сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 68 страниц)
Останься у Атоса способность смеяться, он посмеялся бы над собой. Благие намерения смешны, он должен был давно зазубрить этот урок. Но и этой способности у него не осталось. Будь у него силы, он достал бы шпагу и заколол насмешника, пожелавшего глумиться над ним. Епископская сутана не остановила бы его, и даже, возможно, присутствие королевы не остановило бы его, но у Атоса не было сил. Их хватало лишь на то, чтобы сохранять относительную ясность сознания. Все, что оставалось у Атоса, была вера в правду. И вера эта была смешной и нелепой, как он сам: ни жив ни мертв, призрак собственной матери, чье имя он посмел использовать.
Каким чудом Атос не рухнул на пол пред ногами королевы и епископа, осталось неизвестным. Нечто удержало его на ногах, но он не посмел назвать сие "нечто" надеждой, ибо ему казалось, что это слово покинуло его лексикон навсегда. Однако в который раз античная мудрость оказалась вернее личных предположений: надеждe суждено оставаться на дне.
- Ваше величество, - промолвил Атос, - ваше величество, - повторил он, взывая к королевскому самолюбию, более чем к справедливости, – вспомните - в вашей власти остановить этот фарс.
- А ведь eго преосвященство прав, - холодно произнесла оскорбленная королева. - Дворянская надменность на знает пределов.
Но искуситель вовсе не выглядел оскорбленным.
- Вы выглядите недовольным, граф де Ла Фер, а зря. Ведь Ее Величеству выпал удивительный шанс удостовериться в тех эпитетах, которыми наделяет молва мушкетерскую роту Его Величества, а вам - получить доказательство чести тех, которым вы открыли столь большой кредит, и в чьи ряды так опрометчиво записались, отказавшись от полномочий, принадлежащих вам по праву рождения. Неужели вы не желаете воспользоваться милостиво предоставленным вам августейшей особой случаем?
- Нет, - возразил Атос. - Не желаю.
- Отчего же? - с искренним интересом спросил епископ.
- Честь, - сказал Атос, - не нуждается в доказательствах. Ею наделяют тех, кому доверяют.
- В доказательствах нуждается любое предположение. Даже существование господа Б-га нашего нуждается в подтверждении, как говорил святой Ансельм Кентерберийский.
Но Атос не позволил сбить себя с толку теологическими сентенциями.
- Вашему преосвященству известно лучше моего, что Ансельм Кентерберийский аргументировал бытие Б-га тем, что он существует прежде всего в разуме человеческом. То же самое можно сказать и о чести тех, в кого мы верим. Я знаю, следовательно, она существует. Этого достаточно.
Епископ изумился.
- Но какова цена вашего доверия, граф?
- У доверия нет цены.
- У всего на свете есть цена, - не унимался епископ.
Эти упражнения в логике совсем измотали Атоса.
- Говоря о чести, вы предлагаете нечестную игру, ваше преосвященство. Не зная, что они в игре, как могут двое других игроков в ней участвовать, не оказавшись заведомо в проигрыше?
- В таком случае, назовите вашу цену, - настаивал епископ. - Если доверие и честь бесценны, разве является цена самой жизни оскорблением доверия и чести?
Возможно, пребывая в более твердом состоянии духа и тела, Атос нашел бы достойный ответ на вопрос епископа. Но он лишь хотел с наименьшими жертвами завершить беседу, являющуюся для епископа философской, а для него и его товарищей - судьбоносной. Если он и посмел сомневаться в Арамисе, он доверял простодушию Портоса. Но, возможно, простодушие Портоса и являлось главной Ахилессовой пятой в абсурдных условиях, предложенных епископом: там, где Арамисом двигала амбициозность, Портосом двигала всего лишь преданность другу.
- Отпустите их с миром и без всяких условий, - просто попросил Атос. - Вы отпустите честных людей, слово дворянина. Заключите меня под арест вместо них. Если вам необходимо кого-то покарать, вы нашли виновного. Я несу полную ответственность за дело герцогини. Если бы не плачевная стычка на площади, письмо Вашему Величеству доставил бы я.
- Вот вы и начали торговаться, сударь, - вновь улыбнулся Ришелье.
И вновь, несмотря на отсутствие склонности к суевериям, показалось Атосу, что он преследуем воплощением чьей-то яростной мести.
- Граф де Ла Фер, - продолжал усмехаться его преосвященство, как никогда прежде похожий на самого Сатану, - мои правила игры напугали вас. Hеужели вы покривили душой, утверждая, что не верите мне и доверяете своим друзьям?
Слова эти оказали на Атоса действие отрезвляющей пощечины. Сильные мира сего наделены властью играть людским судьбами, будто костями, но и простые смертные не лишены выбора. Тень улыбки коснулась лица Атоса. Вина для него всегда была легка на помине, она казалась ему путем наименьшего сопротивления. Епископ Люсонский возoмнил себя высшим судией. Что ж, да будет так. Если он, Атос, собственноручно погубил Портоса и Арамиса, он готов был гореть в аду. Худшего ада, чем он познал на земле, все равно невозможно было представить. Что же до Портоса и Арамиса... "Возлюби ближнего как самого себя", - отозвались вдруг новым смыслом слова старого наставника. B дуэли между виной и стыдом кто берет верх? Атос устыдился недоверия, оказанного им тем, чью честь он защищал. Следовало признать, что в риторическом поединке епископ победил.
Граф де Ла Фер воистину был слишком надменным, чтобы ожидать от простых смертных той добродетели, коей был наделен, но мушкетер Атос должен был допустить равенство тех, кого называл своими друзьями.
- Я принимаю условия вашего преосвященства, - согласился Атос, будто у него был иной выход, - и раз уж я начал торг, соблаговолите же и вы принять мое слово в этой забаве.
Епископ воплощал собой само любопытство, и Атос подумал о том, как, должно быть, томительно скучно этому человеку так долго пребывать вдали от двора, совета и большой охоты за людскими душами, если он готов тратить время на ловушки для простых мушкетеров.
- В память о вашей матери просите, сударь, - бросила королева.
- Ежели господа Портос и Арамис откажутся от вашего предложения, вы, ваше величество, и вы, ваше преосвященство, более никогда не станете делать мушкетерам короля подобные предложения.
Епископ еле заметно кивнул.
- Я прошу, - продолжил Атос, - чтобы герцогиня Неверрская не была скомпрометирована.
Королева ахнула.
- Вы просите нас гарантировать безопасность вашей любовницы, сударь?!
Атос не шелохнулся.
- Я прошу вас сохранить честь дамы, доверившей вам, Ваше Величество, свою жизнь и свою дружбу. Она не первая женщина, поступившая подобным образом, вверяя свою судьбу вашему милосердию. Неужели, в отличие от графини де Ла Фер, она ошиблась?
Королева смотрела на Атоса, но видела свою молодость.
- Вы просите невозможного, - возразила она чуть ли не с сожалением. - Слух о депеше, которую доставили ваши друзья, попавшие под стражу, едва ли не разнесся по всему Ангулему. Присутствующие в зале слышали ее имя, провозглашенное посыльным.
- Осмелюсь спросить: кроме Вашего Величества, разве кто-нибудь еще читал депешу?
Королева бросила взгляд на епископа и этот взгляд был красноречивей ответа.
- Слухами земля полнится, - продолжил Атос. - Никогда не поздно пустить слух о возникшем недоразумении. Разобравшись впоследствии, Ваше Величество поняли: еe сиятельство герцогиня писала вам с просьбой о поддержке ее супруга, герцога Неверрского, в вопросе о Мантуанском наследстве. Именно так поступают преданные жены. В выигрыше окажетесь и вы, Ваше Величество: поддерживая герцога Неверрского, фаворита короля, вы тем самым расписываетесь в верности Его Величеству.
- Как же объяснить арест посыльных при предлагаемом вами стечении обстоятельств? - поинтересовался епископ.
- Ваше преосвященство, - сказал Атос, - вам ли не знать, что гарантия успеха всегда кроется в предусмотрительности?
В глазах королевы появилось нескрываемое восхищение, смешанное при этом с возмущением. Она так и не смогла решить, под каким соусом подавать этого выскочку. Материнские чувства, не окончательно загубленные в Марии Медичи, боролись с оскорблением королевского достоинства.
- Ваши доводы, граф, вески, - отметила королева, - но трупы на площади Луваль, вашей милостью оказавшиеся там: куда их прикажете спрятать?
- Франция в нынешние времена - страна разбоя и произвола, - неожиданно пришел на помощь епископ. - Дуэли, стычки и убийства безнаказанно происходят на каждом шагу и, к сожалению, никого более не удивляют. Давно пора пресечь своеволие необузданных дворянских нравов, не так ли, ваше величество?
- Спесивые дворяне полностью отбились от рук, - согласилась королева.
Хоть и все в нем возмутилось от этих фраз, Атос в очередной раз промолчал. Епископ Люсонский в философской задумчивости созерцал удивительного человека, который, едва держась на ногах, умудрялся сохранять достоинство, не присущее просителям.
- Граф де Ла Фер, - наконец произнес он, напрочь избавившись от насмешливого тона, - вы, еще не оправившись от ран, тщетно пытаясь скрыть свою слабость, пришли сюда, чтобы просить о спасении ваших друзей и герцогини, с которой, готов поклясться кровью Христовой, вы никогда в жизни не встречались. Гарантировать успех вашего предприятия - то же, что пытаться предсказать дыхание ветра; гораздо правдоподобнее было вам самому разделить незавидную участь господ мушкетеров. Какой вам в этом прок?
Атос молчал.
- Будьте любезны, отвечайте, - потребовал епископ, не повышая голоса, и Атосу отчетливо представилось то будущее, что предрекала этому человеку молва. Принять сторону епископа Люсонского означало стать частью нового, иного будущего, и Атос снова осознал, что не смог бы упрекнуть Арамиса, поведи себя тот так, как предрекал епископ.
- Ваше преосвященство, - ответил Атос, - простите меня, но вы снова ошибаетесь. Не каждым предприятием движет прок.
- Если не прок, то страсть, - не колеблясь, парировал епископ. - Какова ваша страсть, граф?
Атос улыбнулся и от этой улыбки королеву бросило в холод, а епископ в очередной раз невольно задумался о государственной необходимости пресечь дворянский бунт буквой закона.
- Между долгом и страстью нет ничего общего, ваше преосвященство, - ответил Атос. - Напротив, это два несовместимых полюса.
Но епископ Люсонский многое повидал на своем веку и сложил прочное и обоснованное мнение о природе людской. Как истинный знаток человеческих душ, он не мог соблазниться высокопарными фразами - они лишь прочнее укореняли в нем то видение мира, которое сложилось у епископа за сотни исповедей и сотни аудиенций.
- Гордыня, вот ваша страсть, - изрек свой вердикт eго преосвященство. И в лице графа де Ла Фер этот вердикт был вынесен всему французскому дворянству.
Атос молчал.
- А теперь просите для себя, сударь, - снова беспрекословно потребовал епископ, и требование прозвучало уничижением.
Атос понимал, что переиграть епископа можно только в рамках его поля. Он понимал и то, что такие люди, как человек в лиловой сутане, несмотря на незаурядный ум и безграничную проницательность, видят в других лишь себе подобных. Мотивы иные, чем те, что движут ими, для них непостижимы. Не из-за заносчивости, отнюдь - из-за загубленного воображения. Так виртуозному музыканту не услышать мелодии, которую он сам же воспроизводит на лютне.
- Я прошу лишь об одном, - произнес Атос. - Я прошу, как и просил придя, сюда, чтобы мое имя было похоронено здесь, и чтобы вы, ваше величество, и вы, ваше преосвященство, забыли о нем, как о дыхании вчерашнего ветра. Граф де Ла Фер умер. Он воплотился в мире живых лишь на сегодня, чтобы сегодня же во второй раз с успехом покинуть этот мир. Могу ли я ожидать подобной милости забвения?
- Да будет так, господин мушкетер, - сказала королева, вставая. - Лишь память о вашей матери я сохраню за собой, о страстной женщине, которая руководствовалась любовью. Ее сын был представлен мне лишь однажды, в ту пору, когда он был пылким юношей, смиренным пред королевами. После той встречи мне не доводилось знать его, - произнесла она с некоторой горечью, но не без облегчения. Подобный сторонник не помешал бы ей, но его преданность была слишком слепой и на ее вкус - слишком бесчеловечной.
Мария Медичи поднялась и протянула Атосу руку для поцелуя. Атос нашел в себе силы приблизиться, склониться над королевской дланью и приложиться к ней обескровленными губами.
- Мы готовы исполнить ваши просьбы, граф де Ла Фер. Но только в том случае, если ваши товарищи окажутся достойными просителя, - сказал будущий кардинал де Ришелье.
========== Глава двадцать шестая, в которой Арамис и Портос участвуют в игре, не подозревая об этом. ==========
Каким-то чудом Атос не лишился сознания и тогда, когда снова находился в томительном ожидании в коридоре у приемной королевы, и тогда, когда епископ Люсонский полчаса спустя явился вновь, в сопровождении слуг хозяина дворца, герцога д’Эпернона, и провел его в комнату с гобеленами на стенах, изображающими сюжет, который он не смог уловить. В комнате пылал камин, и от жара у Атоса совсем помутилось в глазах. Любовь была выткана на гобеленах, охота, или и то и другое, так и осталось ему неизвестным.
Епископу хватило сочувствия усадить Атоса на деревянную скамью, прежде чем щелкнуть пружиной и отодвинуть небольшое зеркало, висевшее на стене. Сквозь потайное отверстие, открывшееся под зеркалом, виднелaсь небольшая комната с письменным столом и секретером. Должно быть, кабинет губернатора. Атос понял, что находящиеся в кабинете не могли знать, что за ними наблюдают.
- Что ж, господин Атос, - сказал епископ с видом зрителя, предвкушающего лицезреть на новой сцене очередную трактовку старой излюбленной трагедии, - глядите, но не совершайте попыток вмешаться в события, которые предстанут перед вашим взором; подобная опрометчивость не сыграет на руку вашим друзьям. Я бы с радостью остался с вами, ибо гораздо интереснее наблюдать за наблюдающим, но судьба избрала меня катализатором сюжетов. Поэтому я пока распрощаюсь с вами.
Епископ вышел и затворил за собой дверь, не повернув ключ в замке. Судя по удаляющимся шагам, по ту сторону двери никого не осталось.
Атос понял, что он свободен и волен поступать так, как ему вздумается. Oн немедленно покинул бы губернаторский дворец, но это пока не представлялось возможным ввиду его плачевного физического состояния. Что бы ни решили Арамис и Портос, было их личным делом. " Боже праведный", - лишь взмолился Атос, - "пусть же они окажутся столь безнадежно глупы, как я сам". Несколько мгновений спустя сквозь потайное отверстие он увидел епископа, вошедшего в кабинет и с самым безмятежным видом усевшегося в кресло за столом.
Как только Портос и Арамис, слегка потрепаные и взъерошенные, но все же не вызывавающие своим видом беспокойства, вошли в кабинет в сопровождении трех кирасиров, Атос привел в движение потайной механизм, повторяя манипуляции епископа. Зеркало вернулось на исконное место и скрыло глазок; роль подглядывающего была не для Атоса. Он расстегнул верхние крючки на камзоле, наконец позволив себе вздохнуть свободнее, и вытянулся на скамье, закрыв глаза. Но стоило ему на миг расслабиться, как жгучая боль затопила все его сознание, и он больше не мог различить, душевным ли был ее источник или физическим. Красная тьма расплылась под веками.
Между тем, в смежном кабинете жестом руки епископ отпустил стражников и остался наедине с незадачливыми мушкетерами.
- Господа, - начал он, - вы совершили государственную измену. Пребывая на действительной службе у короля, вы послужили посыльными его врагам, провоцирующим продолжение распри между королевой и ее сыном. Вас могли ожидать Бастилия и суд, но ее величество готова забыть о вашем проступке и никогда больше не вспоминать. Вы, храбрые люди и преданые слуги, успели показать себя наилучшим образом в нашем путешествии из Авиньона, и я никак не мог ожидать от вас подобного поведения. Возможно, вы сами не отдавали себе отчет в том, что стали орудием в чужих корыстных руках. Мне хочется надеяться, что именно так и есть.
Арамис поднял голову. Он отдавал себе полный отчет в своих поступках, чего нельзя было сказать о Портосе, чья голова по прежнему была склонена в учтивом поклоне. Епископ скривил тонкие губы в улыбке. Он, несомненно, все понял: все фигуры встали по местам, ныне заполнив недостающие пробелы в интересующем его сюжете.
- Господин Арамис, - продолжил епископ, - я несказанно удивлен. Зачем вы принесли депешу королеве? Вы, проницательный человек, несомненно понимали, что мой визит в Ангулем означает лишь одно - грядущее перемирие между матерью и сыном.
