Текст книги "Свобода от страха. Американский народ в период депрессии и войны, 1929-1945 (ЛП)"
Автор книги: Дэвид М. Кеннеди
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 73 страниц)
15. На краю пропасти
Мы должны стать великим арсеналом демократии.
– Франклин Д. Рузвельт, беседа у камина, 29 декабря 1940 г.
Высший геополитический факт современной эпохи, как утверждают, заметил князь Бисмарк, заключается в том, что американцы говорят по-английски. Уинстон Черчилль с его постоянными ссылками на общие идеалы и интересы «англоговорящих народов» беззастенчиво эксплуатировал эту тему. На ней, собственно, он и строил свою стратегию выживания Британии. Но при всей кажущейся неизбежности англо-американского сотрудничества против нацистской угрозы, на практике трансатлантическое партнерство было дьявольски трудно сформировать. Беспокойство и зачастую хитроумные манипуляции Черчилля, а также колебания и уклончивость самого Рузвельта, его настороженное отношение к изоляционистам и его частые ложные заявления американской общественности – все это свидетельствовало о многочисленных трудностях, препятствовавших сотрудничеству между Великобританией и Соединенными Штатами, не говоря уже о ещё более грозных препятствиях, блокировавших полномасштабную американскую воинственность.
Когда 1940 год подходил к концу, возникла особенно сложная проблема. Лорд Лотиан, британский посол в США, с напускной бесцеремонностью объявил о проблеме 23 ноября, по возвращении из краткой поездки в Лондон. Выйдя из своего самолета в нью-йоркском аэропорту Ла Гардиа, Лотиан заявил ожидавшим его репортерам: «Ну что, ребята, Британия разорилась. Нам нужны ваши деньги».[775]775
Warren F. Kimball, The Most Unsordid Act: Lend-Lease, 1939–1941 (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1969), 96.
[Закрыть] Заявлению Лотиана, конечно, не хватало дипломатической тонкости, но оно так же, как и, не стало неожиданностью. Сами британцы давно предвидели свою грядущую неплатежеспособность. В начале 1939 года, ещё до начала войны, британское казначейство начало изымать контроль над всеми золотыми запасами, иностранными ценными бумагами и долларовыми остатками, принадлежащими британским гражданам. Чтобы сохранить драгоценные долларовые резервы и к досаде американских деловых кругов, лондонское правительство ограничило некоторые виды американского импорта, включая фрукты, табак и голливудские фильмы. Но эти меры лишь отсрочили неизбежное. Наступил день расплаты.
Американцам, привыкшим считать Британию чванливым хозяином мировой империи, было нелегко поверить в утверждения о её банкротстве. Многим американским наблюдателям было особенно трудно уловить решающее различие между все ещё мощными резервами Великобритании в стерлингах и её скудными запасами долларов, уменьшившимися за десятилетие ограничения американобританской торговли. Собравшись для анализа британской финансовой ситуации 3 декабря 1940 года в Вудли, вашингтонском доме военного министра Стимсона, несколько чиновников с недоумением взирали на цифры, которые специалисты Министерства финансов нацарапали на доске. Неизбежный вывод сложного математического упражнения заключался в том, что Британия исчерпает свои золотые и долларовые балансы в течение нескольких недель, чтобы оплатить уже размещенные заказы. Долларов для оплаты будущих заказов нигде не было видно. В конце концов министр военно-морского флота Нокс спросил просто: «Мы собираемся платить за войну с этого момента, не так ли?» На что министр финансов Моргентау ответил: «Ну, и что мы будем делать, позволим им размещать больше заказов или нет?» От ответа на этот вопрос зависела стратегия Рузвельта на короткую войну, которая полагалась на то, что адекватно снабжаемая Британия сможет перенести битву с Германией. От этого также зависело возрождающееся здоровье американской экономики, стимулируемое с середины 1940 года накоплением британских военных заказов. Осознавая эти факты, Нокс и другие лидеры в зале недолго размышляли над последствиями вопроса Моргентау. «Придётся. Выбора нет», – ответил Нокс.[776]776
L&G, Undeclared, 229.
[Закрыть]
Возможно, у Соединенных Штатов не было выбора, но не было и очевидных средств, способствующих дальнейшим британским закупкам. Закон Джонсона от 1934 года, запрещавший предоставлять займы странам, не выплатившим долги по Первой мировой войне, оставался в силе, как и положения о наличных деньгах, содержавшиеся в законах о нейтралитете предыдущего десятилетия. С юридической, не говоря уже о политической точки зрения, руки Дяди Сэма, казалось, были связаны. Единственным выходом, признался Моргентау в своём дневнике, было довериться изобретательному уму Франклина Рузвельта. «Все сводится к тому, что мистер Черчилль должен полностью довериться мистеру Рузвельту», – писал Моргентау. «Тогда мистеру Рузвельту придётся сказать, что он будет делать».[777]777
L&G, Undeclared, 231.
[Закрыть]
9 декабря гидросамолет военно-морского флота опустился в теплый карибский воздух, чтобы доставить пакет с почтой президенту Рузвельту, находившемуся на борту корабля USS Tuscaloosa в отпуске после выборов. В пакете находилось историческое письмо Черчилля, которое было названо «самым тщательно составленным и переработанным посланием во всей переписке Черчилля и Рузвельта» и которое историк Уоррен Кимбалл назвал «эпитафией Британской империи, какой её знал [Черчилль]».[778]778
C&R. 1:88, 111.
[Закрыть] Возможно, это и понятно, но прежде чем наступил момент финансовой истины, Черчилль занялся несколькими другими делами. «Чтобы переоборудовать промышленность современного государства для военных целей, требуется от трех до четырех лет», – начал Черчилль. По этим подсчетам, Соединенным Штатам потребуется ещё как минимум два года, чтобы достичь «максимальных промышленных усилий». В течение этого подготовительного периода Британия одна должна была «удерживать фронт и бороться с нацистской мощью до тех пор, пока подготовка Соединенных Штатов не будет завершена». Но две опасности угрожали способности Британии к упорству. Обе они могли быть смягчены только отменой американских провокаций с наличными деньгами. Сначала Черчилль прояснил проблему «переноса». «Смертельная опасность, – предупреждал Черчилль, – заключается в постоянном и все возрастающем сокращении морского тоннажа». Если потери в судоходстве будут продолжаться нынешними темпами, предсказывал Черчилль, результаты будут «фатальными» как для Британии, так и для Соединенных Штатов, потому что «мы можем оказаться на обочине, а время, необходимое Соединенным Штатам для завершения оборонительных приготовлений, может не появиться». Только американские торговые суда и, в конечном счете, вооруженное сопровождение торговых конвоев американским флотом могли сохранить атлантический спасательный круг в целости и сохранности.
Проблема судоходства была серьёзной, но вторая угроза была ещё более насущной. Это была та, о которой уже объявил Лотиан, и та, обсуждение которой особенно тяготило Черчилля: отсутствие у Британии наличных денег. Премьер-министр добрался до неё только в заключительных абзацах: «В последнюю очередь я перехожу к вопросу о финансах. Чем быстрее и обильнее будет поток боеприпасов и кораблей, которые вы сможете нам отправить, тем скорее исчерпаются наши долларовые кредиты… Приближается момент, когда мы больше не сможем платить наличными за перевозки и другие поставки». Размышляя о ликвидации накопленных веками имперских богатств, премьер-министр высказал мнение, что было бы неправильно, если бы «Великобритания лишилась всех активов, пригодных для продажи, чтобы после победы, одержанной нашей кровью, спасения цивилизации и времени, необходимого для того, чтобы Соединенные Штаты были полностью вооружены на все случаи жизни, мы остались бы раздетыми до нитки… После войны мы будем не в состоянии закупать значительную часть импорта из Соединенных Штатов… Не только мы в Великобритании должны были бы терпеть жестокие лишения, но и широкомасштабная безработица в Соединенных Штатах последовала бы за сокращением американской экспортной мощи».[779]779
C&R 1:102–9.
[Закрыть]
Вернувшись через неделю в Вашингтон, загорелый и отдохнувший после круиза по Карибскому морю, Рузвельт дал свой ответ Черчиллю на пресс-конференции. Подтвердив своё мнение о том, что «лучшей непосредственной защитой Соединенных Штатов является успех Великобритании в самообороне», Рузвельт перешел непосредственно к финансовому вопросу. «За последние несколько дней я прочитал много глупостей от людей, которые могут думать о финансах только в тех терминах, которые мы можем назвать традиционными», – легкомысленно заявил Рузвельт репортерам, столпившимся вокруг его стола 17 декабря. «Теперь я пытаюсь сделать, – продолжал Рузвельт, – чтобы избавиться от глупого, неразумного старого знака доллара». Президент проиллюстрировал свою мысль знаменитой притчей. Если у соседа горел дом и ему понадобился ваш садовый шланг, чтобы потушить пожар, вы не стали бы торговаться о цене; вы бы одолжили ему шланг, а он вернул бы его, когда пожар был бы потушен. Таким же образом, предложил Рузвельт, Соединенные Штаты предоставят Британии все необходимые ей товары «при том понимании, что, когда шоу закончится, нам вернут что-то в натуральном виде, тем самым убрав долларовый знак в виде долларового долга и заменив его джентльменским обязательством отплатить натурой. Думаю, вы все это поняли».[780]780
PPA (1940), 604–8.
[Закрыть]
Рузвельт довел эту мысль до конца двенадцать дней спустя. В одной из своих самых запоминающихся бесед у камина 29 декабря 1940 года он предложил своим соотечественникам базовые принципы американской политики национальной безопасности. «Если Великобритания падет, – объяснял он, – державы Оси будут контролировать континенты Европы, Азии, Африки, Австралазии и открытое море, и они смогут направить огромные военные и военно-морские ресурсы против этого полушария. Не будет преувеличением сказать, что все мы, во всех Америках, будем жить под дулом пистолета». Чтобы предотвратить такой результат, «мы должны иметь больше кораблей, больше пушек, больше самолетов – больше всего… Мы должны стать великим арсеналом демократии». Нации, которые уже сражаются с Гитлером, – настаивал Рузвельт, – «не просят нас вести их войну. Они просят у нас орудия войны… Мы должны доставить им это оружие в достаточном количестве и достаточно быстро, чтобы мы и наши дети были избавлены от мук и страданий войны, которые пришлось пережить другим».[781]781
PPA (1940), 633–44.
[Закрыть]
Это последнее заявление отражает продолжавшуюся в конце 1940 года публичную приверженность Рузвельта стратегии короткой войны. К слову, он предлагал Америке оставаться арсеналом, а не становиться участником боевых действий. Однако военные советники президента уже давали ему основания полагать, что он не сможет бесконечно придерживаться своей тщательно взвешенной стратегии пробританской невоинственности. «Мы не можем постоянно находиться в положении изготовителей инструментов для других воюющих наций», – считал Генри Стимсон.[782]782
Kimball, Most Unsordid Act, 129.
[Закрыть] В наступившем новом году события вскоре грозили вытеснить Соединенные Штаты на самый передний край зоны боевых действий, особенно в охваченной войной Северной Атлантике.
Выдача «излишков» военных поставок летом 1940 года и сделка по эсминцам и базам в сентябре того же года были осуществлены как действия исполнительной власти. Новое предложение Рузвельта о поставках Британии без знака доллара, вскоре ставшее известным как «ленд-лиз», не было – да и не могло быть – исполнительным действием, поскольку для ленд-лиза требовались первоначальные ассигнования Конгресса в размере около 7 миллиардов долларов. «Мы не хотим обманывать общественность; мы хотим сделать это прямо и открыто», – сказал Рузвельт Моргентау.[783]783
L&G, Undeclared, 255.
[Закрыть] Теперь «Ленд-лиз» станет предметом «великих дебатов», которые будут вестись публично, шумно, долго и по большей части ответственно, но не всегда с той неприкрытой откровенностью, о которой заявлял Рузвельт.
Президент дал старт дебатам в своём ежегодном послании Конгрессу 6 января 1941 года, объявив, что направляет в Конгресс законопроект о ленд-лизе. В конце послания он дал определение «четырем основным человеческим свободам», на обеспечение которых в конечном итоге была направлена его политика: свобода слова и религии, свобода от нужды и страха. Эти «четыре свободы», провозглашенные на сайте всеми известными в то время средствами, включая сентиментальные картины и плакаты популярного художника Нормана Рокуэлла, вскоре стали своего рода коротким обозначением военных целей Америки. Их также можно воспринимать, особенно концепции свободы от нужды и страха, как устав самого «Нового курса». На этом уровне базовых принципов существовала безошибочная преемственность между внутренней политикой Рузвельта во время Великой депрессии и его внешней политикой во время мировой войны.
Слушания в Конгрессе по законопроекту о ленд-лизе – версия Палаты представителей, ловко пронумерованная H.R. 1776, – открылись 10 января 1941 года. За пределами Капитолия, в барах для синих воротничков и панельных клубах, в классных комнатах и церковных подвалах и за кухонными столами, в эфире и в редакционных колонках законопроект проветривался, анализировался, критиковался, исследовался и восхвалялся. К счастью для целей президента, дебаты о ленд-лизе проходили в благоприятный момент. Очевидная победа Англии в битве за Британию отбросила угрозу немедленного вторжения, а недавняя победа Рузвельта на выборах освежила его политическую популярность. Когда начались дебаты, опросы общественного мнения показывали, что за политику президента в области ленд-лиза выступает большинство.[784]784
Cantril, 409–11, 588.
[Закрыть]
Не оставляя ничего на волю случая, Рузвельт отправил в Англию Гарри Хопкинса и Венделла Уилки, чтобы они проинструктировали Черчилля о том, как лучше поддержать закон о ленд-лизе. Хопкинс помог составить одну речь Черчилля, которая была одновременно неискренней и, даже по меркам самого премьер-министра, который периодически выходил из себя, более чем банальной. Черчилль провозгласил: «Нам не нужны доблестные армии, которые формируются по всему Американскому союзу. Они не нужны нам ни в этом, ни в следующем году, ни в любом другом, который я могу предвидеть. Но нам крайне необходимы огромные и непрерывные поставки военных материалов и технических средств всех видов… Нам нужна огромная масса грузов в 1942 году, гораздо больше, чем мы можем построить сами». Далее Черчилль напрямую обратился к своим американским слушателям с отрывком из Лонгфелло, который Рузвельт переписал с листа и попросил передать Уилки:
Плыви, государственный корабль!
Плыви, о Союз, сильный и великий!
Человечество со всеми его страхами,
со всеми надеждами будущих лет,
Затаив дыхание, ждет тебя судьба!
Затем Черчилль, более чем немного обманчиво, заключил: «Дайте нам инструменты, и мы закончим работу».[785]785
David Cannadine, ed., Blood, Toil, Tears and Sweat: The Speeches of Winston Churchill (Boston: Houghton Mifflin, 1989), 202–13. Изворотливость Черчилля зашла ещё дальше. Он убеждал Хопкинса в том, что немцы могут вторгнуться в любой день, дошло до того, что он сказал Хопкинсу, что уже придумал заключительную часть для своей речи, объявляющей о высадке немцев: «Час настал; убейте гунна». 28 января Хопкинс доложил Рузвельту: «Самое важное наблюдение, которое я должен сделать: большинство членов кабинета и все военные руководители здесь считают, что вторжение неизбежно». Ни Черчилль, ни кто-либо другой не сказал Хопкинсу, что 12 января расшифровка в Блетчли немецкого приказа об отключении континентальных беспроводных станций, необходимых для вторжения, подтвердила, что операция «Силион» была отменена. См. Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins (New York: Grosset and Dunlap, 1950), 257, and Martin Gilbert, Churchill: A Life (New York: Henry Holt 1991), 688.
[Закрыть]
Американские изоляционисты не так легко поддались на эту демонстрацию церковного обаяния. Успокаивающие заверения премьер-министра в том, что Британии нужны только американские материальные средства, а не люди, они назвали откровенной фальшивкой. Они считали, что ленд-лиз – это не просто очередная мера помощи Британии. Открыто обязав правительство Соединенных Штатов финансировать британские военные усилия, Америка стала совоюющей стороной Британии, если не сказать больше. Если «Ленд-лиз» будет принят, это будет лишь вопросом времени, когда американские военно-морские и военные силы будут вовлечены в стрелковую войну. События доказали, что критики изоляционистов были совершенно правы.
Страх перед возможными последствиями ленд-лиза даже привлек некоторых новых приверженцев к антиинтервенционистскому делу. Бывший сторонник Рузвельта Уильям Аллен Уайт, глава Комитета по защите Америки путем оказания помощи союзникам, созданного годом ранее для содействия оказанию помощи Великобритании, вышел из состава комитета в знак протеста против ленд-лиза, который, по его мнению, был слишком близок к тому, чтобы спровоцировать американскую военщину. Девизом Америки, заявил Уайт, должно стать «Янки не придут». Матери, укутавшись от январской прохлады, стояли на коленях на ступенях Капитолия и истово молились: «Убейте Билля 1776 года, а не наших сыновей». Другие противники ленд-лиза высказали дополнительные критические замечания. Комитет «Америка прежде всего», организованный несколькими месяцами ранее после сделки по эсминцам и базам, утверждал, что передача ресурсов по ленд-лизу Великобритании преступно затормозит программу перевооружения самой Америки. Представители Немецко-американского бунда предсказуемо осудили законопроект как провокационный. Так же поступили и представители коммунистической партии, все ещё рабски придерживающиеся вымученной партийной линии о том, что нацистскую Германию, как союзника Москвы со времен пакта Молотова-Риббентропа, не следует антагонизировать. Один ирландско-американский конгрессмен из Кливленда, штат Огайо, дал волю англофобии, пронизывающей многие американские общины, написав новую строфу для песни «Боже, благослови Америку»:
В столице изоляционистов Чикаго против законопроекта выступал вечно язвительный Роберт Р. Маккормик. Наряду с «Нью-Йорк дейли ньюс» его кузена Джозефа Паттерсона и «Вашингтон таймс геральд» его кузины Сисси Паттерсон, двухпенсовая газета Маккормика с миллионным тиражом «Трибьюн» долгое время была одним из крупнейших мегафонов для изоляционистских заявлений. Международно мыслящий издатель Генри Люс называл этих кузенов «тремя фуриями изоляции». Рузвельт называл их «осью Маккормика-Паттерсона». Вместе кузены подняли шквал жалоб на ленд-лиз. В газете Daily News появились карикатуры, изображающие уродливую фигуру Второй мировой войны как «новую подружку дяди Сапа». Из архиконсервативной «Трибьюн» Маккормика (а также из коммунистической «Дейли Уоркер») пришло мрачное заявление о том, что H.R. 1776 – это «диктаторский законопроект», призванный «уничтожить республику». Давая показания в сенатском комитете по международным отношениям, Маккормик категорически заявлял: «Я не думаю, что [Британия] в чем-то нуждается». Когда Уэнделл Уилки дал показания в пользу ленд-лиза, газета Tribune стала называть его «республиканским квислингом».[787]787
Richard Norton Smith, The Colonel: The Life and Legend of Robert R. McCormick, Indomitable Editor of the Chicago Tribune (Boston: Houghton Mifflin, 1997), 4034. Видкун Квислинг – норвежский коллаборационист, помогавший немцам готовить завоевание Норвегии и ставший премьер-министром оккупированной нацистами Норвегии в 1942 году.
[Закрыть] Некоторые другие критики были ещё более грубыми. Бывший прогрессивный союзник Рузвельта, сенатор от штата Монтана Бертон Уилер, а теперь его непримиримый противник во внешней политике, обвинил, что закон о ленд-лизе был «тройной внешней политикой „Нового курса“; он будет пахать под каждым четвертым американским мальчиком». Рузвельт назвал это обвинение «самой гнилой вещью, которая была сказана в общественной жизни моего поколения».[788]788
L&G, Undeclared, 258–59.
[Закрыть]
Чтобы противостоять изоляционистской критике, рассуждал Рузвельт, Британия должна быть замечена в том, что она исчерпала все свои долларовые ресурсы до получения американской помощи. Администрация особенно настаивала на том, чтобы Британия использовала оставшиеся долларовые резервы для финансирования капитальных затрат на расширение заводов, необходимых для обслуживания её будущих военных заказов. В связи с этим, к крайнему недоумению Черчилля, Рузвельт арестовал некоторые британские активы и заставил продать другие. Когда американское военно-морское судно появилось в Кейптауне, чтобы забрать около 50 миллионов долларов из британского золотого запаса, Черчилль написал резкую ноту, в которой выразил протест против действий американцев, которые «выглядят как действия шерифа, собирающего последние активы „беспомощного должника“ Не подобает, чтобы какая-либо нация полностью отдавала себя в руки другой», – жаловался премьер-министр, но, поразмыслив, решил, что мольбы и ругань не слишком изящно сочетаются, и воздержался от отправки письма.[789]789
C&R 1:120; см. также Gilbert, Churchill, 687.
[Закрыть] К концу января 1941 года агент британского казначейства в Нью-Йорке под сильным американским давлением ликвидировал американские ценные бумаги Британии со скоростью около 10 миллионов долларов в неделю. Когда Лондон выразил протест, министр Моргентау объяснил: «В сознании рядового гражданина это означает, что Англия ещё не зашла достаточно далеко… Дело в том, чтобы убедить широкую общественность в решимости, в том, как далеко готов зайти английский бизнесмен. Это психологический вопрос, как и все остальное».[790]790
L&G, Undeclared, 230. У Моргентау были дополнительные мотивы для поощрения продажи британских ценных бумаг. «Связь между так называемым „Сити“ в Лондоне и нашей собственной Уолл-стрит ужасно тесная», – заметил он, когда одна важная сделка была завершена. «Я считаю это большой победой „Нового курса“». Kimball, Most Unsordid Act, 225.
[Закрыть] Действительно, психологический. В конце концов Финансовая корпорация реконструкции выделила кредиты для финансирования расширения заводов, необходимых для обслуживания британских и американских военных заказов, и Британии пришлось распродавать свои оставшиеся прямые инвестиции в Соединенных Штатах. Но публичное зрелище вынужденных британских продаж в первые месяцы 1941 года помогло довести законопроект о ленд-лизе до принятия Конгрессом.
Изоляционисты были достаточно сильны, чтобы приложить несколько поправок к законопроекту о ленд-лизе. Самая важная из них предвосхитила вопрос, над которым политикам администрации предстояло мучиться до конца 1941 года: вопрос о предоставлении эскорта ВМС США в Атлантике для обеспечения безопасного прибытия конвоев, перевозящих товары по ленд-лизу в Великобританию. (На военно-морском языке военный корабль «сопровождал» конвой торговых судов; но среди обывателей, включая законодателей в Конгрессе, термин «конвой» часто использовался вместо «эскорт»). «Ничто в этом законе, – гласила соответствующая статья, – не должно толковаться как разрешение или разрешение конвоирования судов военными кораблями Соединенных Штатов».[791]791
Thomas A. Bailey and Paul B. Ryan, Hitler vs. Roosevelt: The Undeclared Naval War (New York: Free Press, 1979), 113–14.
[Закрыть] Администрация приняла эту поправку, но и здесь присутствовал элемент уклонения. В своих показаниях в Конгрессе и министр Стимсон, и министр Нокс публично согласились с положением о запрете конвоирования, утверждая при этом, что президент уже обладает конституционными полномочиями главнокомандующего отдавать приказы о военно-морском сопровождении. Вопрос о том, верил ли сам президент в то, что у него есть конституционные полномочия и, что не менее важно, политическая лицензия, чтобы на самом деле осуществить конвоирование, остается открытым. На пресс-конференции 21 января Рузвельт отрицал, что даже думал о военно-морском сопровождении. «Сопровождение может привести к стрельбе, – сказал он, – а стрельба ужасно приближает к войне, не так ли? Это последнее, о чём мы думаем».[792]792
The Complete Presidential Press Conferences of Franklin Delano Roosevelt (New York: Da Capo, 1972), 17:86–87 (January 21, 1941).
[Закрыть]
В начале марта Конгресс принял законопроект о ленд-лизе с поправками значительным большинством голосов: 60–31 в Сенате и 317–71 в Палате представителей. Почти вся оппозиция была республиканской, и она была сосредоточена в основном на все ещё стойко изоляционистском Среднем Западе, великой земле-острове, где доминировал Чикаго Роберта Маккормика. Но в остальной части страны Великие дебаты по поводу ленд-лиза привели к грубому консенсусу, к которому Рузвельт давно стремился. В январе 1941 года две трети респондентов заявили участникам опроса, что одобряют законопроект о ленд-лизе. До начала дебатов о ленд-лизе самое большее, на что соглашались американцы, – это помощь демократическим странам без войны. Теперь же, несмотря на явное нежелание Рузвельта расставить все точки над «i» и «t», он приблизил их к обязательству помогать демократиям даже под угрозой войны.[793]793
Cantril, 410.
[Закрыть] Рузвельт подписал закон о ленд-лизе 11 марта. Конгресс с готовностью выделил 7 миллиардов долларов для финансирования первых поставок. Газета New York Times приветствовала ленд-лиз как знаменующий «день, когда Соединенные Штаты закончили великое отступление, начавшееся с отказа Сената от Версальского договора и Лиги Наций. Наша попытка найти безопасность в изоляции провалилась. Окончательным принятием законопроекта о ленд-лизе мы признаем его провал».[794]794
New York Times, March 12, 1941, 20.
[Закрыть] Президент быстро создал независимый Офис по управлению ленд-лизом, который на короткое время возглавил Гарри Хопкинс, а затем бизнесмен Эдвард Стеттиниус. Ленд-лиз снял вопрос о «наличной» части кэш-энд-кэрри. При этом сохранялись ограничения на отправку американских кораблей в обозначенную зону военных действий. Таким образом, в основном британские суда начали вывозить из американских портов боеприпасы, продовольствие и другие грузы – первую из почти 50 миллиардов долларов американской помощи, большая часть которой была направлена в Великобританию, и которая сойдет с американских сборочных линий, мельниц, нефтеперерабатывающих заводов и ферм во время войны. Вполне уместно, учитывая домашнюю аналогию, с которой Рузвельт начал дебаты о ленд-лизе, первая партия, отправленная в Британию, включала девятьсот тысяч футов пожарного шланга.[795]795
Kimball, Most Unsordid Act, 229n.
[Закрыть]
Ленд-лиз стал своего рода «союзом по общему праву» между Великобританией и США. Как и во многих подобных союзах, притяжение и подозрительность смешивались в порой нестабильных пропорциях. Черчилль заявил в Палате общин, что ленд-лиз был «самым неблаговидным актом в истории любой нации». Он телеграммой поблагодарил Рузвельта: «Наши благословения от всей Британской империи вам и американской нации за эту весьма существенную помощь в трудное время». Ещё более грандиозно он завершил радиопередачу 27 апреля ещё одним восхвалением американской щедрости:
Впереди солнце поднимается медленно, как медленно,
но на западе, посмотрите, земля светлая.
Однако в частном порядке Черчилль ворчал, что условия закона, особенно принудительная продажа британских активов, предшествовавшая принятию законопроекта, означают, что «с нас не только сдерут кожу, но и разберут по косточкам». Более расчетливо он заявил одному из британских чиновников казначейства, что после нескольких месяцев поисков американской поддержки янки оказались почти там, где он хотел их видеть: «Я хотел бы зацепить их немного крепче», – сказал он, – «но они уже довольно крепкие». Однако старые подозрения умерли. В Министерстве иностранных дел некоторые чиновники даже теперь сомневались в том, что американцы надежно держатся на крючке. Продолжающаяся публичная верность Рузвельта стратегии короткой войны и его явное нежелание принять явно необходимую тактику военно-морского сопровождения оставляли «многих из нас здесь», отметил высокопоставленный сотрудник Министерства иностранных дел, с «тревожным чувством». Америка, – предположил он, – в свою очередь, «может ещё настучать на нас». Это явно неблагодарное отношение имело свой аналог на американской стороне. Отчет Отдела военных планов сухопутных войск за месяц после подписания Закона о ленд-лизе показал, что американские планировщики тоже ещё не избавились от всех своих тревог по поводу Великобритании. Призрак печального министерства Невилла Чемберлена все ещё охлаждал пыл американцев в отношении британской невесты по общему праву. В докладе предупреждалось, что все ещё существует опасность «существенного изменения отношения британского правительства в сторону умиротворения».[796]796
Kimball, Most Unsordid Act, 236; C&R 1:143; Gilbert, Churchill: A Life, 692; Frank Freidel, Roosevelt: A Rendezvous with Destiny (Boston: Little, Brown, 1990), 362; Joseph P. Lash, Roosevelt and Churchill: The Partnership That Saved the West (New York: Norton, 1976), 291; Mark Skinner Watson, The United States Army in World War II: The War Department: Chief of Staff: Prewar Plans and Operations (Washington: Department of the Army, 1950), 389.
[Закрыть]
РУЗВЕЛЬТ ВЗЯЛ НА СЕБЯ обязательство превратить Соединенные Штаты в «великий арсенал демократии». Теперь оставалось пополнить этот арсенал, что было непосильной задачей после многих лет сознательного пренебрежения военной готовностью. Время было самым ценным из военных активов, и Америка уже растратила большую его часть. «Доллары не могут купить вчерашний день», – говорил адмирал Гарольд Старк, ратуя за законопроект о «двухокеанском флоте» в 1940 году, но в 1941 году поток долларов был направлен на закупку оружия для завтрашнего дня, который приближался с ураганной скоростью.[797]797
Morison, 30.
[Закрыть] К этому времени деньги уже не были проблемой. Как заявил генералу Арнольду сенатор Генри Кэбот Лодж-младший: «По общему мнению Конгресса и, насколько я могу судить, общественного мнения по всей стране, все деньги, необходимые для национальной обороны, будут выделены, так что вам остается только попросить об этом».[798]798
Watson, Chief of Staff, 166.
[Закрыть] Администрация так и сделала: выделила 7 миллиардов долларов на ленд-лиз и 13,7 миллиарда долларов на закупки для армии и флота до конца 1941 года – колоссальное увеличение по сравнению с мизерными 2,2 миллиарда долларов, выделенными на оборону в 1940 году.[799]799
Данные приведены за календарный, а не финансовый год. Они взяты из Harold Vatter, The U.S. Economy in World War II (New York: Columbia University Press, 1985), 9.
[Закрыть] Растущая волна военных расходов начала, наконец, вытаскивать из депрессивной впадины захлебывающуюся экономику. По мере того как почти миллион призывников прибывал в наспех сколоченные военные лагеря, а в крупные промышленные центры сыпались военные заказы, безработица впервые за более чем десятилетие опустилась ниже 10 процентов.
Но если с деньгами проблем не было, то другие препятствия мешали пополнить арсенал демократии. Среди них, по иронии судьбы, было само процветание. Задумываясь о перспективе получения первой за долгие годы существенной прибыли, многие производители сопротивлялись переходу от гражданского к военному производству. «Поначалу большинство наших промышленников с осторожностью относились к тому, чтобы их компании брались за военную работу», – вспоминал глава RFC и министр торговли Джесси Х. Джонс. «Они не хотели вкладывать много собственных средств в оборудование для производства вещей, которые, по их мнению, не будут востребованы после прекращения стрельбы».[800]800
Jesse H. Jones, Fifty Billion Dollars (New York: Macmillan, 1951), 320.
[Закрыть] Случай с автомобильной промышленностью стал примером жесткой конкуренции между гражданскими и военными требованиями к экономике. Детройт ожидал, что в 1941 году будет продано около четырех миллионов автомобилей, что на миллион больше, чем в 1939 году. Когда вице-президент United Auto Workers Уолтер Ройтер предложил использовать оставшиеся 50 процентов незагруженных мощностей автомобильных заводов, перепрофилировав их на производство военных самолетов по государственным контрактам, детройтские автопроизводители категорически отказались. Перепрофилирование автомобильных заводов на производство самолетов не сводилось к тому, чтобы с конвейера сходила другая продукция, настаивали автопроизводители. Потребуются новые дорогостоящие инвестиции, наем новых дизайнеров и инженеров, перепрофилирование, переобучение рабочих и, самое главное, отвлечение ресурсов от той голодной цели по продаже четырех миллионов автомобилей. Более того, план Ройтера должен был полностью передать автомобильную промышленность в руки одного могущественного заказчика – федерального правительства. После долгих лет преследования со стороны реформаторов «Нового курса» автопроизводители не горели желанием сжимать руку своего заклятого врага и отдавать себя на милость столь неравного и непредсказуемого делового партнера.
Ещё одна проблема была организационной, или, точнее, политической. Рузвельт не мог с легкостью представить себе координирующий орган, достаточно мощный для организации экономической мобилизации, который не повторил бы отвратительный опыт Совета военной промышленности времен Первой мировой войны, который облек частных бизнесменов в мантию государственной власти и фактически разрешил им контролировать экономику страны. Поскольку эти самые бизнесмены или их преемники были его самыми ярыми противниками в годы «Нового курса», Рузвельт теперь искал способы рационализировать экономическую мобилизацию, не расширяя возможности своих политических противников. (Новые курсовики, – рычал Хью Джонсон, эта «стая полукоммунистических волков», – не собирались «позволять людям Моргана и Дю Пона управлять войной»).[801]801
Richard Polenberg, War and Society: The United States, 1941–1945 (Philadelphia: Lippincott, 1972), 7.
[Закрыть] Рузвельт начал свои неуклюжие попытки навести порядок в экономическом хаосе зарождающейся военной экономики в мае 1940 года, когда он возродил другое ведомство времен Первой мировой войны – Консультативную комиссию по национальной обороне (National Defense Advisory Commission, NDAC). NDAC была слабым и неэффективным органом, который в январе 1941 года был заменен лишь чуть менее слабым и неэффективным Управлением по управлению производством (OPM). У OPM был не один директор, а два: глава General Motors Уильям Кнудсен и президент Amalgamated Clothing Workers Сидни Хиллман. Помимо того, что оба они были иммигрантами – Кнудсен из Дании, а Хиллман из Литвы, – у них было мало общего, но их совместное назначение сигнализировало о похвальном стремлении администрации примирить интересы капитала и труда в процессе перевода экономики на военные рельсы. Рузвельт легкомысленно назвал дуэт OPM «единым ответственным руководителем; его зовут Кнудсен и Хиллман», но самым заметным фактом в OPM при Кнудсене и Хиллмане было то, как мало ответственности Рузвельт возложил на них.[802]802
PPA (1940), 684.
[Закрыть] Их оперативная слабость была вскоре продемонстрирована, когда Рузвельт дополнил OPM двумя дополнительными агентствами: Управлением по администрированию цен и гражданскому снабжению под руководством экономиста «Нового курса» Леона Хендерсона, а также Советом по приоритетам и распределению поставок, возглавляемым руководителем компании Sears, Roebuck Дональдом Нельсоном.
