Текст книги "Свобода от страха. Американский народ в период депрессии и войны, 1929-1945 (ЛП)"

Автор книги: Дэвид М. Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 73 страниц)

Такое разрастание мобилизационных агентств позволило вывести экономическую организацию из-под контроля грозных бизнесменов, то есть фактически из-под контроля кого бы то ни было, кроме, возможно, Рузвельта. Но это также нарушало все правила разумной административной практики и значительно усложняло задачу по урегулированию всех конкурирующих претензий к экономике страны. Путаница в отношении конечной цели страны в войне и средств, которые она может применить для достижения этой цели, была отнюдь не новой. Но с началом 1941 года нерешенность этих вопросов становилась все более острой. Это грозило подтвердить насмешливое замечание нацистского министра иностранных дел Иоахима Риббентропа о том, что «американское перевооружение было самым большим блефом в мировой истории».[803]803
  L&G, Undeclared, 495.


[Закрыть] Ленд-лиз усугубил путаницу. Кто больше претендовал на производство – британские или американские военные? Действительно ли президент верил, что стратегия короткой войны сработает? Если да, то с какой целью предполагалось наращивать американские военные и военноморские силы? Каковы будут общий масштаб и продолжительность американской мобилизации? Будут ли Соединенные Штаты задействованы в сухопутных войсках или нет? Если да, то когда и где они будут развернуты? Какова будет их численность и состав различных видов вооружений – пехоты, бронетехники, артиллерии? Должны ли сухопутные, воздушные или военно-морские силы получить приоритет в развитии?

В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ, неэффективность экономической мобилизации в 1941 году была вызвана постоянной путаницей в американской стратегии. «Сколько производственных мощностей по производству боеприпасов необходимо этой стране и как быстро они должны появиться?» спрашивал Кнудсен ещё в июне 1940 года – деловой вопрос, на который можно было бы получить деловой ответ, если бы только политика была такой же простой, как бизнес. В 1941 году упрямым фактом было то, что на высшем политическом уровне до сих пор не было определено ни одного твёрдого ответа на вопрос о «главной цели нации» – по крайней мере, ни одного, который можно было бы публично объявить и, следовательно, использовать для формирования мобилизационных усилий.[804]804
  Watson, Chief of Staff, 174, 177, 308. Рузвельт часто не обращал внимания на то, что краткосрочные потребности напрямую конкурировали с долгосрочными планами. Когда, например, Джордж К. Маршалл в декабре 1940 года спросил, относится ли приказ Рузвельта о выделении Британии половины производства самолетов к половине уже поставленных или к половине тех, которые планируется поставить в будущем, и показал график, иллюстрирующий значительную разницу между этими двумя расчетами, Рузвельт отмахнулся от него, сказав: «Не давайте мне больше видеть этот график». Не зря Стимсон заметил: «Конференции с президентом – дело непростое. Его ум не может легко следовать последовательной цепи мыслей, он полон историй и происшествий и в своих дискуссиях перескакивает от предложения к предложению, и это очень похоже на погоню за бродячим лучом солнца по пустой комнате». Дневник Стимсона, 18 декабря 1940 года.


[Закрыть]

В последние недели 1940 года Рузвельт рассмотрел одну заметную попытку сформулировать всеобъемлющее стратегическое видение, которым можно было бы руководствоваться при планировании будущего. Её основой стал меморандум, подготовленный адмиралом Гарольдом Старком, начальником военно-морских операций. Старк изложил четыре варианта американской военной и военноморской политики, но решительно отстаивал четвертый, указанный в резюме Старка как пункт D, или «план Дог», на жаргоне связистов, под которым он был известен впоследствии. План «Собака», по сути, ратифицировал более старую стратегическую доктрину под кодовым названием «Радуга–5», один из многочисленных планов на случай непредвиденных обстоятельств, разработанных американскими военными в предвоенные годы. Rainbow 5 предполагал ведение войны одновременно против двух или более противников, в частности, Германии и Японии. Он предполагал сотрудничество с Великобританией и Францией и предусматривал отправку американских сухопутных войск в Европу. Предпосылки «Радуги–5», пересмотренные с учетом поражения Франции и нависшей угрозы, которую представляла собой Япония на Тихом океане, легли в основу «Плана Дог» и стали фундаментом всего американского стратегического мышления с этого момента.

Старк начал с того, что подчеркнул исключительную важность выживания Британии – молчаливое, но щедрое одобрение ставки Рузвельта на Британию летом предыдущего года, против которой сам Старк тогда выступил. «Если Британия одержит решительную победу над Германией, мы сможем выиграть везде», – рассуждал Старк. Но «если она проиграет, проблема, стоящая перед нами, будет очень велика; и хотя мы можем не проиграть везде, мы можем, возможно, не выиграть нигде». Из этой простой отправной точки следовали весомые выводы. Соединенные Штаты должны направить свои основные усилия на европейский театр военных действий, оставаться в строгой обороне на Тихом океане и стараться избегать открытого конфликта с Японией. В обозримом будущем вся возможная помощь должна поступать в Британию. Что касается долгосрочных событий в Европе, то Старк не жалел слов: морская блокада и воздушные бомбардировки могут ослабить Германию, но уверенная победа может быть достигнута только «военными успехами на берегу». Британия была необходима не только как товарищ по оружию, но и, что не менее важно, как незаменимый объект недвижимости, непотопляемый авианосец и безопасный сортировочный пункт, «с которого впоследствии могут быть начаты успешные сухопутные действия». И наконец: «Для проведения успешного сухопутного наступления британской живой силы недостаточно. Потребуются наступательные войска других стран. Я считаю, что Соединенным Штатам, помимо отправки военно-морской помощи, необходимо будет также направить крупные воздушные и сухопутные силы в Европу или Африку, или в обе страны, и принять активное участие в этом сухопутном наступлении. Военно-морская задача по транспортировке армии за границу будет очень сложной». В этих нескольких скупых предложениях Старк точно предсказал многое из истории участия американских военных и военноморских сил во Второй мировой войне.[805]805
  Matloff and Snell, Strategic Planning for Coalition Warfare, 1941–1942, 25–27.


[Закрыть]

План «Собака» попал в поле зрения Рузвельта задолго до того, как он начал дебаты по ленд-лизу, но поскольку он по-прежнему опасался, что общественное мнение позволит ему быть откровенным, он тщательно скрывал план Старка и не произносил ни слова о нём на публике. («Менее 1% наших людей, – признался он Норману Томасу в мае 1941 года, – понимают уроки войны, которая тогда велась». «Потребуется нескольких поколений, – сказал Рузвельт, – чтобы понять те „факты жизни“, о которых я говорю»).[806]806
  L&G, Undeclared, 441.


[Закрыть] Но он в достаточной степени согласился с прогнозом Старка, чтобы санкционировать следующий важный шаг, рекомендованный Старком: совместные штабные переговоры между британскими и американскими военными и военно-морскими планировщиками.

В середине января британский линкор «Кинг Джордж V» вошёл в Чесапик, чтобы доставить в Вашингтон нового британского посла лорда Галифакса. (Он заменил Лотиана, который неожиданно умер месяцем ранее.) На борту «Кинг Джорджа» также высадились пять старших британских офицеров, одетых в муфтият и указанных в судовом манифесте как «технические советники» Британской комиссии по закупкам. Через несколько дней Маршалл и Старк приветствовали «советников» в Вашингтоне. Американцы подчеркнули необходимость соблюдения секретности, предупредив британцев, что публичная информация об их присутствии «вполне может оказаться губительной» для законопроекта о ленд-лизе, который в тот момент обсуждался в Конгрессе. С этими предварительными замечаниями американские и британские офицеры начали свою беседу, известную под кодовым названием АВС–1 – «Американо-британская беседа номер 1».[807]807
  Matloff and Snell, Strategic Planning for Coalition Warfare, 1941–1942, 33.


[Закрыть]

Менее чем за год до этого настороженные британские чиновники отказали Самнеру Уэллсу в его просьбе посетить британские экспедиционные силы на севере Франции. Теперь британские планировщики раскрыли свои объятия и справочники для своих американских коллег. До их прибытия Рузвельт изложил свои собственные стратегические взгляды на встрече с военным, военно-морским и государственным секретарями, а также с двумя начальниками служб – Маршаллом и Старком. Указания Рузвельта относительно американских позиций на предстоящих переговорах носили отпечаток «Плана Дог»: продолжение помощи Великобритании; на данный момент оборонительная позиция на Тихом океане, без растраты скудных ресурсов, даже на морское усиление Филиппин. Что касается сухопутных войск, то президент хотел избежать каких-либо обязательств «до тех пор, пока наши силы не окрепнут». Тем временем планировщики должны рассмотреть «возможность бомбовых ударов по японским городам». Когда речь зашла о военно-морском сопровождении в Атлантике, о котором Рузвельт публично отказывался даже думать, президент посоветовал: «Флот должен быть готов конвоировать суда в Атлантике в Англию».[808]808
  Watson, Chief of Staff, 124.


[Закрыть]

Собравшись с 29 января по 29 марта, англо-американские планировщики выработали существенные соглашения по этим вопросам. Самое главное, они согласились с тем, что в случае двухфронтовой войны в Азии и Европе Германия должна быть побеждена первой, даже с риском серьёзных неудач на Тихоокеанском театре военных действий. Как выразился Маршалл: «Крах в Атлантике был бы фатальным; крах на Дальнем Востоке был бы серьёзным, но не фатальным».[809]809
  Watson, Chief of Staff, 397.


[Закрыть] И все же по завершении переговоров три вопроса оставались нерешенными: Каким, в свете принятия Ленд-лиза, будет точное распределение производства между британскими и американскими потребностями? Могут ли Соединенные Штаты на самом деле взять на себя обязательства по обеспечению военно-морского сопровождения торговых конвоев с оружием для Великобритании? И как именно Соединенные Штаты могли бы «заставить японскую собаку замолчать в Тихом океане», как ранее выразился Черчилль, не провоцируя войну с Японией?

Весной 1941 года военные и экономические чиновники пытались продвинуться вперёд в рамках этих широких и несовершенных руководящих принципов. Затем, когда официально началось лето, Адольф Гитлер ввел новую переменную, которая угрожала разрушить все и без того нестабильные уравнения планировщиков. 22 июня 1941 года он начал операцию «Барбаросса», нападение на своего предполагаемого союзника – Советский Союз. Состоящая из 153 дивизий численностью около 3,6 миллиона человек и тысяч самолетов и танков, «Барбаросса» стала самым смелым военным предприятием Гитлера на сегодняшний день, а также одной из самых гигантских военных операций в истории. В то время как огромная волна людей и машин вермахта неслась на восток к Москве, в Соединенных Штатах мнения о последствиях этого нового этапа войны резко разделились. Во многих отношениях дебаты об отношениях Америки с воюющим Советским Союзом были повторением давних споров о помощи Великобритании, хотя и осложнялись глубокой идеологической отчужденностью. Смогут ли Советы выстоять под натиском Германии или же они разобьются, как все предыдущие жертвы Гитлера, за исключением Англии? Если русским каким-то образом удастся удержаться на поле боя, как Соединенные Штаты смогут оказать им материальную поддержку – ведь, учитывая коммунистический характер советского государства, должны ли Соединенные Штаты вести общее дело с русскими? «Если мы видим, что Германия побеждает, мы должны помочь России, а если Россия побеждает, мы должны помочь Германии, и таким образом позволить им убить как можно больше людей», – сказал сенатор от штата Миссури Гарри С. Трумэн, выразив в своей собственной неприкрашенной, миссурийской идиоме чувства многих своих соотечественников. «Хотя, – добавил Трумэн, – я ни при каких обстоятельствах не хочу видеть Гитлера победителем».[810]810
  David McCullough, Truman (New York: Simon and Schuster, 1992), 262.


[Закрыть]

Из Лондона Черчилль протянул Сталину руку боевого товарищества. «Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я, на протяжении последних двадцати пяти лет», – заявил премьер-министр в радиопередаче 22 июня. «Я не скажу ни одного слова, которое я говорил об этом. Но все это меркнет перед зрелищем, которое сейчас разворачивается… Любой человек или государство, которые борются с нацизмом, получат нашу помощь… Мы окажем любую помощь России и русскому народу».[811]811
  Churchill 3:371–72.


[Закрыть] Американские официальные лица, однако, были более осторожны. Военный министр Стимсон передал Рузвельту оценку армии, согласно которой русские продержатся не более трех месяцев и могут потерпеть крах в течение четырех недель.[812]812
  Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 303.


[Закрыть] Мысли самого Рузвельта поначалу отражали неуверенность, порожденную этими противоречивыми оценками: «Теперь начинается эта русская диверсия», – писал он послу Уильяму Д. Лихи в Виши, описывая события в Восточной Европе, что свидетельствовало о согласии президента с оценкой Стимсона и армии. Но Рузвельт добавил: «Если это будет нечто большее, чем просто это, то это будет означать освобождение Европы от нацистского господства».[813]813
  Elliot Roosevelt, ed., FDR: His Personal Letters, 1928–1945 (New York, Duell, Sloan and Pearce, 1950), 2:1177.


[Закрыть]

Как и Черчилль, Рузвельт не питал иллюзий относительно сущностной природы советского государства. Несколькими месяцами ранее он с некоторой неохотой согласился на просьбу Элеоноры выступить на собрании спонсируемого коммунистами Конгресса американской молодёжи. «Советский Союз, – сказал президент молодым людям, собравшимся на лужайке Белого дома, – как известно всем, у кого хватает мужества посмотреть правде в глаза, управляется диктатурой, столь же абсолютной, как и любая другая диктатура в мире». В толпе левых студентов раздались возгласы.[814]814
  Freidel, Roosevelt, 325.


[Закрыть]

Но какими бы идеологически отвратительными ни были Советы, во время опасности, как гласит старая поговорка, позволительно идти с дьяволом. Точно так же, как он отверг совет своих военных начальников о том, что Британия не выдержит, Рузвельт теперь отбросил их пессимистическую оценку ситуации в России и осторожно склонился к сотрудничеству со Сталиным. Возможно, он полагал, что операция «Барбаросса» предоставила ему уникальную, дарованную небесами возможность укрепить непрочную логику его стратегии короткой войны. Сохранение русской армии в полевых условиях, безусловно, отсрочило бы и даже сделало бы совершенно ненужной отправку американских войск в Европу. Подозрение, что Рузвельт холодно просчитал именно такую возможность, гноилось в сознании Сталина в последующие месяцы и годы.

Чем бы он ни руководствовался, летом 1941 года президент предложил советскому послу Константину Оуманскому составить список предметов, которые Соединенные Штаты могли бы поставить советским вооруженным силам. Через неделю русский дипломат представил подробный запрос. Важно, что в него вошли такие промышленные материалы, как станки, прокатные станы и установки по крекингу нефти для производства авиационного бензина. Эти предметы, рассчитанные на долгосрочную поддержку механизированной армии, убедительно свидетельствовали о намерении Советов вести длительную войну. Вскоре это впечатление было убедительно подтверждено Гарри Хопкинсом, который в конце июля отправился в Москву в качестве личного посланника Рузвельта и положительно отозвался о решимости Сталина, подобно тому как Самнер Уэллс помог Рузвельту оценить волю Черчилля к войне в 1940 году. Вскоре Рузвельт положил ещё больше американских яиц в русскую корзину. В начале августа он приказал поставить сотню истребителей, даже если их придётся взять из армии США. «На следующей неделе сразу же отправляйте самолеты», – проинструктировал он своего помощника. «Возьмите тяжелую руку и действуйте как репейник под седлом… Наступите на него».[815]815
  James MacGregor Burns, Roosevelt: The Soldier of Freedom (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1970), 115.


[Закрыть] Несмотря на то, что в сентябре Черчилль откровенно предупредил его, что британские чиновники, ведущие переговоры с Советами, «не могут исключить впечатления, что они могут думать об отдельных условиях», в следующем месяце Рузвельт убедил Конгресс включить Советы в программу ленд-лиза, открыв возможность для получения помощи на общую сумму около 10 миллиардов долларов.[816]816
  C&R 1:238.


[Закрыть]

«Нелепо, – писал Маккормик в своей неизменно возмущенной газете Chicago Tribune, – что здравомыслящие люди должны иметь хоть малейшую веру в то, что… высшее чудовище… Кровавый Джо… который развязал войну, продав демократии, не продаст их снова и не заключит очередную сделку с Гитлером».[817]817
  L&G, Undeclared, 819.


[Закрыть] Более сдержанно высказалась газета «Нью-Йорк геральд трибюн»: «Победа Гитлера над Россией и Британией означает……триумф тоталитарного варварства во всём мире. Победа Великобритании, Соединенных Штатов и коммунистической России не сулит такой перспективы. Даже если коммунистический тоталитаризм выдержит напряжение в России, тот факт, что он сделает это только вместе с победившей демократией в Великобритании и Соединенных Штатах, не даст ему такого беспрепятственного престижа и власти, какие успех принесёт нацистскому тоталитаризму. По сути, демократический мир все ещё был бы возможен».[818]818
  L&G, Undeclared, 544.


[Закрыть] В такой атмосфере настороженной подозрительности и циничного расчета, на таком ложе хрупких надежд и был задуман «Великий союз».

Решение Рузвельта объединиться со Сталиным породило новые кошмары логистики для осажденных американских планировщиков. Их по-прежнему расстраивала робость гражданских производителей, и они все ещё разрывались между своим мандатом на расширение американских вооруженных сил и настойчивым требованием президента отправлять поставки по ленд-лизу в Британию, а теперь и в Россию. Всего несколькими месяцами ранее, благодаря приказу Рузвельта о разделении производства B–17 «пятьдесят на пятьдесят» с Великобританией, один генерал жаловался: «У нас есть школа в Шривпорте, инструкторы, расписания, студенты – все, кроме самолетов». Задержки в программе подготовки пилотов привели к тому, что даже стоически профессиональный Маршалл оказался на грани неповиновения. В конце 1940 года он поручил своему начальнику ВВС Хэпу Арнольду «выяснить, есть ли ещё что-нибудь, что мы можем сделать», чтобы сорвать выполнение директивы президента «Even-Stephen». «Что это даст в плане блокирования подготовки пилотов?» риторически спросил Маршалл. «Если британцы потерпят крах, мы сможем захватить некоторые их вещи, – ответил Маршалл, – но мы не сможем захватить обученных пилотов. Мы будем единственными защитниками и Атлантики, и Тихого океана. Что мы осмелимся сделать по отношению к Британии?» Теперь ответ Рузвельта на просьбы русских грозил сделать работу Маршалла практически невозможной. «Я думаю, что президент должен четко указать ему, – резко заметил Маршалл Стимсону, – что мистер Оуманский заберет все, что нам принадлежит». Ситуация и так была достаточно плохой, подчеркнул Маршалл: «Наши самолеты лежат на земле, потому что мы не можем их отремонтировать». Стимсон согласился. Он считал, что «этот бизнес с русскими боеприпасами до сих пор демонстрирует президента в худшем свете. У него нет системы. Он действует бессистемно, разбрасывает ответственность между множеством несогласованных людей, и поэтому дела никогда не делаются». Кроме того, Стимсон лично считал Оуманского «не кем иным, как мошенником» и «хитрой, ловкой тварью». Поэтому министр с готовностью присоединился к Маршаллу в очередной просьбе к Рузвельту прояснить его общий стратегический план.[819]819
  Watson, Chief of Staff, 307, 329; Stimson Diary, August 4, 5, 1941.


[Закрыть]

9 июля президент отреагировал. Он поручил своим военным и военно-морским секретарям провести систематическое исследование «общих производственных потребностей, необходимых для победы над нашими потенциальными врагами… На основании вашего доклада мы сможем определить цель по боеприпасам, указывающую на промышленные мощности, которые потребуются нашей стране… Я понимаю, – писал президент, – что этот отчет предполагает соответствующие предположения относительно наших вероятных друзей и врагов и предполагаемых театров военных действий, которые потребуются».[820]820
  Watson, Chief of Staff, 338–39. 30 августа Рузвельт добавил дополнительные инструкции, оговорив, что окончательный план предусматривает «всю разумную помощь в поставках боеприпасов» России. Тем не менее, планировщики, по-видимому, не придавали большого значения российским потребностям в своих расчетах. Watson, Chief of Staff, 348–49.


[Закрыть] Это была не совсем та конкретная стратегическая директива, которую хотели получить Маршалл и Стимсон, но она была достаточно полезной. Теперь президент уполномочил военных разработать разумную оценку материальных и логистических потребностей оборонной программы, основанную на определенных предположениях о союзниках, противниках и вероятных полях сражений. Наконец-то появилась возможность всесторонне продумать сложную взаимосвязь между вероятными обязательствами Америки и графиком развертывания в случае войны, вероятным масштабом и составом американских вооруженных сил, а также финансовыми и промышленными средствами, необходимыми для их оснащения. Задание по разработке плана в основном легло на плечи майора Альберта Уэдемейера из армейского отдела военных планов. «Я никогда в жизни не работал так напряженно над чем-либо», – вспоминал позже Уэдемейер. «Мы тратили миллиарды на вооружение, не имея четкого представления о том, что нам может понадобиться, где и когда оно может быть использовано. Я обратился к каждому эксперту в армии и флоте, чтобы выяснить, какие корабли, самолеты, артиллерия, танки нам понадобятся, чтобы победить наших уже хорошо вооруженных врагов».[821]821
  American Heritage 38, no. 8 (December 1987): 66.


[Закрыть] Документ, подготовленный Уэдемейером и его командой, вскоре получивший название «Программа победы», поступил в Белый дом в конце сентября. С точки зрения специалистов по планированию, это была ещё несовершенная работа, не имевшая прочной основы в виде конкретных стратегических обязательств и определенных целей войны, а потому содержавшая больше неопределенностей и непредвиденных обстоятельств, чем это было удобно. «Смета основана на более или менее туманной политике, – отмечали в отделе военных планов, – поскольку степень, в которой наше правительство намерено взять на себя обязательства в отношении поражения держав оси, ещё не определена».[822]822
  Watson, Chief of Staff, 341.


[Закрыть] Тем не менее, команда Уэдемейера составила удивительно обширный обзор, который, к лучшему или к худшему, впоследствии послужил основной матрицей планирования американской мобилизации. Программа победы состояла из обширной пачки отчетов, размещенных на сайте, в которых рассматривались возможные театры военных действий от Атлантики до Средиземноморья, от Западной Европы и Сибири до островов и морей дальнего запада Тихого океана. Среди множества мелких деталей отчета несколько пунктов резко выделялись:

• первой главной целью Соединенных Штатов и их союзников должен быть полный военный разгром Германии

• Соединенным Штатам необходимо будет вступить в войну

• только сухопутные армии могут окончательно победить в войне

• 1 июля 1943 года – самая ранняя дата, когда вооруженные силы США могут быть мобилизованы, обучены и оснащены для проведения масштабных операций.

Для достижения поставленных целей, говорится в докладе «Программа победы», американская армия в конечном итоге должна будет выставить 215 дивизий общей численностью около 8,7 миллиона человек (в этой оценке предполагалось, что русские больше не будут участвовать в войне к 1943 году, что стало самой большой ошибкой прогнозирования во всём документе). Для оснащения этих сил и снабжения союзников в это время потребовалось бы как минимум удвоить текущие производственные планы, что потребовало бы немыслимых ранее расходов в размере около 150 миллиардов долларов (эта цифра также оказалась далёкой от истины, поскольку стоимость войны в конечном итоге приблизилась к 300 миллиардам долларов). «Окончательная победа над державами оси, – прозорливо писал один из планировщиков, – предъявит к промышленности такие требования, которые мало кто ещё мог себе представить».[823]823
  Watson, Chief of Staff, 350. Выдержки из плана программы «Победа» взяты из нескольких источников: Watson, Chief of Staff, 331–66; L&G, Undeclared, 739ft.; and Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 410–18.


[Закрыть]

ВОЕННЫЕ ПЛАНЫ Ф.Д.Р.! – кричал заголовок газеты «Маккормик Чикаго Трибьюн» в четверг, 4 декабря 1941 года. ЦЕЛЬ – ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ВООРУЖЕННЫХ ЛЮДЕЙ; ПОЛОВИНА БУДЕТ ВОЕВАТЬ В АФ. ПРЕДЛАГАЕТСЯ К 1 ИЮЛЯ 1943 ГОДА ПРОВЕСТИ СУХОПУТНУЮ ОПЕРАЦИЮ, ЧТОБЫ РАЗГРОМИТЬ НАЦИСТОВ. ПРЕЗИДЕНТ СООБЩИЛ О НЕХВАТКЕ СНАРЯЖЕНИЯ. В следующем материале приводится множество цитат из отчета «Программы победы». В ней даже дословно воспроизводится письмо президента, в котором он распорядился подготовить план. Немецкий поверенный в делах в Вашингтоне передал в Берлин по радио: «Доклад подтверждает, что полного участия Америки в войне не следует ожидать раньше июля 1943 года. Военные меры против Японии носят оборонительный характер».[824]824
  Chicago Daily Tribune, December 4, 1941, 1; William L. Shirer, The Rise and Fall of the Third Reich: A History of Nazi Germany (New York: Simon and Schuster, 1960), 894–95n.


[Закрыть]

Сенсация в газете Tribune стала одной из самых сенсационных и потенциально опасных утечек новостей в истории американской журналистики. По словам Генри Стимсона, тот, кто передал «Трибьюн» информацию о Программе победы, «не отличался лояльностью и патриотизмом». Публикация отчета сделала лжецами тех представителей администрации, которые отрицали возможность отправки американских войск за границу. Однако, как бы ни было обидно некоторым политическим лидерам, статья в Tribune оказалась последним «ура» изоляционистов, последней попыткой саботировать усилия по подготовке к войне. К этому времени большинство американцев признали необходимость наращивания военного потенциала и выразили готовность принять вооруженное вмешательство. Даже в Чикаголенде трюк Маккормика на трибуне возмутил многих читателей. Тысячи из них подхватили антимаккормиковский клич «Миллионы на оборону, но ни двух центов на „Трибьюн“» и отказались от подписки. Однако, как бы сенсационна ни была попытка «Трибьюн» подстегнуть мобилизационную программу, к этому моменту она уже не имела никакого значения. Всего через три дня Соединенные Штаты вступили в войну.[825]825
  Cantril, 976; American Heritage 38, no. 8 (December 1987): 65. Хотя ФБР провело расследование, автор статьи в Tribune так и не был найден. Некоторые авторы предполагают, что документ мог выпустить сам президент, чтобы спровоцировать Гитлера на объявление войны. Убедительных доказательств в пользу этого утверждения представлено не было.


[Закрыть]

АКТ О ЛЕНД-ЛИЗЕ также обострил разногласия по поводу военно-морских эскортов в Атлантике. Не было смысла тратить 7 миллиардов долларов на товары по ленд-лизу, которые в итоге окажутся на дне океана. В 1941 году боеприпасы и другие материальные средства, покидавшие порты Восточного побережья Америки, в тревожных объемах оказались именно там. Немецкие атаки топили британские корабли почти в пять раз быстрее, чем новые постройки могли их заменить. При таких темпах британский торговый флот, стальной мост из судов с серыми корпусами, от которых зависела стратегия Америки и сама жизнь Англии, вскоре исчезнет совсем.

Самым смертоносным морским оружием, на долю которого пришлось более половины потерянного тоннажа, была U-boat (от немецкого слова «подводная лодка», Untersee-boot). Архитектором немецкой кампании по борьбе с подлодками был Эрих Радер, главнокомандующий военно-морскими силами Германии, а её изобретательным исполнителем – Карл Дёниц, глава службы подлодок. Радер долго уговаривал неохотно соглашающегося с ним бывшего солдата Гитлера выделить больше ресурсов на морскую войну. Особенно Радер хотел направить свои U-boats в зону нейтралитета США глубиной в триста миль, провозглашенную Рузвельтом в октябре 1939 года, чтобы не допустить военные корабли в прибрежные воды Северной Америки. После принятия закона о ленд-лизе Радер удвоил свои усилия и добился заметного успеха. 6 февраля 1941 года Гитлер распорядился, что главной целью Германии в войне против Англии теперь будет достижение «высоких потерь в торговом судоходстве, вызванных морской и воздушной войной».[826]826
  Dan Van der Vat, The Atlantic Campaign: World War II’s Great Struggle at Sea (New York: Harper and Row, 1988), 177.


[Закрыть] По словам Черчилля, битва за Британию теперь уступила место битве за Атлантику. Гитлер не позволил Раэдеру проникнуть в американскую зону нейтралитета, но 25 марта 1941 года он отреагировал на принятие законопроекта о ленд-лизе, расширив зону боевых действий германского флота далеко в Атлантику, до восточного побережья Гренландии.

Необъявленная военно-морская война в Атлантике, 1941 год.

Из своих загонов на оккупированном нацистами атлантическом побережье Франции подлодки Дёница устремились в срединный океанский «зазор» к югу от Гренландии, где британская воздушная разведка была наиболее тонкой, а эскорт практически отсутствовал. К началу 1941 года Германия производила по четыре новых подводных лодки в месяц, включая дальнобойные лодки типа IX с дальностью плавания не менее 10 500 миль. Вооруженные двадцатью двумя торпедами, они обладали почти вдвое большей огневой мощью, чем предыдущие модели. Вскоре Дёниц командовал флотом из более чем двухсот лодок, из которых тридцать шесть он мог держать в море, регулярно действуя на западе до линии сорокового градуса западной долготы и время от времени заходя за неё.

Растущий флот Дёница также позволил ему усовершенствовать новую тактику – так называемую атаку «волчьей стаи». По радио из штаб-квартиры Дёница в Лорьяне (Британия) несколько подводных лодок сходились к конвою. Одна из них выпускала торпеду во фланг группы торговых судов, как правило, по диагонали, чтобы максимально увеличить вероятность попадания. Сопровождающие суда, если таковые имелись, отрывались для преследования нападавшего или спасения выживших, оставляя разбитые и беззащитные торговые суда на милость нескольких других рейдеров, занявших позиции на пути следования конвоя. Только в апреле 1941 года в результате этой тактики погибло более 650 000 тонн судов.

«Решение на 1941 год лежит на морях», – предупреждал Черчилль Рузвельта. От исхода битвы за Атлантику «будет зависеть исход всей войны». Больше кораблей и лучшая защита для них на трансатлантическом переходе были абсолютно необходимы, и «только Соединенные Штаты могут удовлетворить эту потребность».[827]827
  C&R 1:103, 107.


[Закрыть]

Только Соединенные Штаты не могли – по крайней мере, юридически. Пережитки законов о нейтралитете, все ещё остававшиеся в силе, запрещали американским грузовым судам заходить в объявленную зону военных действий. Хуже того, закон о ленд-лизе недвусмысленно заявлял: «Ничто в этом законе не должно толковаться как разрешение или разрешение на конвоирование судов военными кораблями Соединенных Штатов». Столкнувшись с этими препятствиями, Рузвельт воспротивился советам таких «сторонников полного разбора», как Генри Стимсон, Генри Моргентау, Гарольд Икес, и своих высших военно-морских командиров, которые убеждали его развернуть недавно созданный Атлантический флот, недавно обученный противолодочной войне, для конвойной службы. Если этого не сделать, утверждали «всесторонне развитые», это будет означать, что помощь по ленд-лизу пойдёт на корм рыбам, превратит АВС–1 в простое упражнение для размышления и вполне может оставить Британию без выбора, кроме как капитулировать. (В сентябре 1941 года Гарри Хопкинс все ещё беспокоился о том, что в условиях ухудшающейся войны «британские умиротворители могут оказать некоторое влияние на Черчилля»).[828]828
  Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 374.


[Закрыть] Но разрешение на вооруженное сопровождение, опасался Рузвельт, поставит под сомнение обещания и его, и Черчилля, что Ленд-лиза было достаточно, чтобы гарантировать победу Британии без риска дальнейшего участия Америки. Привлечение кораблей ВМС США к сопровождению подтвердило бы самые мрачные прогнозы изоляционистов и подвергло бы президента потенциально жестоким политическим репрессиям. «С самого начала, – заявил сенатор Уилер 2 апреля, – после принятия законопроекта о ленд-лизе я понял, что следующим шагом будет то, что поджигатели войны в этой стране будут кричать о конвоях, а все признают, что конвои означают войну».[829]829
  L&G, Undeclared, 443.


[Закрыть] (Рузвельт сам говорил об этом на своей пресс-конференции 21 января).

Опросы общественного мнения подтвердили оценку Рузвельтом своей политической уязвимости. Значительное большинство поддерживало эскорт, даже под угрозой войны, но ещё более значительное большинство продолжало выступать против вступления в войну вообще, а 70% респондентов считали, что президент уже сделал достаточно или слишком много, помогая Великобритании.[830]830
  Cantril, 973, 1128; Dallek, 267.


[Закрыть] Подобная двойственность была плохой основой для такой рискованной политической инициативы, как сопровождение. Ещё одним ограничением для возможности Рузвельта развернуть американские корабли в Атлантике была необходимость держать военно-морские силы в Тихом океане в качестве сдерживающего фактора для японских амбиций. С юридической, политической и оперативной точек зрения казалось, что американский флот никак не может обеспечить защиту драгоценных конвоев Ленд-лиза. Адмирал Старк, например, оценил ужасное положение президента. «В настоящее время у президента на руках, – писал Старк в середине апреля, – примерно такая же сложная ситуация, с какой когда-либо сталкивался любой человек в государственной жизни».[831]831
  Eric Larrabee, Commander in Chief: Franklin Delano Roosevelt, His Lieutenants, and Their War (New York: Harper and Row, 1987), 63.


[Закрыть]