан, предоставили убедительные доказательства того, что доспехи старого образца не обеспечивают защиты от стрел выпущенных из лука. Многие жертвы были убиты навесными залпами стрел, которые пробивали звенья их кольчужных капюшонов. Кольчужные капюшоны исчезли из употребления во Франции и Англии во многом по этой причине. Легкий стальной или железный шлем (известный как бацинет) с кольчужным воротником и подвижным забралом стал универсальным снаряжением для латника. С течением времени кольчуга, как основной вид доспеха, постепенно вытеснялась пластинчатой бригантиной. Бригантины тщательно облегали торс человека, а их пластины были практически непробиваемы для стрел и арбалетных болтов и обеспечивали высокую степень защиты от копий, мечей и топоров. В следующем столетии они превратились в сложные сочлененные доспехи, изготовленные из легкой углеродистой стали в Италии и Германии. Но в конце XIV века полные пластинчатые доспехи все еще оставались слишком тяжелыми и неудобными. Они запечатлены на надгробных изваяниях и широко применялись на рыцарских на турнирах, но в бою использовались редко. Карл VI носил кольчугу во время кампании в Нидерландах, а Джон Гонт и его спутники явились в кольчужных доспехах на встречу с королем Португалии в Понта-да-Муру. Как и большинство их латников, они носили ее в комплекте с латными пластинами: нагрудниками, набедренниками, наручами и перчатки, закрывающими предплечье и запястья[1038]1038
  'Ann. Arch. Datini', xii, 78 (торговцы оружием); B. Thordeman, Armour from the Battle of Wisby, 1361 (1939), i, 185–92; Strickland & Hardy, 277–8. Карл VI: Comptes Écurie, i, nos. 66, 143, 152, 170, 223–30, 252, 507, 715–20, 939, 1029–35; Comptes hôtel, 219; и см. его кольчугу (1383) в музее собора в Шартре. Гонт: Crón. D. João, ii, 202. Ср. оборудование, поставленное для службы на море в 1385 году: Doc. Clos des Galées, i, no. 1207.


[Закрыть].

Есть некоторые свидетельства того, что в конце XIV века, по крайней мере, в Англии, суммы, затрачиваемые на доспехи для лошадей, сократились, возможно, это было ответом на изменения в тактике боя[1039]1039
  Ayton (1994), 197.


[Закрыть]. С другой стороны, доспехи для людей становились все более дорогими. Компания Франческо Датини в Авиньоне предлагала бацинеты по цене 6 ливров с забралом, 4 ливра без забрала, и дополнительно 4½ ливра за кольчужный воротник, который крепился к бацинету для защиты шеи и плеч. Полная кольчуга (hauberk)покрывавшая тело с головы до ног, стоила более 14 ливров. Разрозненные фрагменты свидетельств говорят о том, что во Франции покупка базовых доспехов для латника без претензий на статус обходилась примерно в 25 ливров (около 6 фунтов стерлингов). Это составляло примерно двухмесячное военное жалованье французского оруженосца. В Англии снаряжение даже скромного лучника, защищенного лишь шлемом и курткой из вареной кожи, стоило более 2 фунтов стерлингов. А вот герцог Бургундский мог себе позволить заплатить 100 франков (около 17 фунтов стерлингов) за полную кольчугу, изготовленную в Милане. Доспехи Томаса, герцога Глостера, были оценены после его смерти в 103 фунта стерлингов, не считая стоимости как минимум одного длинного меча, длинного кинжала (по сути, короткого меча) и нескольких десятифутовых деревянных копий с металлическими наконечниками. В 1339 году, во время первой континентальной кампании Эдуарда III, хронист из Эно Жан Лебель был поражен кавалькадами английских воинов, в доспехах из новейших латных пластин. Но есть некоторые свидетельства того, что английские латники конца XIV века уже не хотели или не могли выкладывать большие суммы за доспехи. Полвека спустя другие иностранные свидетели, на этот раз португальские, отметили никудышное снаряжение, с которым армия Джона Гонта отправилась в свое катастрофическое вторжение в северную Кастилию[1040]1040
  Brun, 215–16, 218–20; Contamine (1972), 656–7; Morgan (1987), 154–5 (лучник); Inv. mobiliers Bourgogne, i, no. 356; H.A. Dillon and W.H. St. John Hope, 'Inventory of the goods and chattels belonging to Thomas, Duke of Gloucester', Archaeological Journal, liv (1897), 275, 305–7; Le Bel, Chron., i, 155–6 (1339); Lopes, Crón. D. João, ii, 223 (Castile, 1386).


[Закрыть].

Растущий спрос на доспехи, порожденный полувековой войной, удовлетворялся разветвленной сетью торговцев оружием и все более развивающейся промышленностью. Как в Англии, так и во Франции оружейники традиционно работали в небольших мастерских в нескольких промышленных центрах, преимущественно в Париже и Лондоне. Их ресурсы быстро исчерпывались, а цены на изделия резко возрастали, особенно после объявления крупных кампаний. Чтобы удовлетворить спрос, быстро росло предложение. Во Франции королевский арсенал в Руане производил доспехи и оружие в большом количестве. В Италии, Германии и Нидерландах выросли крупные промышленные арсеналы, которые приобрели фактическую монополию на некоторые виды продукции, такие как пластинчатые доспехи. Фирма Франческо Датини продавала большие партии итальянских пластинчатых доспехов во Францию. Купцы из Богемии (Чехии) организовали склады в Лондоне, в одном из которых в 1387 году был обнаружен запас из почти 700 изделий. К концу XIV века произошла специализация некоторых регионов Европы по изготовлению и продаже отдельных видов вооружения: стальные латные пластины делали в Милане или Праге, шлемы в Монтобане, стеганные куртки в Тулузе, арбалеты и бацинеты в Генуе, пороховую артиллерию в Шалоне и Труа, клинки мечей в Германии а кинжалы в Кастилии. Герцог Бургундский приобрел свои лучшие мечи у знаменитых оружейников Бордо, как и его английские и гасконские противники. Поэт Эсташ Дешан проклинал их всех, этих "свиней", разжиревших на орудиях смерти[1041]1041
  Лондон: Cal. Letter Books G, 44,191, H, 44, 59; Foed., iii, 1050; The London Assize of Nuisance, ed. H.M. Chew and W. Kellaway (1973), 160. Английские провинции: H. Swanson, Medieval Artisans (1989), 70–2. Париж: G. Fagniez, Études sur l'industrie à Paris aux xiiie et au xive siècle (1877), 8, 9, 15, 16; Inv. mobiliers Bourgogne, i, nos. 590, 680, 691, 695, 893, 914, 916, 921, 926, 963, 1082, 1084–91, 1441, 1462, 1585–6, 1819–24, 2224, 2263, 2265, 2786, 3078, ii, nos. 140, 467, 545, 3010. Арсенал: Doc. Clos des Galées, i, 95–7. Бордо: Inv. mobiliers Bourgogne, i, no. 1371, ii, no. 824. Италия: I. Origo, The Merchant of Prato (1960), 35–7. Богемия: Cal. Plea & Mem. R., 1381–1412, 128. Специализация: Gaier, 164–5, 166–7. Рост цен: Parl. Rolls, v, 224 (13) (1369); Cal. Letter Books H, 69, 160 (1377, 1381); Foed., vii, 546 (1386). Deschamps, Oeuvres, vii, 36–8.


[Закрыть].

Для большинства английских армий кампания начиналась с выхода конных колонн из Кале, их знамена разворачивались, когда они проходили через Ардр или Маркиз на французскую территорию. Для французов, она открывалась менее ярким походом из более или менее отдаленного пункта сбора. Командиры армий должны были хотя бы приблизительно представлять себе географию региона, в котором они действовали. Однако отсутствие даже элементарных карт делало детальное планирование кампании чрезвычайной сложной задачей. Когда в июле 1380 года граф Бекингем вступил во Францию, он, как и большинство его спутников были несведущи в географии этой страны. Фруассар сообщает, что в первый же день пришлось сделать привал для проведения военного Совета о том, "по каким дорогам им следует двигаться для достижения своих целей". Очевидно, что граф сильно зависел от воспоминаний своих более опытных военных советников и от информации, полученной от разведчиков, пленных и местных проводников. И это он не было чем-то необычным. Доблестный капитан, как советовал старый рыцарь из Les Cent Ballades (Ста баллад), должен лично ездить верхом по стране, где ему предстоит сражаться, и запечатлевает в своей памяти дороги и броды. Они, наряду с мостами и крупными городами, были основными ориентирами на местности. Но о них многое было неизвестно. Даже Оливье де Клиссон, шедший на север в первые дни кампании 1382 года, был вынужден спрашивать своих спутников о реке Лис, которая обозначала границу Фландрии. "Я не знаю этой земли Фландрии, – объяснил он, – я никогда не был здесь в своей жизни". Очевидно, что у Клиссона не было никаких карт. Эти трудности усугублялись неровностью дорог и изменчивым характером ландшафтов в эпоху, когда реки могли за ночь затопить долину или изменить свое русло за сезон, а заброшенные земли быстро покрывались непроходимым лесом и кустарником. Мосты регулярно разрушались противником, и их приходилось восстанавливать, перебрасывая через опоры деревянные щиты. Впереди каждой армии шел большой отряд рабочих, вооруженных кирками, лопатами, топорами и косами, чтобы расчищать дорогу для повозок и вырубать густую растительность. Инженерный корпус Эдуарда III в 1359 году насчитывал 500 человек. Французская армия имела с собой 1.800 рабочих во Фландрии в 1382 году и не менее 3.000 при переходе через Арденны в 1388 году[1042]1042
  Froissart, Chron. (SHF), v, 200, viii, 163, ix, 239–40, xi, 2, 5, xv, 107, 115–16; Cent Ballades, 19.


[Закрыть].

Проблемы снабжения, как правило, доминировали в стратегии английских командиров, определяя маршрут армии, а зачастую и судьбу всей кампании. У англичан была сложная система снабжения постоянных гарнизонов во Франции по морю. Кале снабжался из постоянного склада на острове Танет. Брест и Шербур зависели от поставок из южной Англии и Нормандских островов. Даже внутренние крепости, такие как Дерваль, Сен-Совер и Фронсак, периодически снабжались продовольствием из Англии. Снабжение полевых армий, находящихся в движении на вражеской территории, было более сложной проблемой, которую англичане так и не смогли решить. Во времена своего расцвета Эдуард III несколько раз пытался организовать обоз снабжения для своих армий, действующих во Франции. Большие повозки, груженные хлебом, сушеными овощами, соленым мясом и рыбой, сопровождали экспедиции 1339, 1340 и 1346 годов. Реймсская кампания 1359–60 годов была самым масштабным мероприятием такого рода, в котором, по словам хрониста Жана Лебеля, участвовало более 10.000 конных повозок. В 1346 и 1359 годах были разработаны планы по захвату гаваней, которые должны были служить береговыми складами, откуда можно было бы пополнять обозы снабжения. Все эти амбициозные планы неизменно проваливались. Опыт показал, что продовольствие либо быстро съедалось, либо портилось в течение очень короткого времени. Прибрежные гавани англичанам было трудно захватить, и съестные припасы доходили до полевой армии слишком поздно. С появлением в 1350-х годах конных армий обозам стало трудно поспевать за ними. Джон Гонт снова попытался вторгнуться во Францию в 1373 году, но повозки его обоза не смогли пересечь вышедшие из берегов реки северной Франции, и у армии закончилось продовольствие через месяц после выхода из Кале. Во время трудной зимы 1386–87 годов, когда Гонт находился в северной Кастилии, была предпринята попытка доставить зерно из Англии, чтобы снабдить голодающую армию. Это была амбициозная затея в середине зимы, которая, возможно, пополнила запасы герцогской свиты, но никак не помогла остальной армии[1043]1043
  Кале: PRO C76/56, m. 22, C76/58, m. 4, C76/59, m. 5, C76/64, m. 16, C76/68, m. 21. Брест: см., e.g., PRO E101/37/1. Шербур: см. e.g., PRO E101/603/4; C76/63, m. 10, C76/67, m. 22, C76/69, m. 11, C76/70, m. 18, C76/71, m. 18, C61/99, m. 18. Дерваль: PRO C76/53, mm. 26, 23, 22. Сен-Совер: PRO E101/31/6 (февраля 1370), C76/56, m. 14 (июля 1373). Фронсак: PRO C76/99, m. 7. Полевые армии: Hewitt, 50–62; Sumption, i, 285, 510–11, 525, ii, 425, 426–7, 432, 442–4; Le Bel, Chron., ii, 312 (1359). Гонт, 1373: Istore, ii, 136; Froissart, Chron. (SHF), viii, 148–9. Кастилия, 1386–87: PRO C76/71, m. 13, C61/100, m. 8.


[Закрыть].

Английские армии во Франции сталкивались и с растущими трудностями в обеспечении своего существования за счет окружающей местности. Большая армия, находящаяся в движении, съедала столько же, сколько население крупного города. Она могла исчерпать запасы продовольствия в любой местности за очень короткое время. При любой возможности английские армии во Франции передвигались колоннами, следуя отдельными маршрутами на расстоянии нескольких миль друг от друга, чтобы облегчить нагрузку на фуражиров. Но даже в этом случае им приходилось быстро переходить на новую территорию или голодать. Корм для лошадей найти было еще труднее, чем пищу для людей. Осады создавали особые трудности со снабжением. Осадная армия была привязана к месту, а ее фуражиры были вынуждены искать провиант на все больших расстояниях, чем дольше длилась осада. Это была одна из причин, почему англичане редко пытались их проводить. Французы знали, как использовать эти слабости. Они стали искусными в опустошении сельской местности перед английскими армиями. Их внезапные и регулярные кавалерийские атаки на фуражиров были очень эффективны. Армия Джона Гонта в 1373–74 годах была уничтожена голодом, так и не вступив в сражение с противником. Армию, с которой он вторгся в Кастилию в 1387 году, постигла та же участь. В 1381 году брат Гонта Томас Вудсток был вынужден из-за проблем со снабжением отказаться от осады Нанта и в конечном итоге вернуться в Англию.

Французские армии, действующие на своей собственной территории, находились в ином положении. Теоретически им было запрещено жить за счет окружающей местности, а на практике они не могли делать это очень долго, по тем же причинам, что и англичане. Немногие регионы Франции были способны поддерживать плотную концентрацию солдат на своей территории за счет местных ресурсов, будь то друзья или враги. Однако, в отличие от англичан, французы могли доставлять припасы по своей земле со значительных расстояний, особенно там, где были судоходные реки. Филипп де Мезьер считал, что полевые армии должны снабжаться центральным комиссариатом, закупающим продовольствие оптом и выдающим пайки. Он даже продумал соответствующий военный рацион. Но на практике это было сделано только для армий, набранных для неудачных вторжений в Англию в 1385 и 1386 годах. Оба эти предприятия включали в себя масштабные операции по снабжению, которые проводились под контролем королевских чиновников на большей части северной и западной Франции и ознаменовавшие собой отход от общего правила, согласно которому французские войска не получали пайков, а должны были покупать провиант за счет своих авансов.

Обеспечение солдат другими товарами являлось предметом частного предпринимательства. За каждой французской армией тянулся огромный хвост из торговцев, которые сами зависели от разветвленной сети поставщиков и перевозчиков. Каждый вечер они устраивали рынки на окраинах лагерей. Эта система оказалась способной к почти бесконечному расширению. Особую сложность представляли кампании в Нидерландах, где "не было пшеницы, фуражного зерна, плантаций виноградных лоз или фруктовых деревьев, которые можно было бы опустошить". Огромное французское войско численностью более 30.000 человек, набранное для противостояния крестовому походу епископа Норвичского в 1383 году, снабжалось на протяжении всей кампании благодаря разветвленной системе морских и речных поставок, организованных парижским оптовым торговцем Николя Буларом. Когда Карл VI вторгся в Гельдерн в 1388 году, незаменимый Булар снова стал главным поставщиком. Говорят, что он выложил более 100.000 экю за операцию по снабжению армии продовольствием. Огромные оптовые закупки продовольствия производились в Германии, Бургундии и Шампани и перевозились на баржах по Рейну и Мезу. Оптовые торговцы из Утрехта и городов Брабанта поставляли дополнительные товары из Нидерландов. Кампания закончилась катастрофой, но не из-за отсутствия организации поставок продовольствия[1044]1044
  Ord., v, 659 (7), 660 (10); Mézières, Songe, i, 512–13; Contamine (1972), 124–5. Нидерланды: Deschamps, Oeuvres, v, 29; Chron. r. St.-Denis, i, 264, 532; Juvénal, Hist., 67; AD Côte d'Or B1469, 1475.


[Закрыть].