Текст книги "Свобода от страха. Американский народ в период депрессии и войны, 1929-1945 (ЛП)"

Автор книги: Дэвид М. Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 73 страниц)

Что касается вступления СССР в войну против Японии, то Рузвельт преследовал две цели. Он хотел связать русским руки в Европе, отвлекая хотя бы часть их внимания на Азию сразу после капитуляции Германии. Что касается самой Азии, то главнокомандующий следовал лучшим советам своих старших военных советников, стремясь любыми средствами избавить американские войска от дальнейшего кровопролития во все более жестокой войне на Тихом океане. По оценкам Объединенного комитета начальников штабов, объявление войны Советским Союзом может сократить сроки боевых действий на год или более и тем самым предотвратить страшное вторжение в саму Японию. Атомная бомба, все ещё не испытанная, все ещё не изготовленная, её возможные тактические эффекты неизвестны, а её потенциальное стратегическое воздействие все ещё предположительно, почти не фигурировала в этих расчетах.[1288]1288
  30 декабря 1944 года Гровс сообщил Маршаллу, что одна бомба с U²³⁵ (тип, который в конечном итоге был использован против Хиросимы) с прогнозируемой мощностью взрыва в десять тысяч тонн тротила «должна быть готова примерно к 1 августа 1945 года», а второе такое оружие будет готово «к концу года». Первую плутониевую бомбу (тип, сброшенный на Нагасаки) Гровс рассчитывал подготовить в конце весны, но «научные трудности» отложили её разработку до «где-то во второй половине июля». Ожидалось, что мощность взрыва составит около пятисот тонн тротила. FRUS:Malta and Yalta, 383–84.


[Закрыть]

20 марта Рузвельт провел свою последнюю пресс-конференцию в Белом доме. Он выглядел бодрым, но для того, чтобы держать руку достаточно уверенно, чтобы зажечь сигарету, ему пришлось засунуть локоть в частично закрытый ящик стола. Посетители в последние дни марта заметили, что он повторяется, невольно рассказывая одни и те же длинные анекдоты одним и тем же слушателям по одному и тому же поводу. Доктор Бруенн посоветовал полный покой. 29 марта судно «Фердинанд Магеллан» доставило Рузвельта в его убежище в Уорм-Спрингс, штат Джорджия. Когда сотрудники Секретной службы пересаживали его в автомобиль на железнодорожной платформе в Уорм-Спрингс, он сильно хромал, а наблюдатели задыхались, когда голова президента странно покачивалась. 12 апреля Рузвельт проснулся с жалобами на головную боль, но продолжил работу за своим импровизированным столом в «Маленьком Белом доме» в Уорм-Спрингс. Вскоре после часа дня он рывком провел рукой по лбу и упал вперёд, потеряв сознание. В 15:35 доктор Бруэнн констатировал его смерть от кровоизлияния в мозг. У его смертного одра лежала Люси Мерсер, возлюбленная, которую он обещал бросить двадцать семь лет назад.

Менее чем через четыре часа, стоя в зале заседаний кабинета министров Белого дома под портретом Вудро Вильсона, Гарри С. Трумэн положил руку на недорогую Библию Гидеона и принёс президентскую присягу. «Во всей истории было мало людей, равных тому, на чье место я ступаю», – сказал он на следующий день. «Молю Бога, чтобы я смог справиться с этой задачей». В Грандвью, штат Миссури, мать Трумэна сказала журналистам: «У Гарри все получится».[1289]1289
  Ferrell, Dying President, 111–119; Bruenn, «Clinical Notes», 590; David McCullough, Truman (New York: Simon and Schuster, 1992), 347–52.


[Закрыть]

Пока американцы оплакивали своего павшего лидера, итальянские партизаны 28 апреля застрелили Бенито Муссолини и бросили его тело на площади Лорето в Милане. После того как несколько женщин присели на корточки над мертвым дуче и подняли свои юбки, чтобы помочиться ему в лицо, толпа повесила его за пятки. На следующий день немецкие войска в Италии капитулировали после секретных переговоров, в которых Советский Союз не участвовал. Это вызвало горький обмен мнениями между Сталиным и умирающим Рузвельтом. «Немцы на Западном фронте фактически прекратили войну против Великобритании и Америки», – писал Сталин. «В то же время они продолжают войну против России, союзницы Великобритании и США». В свою очередь, в предпоследнем общении со Сталиным Рузвельт ответил, что испытывает «горькую обиду на ваших информаторов, кем бы они ни были, за столь гнусное искажение моих действий» на переговорах о капитуляции Италии, хотя и не предложил убедительного объяснения, почему он исключил Советы. «Это было бы одной из величайших трагедий истории, – заключил Рузвельт, – если бы в самый момент победы… такое недоверие нанесло ущерб всему начинанию после колоссальных потерь жизни, материальных средств и сокровищ».[1290]1290
  Robert Leckie, Deliver Us from Evil: The Saga of World War II (New York: Harper and Row, 1987), 835; Ministry of Foreign Affairs of the USSR, Comp., Stalin’s Correspondence with Roosevelt and Truman, 1941–1945 (New York: Capricorn, 1965), 206, 208.


[Закрыть]

Через два дня после смерти Муссолини в своём бункере, расположенном в пятидесяти пяти футах под центром Берлина, Адольф Гитлер прижал пистолет к голове и нажал на спусковой крючок. Войска Красной армии тем временем пробирались через обугленные руины наверху, ведя адскую уличную битву за нацистскую столицу. Всего через неделю после самоубийства фюрера адмирал Карл Дёниц, избранный Гитлером преемник на посту главы тысячелетнего рейха, хитрый моряк, едва не выигравший битву за Атлантику в 1942 году, объявил о безоговорочной капитуляции Германии. 7 мая 1945 года Дёниц приказал всем немецким частям прекратить боевые действия в 23:01 следующего дня. Война в Европе была окончена.

Война на Тихом океане таковой не являлась.

ВОЙНА НА ТИХОМ ОКЕАНЕ была параллельной войной, которая велась одновременно с конфликтом в Европе, но почти никогда не касалась его напрямую. Это было справедливо как для стран Оси, так и для союзников. После 1941 года Германия и Япония не предприняли ни одной совместной дипломатической инициативы, не сделали ни малейшего жеста в сторону экономического сотрудничества, не провели и даже не обсуждали ни одной совместной военной или военно-морской операции. Со стороны союзников война на Тихом океане была почти исключительно американским делом, которое велось из Вашингтона и практически не затрагивало Лондон или Москву. Для Вашингтона война с Японией была «другой войной», которую более искусная дипломатия в 1940–41 годах могла бы отложить или даже избежать, и которая всегда была подчинена главной цели – победе над Гитлером. Довоенное американское планирование предусматривало только оборонительные действия на Тихом океане. Но подстрекательская атака на Перл-Харбор, затем сказочная удача на Мидуэе и с трудом достигнутый успех на Гуадалканале, не говоря уже об огромном потоке пушек и кораблей с американских заводов, в конечном итоге сформировали стержень, на котором адмирал Кинг отказался от предполагаемых удерживающих действий против Японии и перешел в наступление.

В конце 1943 года американцы атакой на Тараву на островах Гилберта взломали внешний оборонительный панцирь Японии. В феврале 1944 года они расширили эту трещину, захватив Кваджелейн и Эниветок на Маршалловых островах и уничтожив воздушной бомбардировкой главную японскую базу Трук на Каролинских островах. По мере того как все больше военных машин сходило с американских конвейеров и все больше людей выходило из тренировочных лагерей, Соединенные Штаты в 1944 году были готовы не только начать «Оверлорд» в Европе, но и одновременно предпринять две различные наступательные операции на огромных пространствах Тихого океана.

Война на Тихом океане была войной расстояний, расстояний, измеряемых как культурно, так и географически. Каждый участник войны, как Япония, так и Соединенные Штаты, видел своего противника через искажающую линзу, сложенную из исторически накопленных слоев невежества, высокомерия, предрассудков и ненависти. Японо-американская война была расовой войной, не имевшей аналогов на западноевропейском театре военных действий, которая по своей жестокости могла сравниться только с дикой схваткой между «арийцами» и славянами на гитлеровском восточном фронте, и именно поэтому, по выражению историка Джона Дауэра, «войной без пощады». Отчаянная авантюра Японии в Перл-Харборе основывалась на насмешливом и фатально ошибочном предположении, что якобы декадентские и самовлюбленные американцы не в состоянии выдержать тяготы войны и будут настолько травмированы нападением, что быстро запросят мира. Как и многие другие стереотипы, японское представление об американцах перевернуло самооценку смотрящего. Японцы гордились тем, что они генетически чисты, «раса Ямато», не загрязненная иммиграцией, более двух тысячелетий укоренившаяся на своём острове, единый народ, связанный кровью и историей. Они были «Сто миллионов», – неоднократно напоминала японская пропаганда, – которые жили, работали и сражались как единое целое. Американцев же они считали презренным полиглотом и разобщенным народом, исторически не связанным, раздираемым этническими и расовыми конфликтами, трудовым насилием и политическими распрями, не способным к самопожертвованию и подчинению общему благу. Японские школьники читали в в своём учебнике «Кардинальные принципы национальной государственности», что они «по своей сути сильно отличаются от так называемых граждан западных стран» и что самое большое отличие заключается в их невосприимчивости к отвратительному западному вирусу индивидуализма.[1291]1291
  John W. Dower, War without Mercy: Race and Power in the Pacific War (New York: Pantheon, 1986), 221. Это обсуждение в значительной степени опирается на превосходное исследование Дауэра.


[Закрыть] Американцы в ответ изображали японцев подневольными автоматами, лишёнными индивидуальности. Фрэнк Капра поразительно использовал эти образы в индоктринационном фильме, посвященном войне на Тихом океане, в своей серии «Почему мы сражаемся»: Know Your Enemy-Japan. Зрители видели повторяющиеся удары молотком по стальному брусу, в то время как диктор говорил им, что японцы похожи на «фотографические отпечатки с одного и того же негатива». Этот дегуманизирующий мотив был подкреплен идеями, имевшими давние корни в западной культуре. На карикатурах и плакатах военного времени японцы регулярно изображались дикарями-убийцами, незрелыми детьми, дикими зверями или беззубыми, безглазыми сумасшедшими. Все эти образы были взяты из культурного хранилища, созданного тысячелетиями ранее, когда греки впервые провели различие между собой и «варварами», и в изобилии пополненного за века европейской экспансии в Новый Свет, Африку и Азию. Длинный послужной список западных расистов позволил легко демонизировать японцев. С самого начала войны американские официальные лица и органы массовой культуры сговорились разжигать яростную ненависть к азиатскому противнику. Адмирал Уильям Ф. «Булл» Хэлси печально известен тем, что определил свою миссию как «Убивать япошек, убивать япошек, убивать ещё больше япошек» и поклялся, что в конце войны на японском языке будут говорить только в аду. Голливудские фильмы военного времени, такие как «Пурпурное сердце» о воздушном налете Дулиттла на Токио в 1942 году, показывали, как японские пленники пытают сбитых американских летчиков, и эти сцены вызывали у зрителей холодную ярость. В конце 1943 года, примерно в то время, когда стали поступать сообщения о потерях на Тараве, военное министерство опубликовало дневник японского солдата, в котором описывалось обезглавливание захваченного американского летчика, а в начале 1944 года, когда начались основные американские наступательные операции на Тихом океане, правительство опубликовало жуткие отчеты о Батаанском марше смерти. Все это было рассчитано на то, чтобы усилить и без того сильную враждебность американской общественности к Японии.[1292]1292
  Ещё одним признаком подчинённого статуса Тихоокеанской войны стал фильм «Знай своего врага – Японию», ставший последним в серии Капры. Он вышел на экраны только в августе 1945 года и был снят с производства менее чем через три недели.


[Закрыть]

Императорская армия Японии прививала своим солдатам кодекс Бусидо – Путь воина – древний самурайский этический принцип, который подчеркивал верность, аскетизм, самоотречение и безразличие к боли. «Верность тяжелее горы, а наша жизнь легче перышка», – учили японских солдат. Урок вдалбливался с помощью суровой дисциплины. Все начальники, независимо от ранга, регулярно пинали, били и давали пощечины своим подчинённым. Жестокое обращение делало солдат жестокими, а войну – уродливой, причём не только против американцев на Тихом океане, но и против китайцев и других азиатов, что гротескно продемонстрировали Нанкинское изнасилование в 1937 году и Батаанский марш смерти в 1942 году. «Если моя жизнь была неважной, – вспоминал один японский солдат, – то жизнь врага неизбежно становилась гораздо менее важной… Эта философия заставляла нас смотреть на врага свысока».[1293]1293
  Iris Chang, The Rape of Nanking: The Forgotten Holocaust of World War II (New York: Basic Books, 1997), 58.


[Закрыть]

Кодекс полевой службы японской армии, обнародованный тогдашним военным министром Хидеки Тодзио в 1941 году, излагал одно из последствий этой суровой военной доктрины: «Никогда не сдавай позиции, а лучше умри». Кодекс полевой службы не содержал никаких инструкций о том, как сдаваться в плен, не давал никаких указаний о том, что делать в случае пленения, не упоминал Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными. Сдаться в плен означало быть опозоренным. Взаимно, враги, сдавшиеся в плен, считались безвольными трусами, лишёнными достоинства и уважения. Те немногие японские солдаты, которые все же попадали в руки американцев, часто называли вымышленные имена (часто это был известный актер театра Кабуки Кадзуо Хасегава) или умоляли не посылать на родину извещение об их пленении, опасаясь репрессий против их семей. Более того, страх перед американцами усиливал нежелание японцев поднимать белый флаг. Восемьдесят четыре процента японских пленных, допрошенных в ходе одного исследования, заявили, что ожидали, что в случае пленения их будут пытать или убьют. Среди японских войск ходили слухи, что молодые американцы поступают в морскую пехоту, убивая своих родителей, и что изнасилование гражданских лиц является стандартной американской военной практикой.

Эти рассказы были причудливыми, но другие – нет. Американские военнослужащие обстреливали спасательные шлюпки, расстреливали пленных, калечили мертвых, вскрывали щёки раненым, чтобы выковырять золотые зубы, делали ожерелья из отрезанных японских ушей, украшали автомобили японскими черепами и мастерили открывалки для писем из японских костей (одна была послана Франклину Рузвельту, который от неё отказался). В 1943 году в газете Baltimore Sun была опубликована история о матери, чей сын отрезал японское ухо, которое она хотела прибить к своей входной двери. «Практически невозможно представить себе, – пишет Дауэр, – что зубы, уши и черепа могли быть собраны с немецких или итальянских погибших на войне и обнародованы в англо-американских странах, не вызвав при этом бурных обсуждений; и в этом мы имеем ещё один намек на расовые аспекты войны».[1294]1294
  Dower, War without Mercy, 26n., 68, 66.


[Закрыть]

Начиная с вероломной засады, в которую попали около двух десятков морских пехотинцев на Гуадалканале, когда японские солдаты якобы сдались в плен, обе стороны стали брать мало пленных, хотя именно перегруженные и ошеломленные японцы чаще всего были вынуждены сражаться насмерть. Страх перед жестоким обращением со стороны противника вдохновлял американские войска на порой сверхчеловеческие усилия по спасению раненых товарищей, как описал Норман Мейлер в одном из самых захватывающих романов о Второй мировой войне «Голые и мертвые». Большинство из двадцати пяти тысяч американцев, попавших в плен на Тихом океане, сдались в плен на Филиппинах в 1942 году. Их похитители обращались с ними не лучше, чем они сами могли бы ожидать в таком падшем состоянии. Японцы часто поручали охрану формозцам или корейцам, которые сами жестоко обращались со своими имперскими хозяевами и были склонны в свою очередь плохо обращаться с пленными. Девяносто процентов американских военнопленных на Тихом океане заявили, что их избивали. Более трети умерли. Те, кто выжил, в среднем провели в плену тридцать восемь месяцев и потеряли шестьдесят один фунт. В Европе, напротив, средний американский военнопленный провел в плену десять месяцев и потерял тридцать восемь фунтов. Практически все американцы, попавшие в руки немцев, – 99% – выжили.[1295]1295
  Lee Kennett, G.I.: The American Soldier in World War II (New York: Charles Scribner’s Sons, 1987), 184–87.


[Закрыть]

Были и другие отличия от Европы. Тихий океан был для американских военнослужащих необычайно чуждым местом, к тому же ужасно одиноким. Большинство боевых действий происходило в тропиках, где обитали такие экзотические болезни, как лихорадка денге и филяриатоз, лимфатическая инфекция. Малярия была настолько эндемична на островах Тихого океана, что военнослужащим на местах в обязательном порядке назначали «Атабрин» – препарат сомнительной эффективности, которому мужчины сопротивлялись, поскольку он вызывал желтуху кожи и, по слухам, приводил к безумию и импотенции. На данный момент импотенция в любом случае была незначительной проблемой, поскольку женщин было мало, о чём свидетельствует тот факт, что среди военнослужащих на Тихом океане уровень венерических заболеваний, традиционного солдатского бича, был заметно ниже, чем в Европе. Уровень самовольных уходов (AWOL – Absent Without Leave) также был ниже на Тихом океане, потому что там некуда было уходить. Также как и частота смертей и ранений, поскольку большинство потерь было нанесено артиллерийскими и минометными обстрелами, для которых японцы не были хорошо оснащены. Стандартная японская пехотная винтовка также была настолько плохой, что вынуждала японских солдат вступать в ближний бой, для чего они постоянно держали штыки наготове. В отличие от своих товарищей в Европе, которые обычно вели длительные кампании против современных, механизированных немецких противников, сражаясь, как правило, на расстоянии винтовочного выстрела и дальше, американские солдаты и морские пехотинцы на Тихом океане пережили войну в изоляции, скуке и болезнях, сменявшуюся длительными океанскими переходами и короткими вспышками боев, в основном в тяжелых рукопашных схватках с плохо экипированными, но яростно мотивированными японскими императорскими солдатами.

ТИХООКЕАНСКИЙ РЕГИОН был также физически огромен. Более трех тысяч миль океана отделяли Сан-Диего от Гонолулу; пять тысяч миль лежали между Гавайями и Филиппинами; двадцать пять сотен – между Таравой и Марианскими островами; две тысячи – между марианским островком Тиниан и Хиросимой. Эти расстояния диктовали Японии план ведения войны, который заключался в стратегической обороне в глубину за серией концентрических линий, определенных дальними островными цепями, окольцевавшими японскую родину: Гилберты и Маршаллы в середине океана в Микронезии; Филиппины, Формоза и Рюкюс в Китайском море; Каролинские и Марианские острова к югу от Японии.

Чтобы добраться до этих широко разбросанных укреплений и проникнуть в них, американский флот создал огромную флотилию, организованную на основе новой технологии военно-морской авиации. Её боевым сердцем стала огромная «оперативная группа», которую несколько смущало название «38-я оперативная группа», или Третий флот, когда ею командовал импульсивный, харизматичный адмирал Хэлси, и «58-я оперативная группа», или Пятый флот, когда ею командовал методичный, сдержанный адмирал Раймонд А. Спрюэнс. Четырнадцать или более авианосцев класса «Эссекс», составляющих основу оперативной группы, – плавучие аэродромы длиной 888 футов с экипажами в три тысячи человек – могли принять на борт до ста самолетов каждый. При поддержке огромных «флотских поездов», состоящих из нефтяных судов, кораблей с боеприпасами, тендеров, ремонтных судов, лихтеров, эскортных авианосцев, морских буксиров, госпитальных судов и целой группы линкоров, крейсеров и эсминцев, Хэлси и Спрюэнс могли держать свои длинноногие авианосцы в море неопределенно долгое время и осуществлять переброску практически через весь Тихий океан. С мостиков своих флагманов в составе TF 38/58 они обладали в несколько раз большей ударной мощью, чем силы Нагумо, атаковавшие Перл-Харбор.

Только в конце 1943 года был согласован план ведения наступательной войны против Японии, и даже тогда он содержал элементы оппортунизма, компромисса и умышленной нерешительности. Желание умиротворить Дугласа МакАртура, политическая необходимость продемонстрировать верность лишённой собственности американской колонии Филиппины, а также инвестиции, уже несколько авантюрно сделанные в юго-западной части Тихого океана, – все это склоняло МакАртура к одобрению его требования продолжить продвижение к северному побережью Новой Гвинеи, освободить Филиппины и подготовиться к дальнейшему наступлению на Формозу и Китайское побережье. В то же время военно-морской флот должен был начать вторую кампанию, проходящую через центральную часть Тихого океана, через Гилберты, Маршаллы, Каролинские и Марианские острова, чтобы в конечном итоге сойтись с ожидаемым наступлением МакАртура на Формозу и Китай. Таким образом, Япония будет отрезана от источников снабжения в Южной Азии, а базирующиеся в Китае американские бомбардировщики, а также десантные силы окажутся в пределах досягаемости японских островов.

Юго-западная и центрально-тихоокеанская кампании, 1943–1945 гг.

В основе действий в Центрально-Тихоокеанском регионе лежал старый «Оранжевый план» военно-морского флота, предусматривавший «решающее сражение» с японским императорским флотом в широких водах западной части Тихого океана. По этой причине флот склонялся к тому, чтобы отдать предпочтение продвижению в центральную часть Тихого океана перед усилиями МакАртура в юго-западной части Тихого океана, но на данный момент Объединенный комитет начальников штабов не придавал четкого приоритета ни одной из кампаний. Однако ещё до окончания 1944 года два события существенно изменят эту двуединую схему: Японские успехи против Чана в кампании Ити-го фактически исключили использование китайских авиабаз, лишив Формозу и китайское побережье стратегической ценности; а появление нового дальнего бомбардировщика B–29 Superfortress сделало возможным нанесение воздушных ударов по Японии с баз на Марианских островах, в частности, с Тиниана.

В июне 1944 года, практически в тот же момент, когда огромная армада «Дня Д» переправлялась через Ла-Манш, адмирал Нимиц направил Спрюэнса и оперативную группу 58 против Марианских островов. После дорогостоящих уроков Таравы и Анцио американцы усовершенствовали свои методы ведения амфибийной войны. Они улучшили свои системы связи, отрепетировали лучшую координацию огня морской артиллерии и тактической воздушной поддержки десантных войск, и теперь определяли фазу высадки не как отдельную операцию, а как часть «амфибийного блицкрига», максимально используя огневую мощь и моторизованный транспорт, чтобы одним непрерывным натиском пронестись по пляжам и как можно дальше вглубь острова.

13 июня линия из семи линкоров начала обстрел Сайпана, северной оконечности Марианской цепи. Утром пятнадцатого, окруженные огромным защитным кордоном из линкоров, крейсеров, авианосцев и вспомогательных судов и прикрытые ударами с воздуха вдоль зелёной кромки берега, транспорты начали выгружать бронированные корабли-амфибии. Их 75-миллиметровые пушки и пулеметы расстреливали пляж, расчищая путь штурмовым отрядам в сотнях амфибийных тягачей («амфтраков»), волна за волной, по девяносто шесть в каждой волне. Каждый амфитрак перевозил дюжину перепуганных молодых людей через коралловый риф острова, через лагуну, которую он перегородил, и на пляжи. Минометные и артиллерийские снаряды разрывали воду вокруг них, а шрапнель и пулеметные снаряды стучали и грохотали о борта маленьких десантных судов. Морской бриз обдавал ноздри зловонием ночных полей, покрытых почвой. Многих дрожащих людей в амфтраках рвало, другие испачкали себя. Через двадцать минут на берег сошли восемь тысяч солдат, к ночи – двадцать тысяч, а через несколько дней – почти сто тысяч: одна армейская и две дивизии морской пехоты, а также многочисленные батальоны обслуживания и строительства (CBs, или, в просторечии, Seabees).

Несмотря на мощную огневую мощь американцев, быстрые передвижения и сосредоточенные силы, японский гарнизон, насчитывавший тридцать две тысячи человек, оказал ожесточенное сопротивление. Защитники вклинились в центр американской линии, удерживаемой 27-й дивизией армии, подразделением Национальной гвардии Нью-Йорка, командир которой был освобожден от должности генералом морской пехоты, осуществлявшим общее командование, что вызвало междоусобные распри, которые ещё долго отдавались эхом.

При постоянной поддержке морских орудий американцы упорно продвигались вглубь страны. Особенно хорошо показали себя сегрегированные негритянские подразделения. Комендант корпуса морской пехоты Арчер Вандегрифт объявил, что после битвы за Сайпан «негритянские морские пехотинцы больше не находятся под судом. Они – морские пехотинцы, и точка».[1296]1296
  Spector, 390.


[Закрыть] Японцы заставили американцев платить за каждый ярд продвижения. 7 июля три тысячи отчаянных японских солдат, у некоторых из которых не было никакого оружия, кроме ножа, привязанного к бамбуковому шесту, бросились на американскую линию, выкрикивая японский боевой клич «Банзай!» (буквально, десять тысяч лет). Они понесли тяжелые потери, но сами были уничтожены практически до единого человека.

Тем временем в Марпи-Пойнт на северной оконечности Сайпана тысячи японских гражданских лиц, в основном женщин и детей, судорожно бежали к краю двухсотфутовых скал у кромки моря, очевидно, предпочитая самоубийство пленению американцами. Переводчики и несколько пленных японских солдат, крича в рупоры с лодок внизу, умоляли не прыгать, но до тысячи человек прыгнули на смерть со скал и в прибой внизу или подорвали себя ручными гранатами. Американцы в ужасе смотрели на это зрелище. Когда одна пара замешкалась у края скалы, японский снайпер застрелил их обоих, а затем демонстративно вышел из своего укрытия и рухнул под градом американских пуль. «Что означало все это самоуничтожение?» – спрашивал военный корреспондент Роберт Шеррод в журнале Time. «Означало ли это, что японцы на Сайпане поверили своей собственной пропаганде, которая говорила им, что американцы – звери и убьют их всех… ? Означают ли самоубийства на Сайпане, что вся японская раса предпочтет смерть капитуляции?» Гибель мирных жителей на Сайпане, число которых преувеличивалось как в американской прессе, так и в японской пропаганде, укрепила убежденность обоих противников в том, что финишная схватка будет самой кровопролитной из всех. К концу сражения 9 июля американцы на Сайпане понесли около четырнадцати тысяч потерь, в том числе 3426 убитых. Погиб почти весь японский гарнизон, а также тысячи мирных жителей. Ещё через месяц американские войска захватили соседний остров Тиниан, а также Гуам – первый клочок завоеванной американской территории, отвоеванной у Японии.[1297]1297
  Robert Sherrod, On to Westward (New York: Duell, Sloan and Pearce, 1945), 146; Time, August 7, 1944, 27; Haruko Taya Cook, «The Myth of the Saipan Suicides», MHQ (Spring 1995): 12–19.


[Закрыть]

В ночь на 15 июля, когда шло сражение за Сайпан, Спрюэнс получил сообщение, что к Марианским островам приближается крупный японский флот с явным намерением дать бой 58-й оперативной группе Спрюэнса или, возможно, сорвать высадку на Сайпане. Эта новость поставила Спрюэнса перед мучительным выбором: продолжать ли ему защищать высадочную операцию на Сайпане, что было его задачей, или отделиться, чтобы перехватить и вступить в бой с японским флотом? У него кровь стыла в жилах при мысли о том, что ещё несколько часов парения – и он наконец-то сможет принять участие в «решающем сражении» Оранжевого плана и одержать окончательную военно-морскую победу. В его распоряжении было пятнадцать авианосцев, на борту которых находилось около тысячи самолетов – могучая сила. Он жаждал действовать. Когда Нимиц передал ему по радио, что «мы рассчитываем на вас, чтобы сделать победу решающей», он пошёл. Оставив несколько надводных кораблей для прикрытия Сайпана, Спрюэнс собрал свои авианосцы и устремился прочь от Марианских островов в открытые воды Филиппинского моря.

Пока Спрюэнс прощупывал юго-запад, преследуя своего противника, вицеадмирал Дзисабуро Одзава направил свои девять авианосцев на северо-восток, чтобы найти Спрюэнса. Несмотря на большую численность американского флота, Одзава располагал внушительными средствами. Япония по-прежнему обладала многочисленными островными аэродромами в Филиппинском море, с которых в бой могли вступить самолеты наземного базирования и на которые его собственные авианосцы могли совершать односторонние «челночные» атаки, что значительно увеличивало их оперативный радиус действия. Легкие японские самолеты-носители в любом случае имели больший боевой радиус, чем их более тяжеловооруженные и бронированные американские коллеги, – разница составляла примерно 560 миль против 350 миль. Кроме того, в этом океанском регионе восточные попутные ветры благоприятствовали Одзаве с подветренной стороны, так что он мог запускать и поднимать свои самолеты, идя на ветер и одновременно сближаясь с противником. Спрюэнсу, напротив, приходилось разворачивать свои корабли к ветру, в сторону Марианских островов и от Озавы, чтобы проводить летные операции. Более того, Спрюэнс не мог выбросить из головы свои обязательства на Сайпане. Он прекрасно знал, что произошло в ночь на 8 августа 1942 года, когда Фрэнк Джек Флетчер отвел свои авианосцы от Саво-Саунд, что привело к худшему в истории поражению американского флота на море и едва не сорвало высадку на Гуадалканале. Поэтому, не обнаружив Одзаву к ночи 18 июня, Спрюэнс приказал своим кораблям отступить к Сайпану, продолжая при этом вылетать на поиски японского флота.

В то время как два флота нащупывали друг друга в водах Филиппинского моря, а оба командующих жаждали решающего сражения, утром 19 июня один из самолетов-разведчиков Одзавы наконец-то заметил TF 58. Одзава немедленно выпустил четыре волны атакующих самолетов. У них было преимущество внезапности, но ненадолго. Операторы радаров на экране линкоров к западу от авианосцев Спрюэнса засекли головные самолеты Одзавы, и через несколько минут сотни самолетов поднялись с палуб американских кораблей. В глубине недр авианосца «Лексингтон» группы наведения истребителей использовали радиолокаторы для расчета направления, уровня и скорости приближения противника, условий окружающей среды – облачности и углов солнца, а также относительных размеров и диспозиции сил. Быстро вычисляя сочетание этих сложных переменных, они направляли американских пилотов на оптимальные позиции для атаки.

У американцев было ещё одно преимущество. Военно-морские летчики США проходили как минимум двухлетнюю летную подготовку и налетали более трехсот часов в воздухе, прежде чем вступить в бой. Проверенные в боях пилоты ротировались на родину, чтобы помочь обучить следующее поколение авиаторов, так что весь американский авиационный контингент к 1944 году представлял собой накопление подготовки и опыта, равных которому не было у противника. Японские летчики летали на до самой смерти. Япония уже давно потеряла большинство высококвалифицированных летчиков, с которыми она начала войну, и плохо подготовила замену. Большинство пилотов Одзавы прошли не более чем шестимесячную подготовку, а некоторые – всего две. К тому времени нехватка топлива в Японии стала настолько острой, что пилоты-студенты получали большую часть обучения на земле, просматривая фильмы, снятые камерой, установленной на стреле, и имитирующие различные подходы к шестифутовым моделям американских военных кораблей в искусственном озере.

Результатом 19 июня стала грандиозная воздушная бойня. К концу дня американские летчики сбили более трехсот японских самолетов, потеряв при этом менее тридцати своих. Американские подводные лодки тем временем потопили два японских авианосца. В отчаянной последней погоне за флотом Одзавы в сумерках 20 июня американские летчики, действовавшие на пределе дальности полета и за её пределами, отправили на дно третий японский авианосец. В наступившей темноте, несмотря на то, что командиры американских авианосцев пренебрегли осторожностью и осветили свои корабли, чтобы облегчить восстановление, десятки американских самолетов были разбиты при попытке ночной посадки или были вынуждены выброситься в чёрное море.