сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 68 страниц)
— Тайными путями нам удалось встретиться позавчера, и пленница, доверив мне дело огромной важности, велела передать вам, что жизнь господина Арамиса находится в опасности. Мадам Лажар, этой блестящего ума женщине, удалось выяснить, что наемных убийц за головой господина Арамиса послал не Потифар, а сама его супруга. Мне невдомек, что означает сей тайный шифр, но мадам Лажар уверяла, будто вы обладаете ключом к нему. Но именно поэтому достопочтенная вдова не передала письма по назначению, посчитав, что господин Арамис сам должен решить, как поступить с ними и с супругой этого Потифара.
Эти слова все же произвели должное впечатление на господина Атоса, который, опустошив содержимое своего стакана, наконец остановил взгляд на собеседнике. Взгляд был тяжел и мрачен.
— Супруга Потифара, — Атос странно усмехнулся. — Какое удачное сравнение. Что ж, я ничуть не удивлен. Бедный Арамис, его ждет очередное разочарование.
— Да, господину Арамису угрожает опасность, — довольный собою, повторил мэтр Божур.
— Где сейчас находятся письма? — спросил Атос.
— Насколько мне известно, они остались у храброй мадам Лажар, рискнувшей собственной…
— И где же находится мадам Лажар? — наконец задал самый главный вопрос гоподин Атос.
— В доме у одной женщины, вроде бы племянницы какого-то аристократа, бывающего при дворе. А именно, в третьем доме направо от въезда на Королевскую площадь, — произвел мэтр Божур эффектный финальный акорд.
— Проклятие, — пробормотал Атос, что-то прикидывая в уме, — и снова женщина. Объясните: почему, находясь в доме у женщины, в самом сердце Парижа, другая женщина не может самостоятельно покинуть этот дом? Ей причинили физический вред?
— Нет, сударь, мадам Лажар, слава Богу, цела, и даже, осмелюсь заметить, похорошела и набрала в объемах. Но дом окружен соглядатаями. Когда я выходил оттуда, я заметил подозрительных людей — они были вооружены. Должно быть, они сторожат все входы и выходы. Племянница действует сообща с врагами.
— А вы как оказались в этом доме? — господин Атос трезвел на глазах, и трудно было представить, что все предшествующие этому разговору часы он провел в обществe шести бутылок вина без видимых следов закуски.
Тут мэтру Божуру все же пришлось веpнуться к прозаическим элементам повествования:
— Меня пригласила хозяйка дома, моя, как следует предпологать, в скором времени бывшая клиентка, сшить платье для ее гостьи, а на самом деле — пленницы. Но мы с мадам Лажар, старые и добрые знакомые, тут же узнали друг друга и, составив свой собственный заговор, решили оповестить обо всем, вас, сударь, прибегнув к вашей помощи.
— Вы правильно поступили, — сказал Атос, нахмурив брови. — Но почему вы не пришли раньше?
— Я стучал, но вас не было дома.
— Обращались ли вы к господину Арамису?
— Нет, вдова Лажар не назвала мне его адреса.
— Прекрасно. А к господину Портосу?
— Тоже нет, — тут мэтр Божур вспомнил о последнем поручении вдовы. — Мадам Лажар просила передать к тому же, что господин Портос ни в чем не виновен, и что действовала она, не согласовав с ним своих поступков.
Атос снова кивнул, облачаясь с помощью слуги в мушкетерскую экипировку. Глядя на это, мэтр Божур немедленно представил себе рыцаря и оруженосца, готовящихся без промедлений выехать на помощь девственнице, заточенной в тюрьму, и уже воображал себе, как станет рассказывать об этом внуку, не забыв упомянуть безупречно разглаженные линии плаща, белые как снег манжеты фламандского кружева и начищенные до блеска высокие ботфорты.
— Сударь, неужели вы собираетесь собственноручно вызволять мадам Лажар из плена? — с восхищением спросил мэтр Божур, наконец удовлетворенный слагающимся перед его глазами семейным мифом.
Но его ждало глубокое разочарование.
— Нет, любезный, не сегодня. Через полчаса я заступаю на пост в Лувре. Я и так потерял два дня службы и должен восполнить свое отсутствие дополнительными дежурствами. К тому же не вижу смысла набрасываться на людей посреди Королевской площади, не будучи уверенным в их количестве и намерениях. Я был ранен и пребываю не в лучшей форме. С двумя справлюсь, но на большее рассчитывать не могу.
— А ваши друзья, господа Арамис и Портос?
— Незачем вмешивать их. Они и так натерпелись от супруги Потифара и импровизаций мадам Лажар, которые, впрочем, не были лишены толка. Я справлюсь сам.
— Как же быть? — спросил удрученный метр Божур.
— Когда ваше платье будет готово? — неожиданно задал встречный вопрос господин Атос.
— Оно уже готово, сударь. Быть может, вам это покажется нескромным, но клянусь святым Фридолином, никто в Париже не шьет быстрее меня не в убыток качесту. Я собирался отнести его завтра, надеясь доложить почтенной мадам Лажар и о нашей встрече, чтобы успокоить ее и облегчить ее страдания.
— Я сам отнесу его.
— Вы?!
— Если вы не против. Даже если мне не удастся освободить мадам Лажар, по-крайней мере, я унесу с собой эти растреклятые письма.
— Но каким образом?
— Мэтр Божур, y вас же есть подмастерье? — портной подивился тому обстоятельству, что господин Атос запомнил его имя.
— Есть. И не один, — гордо заметил почтенный мэтр.
— Вот и отлично. Завтра утром я буду ждать вас с одеждой вашего подмастерья и платьем для мадам Лажар.
Портной улыбнулся.
— Но, господин Атос, позвольте возразить: затея обречена на провал.
— Почему же?
— Да потому, сударь, что оденьтесь вы хоть в лохмотья нищего с паперти Сен-Сюльпис и замарай вы лицо глиной, в вас все равно за три лье можно узнать благородного вельможу.
Господин Атос почему-то побледнел.
— Разве? — недоверчиво спросил он.
— Это очевидно. Я не знаю, кто вы, но уж точно не простой мушкетер.
Хоть мэтр Божур полагал, что делает приятное господину Атосу, тот выглядел так, будто ему было нанесено смертельное оскорбление. Портной даже перепугался, что скрывающийся под мушкетерским плащoм вельможа собрался поколотить его, и потому поспешно решил сменить тактику:
— Я хотел сказать, сударь, что это очевидно мне, ремесленнику, для кого детали осанки, телосложения и фактуры являются рабочим материалом. Мой взгляд профессионален и предвзят. Простые люди, вполне возможно, будут введены в заблуждение.
— Вот и проверим, любезнейший, — решительно заявил Атос. — Завтра в девять утра сделайте так, как я сказал.
Pасстроенный мэтр Божур решил про себя, что если лохмотья нищего и могли обвести вокруг пальца простых людей, то властный голос господина Атоса не обманул бы и распоследнего простофилю.
========== Глава тридцать шестая: Четвертый день заключения ==========
Проснулась мадам Лажар опять наутро, проспав часов восемнадцать. Ей снился странный сон.
В огромной библиотеке отец Сандро, стоя на стремянке, копался в рукописях и подавал заинтересовавшие его манускрипты брату Огюсту, придерживающему стремянку. Сама вдова подпирала один из высоченных шкафов, наблюдая за ними с интересом. Высокие окна библиотеки были распахнуты, и соленый морской ветер трепал волосы присутствующих. Пахло рыбой и водорослями.
- Не верьте ни единому ее слову, - говорил отец Сандро. - Блеф. Полный блеф.
- Вы несправедливы, - протестовал брат Огюст. - В каждой тяжбе присутствуют две стороны.
- И присутствует судья.
- Вы возомнили себя высшим судией?
- Почему же высшим? Лишь местным мировым.
- Судья обязан выслушать обе стороны.
- Я уже составил свое мнение на этот счет.
- Слишком поспешно.
- Зачем вы не стали адвокатом, брат Огюст, a подались в литераторы?
- Что бы вы делали без меня, бессовестный вы человек?
- Преспокойно бы творил, что хотел.
- Вас заносит! Вас вечно заносит в крайности! История вас не простит!
- Кто знает?
- Я вам говорю, не простит!
- Говорите, говорите, это вы умеете.
- Но почему вы меня не слушаете?
- Потому что вы крючкотвор, а не писатель.
- Но послушайте же, здесь черным по белому написано, что суд вынес приговор этому вашему графу из Пикардии за самосуд без разбирательства.
- Вот именно поэтому я вас и не слушаю. Вы и двух слов не умеете связать, чтобы без шероховатостей.
- Но суть!
- Что “суть”?
- Она важна!
- Кто сказал?
- Летопись времен.
- Покажите.
- Что?
- Да летопись вашу, давайте-ка ее сюда.
Брат Огюст протянул свиток. Пробежав текст по диагонали, отец Сандро разорвал бумагу в клочья и развеял по ветру.
- Что вы делаете?! - вскричал брат Огюст, пытаясь собрать обрывки бумаги.
- Переписываю летопись, - как ни в чем не бывало, ответил отец Сандро.
- Сумасшедший! Безумец! Как вам не стыдно?!
Клочья бумаги кружились по ветру. Брат Огюст тщетно пытался поймать их, словно котенок, который хочет ухватить солнечный зайчик.
- Вот вам и суть, - промолвил отец Сандро, как ни в чем не бывало, продолжая рыться в архиве. - Понимаете, брат мой, суть - она не в том, в каком году какого месяца судья Жан-Пьер назначил штраф размером в сто тридцать восемь луидоров подсудимому Жану-Батисту, а в том, что Жан-Батист, услышав приговор, подумал о том, что судья Жан-Пьер человек предвзятый, и что жена судьи, несмотря на их бурный роман с Жаном-Батистом, все же призналась Жану-Пьеру, что наставила ему рога. А значит, не суд то был, а месть.
- Откуда вы только берете эти надуманные измышления?
- Из жизни.
- Чьей?
- Да хоть вашей.
- Моей?
- Неужели вы станете утверждать, что вас не обольстила эта будущая или бывшая послушница?
Брат Огюст забросил свое бесполезное занятие, и, снова оказавшись у стремянки, поднял пылающий гневом взор на отца Сандро.
- Я беспристрастен к истории, - гордо заявил он. - Это вы, вы, отец Сандро, не скрываете своих чувств по отношению к никчемной домовладелице, никакого интереса для летописи времен не несущей.
- Странный вы человек, брат Огюст, вы же сами откопали и принесли мне ее мемуары.
- Дурацкое словоблудие глупой мещанки. Интересны лишь в качестве свидетельства эпохи и повседневной жизни от лица представительницы мелких парижских буржуа эпохи Людовика, в отличие от вас, Справедливого. Берите оттуда детали, но вычеркните ее саму, говорю я вам. Вы замарали ею весь текст. О читательницах вы хоть подумали? Кому интересно читать о себе самой? Редакторы ее не одобрят, готов держать пари. К тому же, она вечно путается под ногами и мешает сути дела.
- Далась вам эта суть... возможно, возможно, - рассеяно пробормотал отец Сандро, увлеченный новой находкой. - Вот... смотрите... как интересно... мемуары господина де Куртиля де Сандра. Это знак судьбы! - вдруг вскричал отец Сандро и стремянка опасно покачнулась. - У нас с ним и имена похожие!
Вдова Лажар была разбужена громким топотом копыт, криками и ржанием лошадей, что пробудили бы и мертвого. Спросонья решив, что королевские мушкетеры пришли, наконец, ей на помощь, она бросилась к окну, но лишь для того, чтобы выяснить, что сосед из дома напротив и его coтоварищи вернулись с какой-то пьянки, и, громко раздавая приказы слугам, хохотали и делились воспоминаниями о победах прошедшей ночи.
Протерев глаза, вдова Лажар привычным уже движением дернула за сонетку. Затем появились камеристка, таз, кувшин, гребешок и одежда.
"Я, кажется, схожу с ума", в который раз за этот месяц подумала мадам Лажар.
События вчерашнего дня всплывали в ее памяти, покуда горничная расчесывала ей волосы. Но и сегодня, так же, как вчера, вдова Лажар не могла решить, что же ей делать. Рассказать ли правду госпоже Анне? Доверять ли ей? Не доверять? Подождать ли вестей от портного? Или, может быть, снова отправиться спать? По крайней мере во сне, кроме демоничегкого брата Огюста, ее никто не тревожил.
Сомнения ее разрешились сами собой, поскольку госпожа Анна самолично вошла в спальню, чтобы справиться о самочуствии гостьи. Узнав, что голова более не причиняет даме неудобства, она пригласила вдову на завтрак. Как и вчера, и позавчера, за завтраком были фрукты, сыр, ветчина, хлеб, масло и легкое вино в хрустальном графине.
Вдова ела, а Анна терпеливо смотрела на нее, будто не решаясь начать разговор и выжидая, покуда гостья не поделится своими выводами из вчерашней беседы.
Когда собеседник молчит, тем более, если молчит он красноречиво, в свои права вступает внутренний монолог того, что сидит напротив. Вдова невольно принялась воскрешать в памяти историю, рассказанную вчера молчаливой сегодня собеседницей.
Поскольку мадам Лажар, несмотря на свои годы и пережитые недавно события, все еще оставалась женщиной весьма наивной, ее не удивило то обстоятельстно, что молодая женщина живет одна в доме далекого родича. Ведь она и сама долгое время проживала одна, и никто не позволил себе усомниться в ее благочестивости, кроме господ мушкетеров. Гнев на всю сильную половину человечества внезапно обуял вдову, и в прекрасной Анне она увидела сестру собственных печали и позора.
- Но теперь вы понимаете, почему я забочусь о вас, мой друг? – спросила Анна, словно прочтя ее мысли. - Мы, слабые женщины, должны держаться друг друга, иначе нам суждено из раза в раз оказываться во власти этих всесильных господ, которые вольны делать с нами все, что им вздумается. Я не знаю вашей истории, но мне не хотелось бы, чтобы и вас постигла та же участь жертвы.
Вдова вздохнула. Подобные размышления не раз приходили в голову и ей самой. У мадам Лажар было много приятельниц, но ни одной подруги. Ни одной женщины, которой она могла бы доверить тайны, не связанной с чужими переписками, а с болью собственного сердца. Женщины не чурались вдову Лажар, потому что она не представляла для них опасности, они не видели в ней соперницу, и над благочестивостью ее порою даже посмеивались, сплетничая за ее спиной. Но они не откровенничали с ней, поскольку считали, что она не поймет их семейных забот, ведь у вдовы не было детей, муж ее вот уже несколько лет как почил, а во внебрачных связях она, слава богу, не была замечена. О чем же с ней говорить, кроме как о кружевах и ценах на рынке?
Вдове захотелось дать понять молодой женщине, которая поделилась с ней самой сокровенной своей болью, что она разделяет ее чувства, но она не знала, как это сделать, кроме как поделившись собственным опытом.
- Вы любили когда-нибудь? - спросила Анна, снова необыкновенным образом угадав мысли собеседницы.
- Да, - впервые в жизни призналась покоренная такой интуицией мадам Лажар.
- Надеюсь, ваш кавалер оказался пристойнее моего?
- Дело в том, сударыня, что мой кавалер вовсе не мой.
- Как такое возможно?
- Он не замечает меня и я неинтересна ему. Для него я то же, что тень на полу, пыль на сундуке, мышь на чердаке.
- Мужчина, завладевший вашим сердцем, слепой?
Во второй раз за сутки вдове задали сей странный вопрос два разных человека. В самом деле, неужели она не достойна быть увиденной?
- Нет, он прекрасно видит. Но, должно быть, не жалует женщин.
Усилием воли Анна подавила улыбку и сделала вид, что не понимает, о чем толкует вдова, еще шире распахнув свои необычные глаза.
- Насколько мне известно, этот человек пережил некую трагедию, связанную с женщиной, и это навсегда отвратило его от нас. Что повергает меня в печаль, ибо человек этот настолько прекрасен душой и телом, что будет невероятно жаль, если он не оставит потомства, настолько же прекрасного, как он сам.
- Вам повезло, - сказала Анна, снова напомнив вдове об утраченной матери. - Берегитесь мужчин, что любят женщин слишком сильно.
Вдова грустно усмехнулась.
- Никто никогда не любил меня слишком сильно. Я не знаю, как это бывает.
- Очень больно, - ответила Анна, закусив губу. - Настолько больно, что иногда и целой жизни не хватит, чтобы излечиться от ран. Я могу понять вашего кавалера, хоть и не желаю его понимать. Но что за трагедию пережил он?
- Никому доподлинно неизвестно. История покрыта мраком.
- Обман? Подлог? Измена? Предательство? Смерть? Бесчестие? - на бледном лице глаза Анны снова загорелись странным возбуждением. Вдове даже показалось, что ей доставляет удовольствие перечислять эти невзгоды. - Все это ужасно, но не настолько, чтобы отвратить человека от женщин навсегда.
- Кто знает?
- Я уверена, совершенно уверена. Вероятно, все дело просто в том, что ту роковую женщину он не смог забыть. И до сих пор любит ее так же, как и в первый раз, что бы она не совершила. Он любит ее так сильно, что в его глазах нет места ни для какой другой, как бы ослепительна та ни была. Дело не в вас, милый друг, а в том, что ваш кавалер по-прежнему влюблен в другую.
Анна гордо выпрямила спину и в ее стати внезапно проявилось королевское могущество, словно она возомнила, что и сама могла бы стать той незабываемой особой, которая навсегда отвратит всех мужчин на свете от всех остальных женщин. Приходилось признать, что она была недалека от истины. Вдова вновь ощутила, как обращает в камень взор этой удивительной женщины, и отвела глаза. Будто спохватившись, хозяйка дома притушила то внутреннее пламя, которое, казалось, была вольна зажигать и гасить тогда, когда ей было угодно.
