сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 68 страниц)
Но кто может с точностью сказать, что творилось в его душе? Кто может прочертить ту грань, что проходит между любовью к ближнему и любовью к себе? Любим ли мы себя, отраженных в любящих глазах своих друзей, или друзей своих в себе мы любим, их прекрасные образы, заполняющие нас? Дрожа от страха перед потерей друга, страшимся ли мы за его угасшее будущее, или собственного одиночества страшимся, засухи и опустения осиротевшей земли, по которой обречены отныне ходить? Близкие наши — разве можно отделить их от нас самих? Разве не становятся они неотделимой частью нас, членом собственного тела, органом собственной души? Они живут в нас, а, умирая, превращая души наши в кладбищенские дворы. И вина — разве не является она попыткой сохранить нашу власть над теми, кто посмел действовать отдельно от нас, проявляя собственную волю, ничем не связанную с нашей?
Арамиса обуял ужас, которого он не знал никогда прежде, потому что прежде никогда не оказывался виновным пред тем, кого так сильно любил. Он устрашился собственного будущего, безрадостного и горького. Он представил себя преследуемым неизбывной потерей и ничем не искупляемой виной; таким, каким станет в тот миг, когда Атос навсегда сомкнет глаза. Любовь к ближнему является наивысшим проявлением самолюбия.
Будто отвечая на невысказанные мысли ближнего своего, Атос сумел произнести:
— Что бы со мной ни случилось впредь, знайте, что это не ваша вина. Не упрекайте себя, вы ни в чем не виновны, ни передо мной, ни перед богом. То, что я сделал, я сделал по собственному желанию и по своей воле. Я, никто иной. Помните об этом, больше я ни о чем не прошу.
Даже умирая, Атос не подумал о себе, а о том, перед кем был ответствен.
— Нет! Нет, не уходите! — вскричал Арамис, словно внезапно осознавая всю подлинную серьезность положения. — Лекаря, черт возьми! Портос! Кто-нибудь, помогите!
========== Глав двадцатая, в которой выясняется, что спасти мушкетера не так просто, как кажется с первого взгляда ==========
Луна взошла и посеребрила старинный город Ангулем и элегантную площадь Луваль, залитую кровью и усыпанную бездыханными телами. Селена глядела на кровавое побоище равнодушным взором существа, что зрело начала и концы сотни, тысячи, миллионы раз, и ничто более не могло вызвать ее потрясения, ни смерть, ни любовь. Но если бы случайный прохожий оказался на месте действия нашего повествования в это самое время, он смог бы с интересом отметить две похожие композиции, образовавшиеся на двух противоположных сторонах четырехугольника, и обе эти мизансцены воплощали классический образ, известный читателю как Пьета.
Арамис, уложив на колени голову Атоса и зажимая руками колотую рану на его груди, взвывал к глухим небесам. Пальцы его согревала теплая кровь. Портос тряс вдову покойного господина Лажара, как тряпичную куклу. Он прижался ухом к ee груди и осторожно стукнул по ней кулаком так, что грудная клетка могла бы треснуть. Зато воздух со свистом и хрипом проник в легкие. Вдова закашлялась и очнулась. Первым, о чем она вспомнила, придя в себя, был ее постоялец.
— Экипаж… — прохрипела она.
— Что? — переспросил Портос.
— Экипаж… скорее… там, вниз по улице… догоните его… отвезите его к кюре…
— Портос! — окликнул Арамис срывающимся голосом. — Лекаря! Немедленно! Мы потеряем его!
Гримо, обегая площадь, стучал в ворота и двери домов, но ни один ключ не повернулся в скважине. В этот поздний час жители Ангулема предпочитали оставаться слепыми и глухими к беспорядкам, столь часто творящимся на улицах и площадях Франции семнадцатого столетия.
Разрываясь между двумя просьбами, Портос решил внять словам вдовы, поскольку она говорила дело: он сам видел экипаж, трусливо покидающий площадь во время стычки. Будучи человеком конкретного действия, а не пространных слов, Портос вскочил в седло и поскакал вниз по улице.
Он нагнал повозку несколько минут спустя, в нижней части города. На козлах сидел хмурый молодой человек в черной сутане.
— Поворачивай! — рявкнул Портос, поравнявшись с экипажем.
— И не подумаю, — отвечал возница.
— Тогда спрыгивай, срочно нужна карета! — Портос сказал это тоном, не терпящим возражений, но семинарист не дрогнул. — Человек умирает, — на всякий случай добавил Портос, взывая к слабости человеческой, прежде чем пустить в ход силу.
— Найдите себе другое средство для передвижения, сударь, — огрызнулся брат Огюст.
Этого оказалось достаточно — Портос схватил его за шиворот и бросил оземь.
— Вы пожалеете об этом, грубиян! — закричал пострадавший. — Я отомщу вам! Я вытесню вас на задворки сюжета!
Но Портос, не слыша его, схватил поводья и остановил лошадей. Привязав своего коня позади экипажа, Портос развернул карету и, хлеща поводьями что есть мочи, направил ее туда, откуда приехал.
На площади ничего не изменилось. Фигуры пребывали в том же расположении, в котором Портос их покинул. Приблизившись к друзьям, он увидел, что Арамис находится в состоянии едва ли менее плачевном, чем Атос. Вдова же, не вставая с земли, размерено раскачивалась взад-вперед подобно маленьким детям, что пытаются себя успокоить.
Портос в который раз за свою жизнь подивился тому, насколько хрупко и слабо человеческое существо как телом, так и духом. Сам он был рожден под счастливой звездой, сделавшей его непоколебимым и непроницаемым для ветров судьбы. Подобно морскому утесу, способному выдержать любое стихийное бедствие без видимых потерь, Портос с величественным снисхождением глядел на несущуюся по волнам судьбы морскую гальку.
— Тысяча чертей! — вскричал гигант, нагибаясь и принимая Атоса из рук Арамиса. — Придите в себя, друг мой! Что вы, как девица, разваливаетесь на куски? Ран никогда не видели?
Эти слова привели Арамиса в чувство и краска прилила к его щекам. Он вздрогнул, вскочил с земли и помог Портосу устроить Атоса в экипаже. Гримо, потерянный и беспомощный, смотрел на мушкетеров с невысказанной мольбой.
— Залезай в карету к господину, — помог ему Арамис.
— По коням! — приказал Портос, снова запрыгивая на место возницы.
Арамис вскочил в седло. Лошадь Гримо топталась у экипажа.
— Куда теперь? Где искать лекаря?
Пока вопросы Портоса безответно провисали в ночи, он вспомнил кое-что еще и хлопнул себя по лбу.
— Хозяйку забыли!
— Какую хозяйку, Портос, вы бредите? — недоуменно переспросил Арамис.
— Хозяйку с улицы Феру, мадам Лажар! — Портос снова соскочил с козел, устремляясь к вдове. Подхватив и ее, он вернулся к экипажу.
— Господин кюре, — все приговаривала она. — Отец Сандро! — вдова то ли звала, то ли пыталась объяснить, где искать помощи.
— Она не в себе, — заметил Портос, и, прибегая к своему излюбленному методу, отвесил вдове оплеуху, после чего в ее взгляде появилась осмысленность.
— Почему она здесь?! — убедившись в трезвости рассудка Портоса, с огромным изумлением вопросил Арамис.
— Я не знаю, — признался Портос. — И не знаю, куда ехать.
— В собор, — предложил Арамис. — Туда нас, по крайней мере, впустят.
— Хозяюшка, а вы ко мне.
Портос затащил ее на козлы рядом с собой и обхватил за талию. Вдова, не сопротивляясь, приникла к плечу Портоса. Арамис взял под уздцы лошадь Гримо, и процессия устремилась к собору Святого Петра Ангулемского, чьи башни виднелись отовсюду в городе. Мрачными пятнами затмевали они звездное небо.
Колокола загремели вновь, оповещая о том, что всего лишь час прошел после того, как всадник въехал на площадь. При этом звуке вдова покойного Лажара разрыдалась, орошая влагой рукав Портоса. Можно было подумать, что колокола звонили по ней.
— Как вы здесь оказались? — спросил Портос у вдовы.
— Я… я… — вдова не знала, как объяснить свое появление, и ответила на вопрос вопросом: — Но как очутились здесь вы, господин Портос?
— Счастливый случай, необъяснимый, как и все совпадения, — Портос оказался более разговорчив, чем вдова. — Епископ Люсонский, по дороге в Париж, пожелал сделать крюк и заехать в Ангулем. Свою свиту он оставил в Клермоне, а нам с Арамисом приказал сопровождать его. Арамис утверждал, что его преосвященство намерен тайно встретиться с королевой-матерью. Его предположения подтвердились: мы сопроводили епископа во дворец губернатора, старого герцога дʼЭпернона, где пребывает ее величество. Здесь епископ настоял на своем желании остаться без охраны и отпустил нас. Мы отправились обедать в «Орлеанскую деву», а бдительный Мушкетон, стоя у порога трактира, заметил Гримо, скачущего по улице. Он окликнул его. Гримо придержал коня и в двух словах успел сообщить моему радивому слуге, что его господин должен находиться сейчас на пути ко дворцу губернатора. Мушкетон вызвал нас с Арамисом, а мы, несказанно удивляясь и радуясь близкой встрече, оставили на произвол судьбы жирных каплунов, которым, к сожалению, не успели воздать должное, и недолго думая проследовали за Гримо обратно ко дворцу. По дороге до нашего слуха долетел звон шпаг, столь сладостный для наших ушей, что мы не решились обойти его стороной. Каково же было наше возмущение, когда мы поняли, что на самом деле происходило на этой проклятой площади! Черт возьми, еще несколько минут, и мы бы опоздали!
— Невероятно, — произнесла вдова.
— Вот и я так думаю, — согласился Портос, сияя от незримого, но ощутимого присутствия Рока. Так бывает с каждым из нас, кто хоть когда-либо сталкивался с направляющей дланью Фортуны, благосклонной к нему. — Судьбе было угодно, чтобы мы оставались верны нашей клятве.
— Судьбе было угодно… — повторила вдова, всхлипнув.
— Бросьте, хозяюшка, — весело сказал Портос, угадав ее намерение разрыдаться, — уверяю вас, что Рок не направил нас сюда за тем, чтобы мы проводили нашего друга Атоса в последний путь. Но как же оказались здесь вы?
Вдова не успела ответить: стены собора выросли перед экипажем.
Арамис соскочил на землю и побежал по ступеням к входу. Оказавшись на паперти, он застучал в церковные ворота, запирающиеся с приходом тьмы. Фасад храма, днем похожий на фламандское кружево, а ночью — на зловещую паутину, наступал на него, пригибая к земле. Строгие взоры каменных святых обратились к нему. Арамису казалось, что он утратил всю присущую ему легкость и никогда не сумеет заново ее приобрести. Мушкетер стучал и стучал, и продолжал бы стучать целую ночь, сбивая в кровь кулаки, но засов заскрипел, створка ворот отворилась, и в проеме показался огромный священник с двойным подбородком. Несмотря на тучность святого отца, его широкие плечи и торс излучали мощь и силу, присущие античным титанам. Он держал в руке тяжелый канделябр. За его спиной отблески свечей плясали в нефе, казавшимся бесконечным туннелем, ведущим в преисподнюю. Своды собора терялись в не менее бескрайней высоте.
— Отец мой! — Арамис не выдержал тяжести собора и упал на колени.
— Что с вами, сын мой? — спросил аббат, выходя за порог.
— Помогите! — в отчаянии проговорил Арамис.
— Встаньте с колен, здесь вам не откажут в помощи.
— Шевалье дʼЭрбле, — опомнившись, представился Арамис. — Я служу королевской гвардии. Мой друг тяжело ранен. Мы чужие в этом городе и нам не к кому обратиться. Нам срочно нужен лекарь, иначе мой друг… умрет.
Аббат открыл ворота пошире, оглядел площадку под папертью, и, увидев странную кавалькаду, сделал приглашающий внутрь жест. Портос вынес из экипажа Атоса. Все члены процессии проследовали за аббатом вниз по винтовой лестнице. Из левого крыла трансепта ступеньки уводила в комнаты, расположенные возле крипты. «Странный выбор жилья», подумал Портос, опуская Атоса на кровать.
Аббат сперва оглядел, а потом и ощупал бесчувственного мушкетера. В его взгляде Арамису не увиделось ничего ободряющего.
— Этот господин потерял много крови, а рана на бедре, кажется, задела артерию. Вы правильно сделали, что не выдернули из нее кинжал.
— Дьявольщина! — выругался Портос.
— Не ругайтесь в божьем доме! — с негодованием воскликнул Арамис. — Вы ведете себя как последний мужлан! Прекратите орать! Вы сводите меня с ума!
— Успокойтесь, сын мой, — примирительно сказал кюре. — Я и сам не образец прилежания. Бог простит.
— Нет, не простит! — Арамис развернулся к Портосу, испепеляя его взглядом. — Бог не прощает нечестивцев! Вы грубиян! Невежа! Низкий вы человек!
Тяжело дыша, дрожа от ярости и сжимая эфес шпаги, Арамис готов был наброситься на Портоса. Портос, замерев с открытым ртом, решал, как ему поступить. Будь на месте Арамиса кто-нибудь иной, он не стерпел бы ни одного из подобных оскорблений. Но перед ним стоял человек, которого он считал своим братом. А Портос способен был отличить в своем брате проявление бессилия от проявления жестокости.
— Друг мой, — сказал Портос, опуская руку на плечо Арамиса. — Вы расстроены и не владеете собой, но все уладится. Атос силен телом и духом, и его не так просто прикончить, как вам кажется. Он дышит, посмотрите же? Видите, он дышит, — Портос развернул Арамиса к кровати, указывая пальцем на слабо вздымающуюся грудь Атоса. — Дышит! — В третий раз повторил Портос.
Но тщетно. Оставив в покое Портоса, Арамис повернулся к вдове покойного Лажара, сжавшуюся в дальнем углу комнаты.
— Это вы! — вскричал он. И, набросившись на нее, схватил за горло. — Почему вы здесь? Из-за вас! Проклятая женщина! Из-за вашей глупости! Вы не могли сдержать язык за зубами! Зачем вы рассказали ему? Зачем вы не дождались меня? Как вы смели выдать чужую тайну?! Вы заслуживаете смерти!
Портос схватил Арамиса попытался разнять железную хватку не человеческих пальцев, а клешней.
— Опомнитесь! Отпустите бедную женщину! Не берите грех на душу! Вы убьете ее в божьей обители! Да перестаньте же, черт вас возьми!
В отчаянии, ищущем выхода, Арамис издал нечто среднее между стоном и яростным воплем, но вдову отпустил. Дрожащая мадам Лажар не сопротивлялась и, казалось, была бы не прочь удовлетворить ярость Арамиса. Портос на всякий случай перегородил собой пространство между вдовой и обезумевшим товарищем. Держась за горло, хозяйка прохрипела:
— Он прав, он тысячу раз прав, я заслужила.
Священник, наблюдавший за этой сценой с нахмуренными бровями, скрестил руки на груди. На его лице отражалась странная смесь отвращения с восхищением. Проявление столь сильных чувств манило его и одновременно отталкивало, как все то пошлое, к чему нас страстно влечет в тайне от самих себя.
— Как вы сказали? Шевалье дʼЭрбле? — внезапно спросил святой отец.
Услышав свое имя, Арамис вздрогнул. Аббат словно силился воскресить воспоминание, запрятанное далеко в уголках памяти.
— Арамис, мое имя — Арамис. Арамис.
Произнеся свое имя трижды, мушкетер будто вспомнил, кто он таков, и прикрыл рот рукой. В глазах Портоса он увидел свое отражение. Ужасаясь и ненавидя самое себя, он попятился к двери, собираясь выйти вон.
— Постойте!
Аббат приблизился к Арамису и вгляделся в его лицо, потом в лицо Портоса, а затем и Атоса.
— А вас как зовут?
— Портос. А раненый — наш друг Атос. Мы — мушкетеры его величества, — не без тщеславия представился он.
— Боже праведный, — тихо проговорил святой отец. — Нет, не может быть, это какая-то ошибка! Кто-то что-то напутал. Этого нельзя допустить! Ни в коем случае!
— Нельзя допустить! — как греческий хор вторила ему вдова.
— Конечно, нельзя! Он не может умереть… хотя, как знать… с другой стороны, как знать…
— Брат Огюст, — подала голос вдова, — он, должно быть, еще в городе, может быть, он сумеет помочь?
— Как вы сказали??? — переспросил аббат ошарашено. — Брат Огюст???
Аббат пристально посмотрел на вдову, потом снова на мушкетеров, и в его взоре было неописуемое изумление.
— Пойдемте, — сказал он, обращаясь к вдове. — Дама мне подсобит, а вы ждите здесь, господа, я скоро вернусь с подмогой. Я найду вам лекаря. Надеюсь, еще не поздно.
— Поспешите, святой отец, — попросил Портос.
— Поспешите! — умоляюще повторил Арамис.
А Гримо, все это время скорбно стоящий в изголовье господина, как ангел над надгробием, посмотрел на аббата взглядом совсем уж невыносимым.
Аббат повел вдову покойного Лажара вверх по лестнице обратно в неф, и остановился у капеллы святого Иосифа, озаренной множеством свечей.
— Вы сказали «брат Огюст», не так ли? — переспросил священник. Вдова кивнула. — Откуда знаком вам брат Огюст? Кто вы, женщина? И почему я с вами не знаком?
— Его приставил ко мне местный кюре, отец Сандро, — отвечала вдова по порядку. — Я — вдова покойного Лажара, родом из города Парижа. Разве мы должны быть знакомы?
— Смею надеяться, что я имею честь быть представленным всем членам нашего клана, даже брату Огюсту, — отвечал аббат с некоторым высокомерием, — но вас вижу впервые.
Пронзенный внезапным подозрением, аббат взял вдову за подбородок и повернул ее голову к источникам света, заглядывая под чепец.
— Сестра Аврора, уж не вы ли это, опять переодетая?!
— Вовсе нет, — пробормотала вдова, — я — вдова покойного Лажара.
— Нет, вы, действительно, не Аврора, — подтвердил аббат. — Кто же вы и почему принесли на мой порог чужого умирающего протагониста?
