сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 68 страниц)
- Как же я виновна пред вами! - воскликнула Анна, словно снедаемая муками совести. - Мне нет прощения. И все же осмелюсь, да, я осмелюсь просить вас: обещаете ли вы простить меня, если я признаюсь вам? Простить во что бы то ни стало и несмотря ни на что мой ужасный поступок?
Девушка заломила руки в умоляющем жесте. Даже человек с камнем вместо сердца простил бы заранее все, что она бы ни натворила, завидев ее в этот момент. А сердце мадам Лажар, как известно, вовсе не было каменным.
- Я уже простила вас, вы ведь так добры ко мне, - заверила мадам Лажар.
- В таком случае, знайте же, что я нашла вашу переписку.
Сердце мадам Лажар пропустило удар. А потом еще один. Она даже вскочила с кресла и нависла над хрупкой девушкой в угрожающей позе, совсем ей не присущей.
- Как вы могли?!
Будто заломленных рук не было довольно, Анна упала на колени. Она закрыла лицо руками и затряслась всем телом в безутешных рыданиях.
- Я знала, знала, что вы не простите меня! - вскричала она так, словно от прощения мадам Лажар зависело все ее будущее.
- Но почему? Зачем вы это сделали? Я же доверяла вам!
- Ради вас! Только ради вас! Я хотела помочь вам и уберечь вас от дяди! Я ведь знала, что вы, такая гордая и независимая, сама не попросите моей помощи. Несчастная я женщина.
Вдова Лажара не знала, что и думать. Рассудок твердил ей об опасности, но сердце ее сжималось от боли при виде этой кающейся грешницы. А разве сама она не читала чужой переписки? Разве не залезла она в ларец господина Атоса и не заглянула в его семейный архив? Почему же должна она бросать камень в ту, что чистосердечно призналась в своем проступке? Мадам Лажар, как всегда, прислушалась к сердцу, игнорируя ум.
- Не переживайте вы так, сударыня, я прощаю вас, - сказала она, смягчаясь. - Но умоляю вас, поднимитесь с колен.
Анна сперва подняла заплаканное лицо, которое тут же озарилось улыбкой, пока еще неуверенной.
- Неужели вы простили меня?
- Кто я такая, чтобы обвинять вас?
- Вы простили! Простили меня! - Анна встала во весь рост и бросилась на шею мадам Лажар.
Вдова покраснела. Сердце ее расплавилось совсем. Неужто ее персона действительно так заинтересовала эту удивительную девушку? Вдову можно понять: стоит человеку почувствовать себя значимым в чужих глазах, и он становится податлив, как глина.
- И в любом случае, - вновь начала умиротворенная Анна, - ваша переписка осталась мною совершенно непонятой. В первом письме безымянная женщина кратко просит ее величество помочь супругу в деле о Мантуанском наследстве. Вместо имени проставлены пробелы. Неужели его писала моя тетка? Но я знаю ее почерк. Второе же письмо зашифровано и разобрать его я не смогла бы, даже если бы захотела. Я ничего не поняла.
Следует отдать должное мадам Лажар: сама она, мучимая совестью за то, что однажды сунула нос в чужую переписку, с тех пор больше ни разу так не поступала. Ей осталось лишь мысленно боготворить епископа Люсонского и господина Арамиса за их предусмотрительность.
- Кто писал эти письма? Кому они предназначены? Неужели до того, как дядя остановил вас, вы собирались просить аудиенции у ее величества? От чьего имени?
Анна вдруг сделалась напористой. Даже слишком напористой. Вдова вспомнила слова метра Божур о своенравности хозяйки дома и опять почувствовала смутную опасность.
- Сударыня, я хотела бы рассказать вам, но, поверьте, это не в моей власти. Не спрашивайте, я ничего не скажу, хоть это и может мне помочь.
Анна умерила свой пыл, снова становясь грустной.
- Вы игрушка в чужих руках. Вы действуете, сами не зная, во что ввязались.
Когда-то это было правдой, но не теперь.
- Я отдаю себе отчет в своих действиях, - сказала уязвленная вдова.
Анна внимательно посмотрела на нее, видимо, решая, как поступить дальше.
- Значит, вы хотите остаться жертвой. Вечной жертвой, гонимой, преследуемой, презираемой всеми! Несчастная женщина!
Резко дернув головой, Анна подошла к окну и отворила его, словно задыхаясь. Все ее движения выражали невыносимую боль. Вдове даже на миг померещилось, будто девушка собралась выброситься из окна.
-Что с вами? - перепугалась мадам Лажар.
Превозмогая себя, Анна начала говорить.
- Я расскажу вам, поскольку, несмотря на наше краткое знакомство, я вижу: вы женщина достойная уважения, и способны оказать уважение другому человеку, даже плохо зная его. Я младшая дочь обедневших, но благочестивых дворян. Однажды в наше скромное поместье пожаловал один знатный господин. Весь день он искал моего общества, за ужином попросил усадить его рядом со мной, и во время ужина делал отчаянные попытки привлечь мое внимание, пытаясь коснуться то руки моей, то... колена. После десерта он пригласил меня прогуляться по саду. Я тщетно искала взглядом поддержки отца - возможно, он возомнил, что вельможа этот женится на мне, прими я его ухаживания. Отказать было неприлично, и мы вышли в сад. Там он... ах, боже, боже..., - Анне стало трудно говорить, и она оперлась руками о подоконник, мучительно склонив голову.
- Не продолжайте, сударыня, вам больно от воспоминаний, - со слезами в голосе сказала вдова.
- Нет, я должна продолжить. Я должна, наконец, заговорить об этом, и именно перед вами, перед незнакомым человеком, облегчить душу. Итак, я закончу свой печальный рассказ. Дворянин набросился на меня, подобно голодному тигру, я стала отбиваться, и ударила его веером по лицу с такой силой, что у него носом пошла кровь. Этот человек привык получать все, чего ему хотелось, и ни в чем не знал отказа. Должно быть, оскорбление, нанесенное ему, оказалось сильнее той отвратительной страсти, что он испытывал ко мне, и он вернулся в дом и попросил отойти на ночлег. Наутро он уехал. Но на этом его козни не закончились. С тех пор по всей округе он распространил слух о том, будто бы ночь, проведенная им в нашем доме, была проведена им не в одиночку. Теперь вы понимаете?
- Да, да, понимаю... - выдохнула вдова, ужасаясь услышанному. - Этот бессовестный человек запятнал слухами вашу девичью честь и никто в округе не хотел брать вас в жены.
- Вы невероятно умны, милый друг. Наша округа была очень мала и слухи разлетались по ней быстрее ветра. Дворянин этот был сеньором в нашей местности, и никто не посмел бы перечить ему и подвергать сомнению его слова. С моим будущим было покончено.
- О, боже, сколько вы пережили, бедная, бедная! Вы как библейская святая, точно как Иосиф прекрасный, - вдова запнулась, осознавая неуместность сравнения, - только в вашей истории все было наоборот, и мнимый плащ благочестивой женщины остался в руках самого Потифара.
- Ах, как же вы образованы! Я так долго пыталась вспомнить, что напоминает мне мой кошмар, но никак не могла уловить. Недаром я доверилась вам.
Повинуясь нежному порыву, вдова подошла к страждущей девушке и обняла ее за плечи. Анна покорно склонила голову на грудь вдовы - должно быть, ей тоже не хватало материнского тепла.
Если бы случайный путник, проходящий в этот момент по площади, поднял взор на окно во втором этаже дома из красного кирпича, ему представилась бы картина, поражающая воображение своим евангельским величием, и впору случайному путнику было бы запеть Магнификат. Ибо две женщины, подобно Марии и Елизавете, повстречавшихся в иерусалимских горах, стояли у окна в благостном объятии и глядели на чистое зимнее небо. Они были столь же одиноки, сколь горды, посреди жестокого мира, принадлежащего не им, а мужскому беззаконию; но, несмотря на все невзгоды, нашли утешение друг в друге.
- И теперь вас собираются заточить в монастырь? - спросила вдова, гладя Анну по голове.
- Вот именно, заточить. Впрочем, что моей родне остается делать? У них не хватает средств, чтобы обеспечить мне безбедную жизнь - после смерти родителей их небольшие владения и капитал отойдут старшим братьям и сестрам, а их у меня шестеро. Испорченный товар непригоден, и мне остался только один путь.
- Как скверно. Стать монахиней, не желая этого... Но все же, все же, сударыня, быть может, господь явит вам свою милость, и вы найдете счастье в тиши и уюте монастырской обители. Быть может, в материнском лоне церкви вы обретете то, о чем и мечтать не могли.
Вдова почувствовала, что Анна снова дернула плечами, будто не сдержав раздражения. Но, когда девушка повернула лицо к мадам Лажар, в ее облике царила благость.
- Вы думаете, это возможно?
- Неисповедимы пути господни. Быть может, неспроста вам, как древним мученницам, были ниспосланы такие жуткие испытания. Пережив их, вы очиститесь, став невестой Христовой.
- Как вы благочестивы! То же самое говорит мой духовник, отец Огюст.
- Отец Огюст? - вдова насторожилась. Ей был знаком брат Огюст, но вряд ли он стал бы называться отцом, не окончив семинарии. Должно быть, речь шла о другом человеке.
- Он еще очень молод, но талантлив и обещает стать когда-нибудь епископом.
- Видите, вам уже повезло. Духовник так важен для благородной дамы.
- Мне стало легче, - сказала Анна, отстраняясь от вдовы. - Вы направили меня на верный путь. Я чувствую себя лучше.
Анна поцеловала хозяйку с улицы Феру в щеку и, будто испытывая слабость, вновь села за стол. Как раз принесли шоколад. Вдова никогда прежде не пробовала этого нектара богов, лишь слышала о нем. Несмотря на потрясение, причиненное ей только что рассказом молодой женщины, она не смогла отказаться от соблазна и пригубила горячий и терпкий напиток. Однако шоколад оказался слишком горьким и густым. К тому же, мадам Лажар больно обожгла себе нёбо, отчего прикусила язык. Внезапная боль будто выхватила ее из дурмана, навеянного речами ее новой знакомой. Может быть, именно поэтому вдова вдруг задумалась о том, что не нашло объяснения в рассказе Анны.
- Но, сударыня, - осмелилась спросить мадам Лажар. - В таком случае, как вы оказались в самом центре Парижа?
Теперь любопытство смешалось в груди вдовы с искренним состраданием к участи ее юной покровительницы.
- Ах, это... - Анна смаковала шоколад с заметным наслаждением. - Покуда мне подыскивают подходящее аббатство, отец посчитал, что будет лучше, если я буду находиться подальше от дурных языков. Лучше для меня и лучше для семейной чести, изрядно подпорченной моей историей. И я не могла не согласиться с ним. Но даже если бы я не согласилась, мне ничего не оставалось, кроме как исполнить волю отца. Его светлость герцог Неверский, будучи нашим дальним родственником, милостиво согласился принять меня в одном из домов, принадлежащих ему в Париже.
- Ваш отец сослал вас? - снова подивилась вдова человеческой жестокости. - Сослал вас, ни в чем не повинную юную девушку, оторвав от родного дома?
Все это казалось вдове высшим проявлением бессердечия. Пожалуй, вельможа из истории Анны вместе с ее отцом могли поспорить с герцогиней Неверской в отношении к людям, к которым они проявляли благосклонность. Убить мужчину или оклеветать женщину - что хуже? Вдова не знала ответа и на этот вопрос, но внезапно почувствовала, как разболелась у нее голова.
- Вам опять дурно? - заботливо спросила Анна. - Простите, что взвалила на вас тяжкий груз моих несчастий. Но в этом огромном и пустом городе мне больше не с кем говорить. И даже мой духовник, представьте, даже он как будто движим любопытством, а не истинным участием во мне, и лишь желает выпытать у меня скабрезные сведения. Но давайте больше не будем об этом. Вы устали. Отдохните немного.
Отдыхать? Сколько можно отдыхать? Но, прислушавшись к себе, вдова поняла, что ей и впрямь не помешало бы одиночество.
- У меня разболелась голова, - призналась вдова.
- Я отпускаю вас, моя милая. Идите к себе. Подумайте о моем предложении. У вас есть время все решить и поступить так, как вам угодно.
Взяв мадам Лажар под руку, хозяйка дома сопроводила ее в спальню и распрощалась с ней.
Оставшись в одиночестве, мадам Лажар посчитала, что ей необходимо как следует все обдумать, но неожиданное предложение Анны, ее признание и скорбный рассказ совершенно смутили и запутали вдову. С жалостью к Анне и участием в ее судьбе мешались заботы, страхи, волнения, подозрения, где-то дальше мелькали все пережитые потрясения, все эти письма, наследства, мушкетеры, герцоги и герцогини. Мысли вдовы совершенно не поддавались какому-либо порядку. Махнув на все рукой, мадам Лажар легла в постель. Ураган спутанных мыслей и чувств вскружил ее, засосал в воронку и выбросил в пучины сна.
========== Глава тридцать пятая, в которой снова обсуждается одежда ==========
По истечении четвертого дня заключения вдовы Лажар в доме на Королевской площади, того самого дня, о котором автор, кем бы он ни был, еще не поведал читателю, почтенный метр Божур вот уже в третий раз стучал молоточком в дверь дома на улице Феру. Ho в этот раз из-за дверей наконец раздались шаги, скрипнул засов и дверь открылась. На пороге стоял угрюмый человек, должно быть, слуга.
— Дома ли господин Атос? — спросил мэтр Божур.
Слуга кивнул, но не сдвинулся с места.
— Можно ли мне с ним увидеться?
Молчание было ответом.
— Ах да, разрешите представиться, я мэтр Божур, довольно известный портной. У меня безотлагательное дело к господину Атосу.
Слуга снова кивнул и закрыл дверь перед носом известного портного. Опять раздались шаги, опять открылась дверь. K почтенному мэтру вышел сам хозяин дома. Точнее, временный его хозяин. Окинув господина Атоса наметанным глазом, мэтр Божур пришел к выводу, что подмастерье был прав: любая ткань, даже грубое сукно, на этом человеке смотрелась бы выгодно. Господин Атос был одним из тех редких потенциальных клиентов, которые своими природными данными придают дороговизну всему, что закажут, тогда как обычные клиенты набивают себе цену платьем подороже.
— Что вам угодно? — спросил потенциальный клиент.
— Поговорить в тишине, сударь, — ответил портной.
— Я не заинтересован в ваших услугах и в данный момент занят, — несколько оскробительно ответил мушкетер.
— Но в ваших услугах заинтересован я, сударь, — ответил уязвленный мэтр, не привыкший к такому обращению. Безупречные брови господина Атоса вскинулись, но метр Божур предупредил дальнейшее потенциальное пренебрежение: — И не только я, но и ваш друг, господин Арамис.
— Вы ко мне от Арамиса? Ему вздумалось подарить мне новый камзол в счет его аванса?
Мэтр Божур пожал плечами.
— Если вы соблаговолите впустить меня в дом, сударь, я все вам объясню. На улице промозгло, а я уже не молод.
Атос отворил дверь и пропустил старика, указывая ему на вход в гостиную мадам Лажар и на стул. На столе стояло несколько пустых бутылок вина и две запечатанные. Поскольку приятелей господина Атоса не было видно, мэтр Божур резонно заключил, что мушкетер пил в одиночестве.
Мэтр Божур сел за стол, ожидая вопросов, но ничего не услышал. Господин Атос налил себе вина, откинулся на спинку стула и продолжил занятие, от которого его бесцеремонно оторвали.
Портной прокашлялся.
— Господин Атос, я принес вам вести от вашей почтенной домовладелицы, — многозначительным и даже торжественным тоном официального посла заявил он.
В ту далекую пору заговоры и интриги были в моде. Каждый суконщик и каждая прачка мечтали оказаться в сетях какого-нибудь заговора, который впоследствии оброс бы легендами и превратился бы в семейное предание, которым внуки и правнуки будут развлекать друг друга длинными зимними вечерами у камелька. Именно такой шанс неожиданно выпал мэтру Божур, и он намеревался извлечь из него максимальную выгоду. Поэтому мэтр Божур ожидал надлежащей реакции на сведения, которые принес мушкетеру; какого-нибудь возгласа, безудержной радости, злости, взволнованности, удивления, на худой конец; некоего отражения в господине Атосе значимости той вести, в важность которой уже уверовал сам мэтр Божур. Но никакого резонанса не последовало: господин Атос, к великому разочарованию посыльного, лишь еле заметно кивнул головой и продолжил пить.
— Вы хотите узнать, где она находится?
— Не сомневаюсь, что вы без промедлений мне об этом сообщите.
— Судя по всему, дело непростое, жизни мадам Лажар может угрожать опасность.
Подобно тому, как опытный романист пытается разбавить драматической таинственностью вынужденное описание архитектурного строения, мэтр Божур попытался внести интригу в скучное действие. Но действие упорно отказывалось расцветать. Господин Атос хладнокровно продолжал пить, лишь изредка поднимая рассредоточенный взгляд на пожилого интригана.
— Знайте же, сударь, — с некоторым раздражением произнес мэтр Божур, — что ваша квартирная хозяйка пребывает под домашним арестом.
Господин Атос снова медленно кивнул, не проявляя ни малейшего интереса к судьбе заключенной. Чем сильнее хладность собеседника, тем острее желание расшевелить его. Мэтр Божур продолжил нагнетать события:
