Текст книги "Кровь и Звёзды (ЛП)"

Автор книги: Somber

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 76 страниц)

– Что, были какие-то проблемы?

Я наградила её испепеляющим взглядом. Хотя, на самом деле, я сама была во всём виновата. Это я сказала им «оставайтесь на крыше и смотрите в оба», вместо «следуйте за мной по пятам, только ведите себя тихо». И мои друзья всё это время оставались наверху, пока Зодиаки пробирались в здание каким-то другим путём. Упав в изнеможении, я вытащила шар памяти и приготовилась к обратному полёту.

<=======ooO Ooo=======>

Джетстрим. Воспоминания, содержащиеся в шаре памяти были не совсем такими, как я привыкла. Короткие и ёмкие, они быстро сменяли друг друга, отчего было немного трудно уловить их суть.

Вот Джетстрим знакомится со Стоунвингом в летнем лётном лагере. Они учатся летать вместе, хотя ему это дается с трудом, а она справляется играючи. А теперь они соревнуются друг с другом и другими пегасами на фоне надвигающейся бури. Сильный порыв ветра бросает их на склон горы. Всех, за исключением Джетстрим, которая сейчас летит быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Стоунвинг к своему званию самого медленного летуна Эквестрии добавляет также титул сильнейшего, пересекая финишную черту с еще тремя пегасами на спине. Оба в этот день получают свои кьютимарки.

Снова они, уже чуть повзрослевшие, наблюдают за выступлениями Вондерболтов на празднике Летнего Солнцестояния. Стоунвинг не сводит глаз с голубой пегаски с радужной гривой, которая рассказывает о том, как мечтает присоединиться к этой команде. Джетстрим не сводит глаз со Стоунвинга.

Теперь они в своем доме в городе за облаками, читают о провале спасательной миссии и гибели множества Вондерболтов. Стоунвинг интересуется судьбой Рейнбоу Дэш. Джетстрим лишь вздыхает и старается не смотреть на него.

Вот они встречаются возле метеорологических фабрик. Стоунвинг рассказывает, что собирается записаться добровольцем в армию. Джетстрим пытается его отговорить. И вот они уже вместе проходят курс молодого бойца. Стоунвинг отжимается с Биг Макинтошем на спине. Ему впервые в жизни дружно аплодируют. Джетстрим так рада за него, что не может сдержать улыбки.

Вот они вместе летят в первом бою. Грифонам не получается устоять перед Стоунвингом, их винтовки не могут сбить его. Джетстрим же одного за другим сокрушает наёмников, молнией метаясь между ними. После битвы их капитан, Капкейк, лично выносит ей благодарность. Джетстрим пытается разделить похвалу со Стоунвингом. Но тот только с улыбкой качает головой и удаляется к медику.

Ужин на пляже с мародерами. Дуф вызвал Стоунвинга на чесночную дуэль. Они едят луковицу за луковицей. Дуф краснеет, потом зеленеет. И проигрывает. Стоунвинг съедает еще три луковицы. Несмотря на это, Джетстрим дарит ему победный поцелуй. Они смотрят на фейерверки над бухтой, её голова лежит на его плече.

Ещё одно боевое задание. Джетстрим сбита и, вертясь волчком, падает вниз к снующим на земле зебрам. Стоунвинг же вклинивается в ряды неприятеля, защищая раненую пегаску. Внезапно чей-то штык распарывает его горло. Неподражаемый бас замолкает навечно. Но Стоунвинг не падает, а продолжает охранять Джетстрим, пока их не забирают остальные Мародёры.

Обед в одиночестве на вершине горы. Она собирается сделать это. Она готова. Она расскажет ему. Она готова отпустить его. Но его нету. Из-за взрыва в деревне у подножья он улетел помогать другим. Она смотрит, понимая, как была одинока до знакомства с ним.

Бомбёжки в Пранце. Джетстрим пытается поговорить со Стоунвингом наедине. Она пытается признаться ему в своих чувствах. Он слушает. Улыбается. Качает головой и целует её в лоб, стараясь разбить ей сердце как можно мягче. Джетстрим благодарна бомбам.

Ссора. Джетстрим хочет уйти, Стоунвинг продлить контракт. Она не видит причин чтобы остаться. Он только качает головой. Джетстрим устала воевать. Стоунвинг ещё нет. Она подписывает документы, чтобы остаться еще на один год.

Они смотрят на старт ракеты в столбе огня. Стоунвинг скалится, как нетерпеливый жеребец. Она улыбается и не может ничего с собой поделать. Она снова кладет голову ему на плечо, надеясь, что он не сможет почувствовать её слезы.

Впадина Бримстоуна. Джетстрим видит снайпера. Она открывает рот, чтобы завопить, но тут пуля ударяет Стоунвингу в шею, и он падает как кирпич, завернутый в грязную простыню. Она летит, чтобы спасти его, отплатить ему, но медики загружают его в эвакуационный вагон, предварительно нацепив бирку ему на копыто.

Ссора. Биг Мак говорит Джетстрим быть сильной. Что все в порядке, что война не может длиться вечно. Говорит ей помнить Стоунвинга и всё что они делали вместе. Она кричит и бьет его. Она бьет его снова и снова, а остальная команда смотрит на них.

Джетстрим в одиночестве сидит на облаке. Ванити телепортируется к ней. Она говорит ему, что ей нужно. Он, отвечает, что это ошибка. Джетстрим просит еще раз. Ванити целует её в щеку и тихо говорит, что понимает. Зрачки Джетстрим расширяются, когда он прикасается своим рогом к её лбу и смахивает слезы.

<=======ooO Ooo=======>

Я проснулась на полу повозки; мои желудок и барабанные перепонки говорили мне, что мы до сих пор находились в полёте. К счастью, мой бедный мозг итак слишком многого натерпелся, поэтому вместо того, чтобы истошно завопить, я лишь глухо простонала.

– Попробуй расслабиться, Блекджек. Мы уже почти возле Капеллы, – тихо сказал П-21, погладив копытом мою полосатую гриву. – Похоже, что толку от нас там было немного.

– Хех… это был мой план. Не твоя вина, – ответила я со стоном.

– Что с ней? – спросила маленькая кобылка, посмотрев на меня.

– Просто… не очень люблю большие открытые пространства, – тихо промычала я. – А ещё слишком много воспоминаний. Пинки Пай. Стоунвинг. Джетстрим.

Малышка с любопытством вкинула голову:

– Воспоминание о Пинки Пай? О чём оно было?

– Кто-то подложил бомбу на её вечеринку…

Разговоры немного помогали. Отвлекали меня от… чувства… падения… агрх!

– Фу-у… – пробормотала кобылка с отвращением. – Я не буду это убирать!

– Не беспокойся об этом, Сильвер Белль, – сказала Рампейдж, накрыв лужу какой-то старой тряпкой. Я попыталась скользнуть назад в беспорядочные воспоминания Джетстрим, но на этот раз шар памяти оказался бесполезен. Мой рог отказывался устанавливать связь.

Затем я повернулась к Рампейдж и увидела, что она снова сняла свою стальную броню. Её пришлось нести Лакуне, чтобы не перегружать повозку. Полосатая пони, похоже, совсем не боялась смотреть вниз, но это, видимо, потому, что даже если бы она упала, то всё равно…. Я перевела взгляд на её бок и оцепенела.

Кьютимарки представляют самую суть пони, в высшей степени выражают то, кем мы являемся. Вот и всё, что я помню из урока на эту тему – дальше я вырубилась от скуки, но суть уловила. Кьютимарки – не просто так.

Но что могла означать кьютимарка с плюшевым медвежонком, чьи гниющие внутренности разрывал леденец, ощетинившийся ржавыми металлическими шипами, в то время как сам медвежонок терзал зебринский символ черепа, распрямляя его толстые завитки в простые плавные линии, а также чёрной молнией и разбитым фужером на фоне раскручивающейся подобно водовороту спирали? И всё это находилось в непрерывном движении. На моих глазах ржавые шипы превратились в цепи, медвежонок запихал внутрь свои потроха, а на поверхности кьютимарки тут и там стали проявляться гримасы кричащих пони.

Наши взгляды встретились, красный и розовый, она улыбнулась и пожала плечами.

– Ха. Посмотрим, чья кьютимарка круче? Моя может двигаться.

Я не имела ни малейшего желания соревноваться с ней. Лучше сдохнуть, чем заиметь что-то подобное на собственном боку.

– Ты победила, – без энтузиазма ответила я.

Остаток полёта я провела в молчании. Я не собиралась говорить ничего, что хотя бы отдалённо было бы похоже на причитание. На свете были и более жуткие вещи, чем полёт.

* * *

Похороны Розы были для собравшихся здесь пони чем-то непривычным. Редко когда после приходящих в Часовню странников оставались мёртвые тела. Охранные орудия превращали всех пилигримов в пепел. Но осталась Торн, и я спросила у Священника разрешения всё это провести. Я и не ждала здесь никого другого. К моему изумлению, на похороны пришёл весь город. Метконосцы тоже пришли чтобы поддержать Торн, да и, как мне показалось, отдать дань памяти своим собственным родителям. Кучка взрослых осталась стоять на некотором расстоянии. Лакуна в своей чёрной накидке хорошо вписывалась в окружающую обстановку. После драки в НИИ Стойл-Тек я хромала почти так же сильно, как и П-21.

Рампейдж не пришла. Я могла попросить его. Она могла бы быть тут.

И разумеется, именно в этот момент облака потемнели, угрожая снова разразиться дождём. Хотя, сильнее я ведь простудиться всё равно не смогу, правда?

Священник подошёл к укутанному в ткань телу Розы и на несколько секунд почтительно склонил голову, прежде чем заговорить спокойным, твёрдым голосом.

– В жизни каждого из нас есть своё путешествие. Дорога, по который мы идём. Путь, которому мы следуем. Каждый из нас идёт этой дорогой по-своему. Иногда приходится идти в одиночку. Иногда, если нам везёт, находятся попутчики.

Кобылки и жеребцы мягко прикоснулись к Торн, напоминая, что она была не одна. Теперь она была Метконосцем.

– Этот дорога может быть тёмной. Она может быть тяжёлой и мучительной. И слишком часто она пресекается с чужими. Мы идём своей дорогой так, как можем, неважно, радостно и целеустремлённо или же с опущенной головой и тяжестью в груди. Но мы идём.

– Как и у многих других в Хуффе, дорога Розы подошла к концу. Эта дорога была не из благородных, но, хоть она запятнана кровью других, у неё была своя добродетель. Любовь к дочери и стремление защитить о обезопасить её. Поэтому если кто-то захочет плохо отозваться о покойной, не препятствуйте им, ведь прошлое не есть настоящее.

«Я принесу торт на твои похороны. Хочешь сказать, они у меня будут? Мило». Как много жизней я прервала, у которых никогда будет такой возможности? Была ли она у Эйр Дакт и Вент? Похоронил ли кто-то Скудл? Или тех сорок безымянных жеребят? А Тамблвид и одиннадцать зебр? Где были добрые слова для Е-21? Для Вэнити? Для Горгона? Для Деуса?

Я не хотела умереть в одиночестве, всеми забытой.

– Твоя дорога подошла к концу, Роза. Покойся в объятиях Селестии и Луны. Пусть Богини примут тебя с добротой и милосердием.

Мы склонили головы, и шесть единорогов, включая меня, одновременно подняли её тело своей магией и опустили в землю. Собравшиеся пони перемешались. Пурри заиграла какую-то мелодию. Священник положил рисунок Торн поверх промокшего полотна. Чарити оставила две бутылочные крышки. Глори – перо. Я? Два маленьких золотистых цветка.

Несколько молодых земных пони вышли вперёд и, взяв лопаты, начали наполнять могилу землёй. Хаприка села рядом с Торн, крепко прижав её с себе своим иссохшим крылом, как уже делала это много раз. Дитзи Ду приобняла Сильвер Белл, нежно потёршись носом о увенчанный шрамом лоб кобылки. Когда тело Розы скрылось под слоем земли, Торн разрыдалась:

– Мама! Мама! – и секундой позже завопила. – Вампейдж! Вампейдж!

Я медленной вытащила контрабас из чехла и стала на задние ноги. «Ты держишь его как земная пони». Потёршись щекой о холодное дерево, я тихо прошептала:

– Пожалуйста, лишь бы я ничего не испортила.

Лист с нотами, что дал мне Священник, висел передо мной. Я обхватила смычок ногой и медленно провела им по струнам.

К медленным звукам контрабаса, печальная мелодия которого разливалась меж звуком бьющихся о землю лопат, присоединилась скрипка. Я в изумлении посмотрела на Чарити; кобылка с недовольным видом коротко кивнула мне, пока музыка раздавалась из её сияющего рога. Пусть она мне всё ещё не нравилась, но сейчас тут были вещи важнее каких-то «нравится – не нравится». Священник невозмутимо добавил в мелодию звуки какого-то более глухого струнного инструмента. Я не знала, что значит «Адажио для Струн», но, слушая эту то усиливающуюся, за вновь затихающую мелодию, я лишь могла чувствовать, как моё собственное больное, полное печали сердце билось в такт музыке. Было больно. Как же было больно. Неважно, что я плакала; теперь дождь лил в полную силу.

«Выше. Выше. Ещё немного», – будто бы говорил мне инструмент. – «Выше!»

Тишина.

Я склонила голову, когда мы доигрывали последние аккорды, сердце забилось сильнее в груди; я не знаю, что за магия помогла мне пройти через всё это, но когда затих последний звук, с нами остались лишь шум дождя, грязный холмик сырой земли и простая деревянная дощечка с надписью «Роза».

* * *

Большинство пони посообразительнее меня додумались убраться из-под дождя, и в этот раз мне хватило ума последовать за ними. В здании почты были устроены скромные поминки. Метконосцы рассказывали о своих ушедших друзьях и семье. Кто-то плакал, но многие улыбались. Всё это было куда большим, чем просто похороны Розы. Это были похороны для Скудл, для всех умерших пони, о которых осталась память, для тех заражённых фермеров, для Хосса и Бабули Смит, для Макинтоша, для Мэрипони и для всех падших Мародёров.

Я прохромала к одетой в кружевную накидку Лакуне:

– Итак… Богиня…

– Богини сейчас нет здесь, – ответила та голосом, в котором звучало почти… презрение? – Она не смогла вынести присутствия в этом месте. Она игнорирует меня и отвлекается на несущественные мысли других.

Я нахмурилась, наблюдая за аликорном, не уверенная, была ли я разочарована в ней или в Богине.

– Мне казалось, что богинь должны заботить подобные вещи.

– Это так. А ещё они не должны умирать, но они умирают. Прошу прощения, – поднявшись, сказала она и ушла в направлении уборной. Мелькнула фиолетовая вспышка за дверью, и когда я заглянула внутрь, её уже не было.

Вернувшись назад, я отметила, что П-21 и Глори стоят немного в стороне от других. Эти двое, в отличии от меня, не успели подружиться с Метконосцами. Я встретилась взглядом с Чарити, и поняла, что наше перемирие продлится ещё немного.

– Лакуна ушла… куда-то.

П-21 хмуро поглядел на меня и встряхнул головой.

– Я не доверяю этому существу! Мы не знаем, на что оно способно! – Глори сердито посмотрела на него, вероятно, за его выбор местоимений.

– Эм… ну… можешь добавить в список внезапные исчезновения. И крылья. И магию единорогов.

– И телепатию, – рассеянно добавила Глори. На мой недоуменный взгляд она лишь закатила глаза.

– Она говорит прямо в наши головы. Никогда не замечала, что можешь слышать её независимо от того, как шумно вокруг?

Эм… да. Да, но я не думала, что это происходит потому, что её слова доносились прямо в мой мозг минуя уши! Но в любом случае хорошо, что я это узнала. Итак, она может говорить со мной через мою голову. Это заставило меня задуматься, что же ещё такого она умеет…

Я пробралась через толпу немного дальше, пока не столкнулась с Хаприкой. Старый гуль взволнованно посмотрела на меня.

– Ой, Блекджек? Ты нигде не видела Торн? Она зашла со мной внутрь, но теперь исчезла, а дождь всё усиливается. Ох, Хозяин будет так расстроен, если кто-нибудь потеряется, – с беспокойством в голосе сказала она, не обращая внимание на тот факт, что её хозяин и был убийцей матери Торн.

Я вздохнула:

– Хорошо, посмотрим, удастся ли мне её найти, – успокаивающе произнесла я, опасаясь, что мне придётся силой отрывать маленькую кобылку от могилы её матери. «Прошу… прошу, не заставляйте меня делать это.» Я вздохнула, моя грива зудела от всей этой сырости. Хотелось принять ванну. Горячую ванну…

Я вышла наружу, кашляя и отплёвываясь. Мне нужно было несколько дней, чтобы восстановится, и у меня их не было. Даже с залеченными дырами от пуль я могла идти только прихрамывая. Ещё немного, и я буду так же хромать, как и П-21.

Я медленно обвела взглядом город, но на моём Л.У.М.-е ничего не отображалось. Она могла быть в одном из домов, но тогда мне придётся обойти каждый из них. Холодные голубые оттенки ПипБака модели Дельта, похоже, сговорились с дождём, чтобы сделать этот день настолько мрачным, насколько это было возможно. Я посмотрела в сторону могилы Розы и почувствовала облегчение, никого там не увидев. Вздохнув, я снова закашлялась, ощутив огромное желание вернуться внутрь. Если бы Торн была похожей на меня, ей бы захотелось побыть в одиночестве.

А потом маленькая розовая пони в моей голове крепко пнула мой мозг и указала на что-то в сторону дороги.

Тряпичная кукла.

Нет. Нет-нет-нет. Торн не была похожей на меня. У неё всё ещё было к кому идти.

Я подбежала к кукле и увидела лиловую кобылку, бегущую в направлении моста. Забыв о простуде и дрожи во всём теле, не обращая внимания на пронизывающую ноги боль, я побежала, крича сквозь завесу дождя, чтобы она остановилась. Кто-то из Метконосцев рассказал ей об этом мосте, что она снова будет с матерью по ту сторону?

На мосту была ещё одна пони. Пони, которая поймала и держала её, пока я пыталась бежать. Рампейдж, без брони, просто держала Торн в своих копытах, пока та рыдала, уткнувшись ей в плечо. Я остановилась, мои лёгкие горели, а ноги будто готовы были вот-вот сломаться. Её метка, похоже, перестала изменяться, превратившись в изображение плюшевого медвежонка.

– Тихо… тихо… всё хорошо.

– Вампейдж… – всхлипывала Торн, ещё крепче прижимаясь к ней.

– Шшш… тихо… Всё хорошо… – продолжала шептать Рампейдж. Я хотела сказать Торн, чтобы та отошла. Чтобы мы втроём просто вернулись назад. «Лишь бы мне не пришлось застрелить её прямо у тебя на глазах».

Наши взгляды встретились. Я скользнула в З.П.С, нацеливая три магические пули. Мой никчёмный истощённый маленький рог испустил пару искр и погас.

Плюшевый медвежонок исчез.

– Больше не будет боли.

Дождь продолжал лить. Хруст сломанных костей сотряс воздух.

– Всё хорошо, – тихо сказала Рампейдж кровавой массе в её копытах. С её бока мне зловеще улыбался белый конский череп. – Всё хорошо. Больше не будет боли…

Заметка: Следующий уровень.

Новая способность: Ва-банк. Каждый раз, когда вы убиваете противника в З.П.С., заклинание немедленно восстанавливает 20 % ОД.

Глава 4

Милосердие

«Жестокая любовь, детка!»

Дождь шёл не переставая. Холодный. Проливной. Тот тип дождя, под которым невольно начинаешь думать, что кто-то наверху тебя явно недолюбливает. Горло пылало, суставы ломило, а дыхание вырывалось из груди со скрежетом рашпиля по металлу. Я посмотрела вверх, подставляя лицо дождю, слишком уставшая, чтобы просто заплакать. Но всё же сохранившая силы для того, что мне предстояло сделать.

И я начала копать.

* * *

– Больше не будет боли… Не будет никогда… Не будет… – снова и снова шептала Рампейдж мёртвому телу Торн.

Она права. Боли больше не было. Первое потрясение прошло, уступив место чему-то совершенно новому: абсолютной, всепоглощающей ярости, заставившей меня броситься на полосатую пони, напрочь позабыв о своих травмах и даже не задумываясь о том, что не в моих силах убить её. В прошлый раз я была под действием коктейля из боевых стимуляторов. Сейчас мною двигало нечто ещё более сильное: осознание того, что я не смогла уберечь жеребёнка, за которого была в ответе. Рампейдж говорила, что она – монстр. Что ж, если для того, чтобы убить её, нужен другой монстр, то им стану я.

– Убийца! – закричала я, врезаясь в Рампейдж и выбивая тело бедной Торн из её ужасных объятий. Затем я обхватила копытами голову кобылы и начала колотить ею о железные перила моста, слыша, как под ударами трещат кости черепа, и ощущая, как бьётся внутри его содержимое. Но почти сразу почувствовала, как её котелок начал восстанавливаться прямо в моих копытах. Не беда. Я просто буду бить всё сильнее и быстрее, снова, снова и снова до тех пор, пока это не сработает!

Каждая частичка разочарования, все мои неудачи трансформировались внутри меня в исступлённую ярость. Я должна была защищать пони! Я же Охранница, чёрт возьми! Разумеется, первой, к кому Торн обратилась бы за утешением, была Рампейдж! И я ведь знала, чего от той можно ожидать; сама же предупреждала её, что убью, если увижу наедине с жеребёнком. Но никто не догадался сказать Метконосцам, чтобы они держали Торн подальше от Рампейдж. С другой стороны, как бы мы смогли объяснить это малышке, которая только что потеряла мать и наблюдала, как мы опускаем ту в землю? Как я могла быть такой глупой?

«Всего одну! Спаси всего одну, Блекджек. Неужели ты даже на это не способна?»

*ХРЯСЬ!*, *ХРЯСЬ!*, *ХРЯСЬ!*

Наконец Рампейдж всей своей невероятной силой отшвырнула меня, отправив катиться по разбитому асфальту. Выражение её глаз, звук её голоса, поза, в которой она стояла… всё это… изменилось.

– Убийца? Чудовище… неужели ты не понимаешь? Я проявила милосердие, – спокойно произнесла она и бросилась на меня с кривой усмешкой на губах. Её кьютимарка двигалась, извиваясь вокруг обглоданного черепа пони.

Я повернулась и, обхватив перила моста передними ногами, лягнула её задними прямо в лицо, как сделала бы одна оранжевая пони. Для большинства кобыл такой удар закончился бы нокаутом; хруст ломаемых костей обычно знаменует собой конец боя. Но Рампейдж не входила в это большинство.

– Она страдала. Я всего лишь избавила её от этих страданий, – наставительно произнесла она. Словно я была глупым жеребенком.

– Но для этого не нужно было её убивать, Рампейдж! – закричала я в ответ. Она снова бросилась на меня и, обхватив передними копытами за шею, начала душить. Только дождь помог мне выскользнуть из смертельных объятий Потрошителя прежде, чем она оторвала бы мне голову. Упав на землю, я взбрыкнула всеми четыремя копытами, подбрасывая её в воздух. Затем быстро перевернулась на ноги и резко распрямилась, ловя падающую Рампейдж на спину. Мой позвоночник впечатался ей в грудную клетку, вышибая из неё дыхание с радующим слух хрипом. Соскользнув с моей спины, она повалилась на растрескавшийся бетон, хватая ртом воздух. До сих пор я держалась лишь на адреналине, но мне срочно нужно немного Бака и Стампида!

– Я сделала доброе дело! – задыхаясь, произнесла Рампейдж, подставляя лицо потокам дождя, заливающим мост. – Столько боли… столько страданий… Я должна была это сделать. Флаттершай не могла им помочь! Даже Селестия не могла! Только я могла избавить их от боли. – Она посмотрела на меня с презрением. Вокруг черепа на её кьютимарке извивались зебринские руны. – Неужели ты не можешь понять? Они страдали. Даже когда мы избавили их от ночных кошмаров, они всё равно страдали. Так что, я проявила к ним милосердие! Неужели ты не поступила бы также?

Отключить питание: Да/Нет?

Моё прогнившее сердце сжало ледяными тисками.

– Нет… – ответила я, но, похоже, моё умение врать изрядно поизносилось за последние несколько дней. – Это не тоже самое! Они лишились рассудка, находясь взаперти. Мне пришлось бы бросить их там! – Я снова со всей силы ударила Рампейдж, надеясь этим заткнуть её навсегда! Мне не хотелось вспоминать об этом. Не смей напоминать мне об этом!

Раздался громкий хруст ломаемых костей, и Рампейдж снова грохнулась на мостовую, тем не менее продолжая ухмыляться в той же надменно-снисходительной манере.

– Да? Хо-хо-хо… так стало быть… ты тоже проявила милосердие. Убила беспомощных жеребят, чтобы избавить их от боли? Дёрнула рубильник?

Я оцепенела, не в силах пошевелиться, и она оттолкнула меня от себя.

– Ну так в чём же разница? Я сделала то же самое.

– У меня не было выбора! – выпалила я, пытаясь громкостью компенсировать свою неуверенность.

– «У меня не было выбора», – передразнила она. – Обычно так всё и происходит, не правда ли?

– Нет, ты не должна была её убивать! – крикнула я в отчаянии. Мы кружили вокруг друг друга, и внезапно я почувствовала себя очень уставшей и слабой. – Я ничего не могла поделать!

– Ничего? Правда? – Она понизила голос почти до шепота. – Ты не могла остаться с ними? Не могла помочь? Найти кого-нибудь, кто помог бы? Посвятить себя тому, чтобы сделать всё возможное ради их спасения?

Её вопросы ранили меня сильнее, чем удары копыт, и я обречённо пятилась к облупившейся надписи «Милосердие» на асфальте.

Мне хотелось думать, что ситуация была безвыигрышная. Да, некоторые из детей были сумасшедшими, но разве я проверила каждую капсулу, чтобы выяснить это наверняка? Что если кого-то из них всё же можно было спасти? Я уверяла себя, что Коллегиум и Общество не станут помогать с этим, но спрашивала ли я их об этом? Притащила ли я Арчибальда и Сплендида в клинику, чтобы убедиться, что в пустоши нет медиков, способных помочь? Посвятила ли свою жизнь поискам способа спасти этих ужасных, но невинных созданий?

Нет. Я дёрнула рубильник, спела песенку, а затем вернулась в Мегамарт за вознаграждением.

Рампейдж набросилась на меня, роняя спиной на предупреждающую надпись, и навалилась сверху.

– Ты ничем не лучше меня. Ничем! Лицемерная, жестокая, подлая. Этот мир поражён болью, злом и ненавистью! И милосердие – то единственное благо, что мы можем им дать! – произнесла она с презрением сквозь зубы и со страшной силой обрушила на меня свои копыта. – Но не волнуйся, Блекджек. Я знаю, что ты больна. Знаю, как ты страдаешь. К тебе я тоже буду милосердной.

– Рампейдж… – прохрипела я, задыхаясь. Мои копыта продолжали наносить ей удар за ударом, но я сама уже не верила, что смогу одолеть её. Кем бы ни была эта кобыла надо мной, она не тот Потрошитель, которую я знала.

– Ты продолжаешь называть меня Рампейдж… – тихо сказала она. – Меня зовут не так.

– Отвали от неё, тварь! – раздался голос Глори. Серая пегаска спикировала сверху, обрушивая на полосатую пони поток красных лучей, оставлявших дымящиеся раны в её теле. Раны эти затягивались прямо у меня на глазах, но Глори неистово дёргала удила боевого седла, не прекращая обстрел. Наконец, один из её квадратных пистолетов отправил луч в нужное место, и по телу Рампейдж прокатилась волна дезинтеграции. Её копыта обожгли мне горло, и она осыпалась кучкой пепла.

Мне на грудь упало что-то твёрдое и тяжёлое. Я закашлялась, глядя на яйцо из розового кварца, обрамлённое золотой проволокой и светящееся загадочным розовым светом. В самом его центре пульсировал подобно сердцу странный символ в виде изгибающегося вихря, сияющий ярким светом. Я столкнула яйцо с себя и с трудом перевернулась на бок. Рядом со мной тут же приземлилась Глори.

– Тише, Блекджек, тише. С Рампейдж покончено. Дыши спокойно. Она чуть не раздавила тебе горло.

Судя по обеспокоенному выражению на её лице, насчёт «чуть» она была уверена не до конца.

– Что это за хрень? – тихо спросила я, левитируя яйцо перед собой.

– Я… Я думаю, это что-то вроде регенерирующего талисмана… Оно выглядит как… – Глори замолчала, задумчиво потирая подбородок.

Внезапно яйцо окуталось розовым облаком, концентрирующимся в ярко-алые нити, которые, разветвляясь и закручиваясь, начали создавать новые вены и артерии. Поверхность яйца помутнела, превращаясь в розовато-красную мышечную ткань, немедленно начавшую мерно пульсировать. Прямо на моих глазах стремительно вырастали новые кости, тут же обрастая мышцами. Наконец, её силуэт обтянула молодая бледная кожа, на которой, словно мох, проросла шёрстка с ярко-красными полосками.

Маленькая Рампейдж дёрнулась, делая слабый вдох, затем ещё и ещё. Открыв свои розовые глаза, он посмотрела на меня взглядом, полным муки.

– Я опять это сделала, да?

Глядя на неё сверху вниз, я не нашлась, что ответить. Крошечная кобылка медленно свернулась калачиком у моих ног и заплакала.

– Мне очень жаль, – шёпотом повторяла она снова и снова, обращаясь неизвестно к кому. На её бедре темнела метка, похожая на синяк.

– Святая Селестия, – изумлённо выдохнула Глори.

– Рампейдж? – спросила я тихо, глядя, как на её кьютимарке проявляются два полосатых леденца, обёрнутых колючей проволокой.

– Я опять это сделала, да? – повторила она, жалобно всхлипнув. Затем её взгляд упал на Торн. На юном лице Рампейдж появилось выражение такой боли, что я ничего не смогла с собой поделать и обняла полосатую кобылку. Она разрыдалась у меня на плече. – Только не это… почему это должно было случится снова?

Я не могла смириться с тем, что она сделала, и мне было невыносимо больно от того, что она сказала. Но сейчас, в эту секунду, я осознавала лишь одно: ей очень нужна моя помощь. И, возможно, это простое объятие могло успокоить её настолько, чтобы она сумела объяснить, что здесь происходит…

Глори внимательно посмотрела на неё.

– Что случилось, Рампейдж?

– Я… я ушла. Слонялась без дела… Мне нравится бродить под дождём, так что я подумала, что смогу тут переждать до завершения похорон. А потом… потом прибежала Торн… и она… она плакала… и… я хотела обнять её, но… но я испугалась… и… ушла… До этого самого момента… – Глори внимательно слушала, слегка нахмурившись. – Полагаю, меня дезинтегрировали… обычно только после этого я становилась такой маленькой.

– Стало быть… ты сумасшедшая, – сказала я, криво ухмыльнувшись. – Это должно было быть очевидно с самого начала.

– Похоже что так.

Глори в задумчивости потерла подбородок.

– И как долго длятся эти помрачения?

– Это не… – Рампейдж вздохнула и схватилась за голову. – Это как будто я здесь, а потом где-то в другом месте. И это… это плохое место, – прошептала она, задрожав в моих копытах.

– Тогда это не сумасшествие, – нахмурившись, сказала Глори. Наши взгляды встретились, и она одарила меня извиняющейся улыбкой. – Учтите, что мои познания в психологии ограничены одним школьным курсом и тем, что я когда-то вычитала в Кантерлотском Медицинском Журнале, но всё же при настоящем психологическом расстройстве не бывает так, чтобы одна личность просто заменяла другую. Это происходит не так.

Рампейдж посмотрела на неё с изумлением.

– Хм… я всегда думала… то есть… ты уверена, что я не чокнутая? – спросила она в замешательстве.

– Ты только что регенерировала из какого-то талисмана в твоей груди, – ответила Глори, покачав головой. – Так что, насчет тебя я ни в чём не уверена. Но если бы дело было в обычном сумасшествии, всё было бы намного проще. Либо ты потрясающая актриса… Но если бы ты хотела убить нас… проклятье… убить всех в Капелле… ты легко могла бы это сделать. Так что не думаю, что дело в твоей голове. – Она вздохнула и нахмурилась. – Это что-то другое.

Я увидела спешащих к нам остальных друзей и воспользовалась возможностью разразиться очередным приступом хриплого кашля. Потерев своё истерзанное горло, я подумала, что было бы неплохо, если бы на какое-то время Пустошь дала передохнуть хотя бы моей дыхательной системе.

– Блекджек! – закричал П-21, ковыляя в нашу сторону. За ним спешила Секаши со своим брезентовым мешком. Едва бросив взгляд на нас троих, зебра вздохнула и направилась прямиком ко мне. Пошарив в своём мешке, она вытащила бутылку Спаркл-Колы, наполненную странной субстанцией, по консистенции похожей на краску. Я сделала глоток и почувствовала, как по телу разливается знакомое ощущение действия лечебного зелья, хотя вкус был довольно странным. Но всё же неплохим! Увидев изувеченное тело Торн, П-21 остановился так внезапно, что не удержал равновесия и шмякнулся лицом об мостовую.