сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 68 страниц)
— Вы наглецы, господа, — сказал Сент-Этьен, — и разговариваете со мной, как со сторожевой псиной, вместо того, чтобы попросить о дружеском одолжении. Проходите, черт бы вас побрал.
Сент-Этьен подвинулся и отворил ворота. Друзья направились к особняку. Не сговариваясь, они решили рассказать обо всем друг другу позже, но прежде, чем заявить о себе лакею, стоящему у кабинета господина де Тревиля, Портос выбрал подходящий момент, чтобы без моментальных последствий шепнуть Арамису: «Хозяйка пропала». Арамис еле сдержал возглас, но Портос уже доложил лакею, что трое мушкетеров явились с рапортом.
— Входите, входите, господа! — послышался из-за отворенных дверей знакомый голос.
Мушкетеры предстали перед капитаном: один измученный, другой взволнованный, а третий сконфуженный. Они сняли шляпы и склонили головы. Тревиль встал из-за стола и приблизился к подчиненным, рассматривая их опущенные физиономии.
— Да на вас лица нету! И почему вы ко мне в неурочные часы? Неужели епископ уже в Париже? Почему вы не в его конвое? Почему никто не доложил мне заранее о его прибытии?! А вы, Атос, почему вы опоздали на полтора дня?!
Тревиль начал гневаться, но мушкетеры знали, что человек этот настолько же вспыльчив, насколько отходчив.
— Господин капитан, — взял слово Арамис, — позвольте осведомить вас: епископ из Авиньона тайным визитом отправился к ее величеству в Ангулем, чтобы вести переговоры о перемирии. Надо полагать, что его преосвященство и ее величество скоро вместе прибудут ко двору и предстанут перед лицом его величества.
— Это мне известно. Но вы почему здесь и не сопровождаете их?
— Нас отпустили.
— Зачем?
— Чтобы совершить еще одно дело государственной важности, — Арамис бросил осуждающий взгляд на Портоса.
— Какое такое дело может быть важнее конвоя этих персон?
— Нас направили в Париж с перепиской от епископа к одной персоне… — Арамис мучительно запнулся.
— К герцогине Неверской, — помог ему Портос. Арамис снова одарил его недовольным взором.
— Ах, это дурацкая история с Мантуанским наследством! Сегодня при дворе я слышал, что некие посланцы от испанского министра Оливареса должны были неофициально прибыть в Париж со своими собственными требованиями. Мантуя, несомненно, местность стратегическая, но сам черт не разберет, что происходит в этой заварухе. Лучше бы мы по старой памяти громили добрых гугенотов, чем связываться с этими застегнутыми на сто крючков ханжами из Мадрида, — Тревиль на секунду замолчал, затем спохватился: — Между прочим, почему Сент-Этьен нарушил устав? Я лишу его месячного жалования за то, что он пропустил вас ко мне в неурочные часы.
— Господин капитан, — Атос впервые заговорил, — прошу вас, не наказывайте Сент-Этьена. Он поступил как благородный дворянин, оказав услугу сослуживцам.
Капитан недовольно кивнул, потом одобрительно хлопнул Портоса по плечу.
— Ладно, так и быть, я спущу ему с рук эту проделку за то, что он пропустил ко мне самых преданных мушкетеров его величества. Значит, вы сопроводили епископа в Ангулем. Велика тайна! Этого выскочку-интригана следует опасаться, попомните мои слова. Я ведь не даром послал к нему вас, а не этого самого Сент-Этьена или кого еще. Этот проныра-епископ пытается склонить на свою сторону весь дворянский цвет, и, надо признаться, ему это удается. Говорят, граф де Рошфор недавно примкнул к его сторонникам. Простите, господа, но я должен был испытать вашу преданность. Теперь я знаю: будь в его конвое не вы, господа, а другие ваши сослуживцы, и мушкетерский полк обеднел бы на несколько голов. А вас, Атос, я не послал вместе с друзьями, потому что понимал: подобное испытание вам ни к чему. Портос, Арамис — епископ сделал вам предложение?
— Сделал.
— И вы отказались?
— Как видите, мы здесь перед вами, — справедливо заметил Арамис, несколько уязвленный тем обстоятельством, что несмотря на полтора года службы, капитан все еще проверял его и Портоса на вшивость, тогда как Атос, вступивший в полк намного позже, незамедлительно заслужил доверие без всяких проверок.
— Мы даже слушать его не захотели! — заявил Портос. — Этот интриган обещал нам золотые горы, но мы лишь пожимали плечами и посылали его ко всем чертям.
— Прямо так и послали ко всем чертям? Его преосвященство?
— Ну, может быть не ко всем, но к одному так точно.
— Вы молодцы, господа, и ваша преданность заслуживает аванса, — Портос и Арамис просияли.
Де Тревиль направился к столу, должно быть, чтобы написать расписку казначею, но не дойдя до этой благородной цели, развернулся и снова предстал перед разочарованными мушкетерами.
— И все же, все же, я недоумеваю: Атос, а вы где были?
— Поскольку вы, капитан, не изволили распорядить и меня в Авиньон, я решил использовать свой отпуск, чтобы провести его вместе с господами Портосом и Арамисом.
— Не может быть!
— Оставаться в Париже без своих друзей казалось мне весьма унылым способом провести время.
— Безумцы! — воскликнул де Тревиль с нескрываемым восхищением. — Неразлучны настолько, что и месяца не можете отдохнуть друг от друга?
— Друзья — это все, на что можно полагаться на этом свете, — мрачно сказал Атос.
— Без друзей становится невыносимо скучно, — сказал Портос.
— Имманентное одиночество, ниспосланное Господом человеку со времен изгнания из Рая, можно восполнить лишь иллюзией неотделимости своей от других, — добавил Арамис.
— Хороши!
На этот раз капитан похлопал по плечу Арамиса и снова направился к столу писать казначею. Ho снова воротился назад ни с чем.
— И все же скажите, Атос, почему вы так бледны, будто от самого Ангулема шли пешком, не перекусив на дорогу?
— Я был ранен, — признался Атос, — но должен был к сроку возвратиться в Париж — мой отпуск, как вам известно, истек позавчера.
— Ранены?! Тяжело?!
Мушкетеры ответили хором:
— Очень, — сказал Портос.
— Средней степени тяжести, — пробормотал Арамис.
— Вовсе нет, — с подобием улыбки произнес Атос.
— Тысяча чертей! Но как это случилось?
— Видите ли, когда мы покидали Ангулем, на нас неожиданно напали… — нерешительно начал Арамис.
— Разбойники! — вскричал Портос, оживленно жестикулируя. — В дороге, в лесах, ночью, ничего не было видно, и из тьмы вдруг выскочили двадцать вооруженных людей в масках.
— Конные или пешие?
— Конные.
— Пешие.
— И те и другие. Должно быть, это были испанцы, — продолжил Портос. — Они вознамерились отобрать у нас кошельки. Мы дрались как черти. Не всех, надо признаться, положили, но успели унести ноги.
— Вы дрались с двадцатью разбойниками, но ранен лишь Атос?
— Он задерживал пеших разбойников шпагой и дагой, покуда мы с Арамисом и слугами стреляли в конных и перезаряжали ружья.
— Ага, — сказал де Тревиль, пытаясь представить себе картину лесного побоища. — Но если стояла непроглядная тьма, как вы узнали, что они в масках?
— Милостью божьей полная луна как раз показалась из-за туч.
— Предводитель держал факел.
— Мушкетон успел разжечь фонарь.
— Но почему вы добирались в Париж через леса, а не по проселочным дорогам?
Мушкетеры не нашли, что на это ответить.
— Все ясно, господа, вам опять стало скучно, и вы ввязались в очередную бессмысленную драку в трактире с заезжими испанцами, — де Тревиль облегченно вздохнул. — А вам Атос, когда вы деретесь, следует меньше пить. Винные пары мешают сохранять сосредоточенность даже преотменному фехтовальщику, коим вы несомненно являетесь, — де Тревиль нравоучительно нахмурился. — Но главное, что вы живы. Деритесь, но деритесь реже. Мне бы не хотелось потерять три лучшие шпаги полка, по словам самого короля. Идите, идите отдыхайте, дети мои, вы свободны.
Но три мушкетера остались стоять как вкопанные.
— Почему вы не уходите? — удивился Тревиль.
— Нам удалось унести ноги от разбойников, но с кошельками пришлось расстаться, — дипломатично объяснил Портос.
— Ах, да, аванс!
Де Тревиль с умиротворенным лицом наконец дошел до стола и написал вексель казначею. Таким образом, в итоге ангулемской авантюры, каждый из мушкетеров разжился десятью пистолями.
От особняка господина де Тревиля трое друзей отправились прямиком в «Сосновую шишку». Там они подобрали себе столик поуединенней, и, отнекиваясь от предложений знакомых присоединиться к ним, завязали беседу, которая протекала за ломившимся от еды столом — в счет будущего аванса.
— Что значит «пропала»? — сразу перешел к делу Арамис, сняв плащ и аккуратно повесив его на спинку стула.
— Почему вы так рано очутились в Париже? Атос, вы же больны, как вы могли отважиться на такое безумство? — спросил Портос, уклоняясь от ответа.
— Немного придя в себя, я уговорил Арамиса без промедлений отправится в путь. Я даже позволил себе отчитать нашего друга за то, что позволил вам уехать одному. Наутро мы уже были в дороге. В Туре мы обменяли экипаж и наших лошадей на свежих, и проскакали до Парижа, останавливаясь лишь на ночлеги.
— И вы до сих пор живы? Атос, это уму непостижимо. Вы сделаны из булатной стали.
— Сталь неоднократно грозила расплавиться в дороге, но тем не менее продолжала скакать без продыху. Атос упрям, как Апостол Фома.
— Я живучее чем предполагал, — вздохнул Атос. — Раны все еще беспокоят меня, но не настолько, чтобы не спросить у вас: куда пропала мадам Лажар, а, главное, что случилось с перепиской?
— Какое вам вдруг дело до мадам Лажар? В последний раз, когда мы с вами виделись, вы крайне нелестно отзывались о ней.
— Прискорбное помутнение рассудка, — сказал Атос. — Право, не знаю, что на меня нашло. Слишком много вина и слишком мало крови, и приведения оживают.
— Вы верите в приведения? — спросил Портос.
— Как апостол Фома. И все же, Портос, куда она подевалась?
— Но апостол Фома не верил в приведения.
— Портос, вы увиливаете. Куда подевалась мадам Лажар?
— Не подевалась, — с раздражением сказал Арамис, — Портос ее проворонил. А проворонив ее, он тем самым, подставил под угрозу известное нам лицо, и все наши усилия свел на нет.
— Мне не казалось, что наши усилия касались исключительно герцогини…
— Ах, молчите, — шикнул на него Арамис. — То есть говорите. Но дельно.
Портос опустил глаза и стал жевать кроличью ногу.
— Говорите, Портос!
— Я не могу разговаривать с полным ртом, это недостойно дворянина, — с полным ртом сказал Портос.
— Я очень рад вас видеть, Портос, после долгой разлуки, но, черт возьми, моя радость обратится в горе, если вы не станете рассказывать, что с вами приключилось в дороге! — Арамис оторвал головку зеленого лука и бросил ее об стол.
— Не расстраивайтесь, Арамис, мы ее обязательно найдем, — ободрил его Атос. — Если когда-нибудь узнаем, где Портос ее потерял.
У Портоса не осталось решительно никаких путей для отступления и поэтому ему пришлось заговорить:
— Я потерял ее в особняке известной нам всем герцогини Неверской.
— Как?!
— В особняк вошла хозяюшка, а вышла другая женщина.
— Другая женщина?
— Из особняка могут выйти сколько угодно женщин, но каким образом это обстоятельство воспрепятствовало мадам Лажар покинуть особняк?
— Я хочу сказать, что незнакомая женщина, вышедшая из дворца, была переодета в графиню де Бельфлор. Я же не мог знать, что это лживая приманка.
— Я не знаком с графиней де Бельфлор, — сказал Арамис с таким уязвленным видом, будто со всеми остальными графинями он вел тесное знакомство, и только с этой не был знаком. — Но при чем здесь ее сиятельство к квартирной хозяйке Атоса?
— «Я, правда, раз себе позволил, хоть и с великим содроганьем, к прохладным лилиям и снегу припасть горящими губами», — мрачно продекламировал Атос.
— К чему это вы припали губами? — с большим интересом спросил Портос, который никогда не слышал, чтобы Атос рассказывал о своих любовных похождениях, тем более в таких витиеватых метафорах.
— Я, слава Богу, ни к чему, кроме стакана с вином, губами не припадал. Но ваш рассказ, Портос, заставляет меня выпасть из понимания того, что попадает в мои собственные уши. Неужели меня опять лихорадит и мне примерещилось, что вы сказали: «графиня де Бельфлор»?
— Я именно так и сказал.
— Кто вас представил графине де Бельфлор? — не мог понять Арамис, оказавшись в нелестном положении третьего, которому неведомо то, что знают двое других.
— Вернее было бы спросить, кто Портосу о ней рассказал.
— Мне рассказала о ней великая актриса, блиставшая на сценах Мадрида и Барселоны, которую я спас от пожара в одной из гостиниц. В благодарность она одарила меня платьем для мадам Лажар. Она ведь тоже пострадала от пожара. Вернее, пострадала ее одежда.
— Портос, что вы несете? Вы вознамерились разыгрывать нас? Это неуместно. Мы весьма устали в дороге.
— Но я говорю чистейшую правду! Атос, неужели вы тоже упрекнете меня во лжи?
— Я верю, что вы говорите правду, но боюсь, что нарушаете законы риторики и изящной словесности. Начните сначала и по порядку. Итак, в гостинице был пожар. Вы спасли великую актрису, а платье мадам Лажар сгорело, поэтому актриса одолжила хозяйке один из ее театральных костюмов, в котором она выступала в комическом амплуа Дианы де Бельфлор. B этом костюме мадам Лажар и отправилась с визитом в особняк. Так ли обстояли дела?
— А вы невероятно догадливы, Атос! Только, позвольте, почему вы сказали «в комическом амплуа»? Актриса уверяла меня — а у меня нет никаких причин сомневаться в этой благородной синьоре, хоть она и испанка, ведь наша королева тоже отчасти испанка — что это великая роль великой женщины.
— Почему вы допустили подобный произвол? — воскликнул Арамис. — Мещанка отправляется на аудиенциюю к знатной даме в бутафорском костюме! Неслыханное дело! Неужели вы решили оскорбить эту знатную даму? Вам не довольно того, что ее честь и так в опасности?
— И в мыслях не было! Напротив, хозяюшка посчитала, а я с ней согласился, что в таком виде ее никто не узнает, что будет гораздо безопаснее не только для нее самой, но и для вашей герцогини.
— Я окружен имбацилами! — Арамис в отчаянии спрятал лицо в ладонях. — Лишь распоследний оболтус не распознает в мещанке — мещанку, будь на ее голове хоть герцогская корона, а в руках — королевский скипетр. И вдова, конечно же, конечно же, была немедленно узнана как подложная графиня, и ее тут же вывели на чистую воду и не выпустили из дворца. Может быть герцог даже заключил ее под арест. Но самое главное — отобрал переписку! Герцогиня в опасности, опять в опасности! Вот уж воистину, никому не следует ничего доверять, все следует делать самому. Но главный олух — я сам, ведь до сих пор не выучил этот урок. Я погиб. Погиб.
От этой пламенной тирады Портос готов был расплакаться, остро осознавая собственную вину. Он дружески опустил руку на плечо Арамиса, пытаясь его подбодрить, но Арамис раздраженно повел плечами.
— Вы так юны, мой друг, — мягко сказал Атос. — Ваша любовь и преданность этой женщине трогательны, но смешны. Неужели вы не видите, что каждый раз заново попадаете в дурацкую переделку из-за вашего сильного чувства?
— Вы неправильно меня поняли, — совсем иным тоном сказал Арамис, оскорбленный подобными отцовскими нравоучениями от человека ненамного старше его самого, и в этом тоне не было ничего от юноши. — Любовь — любовью, и я не стану отрицать это светлое чувство, хоть оно непостижимо пока для меня во всем своем величии, поскольку я все еще не посвятил себя господу, но честь дамы для благородного дворянина дороже всего, иначе он не достоин называться дворянином. Даже если эта дама ничего не значит для него.
— Вы правы, — неохотно согласился Атос.
— А если эта дама — мещанка? — вдруг спросил Портос. — Разве ее честь ничего не значит?
— Честь любой дамы зависит от ее кавалера, — ответил Арамис. — А каждый кавалер волен выбирать себе ту даму, что на его взгляд достойна его чести.
При этих мудрых словах Портос совсем поник, а Атос смертельно побледнел.
— Пусть каждый найдет свой ответ на этот вопрос, — примирительно предложил Атос. — Но если вам так необходимо говорить о женской чести, лучше продолжите ваш рассказ, Портос. Неужели Арамис прав и хозяйку разоблачили, наказав каким-то коварным способом?
— Этого я знать не могу, — с грустью признался Портос. — Меня же не было в особняке — я караулил ее на улице. Но Арамис, все же, не так догадлив, как вы, Атос, ибо надо полагать, что мадам Лажар все же покинула дворец, хоть и иным путем, чем тот, которым в него вошла.
— Что вы имеете в виду?
