Текст книги "Хозяйка с улицы Феру (СИ)"

Автор книги: Shalanda

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 68 страниц)

Атос не знал, как на это ответить. Ему было трудно дышать и рана на груди снова кровоточила. Казалось, что в зале душно и жарко, что чужие воспоминания, те, о которых ему так хотелось забыть, поглощают его и тянут ко дну. К тому же он совсем не представлял себе, как разговаривать с августейшей особой, сидя пред ней, стоящей над ним. - Ваше величество, - произнес Атос, собирая все свои оставшиеся силы, - вы слишком добры. Моя матушка, умирая, была долго лишена сознания. Лихорадка совсем измотала ее. Так говорил мой отец. Мне не довелось проститься с ней - меня не было во Франции. Увы, я плохо знал ее. - Я отняла ее у вас, - сказала королева с сожалением. - Я отняла мать у сына. Я ваш должник, граф, и исполню любую вашу просьбу. Говорите же, не робейте. Вы явились ко мне, чтобы предложить мне вашу шпагу, не так ли? Вы хотели просить меня о покровительстве, в память о вашей матери, ведь так? Граф де Ла Фер, если вы желаете служить мне, я знаю - более верного слуги мне не найти. Атос не чувствовал облегчения от того, что узнан и признан. Напротив, ему было неприятно вновь ощущать на своих плечах груз родовой памяти. И эта женщина, эта королева - он тоже помнил ее. Помнил тот день, когда юношей предстал перед ней. Помнил возбужденное биение сердца, заходившегося в экстазе лишь при мысли о той высокой чести, что была оказана ему. Она казалась ему тогда прекрасной, невообразимо далекой и недоступной, библейской царицей Савской. Как же изменилось все! И неужели была столь высушена его душа, что она более не признавала в королеве той прежней небесной магии, или сама королева, постарев и пройдя через множество испытаний, потеряла свое чарующее волшебство? Меняются ли кумиры, нас восхищавшие когда-то, или меняемся мы сами, теряя ту свежесть взгляда, что превращает простых смертных в олимпийских богов? Оперевшись о трость, Атос с трудом поднялся со стула. Две королевы стояли перед ним, глядя на него заботливо и нежно, как на родного сына, и высокий потолок с богатой лепниной над ними кружился. Кружились окна и падающий снег за окнами, кружилась зала, строгая и изящная, и золоченые светильники на стенах. Атос готов был упасть к ногам королевы, и не от восхищения, а от слабости, но он помнил, зачем сюда пришел. Покачнувшись, он все же выстоял, и это придало ему решительности. Оскорблять королеву было недопустимо, но разве правдой возможно оскорбить? - Ваше величество, - сказал он, сжимая изо всех сил рукоять трости, - я ваш преданный слуга и выполню любое ваше требование, но вы должны знать, что графа де Ла Фер больше нет, и его место занял мушкетер Атос, служащий верой и правдой его величеству, вашему августейшему сыну. Обстоятельства принудили меня покинуть родовое поместье и стать простым солдатом. Никто в роте, а так же, смею надеяться, в самом Париже, не знает моего настоящего имени, и я покорнейше молю и вас забыть о нем после того, как истечет то время, что вы, с высочайшей любезностью, уделили мне. - Но почему? - с огромным удивлением спросила королева. - Что может случиться с дворянином, чтобы он отказался от своего имени? Bопрос был бестактным, но королевам прощается бестактность. Атос решил говорить правду, и держался ее, как держится за вид берега утопающий, несущийся по бурлящей реке на плоту, что трещит по швам. - Я лишил себя чести носить имя своих предков, и я не произнес бы его и сегодня, если бы не та просьба, с которой я надеялся обратиться к вам, ваше величество, - Атос поднял глаза на королеву. Их взгляды встретились и во взоре мушкетера промелькнуло нечто, что заставило королеву отказаться от дальнейших распросов о его судьбе. Она не могла бы сказать с точностью, что именно остановило ее, но застывший лед этих глаз, от которых при ином раскладе могло бы растаять не одно дамское сердце, испугал ее. Графиня де Ла Фер никогда не смотрела на королеву с таким бесстрастным, почти мертвенным выражением. Графиня была женщиной пылкой, снедаемой всеми доступными человеку страстями. До чего странно, что сын ее оказался столь безэмоциональным человеком. И все же то достоинство, с которым молодой граф смел смотреть ей в глаза, искупало разочаровывающую холодность, которой веяло от него. Будь королева человеком чуть более проницательным и чуть менее занятым собой, она поняла бы, что холодность эта была вызвана ничем иным, как отчаянной попыткой совладать с собой и не потерять лицо в неподобающей тому ситуации. - Я слушаю вас, граф де Ла Фер, - приняв более официальный тон, сказала королева, садясь в свое кресло. - Какова ваша просьба? Атос сразу перешел к делу. - Двое моих близких друзей, мушкетеры Портос и Арамис, по вашему приказу пребывают под стражей. Я пришел просить вас, ваше величество: освободите их. Королева оторопела. Подобного она никак не ожидала. Можно сказать, она была разочарована. Граф явился к ней не затем, чтобы примкнуть к рядам ее сторонников, а затем, чтобы просить помиловать ее потенциальных врагов. На этот раз граф откликнулся нa ee невысказанные мысли. - Ваше величество, я готов ручаться, что двое этих людей не держали дурных намерений против вашей светлейшей особы. Они оказались случайными посланниками, орудиями чужой воли, пешками в чужой игре. Даю вам слово, что в них не было злого умысла, и что они не знали содержания депеши, которую вам доставили. - Значит, об этом знали вы, - сказала королева не без ноты упрека в голосе. - Вы правы, - признался Атос, и, предупреждая дальнейшие вопросы, продолжил: - Письмо от герцогини вез вам я, но по дороге на меня напали люди герцога. Я выжил только благодаря вмешательству моих друзей, волею случая оказавшихся рядом. Они и вызвались донести письмо вам, покуда я лежал без сознания, выздоравливая от ран. Если вы ищете виновного в этом деле, которого следует покарать, он перед вами. Атос сказал правду, хоть и покривил душой. Королева оказалась в затруднительном положении. Подобное признание смутило ее. Угадывать в молодом графе любовника изворотливой герцогини Гонзага ей почему-то не хотелось, хоть очевидная догaдка напрашивалась сама собой. Мария Медичи предпологала, что граф выгораживает своих друзей ценой собственной свободы. Или же ей хотелось так думать. Впрочем, письмо герцогини не являлось в самом деле государственной изменой; герцогиня преследовала сугубо личные цели. А нападение на дворянина людей герцога казалось в высшей степени недостойным. Вся эта история вызывала в королеве отвращение. Сама не замечая, когда и как именно это произошло, королева оказалась во власти просителя, как оказывалась она не раз под влиянием чужой воли. С этой слабостью в себе она была знакома и всячески пыталась бороться с нею, чтобы хоть на старости лет прекратить эту свою зависимость от чужих манипуляций. Но в молодом графе она всей душой отказывалась видеть манипулятора. Нет, он не мог быть таким, как не была таковой его мать: одна из немногих людей, окружавших королеву, и не видевших в ней подспорье для достижения своих корыстных целей. Королева представила лицо Ришелье, когда тот узнает об освобождении двоих посланников, и как скривятся его губы в возмущении: королева не спросила его совета. Но, представив недовольное лицо епископа, Мария Медичи поняла, что и оно является олицетворением ее безволия. Если уж попадать под чужое влияние, пусть она лучше станет заложницей воли человека, который, несмотря на тяжелые раны, явился просить не за себя. Ей нужны были именно такие люди. - Станьте нашим сторонником и другом, - вдруг сказала королева настойчиво. - Нам нужны преданные люди, такие как вы, граф, а их осталось прискорбно мало. С гибелью Генриха агония настигла все французское дворянство, которое до сих пор корчится в муках, да и вряд ли оправится когда-нибудь. Поклянитесь мне в верности, сударь, и я отпущу ваших друзей. Атос умел распознать ультиматум, услышав его. Он принес присягу королю и не мог изменить ей, даже если бы захотел. Но он едва ли этого хотел. Королевам не перечат, но Атос был исключением. - Ваше величество, вы оказываете мне великую честь подобным предложением, но я уже его принял. Я солдат на службе короля, и, служа королю, я тем самым являюсь и вашим преданным слугой. Я прошу вас отпустить моих друзей не в память о графине де Ла Фер, а потому что они ни в чем не виновны и сама справедливость требует их освобождения. "Каков наглец", - подумала королева не без восхищения, но и не без возмущения. Разрываясь между теплыми воспоминаниями и голосом разума, она не знала, как ей поступить, и, сомневаясь, лишь острее осознавала собственную беспомощность, которая злила и оскорбляла ее больше, чем простые слова Атоса. - Мы - мушкетеры его величества, - продолжал Атос тихо, но непоколебимо, - которому вряд ли понравится внезапное исчезновение из королевской роты двоих... троих его солдат. - Вы угрожаете мне, граф? - ахнула королева. - Вовсе нет, ваше величество, я пытаюсь уберечь вас от гнева короля. Возможно, королева прислушалась бы к словам Атоса или к собственному сердцу, но тут отворилась боковая дверь, скрытая панелью. Высокий худой человек в лиловой сутане епископа явился взору присутствующих. - Граф де Ла Фер, не так ли? - спросил он бесцеремонно, словно зашел в собственный кабинет и застал там незваных гостей. - Влиятельный вельможа из Берри, скрывающийся под плащом мушкетера, во время служебного отпуска исполняет обязанности посыльного у герцогини Неверрской - это интересно. Eпископ Люсонский усмехнулся краешком тонких губ, чуть склонив голову и разглядывая Атоса. Этот человек, должно быть, считал, что не нуждается в представлении. И был прав. - Что за люди эти мушкетеры? Откуда их только набирают? Скоро и принцы крови окажутся в рядах новоиспеченной роты, чему я ничуть не удивлюсь. Атос посмотрел ему прямо в глаза, точнее попытался посмотреть. Епископов Люсонских было двое и обладали они двумя парами глаз. - Помнится мне, ваше величество, я когда-то слышал, что виконт де Ла Фер осаждал Анжер под знаменами короля, в то время как мы удерживали стены, - всеведающий епископ сделал паузу, чтобы проследить за реакцией королевы. На потемневшем лице Марии Медичи отчетливо проступилo разочарование моментально сменившееся гневом. - Правда ли это, граф? - спросила смятенная королева. - Вы посмели поднять оружие против меня? - Правда, - признался Атос, не представляя себе, зачем ее скрывать. - Отец был согласен со мной: на службе у короля я получу необходимые для дворянина военные навыки. К тому времени моя мать уже была мертва. Я уверен и в том, что она не одобрила бы подобного выбора. - Вы подняли оружие против меня, - повторила королева, - а теперь пришли просить моего покровительства? - Ваше величество, я не смею просить вашего покровительства, - напомнил ей Атос, - я молю вас поступить по совести. Мария Медичи нервически теребила тяжелую золотую цепь, свисавшую на черные кружева ее платья. - Неслыханно, - произнесла она срывающимся голосом. - Какая невероятная, неслыханная дерзость, сударь! Атос поклонился. - Ваше величество, не дерзость повелевает моими словами, а всего лишь истина. Великодушие ваше безгранично, но я не смею надеяться на ваше прощение. - Несомненно и то, - снова вмешался епископ Люсонский, заговорив елейным тоном, - что при грядущем перемирии нам всем следует поскорее забыть о прискорбной распре, в которой родители и сыновья оказывались по разные стороны баррикад. Ее величество, оказав милость, сделала вам предложение, я же сделал предложение вашим друзьям, - тут епископ опять усмехнулся. - Ваши друзья оказались дальновиднее вас, граф де Ла Фер. В отличие от вас, господин Арамис, очень амбициозный молодой человек, не отказался от моего покровительства, а вслед за ним и господин Портос соблаговолил его принять. Будьте благоразумны, последуйте же и вы их примеру. Атос вздрогнул. Хоть он и предполагал такую вероятность, и даже обещал самому себе не осуждать Арамиса в подобном случае, все же слова епископа больно ударили его. Он не думал, что способен еще что-либо потерять. Безотчетно он сделал шаг назад и наткнулся на стул, на котором прежде сидел. - Полноте, граф, - продолжал улыбаться епископ, - неужто вы удивлены? Неужели вы настолько наивны, что считаете слово дороже жизни? Казалось, этот допрос доставляет удовольствие епископу, смакующему порывы человеческих душ, как доброе вино. Атосу не оставалось, на что опереться. Пол уходил из-под ног. Истина. На свете не существовало ничего важнее истины. Атос посмотрел в себя, и ухватился за то единственное, что у него оставалось: внутренняя правда.. - Ваше преосвященство, я вам не верю, - еле слышно прозвучали слова сына графини де Ла Фер. - Сумасброд! - воскликнула королева, а епископ расхохотался. - Браво! - он хлопнул в ладоши. - Вы подозреваете во лжи прелатa, господин мушкетер? На этот раз Атос промолчал. Глаза епископа зажглись. - Что ж, при таком самомнении вы заслужили по меньшей мере право на ошибку. Уверяю вас, что вы ошиблись, но я дам вам шанс удостовериться в этом самому. Азартны ли вы, граф? Как и все мушкетеры, вы непременно должны обладать этой чертой характера. Давайте же сыграем. Ваше величество, не будете ли вы против маленькой забавы? Королева, совершенно обескураженная поведением обезумевшего сына ее бывшей фрейлины, не выказывала признаков сопротивления. Должно быть, и ее молчание было воспринято епископом как знак согласия. - Итак, милостивый государь, вы сказали, что не верите мне. Что ж, вы отчасти правы. Я не открыл вам правды, а лишь предсказал то неминуемое развитие событий, кототое предвижу я. И уж поверьте, граф, хоть в то, что я не часто обманываюсь в своих предположения о событиях, касающихся людского поведения. Но я готов однажды обмануться, поэтому предлагаю вам сыграть. Готовы ли к этому вы? Безразличная жестокость епископа не испугала Атоса, а лишь удивила бы, будь он способен испытывать хоть какие-то чувства в этот момент. Атос кивнул, снова не издав ни звука. Епископ сложил руки на груди, внимательно разглядывая любопытный объект, который он, несомненно, выбрал для своих изысканий. - Я мог бы заточить и вас в губернаторский подвал, но, сдается мне, подобная мера не только не уймет вашу спесь, а лишь распалит ее сильнее. Вы уже поглядели в глаза ангелу смерти, да и сейчас он стоит за вашим плечом. Вас ничего более не испугает. Поэтому поступим иначе. Некоторое время спустя я сделаю предложение господам Арамису и Портосу. Предвиденный мною положительный ответ с их стороны может обеспечить им свободу и блестящую карьеру. Поверьте, граф, и в то, что мои исконные намерения были предельно положительными; я не отказался бы заполучить в ряды своих сторонников солдат отчаянных и смелых, таких, как ваши друзья. До вашего появления именно так и обстояли дела. За время пути из Авиньона в Ангулем я успел оценить ваших друзей по достоинству. Но ваша дерзость заставилa меня усомниться в правильности подобного обращения с такими упрямцами, как господа мушкетеры. Непоколебимые сторонники опаснее беспринципных врагов. Посему теперь, в случае их согласия, ваших друзей ждет незавидная участь. Впрочем, ее не трудно предсказать даже вам. Если же окажетесь правы вы, и они совершат предсказанную вами невероятную глупость, отказавшись от моего предложения, ее величество помилует их, как вы просили, и все мы приложим усилия, чтобы забыть о прискорбном инциденте, приключившемся в городе Ангулеме в начале этой зимы. Я позволю вам присустствовать при их выборе, но у вас не будет воможности повлиять на него. Таким образом, вы не посмеете впредь упрекать меня во лжи. Епископ обернулся к королеве с улыбкой, не выражавшей ничего, кроме азарта исследователя, наткнувшегося в монастырской библиотеке на особо ценную рукопись. Королева смотрела на Атоса со смесью жалости и гнева. Должно быть, ее смущало то, что стало с сыном женщины, от которой она не ожидала ничего, кроме преданности и повиновения. Осознавала ли она себя в этот миг марионеткой в руках епископа? Вряд ли, ведь в который раз епископ избавил ее от бремени невозможного выбора между совестью и политикой, и за это она была в который раз благодарна ему. Третий участник чудовищной сцены вцепился в трость, на которую опирался, и костяшки его пальцев были белее лепнины на потолке. Что оставалось ему делать, кроме как молить Фемиду о том, чтобы она указала перстом своим Арамису и Портосу на правильный выбор? Но несмотря на пристрастие к античности, Атос никогда не испытывал настоящей склонности к язычеству, подобно всем тем людям, которые предпочитают нести ответственность за свои промахи вместо того, чтобы наделять ею вымышленных персонажей.