Текст книги "Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 77 страниц)

Пуатевинские женщины, выходившие замуж за английских военачальников и администраторов, остро ощущали эти дилеммы, особенно если у них была собственность и родня в провинции. Супруга Гишара д'Англе держалась в замке своего мужа в Шато-Ларше во время его плена в Кастилии и смогла договориться о личном перемирии с герцогом Беррийским, так как Гишар, по словам Фруассара, "хотя и был верным сторонником англичан, не был слишком ненавистным французам". Похоже, она осталась во Франции после того, как ее муж был освобожден из плена. Супруга Саймона Берли также, по-видимому, осталась, когда тот вернулся в Англию. Второй супруге старшего Харпедена, Екатерине Сенешал, было только около двадцати лет, когда ее муж попал в плен в морском сражении при Ла-Рошели. Она командовала обороной цитадели Фонтене-ле-Конт против герцога Бургундского в октябре 1372 года после того, как город, расположенный ниже, был сдан его жителями. Ее мать вышла замуж за сэра Дигори Сэя. Мать и дочь сыграли выдающуюся роль в обороне Жансе от французов. А когда пришлось капитулировать, обе последовали за своими мужьями в Англию. Екатерина позже утверждала, что в душе всегда была француженкой, что вполне могло быть правдой, поскольку она вернулась во Францию, как только умер ее муж, и вышла замуж за фаворита герцога Беррийского. Но ее мать после смерти сэра Дигори осталась в Англии, где вела уютное хозяйство и дожила до следующего века. У женщин более скромного происхождения дела шли не так хорошо. Агнесса Форже, вдова из Фонтене-ле-Конт, вышла замуж за английского солдата из гарнизона и родила от него сына. Когда город пал, ее муж исчез. Ее сограждане с ликованием конфисковали ее имущество и выгнали из города, чтобы она просила милостыню на улицах Парижа. Мы не можем знать, какие скрытые обиды накопились за десятилетие, в течение которого англичане занимали Фонтене-ле-Конт и подобные места, но история Агнессы, вероятно, не была единственной[235]235
  Istore, ii, 133 (Пуатевинцы в Шизе); Rec. doc. Poitou, iv, 217–21, 319, 388–90, v, 181–5. Гишар и его семья: Deschamps, Oeuvres, iii, 320–1, iv, 120; Froissart, Chron. (SHF), viii, 115–17; Rec. doc. Poitou, iv, 312–16, v, 342; CCR 1377–81, 395; Testamenta Vetusta, ed. N.H. Nicolas, i (1826), 109. Харпеден и его семья: Anselme, vi, 203; PRO C61/98, m. 3; Rec. doc. Poitou, v, 203–7; Inv. AC Périgueux, 27. Иоанн Младший при французском дворе: Chron. r. St.-Denis, i, 646–8; *Froissart, Chron. (KL), xiii, 352–4; Cal. Inq. P.M., xvii, no. 289; CFR, xi, 240, 241. Берли: Rec. doc. Poitou, iii, 381n1. Радегонда Беше и Катрин Сенешаль: Froissart, Chron. (SHF), viii, 88; Itin. Ph. le Hardi, 87; Rec. doc. Poitou, iv, 366, 402–5, vi, 17–21, 291–2; PRO C61/96, m. 2; C61/97, m. 1; C76/89, m. 12; *Pépin, 114; cf. CPR 1399–1401, 22; CCR 1405–9, 307. Форже: Rec. doc. Poitou, iv, 159–62, 282–6.


[Закрыть].

* * *

После отвоевания Пуату и Сентонжа Карлу V и его капитанам удалось вернуть практически всю территорию, уступленную Англии по договорам в Бретиньи и Кале. Не имея возможности по материально-техническим и финансовым причинам провести контрнаступление, англичане все чаще прибегали к иррегулярным боевым действиям, которые от их имени вели вольные отряды гасконцев. Их операции проходили по последовательной географической схеме, которая отражала упадок английского герцогства. Они были сосредоточены в массиве Оверни, который никогда не был под властью англичан, и в провинциях Аквитании, из которых офицеры английского короля постепенно изгонялись с 1369 года. Овернь все еще оставалась естественной крепостью, какой она была, когда племена арвернов противостояли римлянам. Несмотря на относительную бедность, изолированные долины и сложный рельеф местности делали ее идеальным естественным оборонительным сооружением. Расположение Оверни в верховьях всех великих речных долин западной Франции позволяло компаниям совершать рейды в окрестные низины на значительные расстояния от своих баз.

В отвоеванных провинциях главными факторами были политические. Французская реоккупация Керси, Руэрга, Лимузена и Перигора была достигнута в основном за счет заключения союзов с видными местными дворянами и ведущими фигурами в городах. Эти люди рассчитывали занять главенствующее положение в политике своих регионов, что, в общем, и произошло. Но то, что они приобретали в процессе, теряли их местные враги и соперники. Массовое нарушение местных структур власти, которое обычно следовало за восстановлением французской администрации, как правило, создавало слой проигравших, которые обеспечивали необходимую поддержку операциям гасконских компаний на местах. Только в Пуату возникла другая картина, и то потому, что это была единственная провинция Аквитании, которую французы вернули только силой оружия. Ее дворянство и города оставались полностью лояльными принцу до конца; а когда наступил конец, все политическое сообщество приняло новый режим а старые узы солидарности сохранились. Поэтому последствия перемен в Пуату были менее значительными, чем где-либо еще, и компании так и не смогли добиться там значительных успехов.

В начале 1370-х годов главной фигурой среди капитанов, действовавших на юго-западе Франции, был Бертука д'Альбре. Он был одним из немногих независимых капитанов с четким стратегическим видением. Сила его личности позволяла ему навязывать свою волю другим капитанам так, как никто другой не делал со времен Арно де Серволя и Сегена де Бадефоля. Как и многие другие ведущие гасконские рутьеры, Бертука был признанным бастардом благородного отца. Но, несмотря на благородное происхождение и воспитание в в духе рыцарства, он был лишен права на долю в земельном богатстве своей семьи. Бертука был настоящим беспризорником, профессиональным капитаном, живущим на доходы от своей компании. Его положение было очень похоже на положение многих других капитанов в иррегулярной войне, которые были либо внебрачными, либо младшими сыновьями в регионах, где первородство было правилом наследования. Филипп де Мезьер, проницательный наблюдатель привычек своего сословия, уловил их дилемму. Это были люди, которые

по обычаю страны не имеют практически никакой доли наследства своих отцов и часто вынуждены из-за бедности вести несправедливые и тиранические войны, чтобы поддержать свое дворянское достоинство, поскольку не знают другого ремесла, кроме военного. Таким образом они причиняют столько вреда, что я не осмеливаюсь описать все грабежи и насилия, которыми они угнетают бедняков[236]236
  Oxford, Bodley MS Ashmole 865, fol. 423 (статуты Ордена Страстей), цитируется Keen (1976), 43.


[Закрыть].

После падения английского господства в Керси эта провинция оставалась главным центром операций Бертуки в течение следующих четырех лет. В 1371 году общая численность его компании и компании Бернара де Ла Салля составляла около 160 человек пехоты и около 500 конных пехотинцев – весьма значительные силы по меркам армий XIV века. Известно, что в этот период под их контролем находилось по меньшей мере одиннадцать гарнизонов в Керси, а также важный город Эспальон с мостом через реку Ло в западной части Руэрга. Этот список, конечно, неполный. По мере постепенного отступления англичан из восточных провинций Аквитании рутьеры расширяли диапазон и масштаб своих операций, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Свободная федерация гасконских компаний заняла крепости, расположенные по широкой дуге, простирающейся от Тарна на юге до Вьенны на севере. Их методы были классическими методами иррегулярных солдат на протяжении всей Столетней войны. Они разведывали оборону замков и небольших городов, подкупали защитников или внедряли в город своих людей в базарные дни, замаскированными под купцов или крестьян. Они перелезали через неохраняемые участки стен по приставным лестницам в темное время суток или пробирались через ворота, открытые для них изнутри. Они размещали небольшие группы людей в хорошо укрепленных замках на небольшом расстоянии друг от друга. Их гарнизоны имели своих капитанов и действовали более или менее автономно. Но они действовали сообща, разделив регион на районы, которые они делили между собой, и объединяя силы для дальних набегов или для отражения атак армий лейтенантов короля. Они душили торговлю больших торговых городов, охотясь на купцов, требуя выкупы за путешественников и похищали горожан, работавших на виноградниках и огородах у стен. Затем, когда условия становились трудными, они продавали занятые замки, забирали свою прибыль и вновь обосновывались в других местах[237]237
  Бертука: BN Doat 125, fol. 97–97vo; ср. его собственную оценку в 1375 году, согласно которой в 1368 году численность его компании составляла 500 человек, BN Fr. 15515, fol. 294. Его гарнизоны в Керси и Руэрге: BN Doat 125/97–99vo (Фижак, Кайсор, Сен-Эспен, Сен-Сере-де-Лагард, Малеморт); Inv. arch. Aurillac, ii, 13 (Сайнс, Англарс); AC Martel CC1bis/3 (Монтальзат); AC Martel CC5, fol. 40vo, 6, 11, 11vo, 15vo (Белькастель, Надайяк, Ламот-Фенелон); Rouquette, 265 (Эспалион). Другие: Inv. arch. Aurillac, ii, 12–15.


[Закрыть].

14 октября 1371 года, незадолго до рассвета, Бертука д'Альбре и Бернар де Ла Салль захватили Фижак. Фижак был важным рыночным городом на западной границе Керси с мощными стенами, богатым бенедиктинским аббатством и укрепленным мостом через реку Селе. Его процветание измерялось награбленным добром. Непосредственная добыча в виде драгоценностей, посуды и других ценностей оценивалась в 50.000 франков плюс продовольствие на 4.000 флоринов. В память об этом событии Бернар де Ла Салль был возведен в рыцари своим соратником на городской площади (современная площадь Карно). У рутьеров были все основания быть довольными своей работой. Они перенесли в город свою штаб-квартиру, набрали новые банды авантюристов со всей Гаскони и использовали это место как базу для дальних рейдов. Для жителей окрестностей это было катастрофой. Большая часть населения города оставила его завоевателям и временно поселилась в городке на холме в пяти милях от него. Остальная часть северного Керси была разделена на выкупные районы и поделена между капитанами Бертуки. Документы небольшого городка Мартель в северном Керси рассказывают нам о том, что значило жить в этом регионе во время оккупации его рутьерами: дозорные, стоявшие день и ночь на стенах и башнях; постоянные сообщения о кавалькадах, выезжавших из Фижака по две, три или пять сотен человек; предположения о направлении их движения; тревожная переписка между городами региона с просьбой сообщить новости; делегации, отправленные с мешками денег, чтобы выкупить своих друзей из подвалов замков Бертуки; и постоянный страх перед шпионами и предателями в собственных стенах, готовыми впустить банды Бертуки в обмен на долю добычи. В других местах угроза была более спорадической. Но в последующие месяцы конные отряды налетчиков из Фижака проникли глубоко в южную часть Керси. Доходы кафедрального капитула Каора упали до менее чем шестой части от довоенного уровня.

Ответ Франции прекрасно проиллюстрировал бессилие королевских офицеров перед лицом хорошо организованных партизанских операций вдали от основных театров военных действий. Падение Фижака не было неожиданностью. Известно, что это место было уязвимым: город расположенный в низменной долине без профессионального гарнизона, население которого сильно сократилось из-за чумы и военных потерь. Бертука д'Альбре и Бернар де Ла Салль больше года рыскали вокруг стен города, прежде чем наконец взяли его. Тем не менее, офицеры французского короля в регионе не сделали ничего, чтобы спасти или отвоевать это место после его захвата. Вероятно, это было рациональное решение. Для осады города размером с Фижак потребовалась бы большая армия. Ни король, ни его лейтенант в Лангедоке не хотели отвлекать ресурсы от других задач, имеющих большую стратегическую ценность. Они рассматривали ликвидацию гарнизонов рутьеров в бывших английских провинциях как проблему для местных общин, которая должна была финансироваться из местных доходов в дополнение к обычному бремени военного налогообложения. Со своей стороны местные общины обычно предпочитали откупаться рутьеров, что было дешевле и надежнее, чем крупная осада, даже если в результате прибыль налетчиков возрастала и они вынуждены были переселяться в другие места[238]238
  BN Doat 125, fols. 42–45vo, 97–101; *Denifle, 839; Petit Thalamus, 386; Lacoste, iii, 223–4, 227, 229–33; AC Martel CC1bis; CC5, fols. 1–30 passim, esp. fols. 1, 1vo, 2vo, 15vo, 16; *Denifle, 839.


[Закрыть].

^{5. Основные гарнизоны Гасконского пограничья, 1370–1373 гг.}

В случае с Фижаком даже на организацию выкупа ушло более восемнадцати месяцев. В нем участвовали представители как минимум пяти провинций, расположенных в зоне досягаемости из Фижака: Керси, Руэрга, Оверни, Лимузена и Жеводана, и ни одна из них не могла прийти к согласию относительно суммы, которую необходимо выплатить, или ее распределения между плательщиками. Они обратились за помощью к королю, который направил их к герцогу Анжуйскому, который в свою очередь направил их к графу Арманьяку и его сыну. Последовала череда напряженных встреч и по меньшей мере два неудачных договора с компаниями в Фижаке, прежде чем граф Арманьяк в мае 1373 года наконец заключил с ними приемлемое соглашение. Согласно условиям, Бертука д'Альбре и Бернар де Ла Салль должны были вывести войска из Фижака и всех других мест между Ло и Дордонью. Они согласились больше не воевать в этом регионе, кроме как в составе армии под командованием сына или лейтенанта Эдуарда III. За это им должны были заплатить 120.000 франков (около 20.000 фунтов стерлингов). Это была самая большая сумма, когда-либо выплаченная за эвакуацию крепости, более чем в три раза превышающая сумму, выплаченную за освобождение Бриуда или Анс в 1360-х годах, которые сами по себе установили рекорды в свое время. Дополнительные деньги должны были быть выплачены за эвакуацию компаний Бернара де Ла Салля из Лимузена, которая была согласована между ним и представителями Папы примерно в то же время. Еще три месяца ушло на то, чтобы собрать деньги у налогоплательщиков и ростовщиков региона и разобраться с вкладами различных участников. В итоге половина огромного бремени легла на провинцию Руэрг, а другая часть – на соседнюю провинцию Керси. В обоих регионах львиную долю выплачивали города, церковь настаивала на своем статусе, а дворянство – на своей военной службе. Вклад остальной южной Франции был ограничен милостивой помощью в размере 4.000 франков от герцога Анжуйского. И даже эта сумма была уменьшена за счет вознаграждения, выплаченного посреднику, который вел переговоры. 3 августа 1373 года гасконцы наконец-то вышли из ворот Фижака, оставив жителей осматривать руины своего города: 500 домов сгорели или были разрушены до неузнаваемости, обе приходские церкви лежали в руинах, а торговля горожан была уничтожена на целое поколение[239]239
  AD Aveyron C1886, fols. 3, 26, 30–30vo, 31, 34vo, 35vo, 36, 39, 39vo, 40, 40vo, 41; AC Martel CC1bis/3; CC5, fols. 3vo, 10, 12, 12vo; EE1/40; Rouquette, 266–9; Lacoste, iii, 235; BN Doat 125, fols. 46vo–54, 61–71vo, 101, 113–17; Petit Thalamus, 386; *Denifle, 826; Gregory XI, Lettres (Франция), no. 1294.


[Закрыть].

Как и большинство подобных договоров, это просто перенесло проблему в другое место. Бернар де Ла Салль повел свои отряды на юг, в Лангедок, как только был заключен договор с Арманьяком. В июле и августе он действовал в окрестностях Безье и Монпелье и вдоль торговых путей средиземноморского побережья, традиционных охотничьих угодий компаний 1360-х годов, в которых Бернар учился своему ремеслу. Что касается Бертуки, то он нанялся в город Каор для участия в жестокой частной войне против непокорного французского дворянина Филиппа де Жана. Осенью 1373 года он попал в руки Филиппа, который продал его герцогу Анжуйскому. Герцог потребовал за него огромный выкуп и держал его в цепях в крепости Рокмор на Роне, пока он не заплатил его. Больше его не видели до начала 1377 года[240]240
  Ла Салль: *L. Menard, iii, 317, 318. Бертука: BN Doat 87, fols. 239–253; BN PO 1577, Jean/12; Rouquette, 270; BN Fr. 15515, fol. 293vo. О войнах Филиппа де Жана см. Lacoste, iii, 229, 233, 236–7. О нем сообщается в Комиаке (Керси) в январе 1377 года.: Reg. St.-Flour, 35–6.


[Закрыть].

Провансальский юрист Оноре Боне был не единственным современником, который задавался вопросом, почему простые крестьяне и горожане должны страдать из-за ссор своих государей. Он также был не единственным, кто заметил, что плодами своего труда они дают своим правителям средства для ведения войн. Из этого следовало, что "если с обеих сторон война решена и начата Советами двух королей, солдаты могут брать добычу из королевства по своему усмотрению и свободно вести войну". В глазах современников люди, ответственные за эти действия, были англичанами, хотя, как заметил добрый рыцарь Бонн-Ланс у Фруассара, они были "не англичанами по национальности, а гасконцами, ведущими войну англичан". На самом деле многие из них были даже не гасконцами, а беарнцами или даже бретонцами. Тем не менее, этот ярлык был в значительной степени оправдан. Бертука д'Альбре и Бернар де Ла Салль, как и почти все капитаны рутьеров, действовавших на юго-западе, объявили себя капитанами Эдуарда III, провозгласив свою верность английскому королю на своих знаменах и в договорах. Они нуждались в легитимности, которую эти символы придавали чинимому ими насилию. Законная война в глазах средневековых людей означала войну, какой бы ни была жестокость или невинны жертвы, которая велась под властью суверенного государя. Если капитан-рутьер попадал в плен, его верность могла стать решающим фактором между выкупом в качестве военнопленного, повешением или утоплением как разбойника. Не зря Карл из Артуа, французский дворянин, который вел долгую партизанскую войну против монархии Валуа в низовьях Луары со смешанным отрядом английских и французских солдат, явился к Роберту Ноллису во время кампании 1370 года, чтобы попросить знамя и тунику с гербом короля Англии. Много лет спустя, когда в Париже состоялся суд над лимузенским рутьером Мериго Марше, его защита состояла из ряда инцидентов, призванных доказать, что его войны были санкционированы Джоном Гонтом и королем Ричардом II Английским[241]241
  Bonet, Tree, 153–4 (cf. Keen (1965), Ch. 5); Froissart, Chron. (SHF), xiv, 200 (Бонн-Ланс); BN Fr. 15515, fol. 291, AN JJ108/104 (Карл из Артуа); Reg. crim. Châtelet, ii, 177–213 (Мериго).


[Закрыть].

Такие утверждения часто были обоснованными, как, впрочем, и в случае с Мериго. Военный статус ведущих гасконских рутьеров был молчаливо, а иногда и открыто признан в Вестминстере и Бордо, что было симптомом все более тесных отношений между английским правительством и компаниями. Небольшое количество гарнизонов рутьеров, которые считались важными для обороны Борделе, субсидировались из доходов герцогства. Известных рутьеров назначали королевскими капитанами в дальних провинциях, как это делал сэр Джон Деверо в Лимузене и Бернар де Ла Салль после него. Они выступали в качестве представителей английского короля в совместных комиссиях, которые обеспечивали соблюдение перемирия  и регулярно общались с Советом английского короля в Бордо. Бертука д'Альбре закончил свою карьеру в 1380-х годах в качестве одного из них. Некоторые даже посещали Англию и поддерживали прямые отношения с двором в Вестминстере. В свою очередь, министры английского короля, хотя и не могли контролировать деятельность компаний, пользовались определенным влиянием на многие из них. Активное сотрудничество между офицерами английского короля и вольными компаниями, которое раньше было редкостью, в 1370-х и 1380-х годах стало нормальным и даже необходимым. Английские и гасконские капитаны координировали свои военные предприятия с действиями английских армий в поле. Бертука д'Альбре сражался вместе с сэром Джоном Чандосом в Керси. Бернар де Ла Салль поддерживал операции Джона Гонта в Центральном массиве в конце 1373 года. Компании в Сен-Совере ничего не получали от английского казначейства, и не все из них были англичанами. Но они приняли капитанов, назначенных Эдуардом III, и в 1370 году даже подчинились указаниям короля умерить свои грабежи, когда это ненадолго стало дипломатическим кризисом. Это было, пожалуй, самым серьезным испытанием для гарнизонов, главной целью которых был грабеж. Однако это отнюдь не было редкостью. В 1372 году Бернар де Ла Салль получил приказ от представителей принца в Гаскони покинуть замок Мерль в Нижнем Лимузене, который он захватил у родственника Папы. В конце концов, очень неохотно но он это сделал[242]242
  Субсидии: PRO E101/179/7, fol. 13vo (выплаты Бертуке, 1372–73); John of G. Reg. (1372–6), no. 42 and Antient Kalendars, i, 243 (платежи за Люзиньян, 1374 год). Назначения: 'Anglo-French negotiations', 24; Foed., iv, 153. Инструкции: Anglo-Norman Letters, 266–7; Foed., iii, 903; Secousse, Preuves, 428 (исповедь Пьера дю Тертра); Gregory XI, Lettres (Франция), nos. 898, 1243.


[Закрыть].

Глава V.
Джон Гонт во Франции, 1373–1374 гг.

Когда в начале ноября 1372 года в Вестминстере открылся Парламент, барону Ги де Бриану, опытному и известному военачальнику, не несущему личною ответственности за бедствия прошедшего лета, было поручено объяснить, что пошло не так. На самом деле причин поражения англичан было много, включая несчастья и просчеты, неизбежные во время войны. Но главными темами доклада Бриана, который длился большую часть двух заседаний, были недостаток средств для защиты Аквитании и бедность военно-морских ресурсов Англии. Парламент заседал в течение трех недель. Большая часть этого времени, должно быть, была посвящена длительному анализу событий лета и планам на следующий год[243]243
  Parl. Rolls, v, 258 (7–9); CCR 1369–74, 475–7.


[Закрыть].

Диагноз Ги Бриана относительно проблем Аквитании подтверждается многочисленными записями, составленными в ходе английских военных действий. Потеря Пуату и Сентонжа лишило герцогство наиболее продуктивных провинций, а то, что осталось, было неспособно финансировать оборону. Клерки, отчитывавшиеся о доходах Аквитании после отставки принца, обнаружили, что они составляют менее 1.500 фунтов стерлингов в год, что составляло едва ли двадцатую часть доходов принца в 1368–69 годах. Только Борделе по-прежнему приносил доход казначею герцогства. Таможенные сборы на вывоз вина, на которые приходилась большая часть поступлений герцогства, катастрофически упали. Бордоский ливр, традиционно стоивший 4 фунта стерлингов, к этому времени обесценился до 2 фунтов 8 пенсов, то есть упал на треть. Возможно, это была самая низкая точка в финансовом падении герцогства, но она так и не улучшилась. В течение следующих двух десятилетий доходы никогда не превышали 2.500 фунтов стерлингов в год, чего едва хватало на расходы по внутреннему управлению, не говоря уже об обороне. В период с октября 1372 года по апрель 1374 года сенешаль, сэр Томас Фельтон, лично финансировал правительство Аквитании на сумму более 8.000 фунтов стерлингов, предположительно за счет займов и из собственного кармана – необычный вклад для рыцаря из Норфолка с обширными землями и богатыми покровителями, но без большого состояния. Теперь герцогство зависело от Англии больше, чем когда-либо за три века своей истории. Огромный дефицит Фельтона в конечном итоге был погашен за счет английской таможни. В долгосрочной перспективе субсидии Казначейства должны были покрывать большую часть текущих расходов на управление герцогством.

Зависимость Гаскони от Англии не была только финансовой. Почти все знаменитые гасконские капитаны были мертвы, находились в тюрьме или перешли на сторону французов. В последующие годы английские короли стали нанимать англичан не только в качестве провинциальных сенешалей и сборщиков налогов, как это делал принц, но и в качестве капитанов большинства значительных гарнизонов. Защита региона от любого крупного французского наступления зависела от отправки войск из Англии. Даже снабжение герцогства продовольствием в трудные годы зависело от экспорта зерна из Англии, поскольку зерноводческие районы были потеряны, а движение по речным долинам нарушено войной[244]244
  Runyan, 'Constabulary', 228–9; PRO E101/179/7; E364/15, m. 2 (Ротур); CPR 1374–7, 93. Поставки зерна: PRO C61/86, mm. 2, 1; C61/87, mm. 6, 5, 3; C61/88, mm. 7, 6, 5, 4, 3, 1; C61/89, mm. 8, 7; etc.


[Закрыть].

Другая тема доклада Ги де Бриана, упадок английского морского могущества, вероятно, задел более чувствительный нерв, чем судьба Аквитании. Главный вывод, который английские министры сделали из поражения 1372 года, заключался в том, что их военно-морские силы были совершенно недостаточны для противостояния французскому и кастильскому галерным флотам, которые теперь были направлены против них. Это была более неразрешимая проблема. Вернее, это были две проблемы: одна касалась защиты английской морской торговли, другая – обороны длинного, незащищенного английского побережья. Купец из произведения Чосера был не единственным англичанином, который "хотел бы, чтобы в Мидделбурге и Оревелле сохранялся вид на любую вещь". К 1372 году, а возможно и раньше, вооруженные конвои ходили как по Северному морю, так и через Бискайский залив. Расходы на содержание сопровождающих военных кораблей и солдат покрывались специальным сбором (tunnage and poundage ― тоннаж и фунт) с грузов, который сразу же перекладывался на грузоотправителей в виде более высоких фрахтовых сборов вместе с расходами на усиленные экипажи, необходимые торговым судам в военное время. Результатом стал рост затрат, который в конечном итоге лег на плечи производителей, снизив их маржу в и без того сложных условиях для торговли. Набеги французов на побережье усугубляли их проблемы. В 1369 году было одно разрушительное нападение французских галер и баланжье на Солент, а в 1370 году – еще одно, менее разрушительное. В следующем году произошла короткая но ожесточенная морская война с Фландрией, спровоцированная несколькими инцидентами пиратства, между английскими и фламандскими моряками. Эскадры фламандских торговых судов высаживали в Йоркшире и Дорсете рейдерские десанты численностью в несколько сотен человек и безнаказанно уходили, нанеся значительный ущерб близлежащим поселениям. Политический ущерб даже от эпизодических набегов на побережье или потерь на море было совершенно непропорционален фактически нанесенному[245]245
  Canterbury Tales, Prologue ll. 276–7 (Works, iv, 9). Конвои: PRO E403/446, m. 35 (27 сентября); E101/4–11, 28, 32; E364/19, m. 4 (Эрмин); Parl. Rolls, v, 259–60 (15); James, 25–6. Фламандская война: PRO E30/1271, 1275; CCR 1369–74, 169; Foed., iii, 917.


[Закрыть].

Наиболее эффективной защитой было нападение на корабли противника в его портах. Англичане часто пытались сделать это, но добились успеха лишь однажды, в январе 1340 года, когда они уничтожили почти весь французский галерный флот, стоявший на приколе в гавани Булони. Больше французов так поймать не удавалось. В конце XIV века их военный флот был хорошо защищен в арсенале в Руане или в гавани Арфлёра. Как правило, английские адмиралы были вынуждены проводить нерегулярные разведывательные экспедиции на быстроходных кораблях и прочесывать Ла-Манш небольшими флотилиями реквизированных торговых судов в надежде на случайную встречу с врагом в море. Эти кампании были исключительно дорогими и почти всегда безрезультатными, так как были рассчитаны на беспечность противника, точные разведданные и флот, вооруженный и готовый действовать быстро – идеальные условия, которых редко удавалось достичь. Поэтому во время опасности береговая охрана день за днем ждала появления французских рейдеров у незажженных костров на вершинах скал. Служба в береговой охране была скучной, непопулярной и от нее часто уклонялись. Общины тоже часто жаловались на это. Тем не менее, результаты стольких усилий, как известно, были неравномерными. Солент был хорошо защищен после 1370 года. В других местах на сбор местных войск уходило до двадцати четырех часов, а на доставку подкреплений из глубины страны – еще больше. К моменту их прибытия налетчики обычно исчезали с добычей[246]246
  1340 год: Sumption, i, 320–1. Береговая охрана: Parl. Rolls, v, 268 (44).


[Закрыть].

После катастрофы 1372 года английское правительство направляло все большую часть своих скудных ресурсов на военно-морские операции. По мнению министров Эдуарда III, решением было создание специализированного флота гребных судов по образцу других атлантических держав. Возможно, они были бы менее впечатлены потенциалом этих судов, если бы знали о трудностях, с которыми столкнулись Франция и Кастилия при их эксплуатации в северных водах. Но одно преимущество, которым они, несомненно, обладали, заключалось в том, что они меньше зависели от капризов ветра. Ги де Бриан обвинил contrariouseté de vent (неблагоприятные ветра) в морских катастрофах 1372 года, и это удовлетворило Совет Эдуарда III. В Англии уже имелось около двадцати относительно небольших гребных баланжье, большинство из которых принадлежало Пяти портам или различным частным предпринимателям. В первые дни работы нового Парламента король получил разрешение отдать приказ о строительстве пятнадцати новых больших баланжье в определенных портах восточной и южной Англии за счет самих портов. Несколько министров и придворных, включая Латимера, Баксхалла и Уильяма Невилла, также построили и снарядили баланжье за свой счет. Некоторые из них были весьма солидными судами. Paul of London, о котором у нас есть особенно полное описание, должен был быть длиной восемьдесят футов, иметь восемьдесят весел, снаряжение для шестидесяти лучников, большую мачту и три боевых башни. В то же время король приступил к строительству новой галеры на 180 весел в гавани на реке Стоур возле Кентербери. Это судно, позже названное Katherine, было сравнимо по размерам со стандартными средиземноморскими галерами Генуи и Кастилии. В течение нескольких лет она была гордостью королевского флота[247]247
  BL Add. Mss. 37494, fols. 13, 25vo–27: PRO E101/30/15; Tinniswood, 284; Sherborne (1977)[2], 111. Четыре королевские баланжье зарегистрированы в 1370 году: PRO E101/29/39. Только две "старые" баланжье зарегистрированы в 1373 году: BL Add. Mss. 37494, fols. 25–25vo, 26vo. Новые баланжье: PRO E403/447 (22 ноября); E364/12, m. 3; C76/56, mm. 33, 30, 29, 8; Cal. Letter Books G, 302; Mems. London, 368–71; BL Add. Mss. 37494, fols. 27–8; CPR 1370–4, 219; Foed., iii, 976. Галеры: PRO E403/454, m. 4 (8 мая); E101/30/13, m. 9; BL Add. Mss., 37494, fols. 13, 34–34vo.


[Закрыть].

Правительство надеялось на большее, заключив союз с Генуей, главной галерной державой Средиземноморья, которая, как надеялись министры Эдуарда III, могла сыграть для Англии ту же роль, что Кастилия для Франции. Несмотря на неудачные интриги с генуэзскими изгнанниками в начале года, отношения с республикой были достаточно теплыми. Генуэзские купцы имели важные коммерческие интересы в Брюгге и Нидерландах, которые зависели от свободного прохода их торгового флота через Ла-Манш. Республика была чувствительна к этому факту теперь, когда англичане контролировали обе стороны пролива. Новый дож, Доменико ди Кампофрегозо, уже обязался не поддерживать в военном плане Францию или Кастилию, и есть некоторые свидетельства активной поддержки генуэзцами английского дела. Мартин Катанео, член известной генуэзской купеческой семьи, зимой 1372–73 гг. завербовал для английского правительства более 450 арбалетчиков и гребцов. Большинство из них, по-видимому, были найдены во Франции и Нидерландах среди генуэзских наемных компаний на французской службе. Антонио Дориа, который привел в Англию компанию из девяноста человек, за два года до этого был капитаном арбалетчиков герцога Анжуйского во время похода в Гасконь. Осенью 1372 года брат генуэзского дожа Пьетро, адмирал Генуи, дал понять, что готов привести в Англию целую эскадру боевых галер на приемлемых условиях. Было решено принять его предложение. Якопо Прована был отправлен обратно в Италию, на этот раз в сопровождении видного генуэзского купца, лояльного генуэзскому правительству, и поэта Джеффри Чосера, который в то время был оруженосцем при королевском дворе. О том, что морской войне теперь уделяется первостепенное внимание, стало известно в начале 1373 года, когда Уильям Монтегю, граф Солсбери, был назначен командовать увеличившемся флотом в Ла-Манше в течение 1373 года, а оба адмирала находились под его началом. Солсбери был одним из самых опытных военачальников Англии с выдающейся военной карьерой, восходящей к кампании при Креси 1346 года. Он также имел определенный опыт морских сражений, командуя эскадрами в Ла-Манше в 1370 и 1372 годах и был гораздо более значительной фигурой, чем люди, которым обычно поручались чисто морские операции[248]248
  Foed., iii, 931, 965, 966, 971; BL Add. Mss. 37494, fols. 9, 10vo–13, 29; PRO E403/447 (10 декабря). Дориа во Франции: BN PO 1015, Doria/5–7; Mandements, no. 770. Солсбери: Foed., iii, 971; PRO E101/30/36; E101/32/30, mm. 2, 6.


[Закрыть].

Амбициозные планы английского правительства по ведению боевых действий на море в 1373 году сочетались с новыми проектами завоеваний на континенте. В последние дни осеннего Парламента было принято решение одобрить отправку большого экспедиционного отряда, первоначально предполагавшего численность около 4.000 человек, под командованием Джона Гонта. Судя по всему, план состоял в том, чтобы высадить эту армию в Бретани и восстановить позиции Иоанна IV в его герцогстве. Затем Гонт должен был пересечь Луару у Нанта и вторгнуться в Аквитанию через Нижнее Пуату. По сути, это была новая попытка повторить стратегию 1369 и 1372 годов[249]249
  Место назначения прямо не указано, но из этого можно сделать вывод. Уолтеру Лестеру было поручено реквизировать корабли для кампании Гонта: BL Add. Mss. 37494, fol. 15. В этот период он был главным агентом по связям Англии с Иоанном IV: PRO E403/446, m. 38 (29 сентября); E101/179/13; PRO E403/447, m. 30 (4 марта). 21 марта 1373 года для сопровождения Гонта был назначен приемщик, чтобы завладеть добычей и выкупом "в соответствии с законами Франции, Бретани и Аквитании": PRO C76/56, m. 28. Планируемая дата посадки на корабли: PRO C76/56, m. 33.


[Закрыть]. По мысли самого Гонта, это, вероятно, должно было стать прелюдией к еще более грандиозному предприятию, а именно к вторжению в Кастилию через пиренейские перевалы из Гаскони.

Слабость этих грандиозных замыслов, как всегда, заключалась в механизмах их финансирования. Палата Общин по-прежнему с большим подозрением относилась к финансовому управлению правительства и была склонна искать более дешевые победы. Парламентарии продлили налог на шерсть еще на два года и нехотя добавили субсидию на светские нужды в размере одной десятой и пятнадцатой с недвижимого имущества, когда им объявили, что этого будет недостаточно. Несмотря на это, можно было ожидать, что в течение 1373 года налоговые поступления и таможенные сборы вместе взятые принесут едва ли 100.000 фунтов стерлингов, из которых около двух третей, исходя из прошлого опыта, можно было бы использовать на военные расходы. Показательно сравнение с планами французского правительства по расходам. Хотя 1373 год должен был стать скудным для финансов французского правительства после невероятных усилий 1372 года, Совет Карла V, заседавший одновременно с английским Парламентом, принял решение о бюджете на следующий год, в котором 600.000 франков (около 100.000 фунтов стерлингов) были выделены из королевской казны только на полевые и морские операции, помимо расходов на содержание около пятидесяти гарнизонов. Грубая оценка французских военных расходов в этот период, а это все, на что можно положиться, позволяет предположить, что они были по крайней мере вдвое выше, чем в Англии[250]250
  Parl. Rolls, v, 258–9 (10–12); Ormrod (1990), 204, 207. Бюджет Франции: Ord., v, 538–41 (18–19); *Rey (1965), i, 371–7.


[Закрыть].