Текст книги "Столетняя война. Том III. Разделенные дома (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 77 страниц)

Тем временем наступление кастильцев хоть и с трудом, но все-таки началось. Хуан I вошел в Португалию с основной частью своей армии в конце июля 1381 года,  и осадил Алмейду, находившуюся к западу от кастильского города Сьюдад-Родриго. В южном секторе магистр кастильского Ордена Сантьяго начал одновременное наступление из Бадахоса и осадил Элваш. Эти две пограничные крепости, неоднократно расширявшиеся и перестраивавшиеся, были главными восточными оборонительными сооружениями Португалии с XII века и оставались таковыми до XIX века. Алмейда в то время была плохо защищена и город сдался кастильцам 9 августа, а замок – примерно через три недели. Но дальнейшее продвижение вперед остановилось. Король Хуан I, чье здоровье никогда не выдерживало суровых условий военной кампании, заболел. Затем, когда до него дошли известия о высадке англичан, у него сдали нервы. Южное направление кастильского наступления было оставлено, а войска вокруг Элваша были переброшены на север для усиления армии в Алмейде. В Лиссабон к графу Кембриджу был отправлен гонец с предложением сразиться в организованной битве где-то между Лиссабоном и границей. Но это был чисто формальный жест. Граф проигнорировал вызов, а Фернанду I приказал бросить в тюрьму несчастного кастильского гонца, доставившего его. В конце сентября 1381 года кастильский король удалился в замок Кока, расположенный к северу от Сеговии. Финансовое напряжение было больше, чем могла выдержать кастильская казна. Войска в Алмейде, моряки и корабельщики в Севилье и баскских портах, постоянные гарнизоны на границах Наварры и Гранады – все требовали жалованья. Кастильские Кортесы заседали с перерывами в течение двух месяцев в Авиле с октября по декабрь, прежде чем санкционировали очередное значительное повышение налогов[617]617
  ACA reg. 1276, fols. 44vo–46; Ayala, Crón., ii, 152, 153–5; Lopes, Crón. D. Fernando, 449, 463–4; Col. doc. Murcia, xi, nos. 79–81, 83, 86, 112.


[Закрыть].

Хуан I не мог поверить, что его враги останутся без движения всю зиму. Он планировал разместить вдоль границы большое войско численностью 5.000 человек, чтобы сдержать их. На самом деле, зимняя кампания, похоже, никогда не планировалась. Поскольку английские армии славились своим безразличием к временам года, предположительно, это было решение Фернанду I. Более энергичный английский командующий мог бы сдвинуть португальского короля с этой позиции, но граф Кембридж просто принял ситуацию такой, какая есть. Его армия оставалась в лагерях вокруг Лиссабона до конца года. Она была нужна там для защиты столицы и английского флота от кастильских галер Санчеса де Товара, крейсировавших в море. В декабре 1381 года галеры, наконец, вернулись на зиму в Севилью, и английские корабли смогли отправиться домой. Как только они ушли, Фернанду I отправился праздновать Рождество в Сантарем, а граф Кембридж вместе со своими непокорными войсками отправился на зимние стоянки в долину реки Гвадиана, недалеко от восточной границы Португалии и разместил свой штаб в августинском монастыре за стенами города Вила-Висоза, примерно в десяти милях от границы, и стал ждать весны[618]618
  Col. doc. Murcia, xi, nos. 79, 81, 83; Lopes, Crón. D. Fernando, 467, 471–3.


[Закрыть].

В начале декабря 1381 года в Англию из Лиссабона прибыл оруженосец с докладом Совету и герцогу Ланкастеру. Должно быть, это было мрачное чтение. Граф Кембридж оценивал свое положение самым черным образом. Похоже, он пришел к выводу, что от португальской армии ничего нельзя ожидать и что его собственные силы находятся под угрозой уничтожения, если они не получат быстрого и мощного подкрепления из Англии. Для армии, которая еще даже не вышла на поле боя, это было экстраординарное заявление. Джон Гонт видимо чувствовал, что его великий замысел должен быть на грани триумфа. Он твердо решил, что этот шанс сейчас не должен ускользнуть от него. Поэтому он решил сам принять командование в Португалии и собирался взять с собой еще 4.000 человек. Но эти планы были совершенно нереальными. Главной проблемой, как всегда, были финансы. Армия графа Кембриджа получила жалованье за квартал до отъезда из Англии. Следующие четверти жалованья должны были поступить из казны португальского короля. Теперь же положение было несколько неопределенным, никто не предполагал, что армии придется так долго находиться в Португалии. Солдаты требовали выплаты жалованья за третий квартал. Расходы на погашение задолженности и отправку второй армии под командованием самого Джона Гонта оценивались еще в 60.000 фунтов стерлингов на шесть месяцев[619]619
  Parl. Rolls, vi, 247–8 (66). Сквайр: PRO E404/12/82 (10 декабря); E403/487, m. 14 (18 декабря). Португальские финансовые обязательства: Foed., iv, 94.


[Закрыть].

Парламент вернулся к работе после рождественского перерыва 24 января 1382 года. В делах новой сессии главенствовал великий проект Джона Гонта. Непопулярность герцога достигала максимума, когда стало видно, что он контролирует дела правительства. Настроение в Лондоне было крайне напряженным. Шестьсот членов лондонских гильдий предстали перед молодым королем в поместье Кеннингтон, чтобы попросить, чтобы у них был "только один король". Послание было слишком очевидным, чтобы его можно было оставить без внимания. В Вестминстерском дворце Джон Гонт изложил пэрам суть мрачного послания графа Кембриджа. Он сказал им, что необходимо спасти армию в Португалии и утверждал, что это в интересах Англии, а не только его собственных. Успешная война против Трастамарской династии в Кастилии была лучшим способом обеспечить оборону морей и побережья вокруг Англии. Гонт был достаточно реалистичен, чтобы не предлагать парламентариям полностью финансировать его португальское предприятие. Он предложил, чтобы деньги были одолжены ему Короной на три года с возвратом за счет доходов от его английских владений. Детали этой финансовой схемы не сохранились, но, судя по всему, Гонт предполагал, что Корона соберет 60.000 фунтов стерлингов за счет налогов, а затем выплаты из его доходов будут использованы для снижения необходимости дальнейших парламентских налогов в будущем. Но, как бы хитроумно это ни было обставлено, на самом деле Джон Гонт просил о новой парламентской субсидии, последовавшей за катастрофическим подушным налогом предыдущего года. Его требования вызвали яростную дискуссию в Вестминстере, которая продолжалась более двух недель. Это разделило Палату Лордов, где было много естественных сторонников Гонта и большинство из них приняли его аргументы. Но значительное меньшинство боялось нового народного восстания и не хотело лишать страну войск. Палата Общин отвергла предложение на более фундаментальных основаниях. По мнению парламентариев, военное налогообложение продолжалось из года в год слишком долго и они не будут санкционировать новую субсидию, будь то в виде займа или налога. Все, что они могли бы сделать, это продлить на четыре с половиной года действие скромных дополнительных экспортных пошлин, первоначально введенных в Глостере в 1377 году, чтобы финансировать оборону Англии. Если правительство хочет проводить наступательные операции, оно должно найти другой способ их оплачивать. Что касается стремления Гонта к кастильскому трону, то они заявили, что это его личное дело, не имеющее к ним никакого отношения. На этой ноте заседание было завершено[620]620
  Westminster Chron., 24; Parl. Rolls, vi, 247–9 (65–70).


[Закрыть].

* * *

Почти в тот же время внимание французского правительства было приковано к личной авантюре старшего королевского дяди, которая имела еще меньше отношения к французским интересам, чем наследование Кастилии к английским. Усыновление герцога Анжуйского в качестве наследника Неаполитанского королевства должно было укрепить королеву Иоанну I на ее троне. В итоге же это привело к ее гибели. Урбан VI узнал о переговорах королевы с герцогом в марте 1380 года, и решил низложить королеву объявив, 11 мая 1380 года, ее трон вакантным. Год спустя он заключил с Карлом Дураццо сделку. В обмен на предоставление неаполитанской короны Карл обещал завоевать ее, а затем уступить значительную часть ее территории никчемному племяннику Папы. Урбан VI, со своей стороны, совершил набег на сокровищницы римских церквей, чтобы собрать деньги, необходимые для оплаты войск Карла, и предложил им индульгенции как крестоносцам. 2 июня 1381 года Карл Дураццо был коронован в старой базилике Святого Петра в Риме перед аудиторией, состоявшей в основном из наемных мадьярских солдат.

Иоанна I отправила гонца во Францию с отчаянным призывом к Людовику Анжуйскому спасти ее. Она ссылалась на военные пункты их прошлогоднего соглашения. В качестве дополнительного стимула она предложила Людовику разделить с ней управление ее владениями при ее жизни. Но события развивались слишком быстро как для Иоанны I, так и для Людовика. 8 июня 1381 года Карл выступил из Рима с 7.000 мадьяр и около 1.000 солдат удачи, чтобы вступить во владение своим новым королевством. Армии королевы, какими они были, попытались остановить его продвижение на границе, но были сметены. Вечером 16 июля Карл Дураццо вошел в Неаполь. Жители отказались защищать столицу. Иоанна I бежала со своими ближайшими сторонниками под защиту мощно укрепленного замка Кастель-Нуово. Но в замке не было запасов продовольствия для осады. Через пять недель стало ясно, что он больше не может держаться. Иоанна I была вынуждена пойти на капитуляцию. Ей было дано всего пять дней на ожидание подхода армии помощи. Ее муж, Оттон Брауншвейгский, предпринял доблестную попытку до истечения срока освободить город. Но 24 августа он был разбит под стенами замка Сант-Эльмо и взят в плен. В начале сентября 1381 года Карл овладел замком Кастель-Нуово, а королева стала его пленницей[621]621
  'Dispacci di C. da Piacenza', 293, 303–4; Niem, De Scismate, 42–3; 'Diario d'anonimo fiorentino', 425; Cron. siculum, 37–8; Diurnali Monteleone, 25; Bouard, 47; Valois (1896–1902), ii, 8–12; Labande, 122–5; Léonard, 462–5. О событиях в Неаполе см. также Diurnali Monteleone, 28–9; Cron. siculum, 38–9; и Gobelinus, Cosm., 89–92.


[Закрыть].

Эти события стали прелюдией к продолжительной кампании лоббирования сторонников Иоанны I во Франции. Ее провансальские подданные обязались поддержать французскую экспедицию в Италию деньгами и людьми. Из Авиньона Климент VII неустанно добивался вмешательства французского двора. Он также значительно расширил свои собственные финансовые обязательства, предложив предоставить в распоряжение Людовика практически все доходы Апостольской палаты и налоги, взимаемые с французской церкви. Тем временем агент Иоанны I в Авиньоне поставлял постоянный поток обнадеживающих (но ложных) сообщений о том, что жители неаполитанского королевства и большинства государств Италии поддержат французское вторжение. Эти сообщения, усиленные агентами Климента VII в Париже, оказали значительное влияние на лиц, принимающих решения при французском дворе. 4 и 5 января 1382 года в Венсенском замке состоялось долгое и трудное заседание французского королевского Совета. На нем присутствовали все королевские принцы, кроме герцога Беррийского, советники короля, коннетабль Оливье де Клиссон, сеньор Куси и некоторые из самых опытных военачальников и дипломатов правительства. Делегация из пяти видных членов папского двора курсировала между залом Совета и преддверием дворца. Большинством голосов и с явными опасениями по поводу трудности задуманного, Совет высказал мнение, что Людовик Анжуйский обязан отправиться на помощь королеве Неаполя. Он уже слишком далеко зашел, чтобы теперь отступить не потеряв лицо. Собравшиеся посоветовали как можно быстрее подготовить экспедиционные силы. Некоторые из советников Людовика призывали к осторожности. Но их возражения были отброшены. 7 января 1382 года герцог Анжуйский решил завоевать Неаполь и вызволить из заточения его королеву. Решение было объявлено королю и его Совету на следующий день. В середине февраля 1382 года Людовик выехал из Парижа в Авиньон. Три недели спустя, в зале консистории папского дворца, он поклялся перед собравшимся двором Климента VII, что не покинет папский город, пока не придет время отправиться в путь в Италию[622]622
  Le Fèvre, Journal, 8–14, 21, 23. Финансовый вклад Климента VII: ibid., 24; Valois (1896–1902), II, 24–9; Favier (1966), 614–15.


[Закрыть].

Людовик Анжуйский отправился к Альпам из папского города Карпантра в середине июня 1382 года. Первоначально его армия насчитывала около 12.000 всадников. Совет, хотя и призвал герцога к экспедиции, запретил подданным короля присоединяться к ней, опасаясь ослабления страны перед лицом англичан. В результате большая часть армии Людовика была набрана на франкоязычных территориях империи к востоку от Роны. Еще больше было нанято его итальянскими союзниками. К нему также присоединилось большинство уцелевших гасконских и бретонских компаний в Италии, включая отряд Бернара де Ла Салля, а также итальянские и немецкие компании, действовавшие в папском государстве от имени Иоанны I. С этими новыми силами, Людовик командовал одной из самых больших армий, собранных в XIV веке: по его собственной оценке, к тому времени, когда он достиг границ Папского государства, она насчитывала около 60.000 всадников. Численность армии, писал он в город Марсель, увеличивалась с каждым днем, поскольку люди приходили в его лагерь "как стервятники, собирающиеся вокруг трупа"[623]623
  Le Fèvre, Journal, 3, 44; Gobelinus, Cosm., 93; *Valois (1896–1902), ii, 39 и n2 ("60.000 лошадей"), 444, 445. Компании: Labande, 141–2, 145–7.


[Закрыть].

Это была любопытная фраза и, как оказалось, пророческая. Французское вторжение стало катастрофой для всех главных действующих лиц. Для королевы Иоанны I это был смертный приговор. Ее держали в отдаленном замке Муро в Апеннинах с тех пор, как о приготовлениях герцога Анжуйского стало известно в Италии. Там, в конце июля 1382 года, она была задушена своими тюремщиками по приказу Карла Дураццо. Тело привезли обратно в Неаполь, чтобы выставить в жутком мраке монастырской церкви Санта-Кьяра при свечах, пока Людовик продвигался к своему южному королевству. Вооруженное сопротивление было незначительным. Но герцог столкнулся с растущими трудностями в обеспечении своей огромной армии продовольствием. Он был вынужден разделить свои войска, чтобы облегчить проблемы со снабжением. В конце сентября 1382 года менее трети его людей последовали за ним на неаполитанскую территорию. Карл Дураццо вел искусную арьергардную войну. Его поддержал английский капитан-рутьер сэр Джон Хоквуд с компанией из более чем 2.000 наемников. Сильно уступая в численности, они применили ту же тактику, что и французы во время английских вторжений 1373 и 1380 годов, опустошая землю перед врагом, нападая на его фланги на каждом шагу и упорно отказываясь от решающего сражения. К концу года большая часть войск Людовика дезертировала. Оставшиеся были больны, голодали и не получали жалованья. Людовик решил, что его великое предприятие провалилось. В письме из Беневенто, где он расположился на зимовку, он призвал французский Совет срочно прислать средства и если это не удастся, пусть советники хотя бы найдут повод отозвать его на службу во Францию, чтобы он мог уйти без позора. Совет так и не получил его просьбу, так как гонец был перехвачен, а письмо было доставлено Урбану VI. В новом году Людовик обратился к Карлу Дураццо с просьбой об условиях соглашения. Согласно сведения дошедшим до Рима, герцог был готов отказаться от своих притязаний на неаполитанское королевство в обмен на Прованс и безопасный выход из Италии[624]624
  E.-G. Léonard, 'La captivité et la mort de Jeanne Ire de Naples', Mélanges d'archéologie et d'histoire, xli (1924), 43–77, at *68–9, 75–7; Cron. siculum, 46; Vitae paparum, i, 486–7; 'Diario d'anonimo fiorentino', 446; Diurnali D. de Monteleone, 32–3; 'Dispacci di C. da Piacenza', 317–20. И см. Valois (1896–1902), ii, 41–60; Labande, 148–50. Хоквуд: Caferro, 220–1, 232–6, 237–40; Temple-Leader & Marcotti, 176–82.


[Закрыть].

* * *

Непосредственным следствием итальянской авантюры герцога Анжуйского стало устранение с политической сцены главенствующей фигуры во французском регентском Совете. Власть перешла в руки его младших братьев, герцогов Беррийского и Бургундского. Герцог Иоанн Беррийский был старшим братом, но он был человеком праздным, не обладавшим политической хваткой и амбициями младшего, Филиппа Бургундского. В целом Иоанн довольствовался тем, что подчинялся Филиппу при условии, что ему дадут свободу действий в южных провинциях. Никто не сомневался, что настоящим местом пребывания правительства теперь был отель д'Артуа, роскошный особняк к северу от площади Ле-Аль, окруженный садами и хозяйственными постройками, где Филипп устроил свою парижскую резиденцию. Однако было бы ошибкой полагать, что Филипп мог делать все, что ему заблагорассудится. В администрации и Парламенте по-прежнему было много старых слуг Карла V, преданных его памяти. Были военачальники и территориальные магнаты, которые не были ему ничем обязаны и чье мнение нельзя было игнорировать: дядя по материнской линии и опекун молодого короля, герцог Бурбонский; коннетабль Оливье де Клиссон, прирожденный противник, чья должность, богатство и близкие личные отношения с молодым королем делали его в значительной степени независимым от покровительства других людей; маршал Луи де Сансер и адмирал Жан де Вьенн, которые были тесно связаны с победами 1370-х годов; придворные капитаны, такие как Ангерран де Куси и умудренный опытом ветеран трех десятилетий французских и кастильских гражданских войн Пьер де Вильнев, которые пользовались большим уважением среди военной знати и населения Парижа. Решения герцога Бургундского всегда сдерживались политическим весом этих людей, которые представляли собой сильный тормоз для его личного правления. Однако с течением времени переход власти от герцога Анжуйского к герцогу Бургундскому оказал значительное влияние на направление французской политики. Филипп Бургундский не разделял личной преданности герцога Анжуйского к авиньонскому Папе. Его гораздо меньше интересовали Гасконь и дела Пиренейского полуострова. Его интересы были сосредоточены на севере, где он намеревался восстановить власть Людовика Мальского во Фландрии. Филипп никогда не проявлял откровенной враждебности к Англии, как его старший брат герцог Анжуйский. В долгосрочной перспективе он понимал, что для эффективного контроля над наследством своей супруги в Нидерландах необходимо заключить соглашение с Англией.

Первой проблемой герцога Бургундского стало финансовое положение французского государства, которое Людовик Анжуйский оставил нерешенным. Частичное восстановление налоговой системы, проведенное Генеральными Штатами Лангедойля в начале года, потерпело неудачу. После заминки поток поступлений, по-видимому, составил около десятой части от ожидаемых сумм[625]625
  Mirot (1905)[1], 64–5, 66n1.


[Закрыть]. Постоянная армия в 6.000 человек, которую предполагали содержать делегаты Генеральных Штатов, так и не была создана. Кроме обороны Нанта в январе 1380 года, в которой участвовали лишь ограниченные силы, после восшествия короля на престол не было ни одного значительного военного предприятия. В значительной степени проблема заключалась в сокращении географической территории, с которой теперь взимались королевские налоги. Поскольку попытка ввести королевское налогообложение в Бретани была отменена, доходы южной и центральной Франции были зарезервированы за герцогом Беррийским, Бургундия поддерживала все более роскошный образ жизни своего герцога, а доходы провинций по Луаре были направлены на итальянскую кампанию герцога Анжуйского. Практически все бремя борьбы с англичанами должны были нести налогоплательщики очень ограниченного региона: Парижа, Иль-де-Франс, Нормандии, Пикардии и Шампани. Население этих провинций составляло, возможно, треть всего населения Франции, там же располагались самые плодородные сельскохозяйственные районы и большинство богатейших городов. Но это были также наиболее политически организованные регионы Франции, где оппозиция королевскому налогообложению после смерти Карла V была наиболее сильной.

14 января 1382 года купеческий прево и представители Парижа были вызваны в Венсен, где находился королевский двор. По прибытии они предстали перед королем, его дядями и остальными членами королевского Совета. Парижанам сказали, что король требует от них вернуть все налоги, действовавшие до смерти Карла V, те попросили время на размышление. Им дали один день. Когда они, 16 января, вернулись в Совет, их по одному вводили в зал и требовали дать свой ответ, не сообщая, что ответили другие. Покорные парижане подчинились. На следующий день Совет опубликовал новые налоги. Но правительству требовалось время, чтобы подготовить общественное мнение. С 1 марта 1382 года налог с продажи вина и других товаров, должен был быть восстановлены по ставкам, действовавшим при Карле V. Габель должен был быть вновь собираться по повышенной ставке. Столь же бесцеремонные, но менее известные переговоры велись в провинциях Лангедойля с тем же результатом. Но весть о случившемся постепенно распространилась по столице, а затем из города в город по всей северной Франции. В течение следующих шести недель, пока правительство искало налоговых сборщиков, в северных городах росла напряженность, каждый ждал, что предпримут другие[626]626
  Chronographia, iii, 7–8; Gr. chron., iii, 11–12; Chron. r. St.-Denis, i, 134; Choix de pièces, i, 24–6; *Coville (1894), 396–8; Mirot (1905)[1], 90–1.


[Закрыть].

В течение ужасной недели, когда Лондон находился под контролем Уота Тайлера и повстанцев, Мишель Пинтуан, будущий кантор аббатства Сен-Дени и официальный историк Карла VI, находился в Англии по финансовым делам своей семьи. Убийство архиепископа Садбери стало известно его маленькой группе французов в тот же день, когда оно произошло. Кто-то сказал: "Я говорю вам, что в скором времени во Франции произойдут еще более ужасные вещи, чем эти". "Не дай Бог, чтобы Франция была осквернена такими ужасами", – ответил глубоко потрясенный Пинтуан. Однако его собеседник оказался лучшим пророком.

Насилие началось в Руане. Крупнейший после Парижа город королевства, Руан жил в основном за счет судостроения и производства грубой шерстяной ткани – трудоемких отраслей, переживавших упадок. Город страдал от тех же проблем, что и текстильные города Фландрии: высокий уровень безработицы, масштабная миграция из сельской местности, растущее социальное расслоение. Напряженность усугублялась жестким контролем, осуществляемым богатыми церковными корпорациями, владевшими большей частью города, и мелким купеческим патрициатом, главенствовавшим в коммуне, – двумя группами, которые вызывали недовольство низших слоев населения и, как известно, враждовали друг с другом. 24 февраля 1381 года, за неделю до вступления в силу новых налогов, группа людей во главе с торговцем мануфактурой Жаном ле Гра звоном большого колокола на городской ратуше, призвала население к оружию. Их единомышленники закрыли ворота города, чтобы никто не смог покинуть его, и открыли тюрьмы. На улицы вышла огромная толпа состоявшая из беднейших слоев населения города, la merdaille (отбросов), как назвал их местный хронист. Их главными целями были богатые горожане: ведущие оптовые торговцы, евреи, члены городского Совета прошлого и настоящего, богатейшие церкви и сборщики габеля. Жертв было немного, в отличии от разрушений. Монастырь францисканцев был заполнен беженцами, поскольку их дома были разгромлены, мебель разбита, а припасы разграблены. Мародерство продолжалось весь день и всю следующую ночь, пока ополчение, состоящее из зажиточных домохозяев и членов гильдий, наконец, не опомнилось и не восстановило порядок. После этого горожане начали использовать наступивший хаос в своих интересах, сводя с друг другом старые счеты. Собор и аббатство Сент-Уэн были захвачены, их архивы и документы сожжены, а монахи вынуждены были поставить свои подписи под актом, подтверждающим их отказ от рент, исков, прав и привилегий. Однако без подписи самого аббата подобный документ был бы недействителен, и толпа рассыпалась по всему монастырю, пытаясь его разыскать. Наконец, в руки восставших попал коадъютор монастыря, который указал, что престарелый и тяжелобольной аббат находится в одном из монастырских поместий – Биореле. Толпа бросилась туда, разломав по дороге несколько монастырских виселиц, наконец, криками и угрозами вынудила старика выйти из своей кельи и подписать всё, что от него требовалось. Знаменитая Нормандская хартия, полученная от короля Людовика X во время восстания 1315 года, которая приобрела символическое значение, намного превышающее ее юридическую силу, была принесена на кладбище Сент-Уэн, обычное место городских собраний, и чиновники и церковники неохотно поклялись соблюдать ее. Гарель (от восклицания "Haro!" – "Ко мне!, Ату!"), как стали называть восстание в Руане, продолжалось всего три дня[627]627
  Cochon, Chron., 162–6; Chron. premiers Valois, 298–9; *Chéruel, 544–9; Mirot (1905)[1], 98–103. Пинтуан: Chron. r. St.-Denis, i, 134.


[Закрыть].

Первой реакцией герцога Бургундского на новости из Руана стало решение о проведении силовой операции. 1 марта молодой король в сопровождении своего дяди и сеньоров де Куси и д'Альбре отправился из Венсена с вооруженным эскортом, чтобы запугать руанцев, пока их пример не распространился на столицу. Они добрались только до Сен-Дени, когда стало ясно, что уже поздно. Ранним утром, когда сборщики налога с продаж прибыли на рынок Ле-Аль, чтобы приступить к  своим обязанностям, там уже собралось около 500 разъяренных молодых людей, ищущих неприятностей. Первым торговцем, которого попросили отчитаться по налогу, была пожилая женщина, продававшая кресс-салат. Когда они подошли к ее прилавку, на сборщиков напали, нанесли им множество побоев и бросили умирать. Толпа, уже вкусившая крови, вылилась с рыночной площади на улицу Сен-Дени и распространилась по узким улочкам, выкрикивая оскорбления, собирая на ходу сочувствующих и увлекая за собой прохожих. В течение короткого времени на улицах оказалось несколько тысяч бунтовщиков. Они сошлись на Гревской площади в поисках оружия. За несколько лет до этого, когда Парижу угрожало нападение англичан, Гуго Обрио создал в ратуше Отель-де-Виль большой запас боевых молотов (maillet) древкового дробящего оружия, функционально аналогичного булаве. Толпа выломала двери здания, ворвалась в башню, где хранились молоты, и раздала их толпе на улице: отсюда и название Молотобойцы (maillotins), которое впоследствии было присвоено повстанцам. Как и в Руане, восстание было начато бедняками происходившими в основном из массы молодых подмастерьев и безработных, недавних мигрантов из деревень, нищих и преступников. Это были popolo minuto (маленькие люди), по словам флорентийского купца Бонаккорсо Питти, который в то время находился в Париже и хорошо помнил восстание флорентийских чомпи (ciompi) произошедшее четырьмя годами ранее.

Вооружившись боевыми молотами, толпа пронеслась по правобережным кварталам столицы, круша дома и врываясь в церковные сокровищницы. Первыми жертвами стали чиновники, отвечавшие за сбор налогов. Сборщиков налогов, которых видели на улицах, убивали на месте. Других вытаскивали их их домов или из церквей где те искали спасения у алтарей. Затем толпа обратила свой гнев против богатых буржуа: ростовщиков, королевских судей и чиновников. Все они успели бежать, а их дома были разгромлены и разграблены. Особняк герцога Анжуйского был захвачен и превращен в штаб лидеров толпы. Некоторые из бунтовщиков направились в еврейские кварталы, разграбили дома, уничтожили записи и залоги и убили тех, кто не объявил о своем переходе в христианство. Силы правопорядка бездействовали. Королевский прево, епископ Парижа, купеческий прево и оставшиеся в городе члены королевского Совета бежали с тем имуществом, которое смогли унести. Только старый бретонский рутьер Морис де Трезегиди, бывший королевским капитаном Парижа, попытался остановить насилие, но его люди были быстро перебиты, а гарнизон заперся в Большом Шатле

Король с сопровождающими к этому времени повернул обратно к Венсену. Герцог Бургундский, сопровождаемый канцлером, сеньором де Куси и небольшой группой чиновников, поскакал к воротам Сент-Антуан в восточной части города, чтобы выяснить, что происходит. Из ворот вышла группа парижан, чтобы поговорить с герцогом. Эти люди были видными членами парижских гильдий. Им нечего было сказать в защиту бунтовщиков, и они, конечно, не могли говорить от их имени. Но они так же были враждебно настроены по отношению к новым налогам и надеялись путем посредничества между мятежной толпой и правительством добиться уступок. Они выдвинули герцогу три требования: немедленная отмена всех налогов, введенных с начала века; освобождение четырех горожан, арестованных за организацию сопротивления налогам в феврале, и амнистия для участников событий этого дня. Позже тем же утром Совет собрался в Венсенском замке, чтобы рассмотреть эти требования и решил, что компромисса не будет, и что король не уступит ничего, кроме освобождения четырех горожан. Когда об этом сообщили лидерам толпы, произошел новый взрыв насилия. Молотобойцы направились к Шатле, резиденции королевского прево и символу королевской власти в городе. Они выломали ворота и открыли камеры где содержались арестованные, а сержанты охраны бежали, спасая свои жизни. Затем настала очередь других городских тюрем, большинство из которых принадлежали епископу и крупным аббатствам. Они были открыты, а их узники выпущены на улицы[628]628
  Chronographia, iii, 22–6; Gr. chron., iii, 12–13; Chron. r. St.-Denis, i, 136–40; Pitti, Cron., 63–4; Mirot (1905), 115–26, 129–34. Анжуйский отель: *ibid., 129n1.


[Закрыть].

Внутри стен зажиточные горожане и гильдии уже начали восстанавливать контроль над городом. Городское ополчение было вооружено и передано под командование капитанов гильдий. В течение ночи и следующего дня ополчение постепенно восстанавливало контроль над улицами, по мере того как возбуждение толпы пошло на убыль. Но, как заметил проницательный наблюдатель Бонаккорсо Питти, как только муниципалитету удалось прекратить насилие на улицах, он просто взял дело мятежников в свои руки. Все городские ворота были заперты и началась торговля с правительством по поводу налогов. Со своей стороны, Совет в Венсене продолжал оказывать сопротивление. Королевские войска были посланы занять мост Шарантон, расположенный вверх по течению от города и остановить речной транспорт, перевозивший в город продовольствие. Герцог Бургундский созвал своих бургундских вассалов. Ходили слухи, что Иоанн IV Бретонский и даже Людовик Анжуйский направляются с войсками, чтобы подавить сопротивление столицы. Демонстрация силы отвечала авторитарному характеру Филиппа Бургундского, и он вполне мог задумываться об этом. Но это было уже нереально. Когда весть о восстании в Париже распространилась по северным провинциям, новые налоги были отвергнуты повсеместно. В Амьене, где времена жестоких фракционных конфликтов 1358 года не были забыты, люди ходили по улицам, выкрикивая слова поддержки парижским бунтовщикам. В Дьеппе городские ворота были закрыты перед сборщиками налогов. В Фалезе в Нормандии бунтовщики разгромили аукцион по продаже должности сборщика налогов по округу. В Кане сборщиков оскорбляли и избивали. Разъяренные толпы вышли на улицы в Орлеане и Реймсе. Подобные сцены разыгрались и в других городах севера страны. Правительство все же было вынуждено пойти на уступки. 4 марта 1382 года Совет объявил о временной отмене налогов и частичной амнистии для бунтовщиков. Парижане, со своей стороны, согласились подчиниться посредничеству Парижского Университета и выдать, 1 марта, сорок главарей мятежа, которые были арестованы городским ополчением и заперты в Шатле. Их обезглавливали или вешали у ворот города небольшими группами в течение последующих дней, пока угроза возникновения новых беспорядков не заставила приостановить казни[629]629
  Chronographia, iii, 26–30, 28–9; Chron. r. St.-Denis, i, 140, 146–8; Gr. chron., iii, 13–14; Pitti, Cron., 64–5; Mirot (1905)[1], 95–7, 109–10, 127–9. Сбор: *Itin. Ph. le Hardi, 513; Auctarium Chart. Univ. Paris., i, 618. Амьен: Doc. Amiens, i, 225–6.


[Закрыть].

Противостояние с Парижем позволило правительству преподать урок менее грозным противникам. 17 марта 1382 года король и герцог Бургундский во второй раз выехали из Венсена в Руан. Через две недели, 29 марта, ворота Руана были распахнуты и король со свитой, въехали в город в доспехах и с мечами в руках. В Руане были казнены только двенадцать главарей. Но буржуа, которые пытались использовать народное насилие, были усмирены. Муниципалитет был упразднен, а его полномочия переданы королевскому бальи. Городские колокола и герб были конфискованы. На город был наложен штраф в размере 100.000 франков, почти половина которого была фактически исполнена[630]630
  Cochon, Chron., 166–8; Chron. premiers Valois, 299–301; Gr. chron., iii, 14–15; Chron. r. St.-Denis, i, 144; Chronographia, iii, 30–1.


[Закрыть].