сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 68 страниц)
— Не в моих силах ее излечить, но могу несколько облегчить те страдания, на которые она осуждена Творцом или собственной глупостью, уж это мне не известно. Но поэтому еще раз спрашиваю вас: кто объект? Неужели ваш Атос? — Отец Виктор подпер голову ладонью. — Сумрачный демон, Мефистофель, Орфей, спустившийся в ад. Эвридика бредет за ним попятам, а он так и не оборачивается. Я бы так описал его: «Да, несомненно, — и мы вовсе не собираемся скрывать это, наблюдатель-физиолог усмотрел бы здесь неисцелимый недуг, он, возможно, пожалел бы этого больного, искалеченного по милости закона, но не сделал бы ни малейшей попытки его лечить; он отвратил бы свой взгляд от бездн, зияющих в этой душе, и, как Данте со врат ада, стер бы с этого существования слово, которое перст божий начертал на челе каждого человека, — слово надежда».
— Атос?! — зараженные зловещей мрачностью этих слов, воскликнули Портос и Арамис.
— Ну да, методом исключения.
— На что вы изволите намекать, святой отец? — Арамис на всякий случай сжал руку вдовы покрепче, смутно улавливая, что честь Атоса в опасности.
— Я ни на что не намекаю, сын мой, а открыто говорю вам — эта женщина не излечится, но если тот, кого она любит, проявит к ней хоть малейший признак неравнодушия, благосклонности и милости, возможно, всего лишь возможно, она сможет жить дальше. В ином случае она пропала. Можете с таким же успехом закопать ее сегодня же на Пер-Лашезе.
— Где? — удивился Портос.
— Ах, да, рановато, будет, — спохватился священник. — Деревянный крест на кладбище Невинных — вот все, что ей уготовано. Маленький курган. Безымянная могила, тропа к которой зарастет, не пройдет и года.
— Басни какие, — буркнул Портос.
— Однако за нарушение Закона ее в любом случае ожидает Суд Творца, что тоже неизбежно. Но пока Творец занят, а я — и не просите меня, о, нет и не пытайтесь — не собираюсь его призывать, поскольку одного Парижа на нас двоих не хватает, делайте то, что зависит от вас. В случае крайней необходимости, разыщите его сами. Вы ведь, господа, на многое способны, когда вам задевают трепетные струны того, что вы называете верностью, честью и благородством.
— Она скончается? — спросил Арамис в отчаянии.
— От любви, — повторил отец Виктор, теряя последние остатки терпения. — Все в конечном итоге умирают от бескорыстной, невысказанной, безнадежной любви, разбивающейся о скалы холодного безразличия. Неужели это не очевидно?
— От любви к ее постояльцу? — все же пожелал убедиться Арамис в том, что правильно понял этого философа. В любое другое время Арамис нашел бы о чем поговорить с этим неприятным человеком, он может быть даже зачитал бы ему свои поэмы, но сейчас трепетные струны его души были слишком задеты.
— Скорее всего, — подтвердил его догадки отец Виктор.
— Надо же, — присвистнул Портос. — Кто бы мог подумать.
— Послушайте, — Арамис порывисто обошел кровать, приближаясь к Портосу, — а ведь святой отец прав! Это многое объясняет. Во всяком случае это единственное толкование всем ее жертвам и безрассудным поступкам. Любовь сглаживает все противоречия и заполняет все пустоты.
— В сюжете, — пробурчал в густые усы отец Виктор, но его не расслышали.
— Бедняжка! — в очередной раз проникаясь, воскликнул Арамис. — Несчастная вдова! Угораздило же ее влюбиться в самого неподходящего из всех возможных кавалеров. Какой ужас! Какая трата времени и чувств! На погибель себе! Ах, как же я непроницателен!
С каждым словом воскрешаемая памятью нелепая история представлялась ему все трагичней и все печальней.
— Тем не менее, время мы продолжаем тратить, — объявил отец Виктор. — Безвозвратно утекающие из-под пальцев мгновения — вы слышите их? Капли влаги на стенах бездонного каменного колодца, объятого Сатурном, пожирателем детей своих. Их не воротить назад. Действуйте, господа.
— Что же вы предлагаете делать? — спросил Арамис, находясь во власти поэтического образа.
— Зовите вашего третьего мушкетера.
— Но он на дежурстве, мы же вам объяснили, — сказал Портос.
— Король умрет не сегодня, а эта квартирная хозяйка — вполне вероятно, что именно сегодня. Неужели вы позволите ей умереть, не простившись с тем, ради которого она прощается с жизнью, бессердечные вы роялисты?
Арамис вспыхнул от этих слов, которые довольно точно передали его собственные отягощенные виной и стыдом мысли. Желание поскорее очиститься от этих чувств в лоне Церкви все сильнее овладевало им. Уж не сам ли Господь Бог послал к нему этого священника, чтобы напомнить о не принесенных обетах?
— Вы не знакомы с нами, отец Виктор, но торопитесь обвинять в бессердечности, словно вы сами и есть Судья. Не спешите с выводами, отец мой.
Будущий аббат вышел в коридор.
— Куда вы, Арамис? В такой мороз?
Портос бросился за другом, накидывая на его плечи плащ, а на голову — шляпу.
— Останься с ней Портос, как бы этот служитель церкви не навредил ей. Чует мое сердце, он сейчас вспорет себе руку и вольет свою кровь в жилы мадам Лажар.
Глаза Портоса округлились.
— Что за чертовщина?
— Потом, милый друг, потом, Базен тебе все расскажет. Я скоро вернусь, а ты не отходи от мадам ни на шаг.
— Вы сказали мне «ты»!
Из всех потрясений этой ночи, последнее оказалось для Портоса самым сокрушительным.
========== Глава сорок первая. Diliges proximum tuum sicut te ipsum ==========
Арамис снова мчался по скользким мостовым, стискивая эфес шпаги. Стремглав долетев до караульного помещения, задыхаясь и кашляя, он все же сумел выяснить, что Атос несет пост возле покоев королевы. Задержать Арамиса, напоминая об уставе и королевском покое, угрожая гауптвахтой и взывая к доводам рассудка, не представилось возможным ни одному из тех малочисленных знакомых гвардейцев и лейтенантов, что встретились на его пути. Поэтому Арамис, ворвавшись в Лувр через малый подъезд, поспешной и неслышной тенью прокрался по холодным коридорам, по счастью пустующим, как и все остальное этой проклятой ночью.
Атос, прямой как стрела, стоял навытяжку у колонны, должно быть, уже четвертый час, и даже необыкновенно взъерошенный облик Арамиса, внезапно возникший перед ним, не заставил его пошевелиться, хоть несказанно удивил.
— Друг мой! — зашептал Арамис, хоть в гулком коридоре никого кроме них не было. — Вам следует немедленно покинуть пост и уйти со мной.
— Что стряслось? — одними губами проговорил Атос. — Что с вами случилось?
— Со мной ничего не случилось, но случилось с вашей хозяйкой.
Атос заметно вздрогнул и приподнял брови.
— Мы нашли ее с Портосом несколько часов назад. На улице Турнель. На морозе. Зарезанной.
— Проклятие! — вырвалось у Атоса. Он резко побледнел и сходство его с мрачной статуей заметно повысилось.
— Ты ни в чем не виноват, — поспешил предупредить чувства друга уже умудренный опытом Арамис. — Послушай же меня, ты ни в чем не виновен!
Атос отступил на шаг и наткнулся спиной на холодный мрамор колонны.
— Дьявол.
— Именно так, дьявол, дьявол виноват, злой гений, но никак не ты.
— Я оставил ее в том зловещем доме. Я прислушался к ее глупостям, развернулся и ушел. Черт меня побери.
— И правильно сделали, она сама себе хозяйка.
— Ты говорил, что мне следовало силой утащить ее. Ты был прав.
— Нет-нет, друг мой, я заблуждался! На все воля божья — что должно было случиться, то и случилось.
— Проклятие, — повторил Атос, закрывая глаза. Арамис поспешно схватил его за воротник, зная уже, как быстро может проиграть этого человека его собственным призракам.
— Я виноват, — горячо зашептал шевалье дʼЭрбле. — Это я виноват, друг мой! Мое поручение она выполняла. По моей просьбе познакомилась с Мари. Во всем виноват один лишь я. Не бери на душу мой грех.
Атос молчал. И его молчание было хуже любых слов.
— Не молчите! — взмолился Арамис. — Говорите! Ругайте меня! Но потом. А теперь пойдем, пока не поздно.
— Не поздно? — эхом повторил Атос.
— Она еще жива.
Атос снова содрогнулся, будто пробужденный от глубокого сна.
— Вот и хорошо, — сказал он без видимости облегчения. — Ей помогают?
— Портос, Гримо и какой-то священник, полулекарь — Гримо повстречался с ним на улице и тот предложил свои услуги. Я полагаю, мадам Лажар была атакована женщиной.
— Женщиной? — губы Атоса совсем побелели, хоть он не смог бы облечь в слова то роковое предчувствие, что внезапно поразило его. Но даже если бы он смог признаться в нем перед самим собой, то тут же от него бы и отмахнулся: Атос уже знал, что не стоит доверять тем жестоким воспоминаниям, что в последнее время все чаще обретали форму оживших галлюцинаций. Он вспомнил слова Арамиса и свои собственные: его квартирная хозяйка обладала способностью сводить людей лицом к лицy с их фантазмами.
— Да, женщиной, — повторил Арамис. — Раны нанесены тонким лезвием, по всей вероятности, дамским стилетом. Герцог и его головорезы не стали бы пользоваться подобным оружием.
Оцепенение овладевало Атосом — душа его, защищаясь от злого рока, каменела.
— Зачем же вы примчались сюда, чтобы сообщить мне эти новости посреди дежурства? Что я могу теперь поделать? Ничего не изменишь. Я не могу покинуть пост, и, главное, не понимаю, с какой стати.
Вот это и было самым сложным вопросом, на который Арамис не знал, как толком ответить. Ему непременно хотелось, чтобы Атос понял сам, не заставляя его пускаться в пространные объяснения. Но Атос не желал ничего понимать, поглощенный тем, что казалось ему зловещей судьбой, родовым проклятием и карой небесной. Ему ведь, несомненно, думалось, что все, к чему бы он ни притронулся, суждено рассыпаться вдребезги. Да он сейчас погонит самого Арамиса и не пожелает более никогда встречаться с ним, решив, что заразит и его проказой. Арамис и не подозревал, насколько близок был к истине.
— Проститесь с ней, — просто сказал он.
По лицу Атоса пробежала судорога.
— Это ни к чему. Меня с этой женщиной ничего не связывает.
— Бросьте! Бросьте, Атос! — Арамис снова затряс его за воротник. — Ваше презрение ко всем дочерям Евы тут не к спеху. Прошу вас, забудьте о нем на один час.
Ужасное подобие улыбки исказило правильные черты графа де Ла Фер.
— Что вам надо от меня?
— Сочувствия, всего лишь человеческого сочувствия.
Арамис уже не отдавал себе отчета, зачем ему так необходимо было добиться милости, которая его самого не касалась. Удивительная и несвойственная ему бескорыстность овладела им; все затопляющее человеколюбие, необъятное и светлое, способное сокрушить горы, изгнать всех дьяволов и свергнуть все преграды лишь одной улыбкой. Ни один богословский труд не способен был описать это чужеродное природе Арамиса всеобъемлющее чувство, касающееся всех людей, и ни одного в частности. Ему внезапно вспомнилось хмурое чело отца Виктора. Впервые на своем коротком веку Арамис познал, из каких побуждений становятся священниками. Душа Арамиса преисполнилась любовью Создателя.
При этом ясная, как божий день, свежая теологическая сентенция из будущей диссертации посетила Арамиса: творец никогда не жертвует собой, а лишь отдается. Он отдается любви — чужой любви, с которой отождествляется, ничего не требуя взамен. Вот что означала бескорыстность.
Шевалье дʼЭрбле осенил себя крестным знамением, впервые осознанно. Он осенил себя символом отдачи, но не жертвы.
— Сочувствия? — пробормотал Атос, удивленно наблюдая за неожиданным просветлением в глазах Арамиса, будто шире раскрывшихся и ярче засиявших.
Благодать Творца касается каждого, кто встречает ее на своем пути. Некий потайной механизм с железным скрипом повернулся в душе Атоса, отодвигая ржавые засовы и отворяя наглухо запертую дверь. Веки его задрожали. Губы приоткрылись. Ладони сами собой развернулись.
Атос снял шляпу и склонил голову. Арамис стянул перчатку и опустил длань на склоненную голову.
— Благословляю вас, — сам не понимая откуда и почему произнес Арамис, но твердо зная, что в данный момент имеет на это полное право.
Спустя мгновение оба мушкетера в полнейшем недоумении взирали друг на друга, не узнавая самих себя. Но и это мгновение бесследно прошло.
— Пойдемте со мной, ради бога, — сказал Арамис. — Пойдем со мной затем, что тебе не о чем будет сожалеть в дальнейшем и не в чем будет упрекнуть себя. Так правильно. Так надо. Я так хочу.
Атос кивнул, надел шляпу и покинул пост, никому ни о чем не доложив.
Двое друзей мчались по замерзшему городу. Дорога от Лувра до улицы Феру заняла не более семи минут.
Атос вошел в опочивальню своей квартирной хозяйки. Трое мужчин успели обмыть раны и обернули женщину в простыни. Будто в саване лежала мадам Лажар, и сохранившаяся сторона ее лица была повернула к свету свечей. Темные кудри с редкими проблесками серебряных нитей — слишком ранняя седина — разметались по подушке.
— Выйдете, — приказал отец Виктор. — Все, кроме объекта.
Все вышли.
Атос застыл у порога.
Атос застыл у порога, но заставил себя сделать шаг, потом еще шаг. Звон его шпор и бряцанье шпаги и пистолетов нарушали величественную тишину смертельного покоя. Атос остановился, развязал плащ, стянул перчатки, отстегнул портупею и беззвучно опустил на пол все атрибуты суетного мира. Еще шаг, и он стоял у изголовья.
Движимый безотчетным знанием правильности, он опустился на одно колено, склонил голову и целомудренно взял руку умирающей женщины в свою.
— Прошу простить меня, сударыня, ибо я грешен перед вами, — прошептал Атос, касаясь губами окоченевшей кисти.
Губы наткнулись на нечто твердое и холодное — выпуклые грани камня.
На безымянном пальце вдовы Атос увидел кольцо с сапфиром — свадебный подарок его покойного отца его покойной матери. Нечеловеческая дрожь пробежала по его телу. Атос в ужасе вскочил и каблуком ботфорта наступил на какой-то предмет. Послышался лязг. Атос опознал свой собственный кинжал. Лезвие было бурым от запекшейся крови. Атос прижал руку ко рту, сдерживая рвущийся из груди крик.
Огромное зеркало в гостиной на Королевской площади, зеркало женщины, больше всего на свете любящей смотреть на себя. И этот запах… удушливый аромат дорогой амбры и мускуса, смешенный с запахом волос и кожи, запах который и за тысячу лиг ни с чем не спутаешь.
Атосу не нужно было присутствовать при кровавой сцене в глухом коридоре, он отчетливо увидел ее, так, будто сам же и сотворил. Совершенно не представляя себе, как такое возможно, Атос предельно ясно осознал, почему мадам Лажар отказалась покинуть тот дом. Пророческое наитие ударило в него ядром и разорвалось.
— Нет! — хотел закричать Атос, голыми руками сжимая лезвие кинжала. — Нет! Не может быть!
Но голос его не слушался. Граф де Ла Фер онемел, и лишь беззвучно шевелил омертвевшими губами.
Охваченный непростительным безумием, он бросился к женщине на постели, и схватил ее за плечи. Голова ее безвольно метнулась и развернулась к нему левой стороной. Глубокая красная борозда вечной отметиной пересекала все его очень красивые черты.
— Боже милосердный! — вскричал Атос и голос, ударив об стены, вернулся к нему страшным эхом, поразив и его самого.
На звериный этот рык в комнату ворвались четверо остальных мужчин.
Портос с грохотом распахнул дверь, Арамис влетел, Гримо споткнулся о портупею. Отец Виктор со смесью жалости и, не скроем, несколько мстительного упоения усмехался в усы.
Атос, запрятав лицо в волосы мадам Лажар, сжимал ее в неистовом объятии, и Арамису показалось, что не женщину из плоти и крови пытался удержать он в своих руках, а собственную душу, стремившуюся прочь от него за порог небытия. Плечи его тряслись.
— Дьявольщина, что он делает?! — воскликнул Портос, никогда прежде не видевший Атоса в столь несдержанном порыве.
— Полубог обретает человечность, — многозначительно прокомментировал отец Виктор.
— Атос!
Арамис коснулся его плеча, понимая, что происходит нечто из ряда вон выходящее, о чем он и подозревать не мог, когда преисполнялся человеколюбием. Но Атос ничего не видел и ничего не слышал. Лишь дух крови и спирта доносился до него, запах собственной души.
— Отпустите ее. Да выпустите же ее, вы ее убьете! — голосом разума Арамис попытался оторвать Атоса от женщины, но Атос был глух как к голосам, так и к разуму.
— Портос, оттащите его! — призвал Арамис к силе. — Она и так еле дышит, он ее задушит!
Портос сомкнул ручища на локтях Атоса, пытаясь развести их в стороны, но Атос, сопротивляясь, напряг мускулы, и лишь крепче сжал бездвижное тело. Гигант схватил его за плечи, но с таким же успехом можно было пытаться выдрать камень из кладки старинного замка. Портос был силен, и Атос подался назад, уступая его силе, но женская фигура повелась за ним, и оба будто слились в одно неразделимое целое.
