Текст книги "Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 77 страниц)

Глава IX.
Восстание городов, 1380–1382 гг.

Беспорядки в Лангедоке в 1379 году, как и городские налоговые забастовки 1380 года, были предупреждением о более глубоком кризисе, который в то время, возможно, понимал только сам Карл V. Они происходили на сложном экономическом фоне: болезни, депопуляция и углубляющаяся рецессия, характеризующаяся падением цен на сельскохозяйственную продукцию, промышленным застоем и острой нехваткой золотых и серебряных монет. Все это способствовало нарастающему кризису европейских городов. Разрушения, вызванные войной в Англии, Франции и Италии, а затем во Фландрии, Испании и Португалии, усугубили последствия. В Англии, богатой статистическими данными, почти каждый показатель экономической активности в этот период свидетельствует о заметном спаде. Документальные свидетельства и спорадические вспышки насилия подтверждают эту картину и в других странах. Народное восстание чомпи во Флоренции в 1378 году стало серьезным кризисом в одном из главных промышленных центров Европы, который прошел практически незамеченным за пределами Италии. Однако в течение следующих четырех лет аналогичные городские восстания, вызванные безработицей и непосильным бременем военных налогов, потрясли правящие классы как во Франции, так и в Англии. За стенами городов крестьянское восстание 1381 года в Англии и восстание тюшенов в центральной Франции оказались еще более тревожными для обществ, чье благополучие все еще основывалось на сельскохозяйственном производстве. Эти восстания ознаменовали начало периода, когда народное насилие вновь стало основным фактором, определяющим судьбу европейских государств. "Мир стар, времена немощны", – пел поэт Эсташ Дешан, выражая безрадостный пессимизм, который, при всей его условности, явно нашел отклик у его аристократической аудитории и отражение в произведениях его английских современников[587]587
  Deschamps, Oeuvres, i, 113, 203; cf. iii, 131–2.


[Закрыть].

* * *

В сентябре 1379 года три Великих города Фландрии – Гент, Брюгге и Ипр – восстали против власти графа Людовика Мальского. Великие города были ведущими промышленными и торговыми городами Фландрии и одними из крупнейших в Европе. Их богатство и концентрация населения делали их грозной политической силой, особенно когда они объединялись. Города играли ведущую роль во всех гражданских войнах Фландрии за последние восемьдесят лет. Они утвердились в качестве промежуточного уровня власти, разделив графство на кварталы, над которыми они утверждали и периодически осуществляли навязчивый контроль. Однако в течение нескольких лет их благополучие стремительно падало. В какой-то степени это было связано с общим спадом западноевропейской экономики в конце XIV века. Но действовали и другие, специфически местные факторы. Три Великих города и Куртре, протеже Гента, который почти занял четвертое место, специализировались на производстве роскошных шерстяных тканей. Их затраты были высокими, в основном из-за сопротивления технологическим новшествам и зависимости от высококачественной сырой шерсти, импортируемой из Англии. К 1370-м годам на своих основных экспортных рынках они были потеснены роскошными шерстяными тканями итальянского производства, а также шелками и бархатом, которые все больше нравились покупателям, следящими за модой. Более низкокачественные ткани также сталкивались с жесткой конкуренцией со стороны производителей из деревень и небольших городов Фландрии и, все чаще, со стороны зарождающейся суконной промышленности Брабанта и Англии. Эти изменения подорвали хрупкое социальное равновесие, от которого зависело внутреннее спокойствие фламандских городов. Мастера ответили на сокращение спроса на продукт своего труда ужесточением ограничений на вступление в ремесленные гильдии, в результате чего все большую часть занятых в текстильной промышленности составляли случайные ремесленники и неквалифицированные рабочие. Тем временем инфляция съедала реальную стоимость заработной платы текстильщиков. Этот эффект усугублялся частыми девальвациями монеты осуществлявшимися Людовиком Мальским и резким повышением уровня налогов.

Муниципальные власти, особенно в Генте и Ипре, отреагировали на угрозу своему положению ужесточением контроля над своими кварталами, чтобы ограничить конкуренцию со стороны более мелких производителей сукна. Эта опека, при необходимости подкрепленная вооруженной силой, была источником многих конфликтов и привела к столкновению Великих городов с офицерами графа. Людовик Мальский не забыл о роли Гента, Брюгге и Ипра, и особенно их ткачей, в восстаниях времен правления его отца. Он сознательно стремился подорвать их гегемонию, поддерживая притязания мелких производителей привилегиями и защищая их в своих судах. Быстрое развитие административных и судебных учреждений графства дало Людовику гораздо более эффективные средства вмешательства, чем те, которыми пользовались его предшественники. В долгосрочной перспективе эти тенденции свели бы на нет древнюю автономию городов. Их непосредственным следствием стало большое восстание против графской власти, возглавленное городом, который был затронут создавшимся положением самым непосредственным образом, – Гентом.

В Генте, крупнейшем из трех больших городов, спад в текстильной промышленности происходил быстрее, чем где-либо еще. В 1370-х годах население города составляло, вероятно, не более 30.000 человек, что примерно вдвое меньше, чем за тридцать лет до этого. Безработица и бедность были серьезной и растущей проблемой. Как и другие фламандские города, Гент управлялся Советом, в котором главенствовал землевладельческий патрициат и меняющиеся коалиции ремесленных и торговых гильдий. В условиях спада экономики политическая власть стала средством, с помощью которого соперничающие группировки стремились набить свои карманы и защитить свои коммерческие интересы за счет других. Это соперничество быстро выплеснулось на улицы и в цеха. Заговоры, забастовки и уличное насилие между противоборствующими сторонами усугублялись личным соперничеством внутри основных гильдий и кровной местью между видными патрицианскими и купеческими семьями. Эти условия создали благоприятную среду для демагогов и мафиози.

Катализатором восстания 1379 года стало строительство жителями Брюгге судоходного канала от реки Звин до реки Лис. Этот канал, строительство которого было санкционировано Людовиком Мальским, рассматривался Гентом как прямое посягательство на его интересы, что, собственно, и произошло. Он должен был установить прямую связь по воде между Брюгге и зернохранилищами северных французских равнин, минуя Гент и уводя бизнес у влиятельных оптовых торговцев зерном. В Генте оппозицию каналу возглавил Ян Юнс, перевозчик зерна, оказавшийся в затруднительном положении и обладавший ораторским даром, который недавно возглавил свою гильдию. Его поддержали ткачи, некоторые из которых преследовали более широкие политические цели, а также Белые шапероны[588]588
  Шаперо́н (фр. chaperon) – средневековый головной убор. Вначале представлял собой капюшон с длинным шлыком (колпаком) и пелериной, затем превратился в пышное и достаточно дорогое сооружение, напоминающее тюрбан, дополнительно украшавшийся фестонами.
  В средние века (XII–XIII) шаперон был как мужским, так и женским головным убором. В XIV веке мужчины стали носить шаперон с жестким бортом. Параллельно с этим удлинился шлык, и его стали драпировать над бортом или вокруг головы таким образом, чтоб узкая часть хвоста спускалась на плечо.
  Мода на ношение шаперона пришла из Бургундии, в начале XV века она охватила всю Западную Европу, и к концу того же столетия постепенно ушла, и шаперон вернулся к первоначальной, чисто утилитарной роли.


[Закрыть], полуавтономное городское ополчение, которое традиционно использовалось для навязывания воли города окрестным деревням. В июле 1379 года Юнс с помощью Белых шаперонов разгромил строительство канала, убив и искалечив многих людей, работавших на нем. Столкнувшись с перспективой возмездия со стороны графа, городские советники Гента быстро потеряли контроль над ситуацией. Горячие головы на улицах расширили поддержку повстанцев, апеллируя к более широким недовольствам населения, некоторые из которых были отголосками предыдущих гражданских войн: налогообложение, ущемление юридических привилегий города и извечный страх, что его хартии будут отменены, а жители отданы на милость графских чиновников, судей и сборщиков налогов. В начале сентября 1379 года советники были смещены в пользу Юнса и его союзников. Графский бальи, пытавшийся восстановить порядок, был линчеван, а знамя его господина разорвано на куски и растоптано. Вскоре после этого инцидента Юнс подтянул к своему делу двух людей, которые в последующие годы должны были стать руководителями восстания: ткача Франса Аккермана (Франциска Агриколу) и жестокого главаря банды по имени Питер ван ден Босше, вероятно, пекаря, который взял на себя руководство Белыми шаперонами. Они перевели город на военное положение, разрушили дома графских офицеров и изгнали их из города. Затем они повели Белых шаперонов и толпу горожан против укрепленных мест в округе, разрушая поместья, фермы и замки в ходе кампании, которая подпитывалась больше классовой ненавистью, чем необходимостью обороны города. Любимая резиденция графа, Вондельгем, расположенная за северным пригородом, была разграблена и сожжена[589]589
  Inv. Arch. Bruges, ii, 367–70; 'Chron. Com. Fland.', 235; Nicholas (1987), 240–1; 'Chron. Com. Fland.', 235–6 (ненадежные даты); Froissart, Chron. (SHF), ix, 165–78, 182–6; Rek. Gent, 115; Cron. Tournay, 218–19; Istore, ii, 164, 183, 221–6; Chron. rimée, 12; Memorieboek Ghent, i, 105–8; 'Chron. Pays-Bas', 266. Справочная информация: Nicholas (1971), 138–41; Nicholas (1987), Ch. 9. О ван ден Босше: см. Nicholas (1988), 144–6.


[Закрыть].

Людовик Мальский уже начал готовить карательную экспедицию против непокорного города. Но прежде чем он смог собрать свои силы, Юнсу удалось распространить восстание на остальную Фландрию. Другие города, как и Гент, управлялись консервативными олигархиями, тесно связанными с дворянством и графом. Но в них были значительные меньшинства, часто связанные с гильдиями ткачей, которые были достаточно отчаянны, чтобы поверить, что они смогут улучшить свое положение, вырвав контроль над Фландрией из рук графа в союзе с Гентом. В сентябре 1379 года Куртре, давний союзник Гента, правительство которого открыто симпатизировало восстанию, открыл ворота перед Белыми шаперонами. Ипр был захвачен его ткачами, когда люди из Гента ворвались в ворота. Атакованный сразу с фронта и тыла, гарнизон графа бежал. Большинство небольших городов прибрежной равнины покорились восставшим вслед за Ипром. Остался только Брюгге и зависимые от него города на севере[590]590
  Istore, ii, 164, 183–5; Froissart, Chron. (SHF), ix, 192–4, 199; Itin. Ph. le Hardi, 146; Chron. r. St.-Denis, i, 108; Dixmude, Merkw. Geb., 2–3; Cron. Tournay, 219; Chron. rimée, 13–16.


[Закрыть].

Брюгге ничего не выиграл бы от того, что присоединился к Генту. Политически город был союзником графа, и у него было много претензий к Генту. Обладая крупным судоходным, брокерским и банковским бизнесом, он также меньше зависел от производства текстиля, чем любой другой крупный фламандский город. Когда орда из Гента приблизилась к городу, капитан Людовика Мальского решил дать сражение. Его поддержала большая часть города и окрестных франков (так назывался квартал Брюгге). Но когда он выстроил своих людей перед стенами, городские ткачи подняли за его спиной восстание. Они захватили власть, оттеснили графских офицеров и открыли ворота перед капитаном Гента. Вскоре после этого без труда были захвачены порты Брюгге в Дамме и Слейсе. Ян Юнс умер, очевидно, по естественным причинам, в момент своего триумфа около 1 октября 1379 года. В Генте его похоронили "как если бы он был графом Фландрии". Но свое дело он сделал. В течение трех недель власть Людовика Мальского была свергнута в большей части Фландрии. Герцог Бургундский, призванный на помощь своему тестю, прибыл с передовым отрядом своей армии в ноябре и успел заключить унизительный мир, по которому Людовик был вынужден уступить почти всем требованиям Гента. Но все понимали, что заключенный мир является фикцией. Мало кто верил, что Людовик Мальский намерен соблюдать его дольше, чем ему потребуется для восстановления сил. Так оно и оказалось[591]591
  Chron. Rimée, 16–23; Froissart, Chron. (SHF), ix, 187–92; Cron. Tournay, 220; Istore, ii, 228; AD Côte-d'Or B11737; BN Coll. Bourgogne 21, fol. 11vo; *Rek. Gent, 441–5.


[Закрыть].

При дворе Франции значение этих событий мало кто понимал. В марте 1380 года Людовик Мальский приехал в Париж, впервые за много лет, чтобы получить поддержку. Он был принят очень холодно. Его практический нейтралитет в англо-французской войне и поддержка Иоанна IV Бретонского вызвали негодование и ярость во французской столице. Его недавнее признание Урбана VI Папой было расценено французскими министрами как измена. В результате его беды были восприняты с безразличием королевским Советом и со сдержанным удовлетворением многими другими. Несмотря на заступничество своей матери, Маргариты д'Артуа, и зятя, Филиппа Бургундского, он, похоже, ничего не получил, кроме туманных заверений о будущей помощи, которые сами по себе зависели от состояния войны с Англией[592]592
  Froissart, Chron. (SHF), ix, 231–2; Istore, ii, 233; 'Chron. Pays-Bas', 268; Itin. Ph. le Hardi, 147.


[Закрыть].

В начале апреля 1380 года Людовик покинул Париж с пустыми руками, но полный решимости отомстить за унижения предыдущей осени. Его призывы о помощи были встречены с большим сочувствием в других княжествах Нидерландов, где угроза городских восстаний осознавалась лучше, чем во Франции. Граф призвал к себе всех озлобленных изгнанников, которые потеряли свои дома, богатство и влияние в результате восстания. Договор с Гентом и его союзниками был разорван. Сторонники графа получили свободу действий и начали дикую войну против беззащитных деревень южной Фландрии, в ходе которой было убито огромное количество ни в чем не повинных крестьян. Они опустошили земли вокруг Гента, прервав речную торговлю города и разрушив ветряные мельницы, от которых зависел помол зерна. Люди Гента ответили нападениями на замки и поместья знати по всей Фландрии[593]593
  Cron. Tournay, 234–5; Istore, ii, 189, 234; Froissart, Chron. (SHF), ix, 227–8, 230; Chron. rimée, 42–4.


[Закрыть].

Людовик решил сначала разделаться с союзниками Гента. Брюгге, самый поздний и самый неохотный из них, отпал первым. Город контролировался правительством меньшинства, в котором главенствовали ткачи, и зависел от вооруженной поддержки Гента. В мае 1380 года правительство было свергнуто другими гильдиями. Армия, посланная из Гента для восстановления свергнутой фракции, была рассеяна перед воротами города. В начале июня Людовик Мальский с триумфом вернулся в Брюгге. Два месяца спустя, в середине августа, граф двинулся на Ипр . Гентцы снова попытались вмешаться. Но они неразумно разделили свои силы. В результате часть их армии была уничтожена кавалерией графа, а остальные были вынуждены отступить. Граф прибыл в Ипр и застал ведущих горожан на коленях перед воротами, сжимавших в руках ключи от города и умолявших о пощаде. Людовик, однако, не был склонен к милосердию. В последующие дни от 300 до 400 сторонников Гента были задержаны на улицах Ипра. Их обезглавили одного за другим на огромном эшафоте, воздвигнутом на рыночной площади. В течение нескольких дней после этой демонстративной казни офицеры Людовика Мальского вернули себе большую часть Фландрии, за исключением самого Гента.

2 сентября 1380 года граф Фландрии осадил Гент с огромной армией, собранной со всего региона. Однако Гент оказался стойким противником. Жители города были более сплоченными и более преданными своему делу, чем население Брюгге и Ипра. И, несмотря на превосходство в численности своей армии, граф не смог перекрыть снабжение города. В начале октября 1380 года он был вынужден пойти на очередное притворное перемирие. Главными факторами заставившими его сделать это, были жадность и логистические проблемы, связанные с пропитанием армии в течение долгих зимних месяцев, но еще одним фактором был политический расчет. Были "другие способы навязать свою волю земле", как писал граф своему кузену вскоре после этих событий. В то время, когда было написано это письмо, Карл V уже умер, и дяди нового короля взяли в свои руки управление Францией. В конечном итоге именно зять Людовика Филипп, герцог Бургундский, обеспечит Людовику эти "другие способы"[594]594
  Chron. rimée, 42–5, 52–5, 101; Hanserecesse, ii, 234; 'Chron. Com. Fland.', 236–8; Istore, ii, 173–4, 192–3, 236–40; Froissart, Chron. (SHF), x, 52–9; Gr. chron., ii, 380, iii, 3; Cron. Tournay, 237; *Rek. Gent, 449–50.


[Закрыть].

* * *

Английские политические круги не думали, что восстание во Фландрии может послужить для них уроком, не больше, чем это сделал французский двор. Когда народное восстание вспыхнуло на их собственном острове, это событие застало их врасплох. Но оно не было громом с ясного неба. Большинство экономических проблем сельской местности в конечном итоге возникло из-за резкой депопуляции населения, последовавшей за Черной смертью: падение арендной платы и цен на сельскохозяйственную продукцию сопровождалось сильным требованием повышения заработной платы. Лорды сельских поместий ответили на это систематическим принуждением к соблюдению своих сохранившихся манориальных прав и ревностным применением Статута о рабочих, который был принят после первой волны эпидемии, чтобы ограничить требования рабочих о повышении заработной платы и ограничить их возможность переходить от лорда к лорду. Эти меры были эффективны лишь отчасти, но они провоцировали острые конфликты, иногда переходящие в физическое насилие. Тень Жакерии 1358 года омрачила мысли людей, и страх перед восстанием стал постоянной темой политических дискуссий. Мрачный и консервативный поэт Джон Гауэр предупреждал, что простой народ однажды разорвет свои узы, "что и произошло в других Лондонах". Франция, несомненно, была главной из множества стран, которые имел в виду Гауэр. И он был не одинок. После серии инцидентов на юге и западе в 1377 году Палата Общин в первом Парламенте Ричарда II сообщила, что крестьяне создают скрепленные клятвами ассоциации, чтобы противостоять требованиям своих лордов, и открыто сопротивляются бальи маноров. Палата Общин высказала опасения по поводу восстания в сельской местности, "как это произошло некоторое время назад во Франции" и призвала к более жестким мерам подавления[595]595
  Gower, 'Confessio Amantis', Prol. ll. 499–528 (Works, ii, 18–19); Parl. Rolls, vi, 36–7 (54), 47–8 (88). Справочная информация: R. Faith, 'The "Great Rumour" and peasant ideology', The English Rising of 1381, ed. R.H. Hilton and T.H. Aston (1984), 43–73.


[Закрыть].

В Англии и раньше случались вспышки народных волнений. Но, как правило, это были локальные беспорядки, направленные против целей, которые находились в непосредственной близости. Но новое крестьянское восстание было уникальным по своему географическому охвату и принятию более широкой политической и идеологической программы. Непосредственным поводом для него послужил подушный налог, принятый Парламентом в Нортгемптоне. Этот налог был глубоко ненавистен все. Его ненавидели за исключительно высокую ставку и регрессивную основу его начисления. Его ненавидели за навязчивый способ оценки и сбора, который осуществлялся официозными внешними уполномоченными, а не местными жителями, которые традиционно занимались этой деликатной и неприятной задачей. Но восстание было не просто протестом против налогообложения или даже против восстановления манориального контроля над несвободными и частично свободными людьми. Влияние Доброго Парламента вышло далеко за пределы представленных в нем сословий, и оно положило начало  радикализации народных настроений, сохранявшейся еще долго после его роспуска. Повстанцы были сосредоточены в столице и в регионах, где национальная внутренняя политика имела наиболее сильный резонанс. Они выступали против перекачки налоговых поступлений короля в карманы его министров, против предательства и коррупции, которые, по их мнению, подрывали военные усилия народа, как это сделала Палата Общин в 1376 году. От этих конкретных претензий они перешли к общему недовольству всем правящим классом. Когда после коронации молодого короля епископ Бринтон из Рочестера проповедовал против налогов, "отнятых у бедных и потраченных на поддержание гордыни богатых", он наполнил свою проповедь явными ссылками на споры предыдущего года, и его слова приобрели известность далеко за пределами Дворцового двора, где они, вероятно, были произнесены. Те же темы получили еще более широкое распространение из уст популярных проповедников, таких как Джон Болл, или сатириков, таких как широко читаемый автор поэмы Видение Уильяма Пирса Пахаря (Piers Plowman)[596]596
  Brinton, Sermons, i, 194–200; Walsingham, Chron. Maj., i, 152–4; Parl. Rolls, vi, 275 (17); C. Petit-Dutaillis, 'Les prédications populaires. Les Lollards et le soulèvement des travailleurs anglais en 1381', Études d'histoire du moyen age dédiées à Gabriel Monod (1896), 373–88; G.R. Owst, Literature and Pulpit in Medieval England, 2nd ed. (1961), Ch. VI; Langland, Piers Plowman, i, 13–18 (B Text, Prol.).


[Закрыть].

Уже в феврале 1381 года стало очевидно, что от уплаты подушного налога люди уклоняются в больших масштабах. Когда сборщики пришли в Казначейство, чтобы представить свои счета за первый платеж, выяснилось, что местные общины заявили в среднем около двух третей, а в некоторых местах – менее половины от числа налогоплательщиков, которые были подсчитаны во время первого налога в 1377 году. 16 марта Совет назначил в пятнадцати графствах специальные комиссии, которые должны были объехать города и деревни, вооружившись грозными полномочиями к принуждению, взять показания под присягой у местных чиновников и составить списки незадекларированных налогоплательщиков для передачи сборщикам. Их деятельность никогда не была популярной, но проблема усугублялась их бесцеремонным поведением. Как позже заметил канцлер Поул в редкий момент рассудительности, если низшие чиновники короны вели себя неправильно, король и его министры были вынуждены поддерживать их, тем самым навлекая на себя гнев населения.

Именно это произошло в Брентвуде в Эссексе 30 мая 1381 года. Один из уполномоченных по Эссексу прибыл в город для проверки налоговых списков. Реакция окрестных деревень была тщательно спланирована. Их жители явились массово, вооруженные старыми луками и палками, полные решимости сопротивляться. Первыми выступили жители Фоббинга, большой деревни на северном берегу Темзы. Их представителем был некто Томас Бейкер, который, судя по всему, был одним из главных организаторов восстания в Эссексе. Он заявил, что Фоббинг заплатил по существующему тарифу, что у них есть квитанция и что они не признают никакого расследования. Комиссар прибывший в город с двумя королевскими сержантами и горсткой клерков, приказал сержантам арестовать Бейкера. В ответ на это разъяренные крестьяне набросились на него и его людей, избили их и прогнали из города. Несколько присяжных были схвачены и обезглавлены. Трех клерков линчевали, а их головы пронесли на шестах по соседним деревням. Откровенно политическое направление восстанию было придано три дня спустя на большом собрании, которое состоялось более чем в двадцати милях от города в деревне Бокинг. Здесь, согласно враждебно настроенному источнику, повстанцы из Брентвуда и недовольные со всего графства поклялись действовать сообща, "чтобы уничтожить некоторых сеньоров короля и его общие законы и все лордства, и чтобы в Англии не было никаких законов, кроме тех, которые они сами установили"[597]597
  Oman, 27–9, 164–6 (App. II); CFR, ix, 248–50; Parl. Rolls, vi, 324–5 (6); Anonimalle, 134–5; Brooks, 252, 254–5.


[Закрыть].

Восстание в Кенте началось через два дня, 2 июня 1381 года. Это было Троицкое воскресенье, время народных гуляний и игр. Первые инциденты были намеренно скоординированы с действиями людей из Эссекса. Беспорядки начались на севере графства вдоль Темзы, когда крестьяне Эссекса собирались в Бокинге. 4 июня кентцы, при поддержке примерно сотни эссекских крестьян, вторглись в Дартфорд. Они ворвались в Рочестер и осадили древний нормандский замок, который вскоре был сдан им напуганным констеблем. В течение следующих нескольких дней люди стекались под знамена повстанцев со всего Кента. Примерно 7 июня они провели большое собрание в Мейдстоне, на котором избрали своим лидером малоизвестного авантюриста по имени Уот Тайлер. Тайлер, который на самом деле был мастером по кладке черепицы, по-видимому, был родом из Эссекса. Согласно сообщениям, дошедшим до Фруассара, он сражался во Франции, предположительно в качестве лучника. Его выбрали, потому что у него был бойкий язык и волевой характер, который вскоре превратил бесформенную толпу вокруг него в более или менее организованную армию. Программа Тайлера, насколько ее можно так назвать, была более амбициозной, чем все, что выдвигали бунтовщики из Брентвуда или даже заговорщики из Бокинга. Он хотел устранить предателей короля и отменить крепостное право вместе со всеми другими проявлениями манориальной системы.

Сначала Тайлер повел свою орду на юг через Кент к побережью. Самые серьезные инциденты произошли в Кентербери, где около 4.000 мятежников ворвались в город, разыскивая архиепископа Садбери. Как канцлер Англии он был удобным козлом отпущения за неудачи правительства. Садбери в это время находился в Лондоне. Но толпа разграбила его дворец и вторглась в собор, угрожая ему смертью как предателю, когда они его отыщут. "Этот канцлер… должен дать нам отчет о доходах Англии и о больших прибылях, которые он собрал после коронации короля", – кричали они, по словам информаторов Фруассара, когда увидели роскошное убранство дворца архиепископа. Затем они пошли занимать замок и освобождать заключенных из городской тюрьмы. На улицах города внезапное крушение порядка дало возможность многим людям свести старые счеты. "Нет ли здесь предателей?" – кричала толпа, проходя по улицам. Из домов на которые указывали доброжелатели, на улицу вытаскивали их обитателей и тут же отрубали им головы[598]598
  Anonimalle, 136–7; Walsingham, Chron. Maj., i, 412; Froissart, Chron. (SHF), x, 98, 100–2, 108.


[Закрыть].

В последующие дни толпы двинулись через Эссекс и Кент, набирая силу по мере продвижения. Они были вооружены палками, боевыми топорами, ржавыми мечами, луками и стрелами "покрасневшими от старости и дыма". В общем их цели были тщательно выбраны. Повстанцев интересовало главным образом уничтожение документов: записей графств, хранившихся в замке Кентербери, документов, которые шерифы Эссекса и Кента хранили в своих домах, судебных и финансовых документов всех видов. Документы, запечатанные зеленым воском, который использовался в Казначействе, были специально выделены для уничтожения, поскольку предполагалось, что они относятся к налогам. Повстанцы атаковали поместья и городские особняки шерифов и других королевских чиновников, королевских судей и мировых судей, адвокатов и уполномоченных по сбору налогов. Любой человек, связанный с короной или Джоном Гонтом, мог стать целью для нападения. Исполнители этих преступлений были не только из беднейших или наиболее отчаявшихся слоев общества. Некоторые из них, включая многих главарей, были людьми, имевшими вес в деревне, занимавшими должности в поместьях в качестве управляющих, бальи или констеблей. Некоторые были свободными арендаторами владевшими большими земельными угодьями и скотом. Таким людям, должно быть, было относительно легко платить подушный налог. Но они происходили из тех самых групп успешных сельских предпринимателей, которым ограничения манориальных судов и вторжения королевских чиновников казались наиболее неприятными. Они также представляли наиболее политически информированные слои сельского общества[599]599
  Walsingham, Chron. Maj., i, 412–14; Anonimalle, 136–7; R.H. Hilton, Bond men made free (1973), 180–4; Brooks, 256, 260–7. Хаселден: Parl. Rolls, vi, 233–58 (54); CPR 1381–5, 76. Тривет: Réville, 185, 187.


[Закрыть].

Примерно 10 июня 1381 года Тайлер принял решение о скоординированном походе на столицу сил повстанцев из Эссекса и Кента. Сам Тайлер взял на себя командование людьми из Кента, которые подошли к городу с юга. В походе к нему присоединился человек, о котором известно довольно много, Джон Болл, "безумный священник из Кента". Болл принадлежал к распространенному клерикальному преступному миру, который процветал по всей Англии в эпоху позднего средневековья и дал большое количество местных лидеров для восстания 1381 года. Он был рукоположенным священником и странствующим проповедником, который распространял свои гетеродоксальные идеи около двадцати лет и в настоящее время томился в тюрьме Мейдстона. Повстанцы нашли его и освободили. Болл не был организатором. Он был идеологом, пророком и провидцем. Традиционной мишенью его проповедей были богатство и коррупция высшего духовенства. Но под влиянием событий июня 1381 года он расширил тему своих обличений, уйдя в мессианский утопизм, и в конечном итоге отверг всю политическую власть, светскую и церковную. В серии прокламаций, которые были широко распространены по всей Англии, он в неясных и аллюзивных рифмованных двустишиях обличал греховность власти. Самым известным изложением его взглядов стали слова из проповеди, которую он прочитал повстанцам Кента в Блэкхите:

Когда Адам пахал, а Ева пряла

Кто тогда был джентльменом?

Бог сделал всех людей свободными, говорил Болл, но люди сами создали узы, которые теперь держат их. Когда будут устранены деспотичные лорды, продажные судьи и нечестные министры, все станут свободными и все будут иметь "одинаковое благородство, звание и власть". По всей видимости, Болл имел в виду, что между королем и массой крестьян, рабочих и ремесленников не должно быть посредников. Его программа была сформулирована в лозунге: "С королем Ричардом и истинными общинами Англии", который стал девизом восстания[600]600
  Anonimalle, 137–9; Walsingham, Chron. Maj., i, 544–8; Knighton, Chron., 222–4; Froissart, Chron. (SHF), x, 95–7. О прошлой жизни Болла: CPR 1361–4, 470; Concilia, iii, 64–5, 152–3.


[Закрыть].

Когда повстанцы начали свой поход на Лондон двумя колоннами, король находился в Виндзоре. 11 июня 1381 года его привезли в Лондон и поместили в Тауэр, который считался самым безопасным убежищем на юге Англии. В течение следующего дня или двух к нему присоединились его мать Джоанна Кентская, канцлер архиепископ Садбери, казначей сэр Роберт Хейлз, графы Арундел, Солсбери и Уорик, молодой граф Оксфорд, а также небольшая группа сопровождающих и профессиональных солдат, включая сэра Роберта Ноллиса, Роберта Намюрского и гасконского рутьера Бертуки д'Альбре, который в то время гостил при английском дворе. Единственными организованными войсками в столице были небольшой гарнизон Тауэра, рыцари с королем и около 150 латников с неопределенным числом лучников. Также там находился отряд солдат Роберта Ноллиса, которых он разместил в своем лондонском особняке[601]601
  Saul (1997), 469; Anonimalle, 139; Froissart, Chron. (SHF), x, 108–10; Knighton, Chron., 210–12.


[Закрыть].

Многое зависело от отношения к повстанцам массы лондонцев. И оно было крайне неопределенным. Регрессивный характер подушного налога был особенно неприятен в столице с ее резкими контрастами богатства и бедности. Более богатые купцы, которые ранее облагались налогом на основе стоимости своих торговых запасов, были обложены налогом всего лишь в несколько шиллингов за себя и своих ближайших родственников. Эти люди, среди которых были главенствующие фигуры в гильдиях и городском правительстве, были главными бенефициарами подушного налога. Они энергично продвигали регистрацию налогоплательщиков, организовывая обходы домов, благодаря чему масштабы уклонений от уплаты налога были ниже, чем в большинстве регионов страны. Гнев ранее не выявленных налогоплательщиков, которые теперь подверглись налогообложению, был настолько силен, что шерифы Лондона и графства Мидлсекс отказались оглашать их имена, опасаясь беспорядков. Однако очевидно, что значительное число лондонцев поддержало дело повстанцев по причинам гораздо более разнообразным, чем подушный налог. Некоторые, в основном из беднейших слоев населения, сочувствовали жалобам крестьян и, возможно, разделяли их утопические взгляды. Крепостное право не было проблемой в Лондоне, но отношения между массой рабочих и подмастерьев с богатеями от этого легче не становились. Однако большинство сторонников крестьян в столице, похоже, были мотивированы вовсе не социальным недовольством, а той же политической враждой, которая спровоцировала беспорядки в Лондоне в 1376 и 1377 годах. Для лондонцев это было старое незаконченное дело. Представление о королевском дворе как о коррумпированном сообществе, предавшем страну французам и преследовавшем цель собственного обогащения, никогда не умирало[602]602
  Cal. Letter Books H, 163; Oman, 165 (App. II); Tout (1920–37), iii, 364; B. Putnam, The Enforcement of the Statute of Labourers (1908), 155–6.


[Закрыть].

Группа министров, собравшихся вокруг короля в Тауэре, тянула время в надежде, что у мятежников закончатся припасы и энтузиазм. Они послали гонца встретить кентцев на дороге, чтобы узнать их требования. Гонец обнаружил, что повстанцы расположились лагерем в Блэкхите. Ответ их представителя был леденящим душу. Они пришли, по их словам, чтобы "спасти короля и уничтожить предателей его и его королевства" и требовали встречи с королем. Несмотря на опасения Садбери и Хейлза, советники короля предприняли серьезную попытку удовлетворить эту просьбу. 13 июня король сел судно у Тауэра и отплыл вниз по реке к Гринвичу. Воинство мятежников спустилось по склону от Блэкхита к кромке воды. Ричард II попытался вступить с ними в переговоры, не выходя на берег. Но мятежники отказались говорить, пока Ричард II не покинет судна. Тогда спутники короля приказали отвести судно от берега и вернулись в Тауэр[603]603
  Anonimalle, 138–9; Walsingham, Chron. Maj., i, 414–16.


[Закрыть].