сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 68 страниц)
Из прекрасного видения вдову выдворил звон тарелок. Юная служанка подошла к столу, чтобы убрать пустую посуду. Несостоявшийся супруг встрепенулся, повел плечами и схватил служанку за место, что находится пониже спины. Девушка вскрикнула и рассмеялась. Портос потянул ее к себе и усадил на колени. Служанка принялась колотить его по груди, но даже последнему дураку было понятно, что сопротивление жертвы являлось мнимым, призванным лишь разгорячить пыл охотника.
— Ну что ты, что ты, красавица! — вскричал Портос, скручивая руки служанки за ее спиной и опуская усы в щедрый вырез ее платья. — Ах, как ты прекрасна!
— Сударь! — вскрикивала служанка, извиваясь и хохоча. — Как вы смеете!
— Смею, прелестница, смею! Сам ангел-хранитель послал тебя усталому путнику, чтобы скрасить его тяжкий путь, — урчал Портос, впиваясь устами в розовую кожу подобно тому, как пять минут назад впивался в золотистую грудинку цыпленка. Девушка перестала биться в огромных руках мушкетера, и, сдавшись, обмякла и запрокинула голову назад.
Ошеломленная вдова покрылась краской и кашлянула. Услышав посторонний звук, Портос оторвался от своей добычи и посмотрел на источник помехи. Все же ему хватило совести сказать:
— Хозяюшка, приношу вам тысячу извинений, но я вынужден покинуть вас на некоторое время. Не беспокойтесь, я скоро вернусь. И если что — громко кричите. Kлянусь честью, я не оставлю вас в беде.
Портос сгреб в охапку служанку и поспешным шагом удалился, скрываясь за дверью, ведущей в конюшню.
Следующие дни пути ничем особенно не отличались от первого — лишь погода то портилась, то снова становилась сносной. Шел снег, потом дождь, потом опять снег. Когда вдова уставала от изматывающей тряски серой кобылы, она пересаживалсь на седло впереди Портоса. Ей оставалось лишь проникнуться глубоким уважением к Базену, ведь некому было предложить тому свое седло. Мушкетон выглядел не менее плачевно, чем воображаемый Базен, но изо всех сил старался не являть своих мучений требовательному взору господина.
Кавалькада останавливалась на ночлег в придорожных трактирах. Портос ел, пил, настойчиво ругался с некоторыми посетителями, но никто, даже господа благородных кровей, изредка встречавшиеся на их пути, не осмеливались ввязаться с ним в драку и всегда уступали ему, примирительно угощая за свой счет. Служанки, горничные, молочницы и даже почтенная жена трактирщика из Ле-Ули одна за другой сдавались при первом же натиске Портоса, подобно тому, как пал Иерусалим пред армией вавилонян.
На восьмой день путешествия Портос заскучал.
— Что же мне делать? — с печалью обратился он к вдове, воротившись к столу очередного трактира после получасового отсутствия. В его волосах и усах торчала солома. Вдова сидела у окна, понурив голову и попивая молоко. — Решительно никто не желает оказывать мне сопротивления.
— Я вам сочувствую, — не менее печально ответствовала вдова.
— В самом деле? — обрадовался Портос, найдя понимание.
— В самом деле, — вздохнула вдова Лажар.
Портос пристально посмотрел на нее. Опустив глаза, хозяйка с улицы Феру разлядывала воск, причудливо растекавшийся по чугунному подсвечнику. Свечной огарок догорал, и затухающее пламя отбрасывало желтые блики на щеки женщины. Портос поспешно встал и пересел на скамью рядом с мадам Лажар.
— Вы! — вдруг сказал он, оказавшись совсем близко. — Вы прекрасны!
Вдова резко обернулась.
— Как вы сказали?!
— Я сказал, что не видел женщины прекраснее вас.
— Вы с ума сошли! — воскликнула вдова, когда руки Портоса внезапно очутились на ее спине.
— Да, я сошел с ума! Вы сводите меня с ума! — Портос приподнял ее и попытался совершить тот же выигрышный маневр, что неоднократно предпринимал на ее глазах, но вдова замахнулась и ударила его по лицу.
Не будучи никоим образом к этому готовым, Портос от удивления ослабил хватку. Вдова прижалась спиной к окну, загородившись рукой и выставив перед собой чугунный подсвечник с горящей еще свечой.
— Не приближайтесь ко мне! — страшным шепотом произнесла она. — Не смейте! Не смейте!
И прежде, чем Портос опомнился, она расплакалась.
Не существует на свете оружия опаснее, чем женские слезы. Господа, не привыкшие к таким встречам, особенно подвержены их размягчающему влиянию. Портос опешил. Портос растерялся. Портос потерял дар речи.
— Сударыня… хозяюшка… мадам Лажар… что же вы… как же… я никоим образом не…
— Вы наглец! — шепот вдовы стал еще ужаснее от слез, которыми она захлебывалась. — Вы бессовестный грубиян! Даже этот семинарист был лучше вас! Что вы себе позволяете? Почему вы решили, что вам все дозволено? Кто дал вам право обращаться с людьми, как с неодушевленными предметами? Что же вы за люди? Что вы за христиане? Неужели я хоть раз дала вам понять, что я… что я…!
— Нет, нет… постойте… я не хотел… не имел в виду… — Портос неуклюже попытался приблизиться, чтобы успокоить вдову, но тут подсвечник полетел ему в голову. Портос увернулся. Хозяйка схватила со стола обглоданную баранью ногу. Портос ловко наклонился, и нога пролетела мимо. Тарелка, кружка, ложка, крышка от кастрюли — все пошло в ход. Вдова метала предметы в мушкетера с резвостью искушенного игрока в мяч, но в этой игре Портос не знал себе равных и перехватывал утварь не менее проворно.
— Сударыня! Сударыня!!! Остановитесь! Да прекратите же вы немедленно! Вы горите! — голос Портоса загремел на весь трактирный зал, подобно иерихонской трубе.
Вдова вскочила. Подол ее юбки полыхал огнем. На миг она замерла. Пламя подступало к ее коленям. Но миг прошел. Не помня себя, вдова бросилась бежать. Однако всем известно, что от себя не убежишь. Портос бросился за ней, на ходу срывая с себя рубашку. Обмотав тканью левую руку, он повалил вдову на пол и принялся сбивать огонь с ее пылающих юбок. Присутствующие в трактире повскакали со своих мест, наблюдая за этой сценой. Люди кричали. «Пожар! Пожар!». Кто-то бросил Портосу полотенце. Еще несколько взмахов, и огонь унялся. Обрывки юбок тлели, издавая шипящий звук. Тлели рубаха и полотенце. Портос лежал на вдове Лажар, обнимая ее оголенные ноги голыми руками. Их фигуры воплощали собою покосившийся крест. Гробовая тишина окутала трактир — лишь шумное дыхание Портоса нарушало ее.
Мушкетон преспокойно храпел в конюшне.
— Обошлось, — наконец выдохнул кто-то.
Портос принял сидячее положение на полу. На правой его ладони красным пятном расплывался ожог. Вдова обезумевшим взглядом смотрела на свои ноги. Огонь не тронул их.
— Пресвятая Богородица, — лепетала вдова. — Аve Maria gratia plena.
— Благодарите кавалера, грешница распутная, — злобно бросил хозяин трактира, протягивая Портосу стакан вина. — Чуть не спалили респектабельное заведение.
Портос залпом выпил содержимое стакана, встал во весь рост и швырнул стакан в окно. Стекло разлетелось вдребезги. Зимний ветер ворвался в зал. Портос протянул руку и схватил трактирщика за горло:
— Тысяча чертей, каналья! На коленях проси прощения у этой благородной дамы, или я вытряхну из тебя кишки через нос!
Как возможно вытряхнуть человеку кишки через нос, присутствующим в зале так и осталось неизвестным, ибо трактирщик в ту же секунду упал на колени и принес тысячу извинений благородной даме, обещав ей и храброму ее спутнику ужин и ночлег за счет респектабельного заведения.
========== Глава тридцатая, в которой с хозяйкой происходит метаморфоза ==========
Ранним утром настойчивый стук разбудил вдову. В дверях стояло платье синего бархата, видимо лет сорок назад являвшегося предметом завидной роскоши.
— Что это? — ахнула вдова.
— Подарок от господина Портоса, сударыня, — из-за оттороченного потертой серебряной вышивкой лифа показалось лицо Мушкетона, немного припухшее ото сна.
— Откуда?!
— Господин не велел говорить, — глаза вдовы округлились.
Мушкетон, должно быть, принял это физиогномическое явление за требование, не терпящее возражений, и, тяжко вздохнув, все же продолжил:
— Господин Портос получил сей прекрасный предмет одежды в подарок от бродячей актрисы, остановившейся на этом постоялом дворе. Дама не устояла перед отвагой господина Портоса, проявленной при пожаре. Наутро дама была столь покладиста, что обещала исполнить любую просьбу моего господина. И он затребовал у нее платье для вас, мадам, для вас! Самое лучшее платье из всего театрального гардероба. Она утверждала, что в этом самом платье выходила на сцену в роли собаки садовника, — тут Мушкетон раздулся от гордости, словно это он сам, а не господин Портос, голыми руками тушил горящую мадам Лажар, а потом проявлял любовные подвиги в объятиях заезжей актрисы.
— В какой, вы сказали, роли?! — не поняла мадам Лажар.
Если такое вообще было возможным, вид Мушкетона стал еще значительней: наконец настал момент его собственной славы. Цитируя своего господина слово в слово, слуга продекламировал:
— Это роль прекрасной героини модного прекрасного творения паршивого испанца мсье де Вега «Собака садовника».
— Ваш господин дарит мне одежду собаки? — возмущению вдовы не было предела.
— Да! — Мушкетон задрал голову, преисполненный наиблагороднейшими из побуждений.
— Благодарю вас, — в отчаянии произнесла мадам Лажар, освобождая руки Мушкетона от тяжелой ноши. — Подарки господина Портоса всегда отличались щедростью и великодушием.
— Следует ли понимать из вашей готовности принять сей дар, что мой господин прощен вами? — спросил Мушкетон, заискивающе склоняя голову.
— Передайте господину Портосу, — отвечала вдова, вспомнив уроки Базена, — что на него никоим образом невозможно держать зла, ибо сердце его так широко, что может поспорить лишь с широтой его ума.
— Будьте покойны, сударыня, так и передам, — ответствовал довольный Мушкетон, низко поклонившись.
Снова испустив вздох, вдова принялась облачаться в бутафорское платье. Иного выхода у нее не было — смену исподнего она взяла с собой в дорогу, но и в самых страшных снах своих не могла предположить, что верхняя ее одежда понесет столь катастрофический ущерб.
Надо признаться, что театральный костюм оказался впору вдове, и если бы в грязной трактирной комнатушке нашелся хоть осколок зеркала, то хозяйка с улицы Феру сама подивилась бы той метаморфозе, что с ней произошла. Фигура ее казалась ладной, талия — узкой, шея в высоком испанском воротнике — длинной, а цвет ее кожи выгодно побледнел на темно-синем фоне. Несмотря на некоторую старомодность обличия, во вдове появилось то благородное величие, которое, хотим мы того или нет, но всегда невольно принимаем, примерив на себя одежду, принадлежащую господам голубых кровей. Возможно, все дело в том, что жесткие корсеты выпрямляют спины, а широкие рукава утончают кисти. А может быть — в том, что и белошвейка, и прачка в театральном костюме волей-неволей входят в чужую роль и начинают манерничать. Такова уж сила искусства.
Вдова собралась было нацепить чепец, но поняла, что в таком виде будет выглядеть еще несуразнeй, и поэтому, скрепя сердце, собрала волосы пучком на затылке, и даже приспустила несколько кудрявых прядей у висков и над лбом, взбив на тот манер, который не раз видела у герцогини Неверской.
Увидев спускающуюся по лестнице в общий зал даму в синем платье, Портос сперва не узнал вдову, а потом прошагал к ней и подал руку, всем видом показывая окружающим, что она является если не его принадлежностью, то, по крайне мере, спутницей.
— Сударыня, вы сегодня необыкновенны! — заявил Портос тоном, сильно отличающимся от вчерашнего. На этот раз в громогласном баритоне прозвучала учтивость, граничащая с уважением. — Вам очень к лицу ваше новое платье.
— Благодарю вас, господин Портос, — ответила вдова с выражением, неожиданным для нее самой. Ей хотелось сказать: «Я не заслуживаю ваших комплиментов», но вместо этого у нее вырвалось: — Но не надо лести, вы не заслуживаете прощения.
Подивишись себе самой, вдова тем не менее заносчиво вскинула голову и, не глядя на Портоса, прошествовала к одному из столов. Шелест платья придавал ей уверенности.
Портос проследовал за ней, но замешкался, не решаясь сесть.
— Простите меня, хозя… сударыня. Вчера я позволил себе грубость, недостойную дворянина.
Вдова хотела сказать: «Не стоит беспокоиться — зато вы не позволили мне сгореть», но вместо этого у нее получилось:
— Увы, господин мушкетер, вы вели себя самым безобразным образом.
Портос совсем сконфузился.
— Я забылся. Дорожная скука совсем лишила меня рассудка.
Вдова собиралась сказать: «Прошу прощения за то, что составляю вам плохую компанию — я неинтересная собеседница», но вместо этото сказала:
— Вы совсем не похожи на заскучавшего человека. Со всеми этими горничными, которых вы удостаиваете своего внимания, едва ли можно жаловаться на хандру, — тут вдова собралась прикусить язык, но не устояла пред искушением и продолжила: — Мне казалось, вы метите выше, господин Портос. Взять хотя бы господина Арамиса. Он никогда и ни за что, думается мне, не прельстился бы подобными особами.
Худшего удара по самолюбию Портоса невозможно было вообразить. Ему внезапно представилось, что вдова Лажар доложит Арамису о его похождениях. Портос потемнел лицом. Он решил немедленно реабилитировать свою репутацию перед лицом воображаемого Арамиса.
— Как же мне искупить свою вину перед вами, милейшая? Да, я был груб, пылок, чревоугоден и несдержан. Да, я прелюбодействовал, не приняв во внимание ваши христианские чувства, в чем глубоко раскаиваюсь, поразмыслив об этом. О, да, я заслуживаю порицания, но, я думал, что платье графини Дианы де Бельфлор окажется достаточным искуплением моей вины.
— Чье платье?
— Графини Дианы де Бельфлор, гранд-дамы из творения вшивого, черт возьми, но модного, как говорят, испанца синьора де Веги.
— Значит, это платье графини, — задумчиво протянула вдова. — А ваш слуга утверждал, что оно принадлежало псине какого-то садовника.
— Я надеру уши этому подлецу Мушкетону! Он и двух слов связать не может, не перепутав их порядок. «Собака садовника» — так называется пьеса испанского мерзавца, главной героиней которой является ее сиятельство графиня де Бельфлор.
— И ее сиятельство изображала артистка, которую вы почтили этой ночью своим присутствием, — подытожила вдова.
Портос опустил глаза.
— Я был разгорячен битвой с огнем, а актриса блистала на подмостках Мадрида и Барселоны, пленяя каждого, кто видел ее в обличии графини.
— Нечего оправдываться, господин Портос, — сухо отрезала вдова, — вы не на исповеди.
— Послушайте, хозяюшка, нам осталось два дня пути. Неужели вы хотите провести их в ссоре?
— Это зависит от вас, господин Портос, — отвечала вдова, диву даваясь собственной вольности.
— Клянусь честью, до самого Парижа я и пальцем не трону ни одну служанку… в вашем присутствии, — обещал Портос.
Вдова пожала плечами.
— Дело ваше.
— Надо сказать, что гнев вам идет, — улыбнулся Портос, подкручивая усы и поправляя свежий воротник, выглаженный Мушкетоном.
Следует отдать Портосу должное: до конца пути он не притронулся ни к единой женщине, кроме самой мадам Лажар, которую он теперь вез в своем седле с видом гордым и тщеславным. И ведь в самом деле, встречные путники, которых стало значительно больше у парижских предместей, окидывали процессию взглядами заинтересованными и даже в некотором смысле не лишенными восхищения. Что ж, их можно было понять. Гигантский всадник, возвышающийся на огромном вороном коне, перед которым восседала бледная изможденная дама в синем бархате, и вышколенный слуга, держащийся за ними на почтенном расстоянии, поражали воображение. Во всяком случае, так казалось самому Портосу, возомнившему себя Дон Кихотом, возвращающимся на родину с Дульсинеей в качестве трофея (о Дон Кихоте Портос слышал от Арамиса).
Хозяйке же с улице Феру представлялось, что ничего нелепее этого зрелища вообразить себе было невозможно, тем более, что на синем бархате лежал козлиный тулуп, и она прятала глаза от проезжающих мимо всадников и возниц, вовсе не скрывая собственное смущение.
Совсем скоро Париж возник перед всадниками во всех своих грязи, сутолоке и великолепии и вдова поняла, насколько соскучилась по дому. Она хотела попросить Портоса отвезти ее на улицу Феру, но у Королевской площади ее посетила внезапно странная и безрассудная мысль.
Мадам Лажар следовало направиться прямиком к отцу Сандро, как велели ей святые отцы Оноре и Альфред, но вдова пошла на поводу у собственной безумной идеи.
— Господин Портос, — обратилась она к спутнику, — мне хотелось бы задать вам один вопрос. Но прошу вас, будьте со мною откровенны, ибо от вашей честности зависит судьба господина Арамиса и известной вам герцогини.
— Вы не дождетесь от меня ничего, кроме честности! Разве я не доказал вам, что умею держать слово, данное даме?
— Доказали. За последние два дня вы действительно являлись эталоном благоразумия.
— В таком случае, спрашиваете.
— В таком случае, отвечайте: господин Портос, в самом ли деле я похожа сейчас на дворянку?
